Гедонизм это учение о том что: Гедонизм в психологии, философии и религии

Гедонизм в психологии, философии и религии

Гедонизм – это учение о том, что человек все поступки совершает ради собственного удовольствия, поэтому только его и можно считать смыслом жизни. Такой подход некоторым представляется аморальным, но абсолютной правды не существует, поэтому выводы придется делать самостоятельно.

Гедонизм – что это?

В переводе с древнегреческого гедонизм – это наслаждение или удовольствие. Учение, носящее это имя, говорит о естественности поиска приятных ощущений, поэтому человек осознанно или нет движется по этому пути. А раз это заложено в людской природе, то вполне логично сознательно направлять свои действия для получения радости. Все учение заканчивается на этом утверждении, потому что эту систему никто не закончил, поэтому поведение его приверженцев может разительно отличаться.

Гедонизм в психологии

Учение зародилось еще до нашей эры, но гедонизм в социальной психологии стал рассматриваться в 20 веке. Выделяют две поведенческие концепции:

• будущего – действия связаны с предвкушением удовольствия;
• настоящего – поступки направлены на быстрое получение наслаждения.

Недостаток психологического гедонизма заключается в передаче центральной роли эмоциям, оставляя мыслительную часть на втором плане. На самом деле эмоции только служат маячками при установке собственной системы ценностей. Все же гедонистика позволяет исследовать акцентуации личности на приобретение физиологических удовольствий и престижных предметов, нередко лишенных практического смысла. Такие исследования актуальны благодаря возрастающему числу людей, стремящихся к максимуму наслаждения.

Гедонизм в философии

Аристипп (435-355 гг. до нашей эры) стал основоположником учения, считая, что человеческая душа испытывает два состояния – наслаждение и боль. Путь к счастью лежит в избегании неприятных ощущений и стремлении к приятным. При этом упор делался на физические аспекты. Эпикур говорил, что гедонизм в философии – это полная удовлетворенность своих желаний. Цель на само наслаждение, а свобода от несчастья. По его мнению высшая мера такого удовольствия – атараксия, душевный покой и умеренность в употреблении любых благ.

Просвещенный гедонизм получил распространение в 18 веке. Аристократия, особенно во Франции часто понимала его, как получение простейших удовольствий. Вернуть понятию философичность помог Иеремия Бентам, который перевел гедонизм на новый уровень, взяв за основу его принцип для своей теории утилитаризма. Она предусматривает такое поведение общества, при котором все его члены могут достигнуть наивысшего наслаждения.

Правила жизни по гедонизму

Учение полностью не сформировано, поэтому четкой системы ценностей нет, и правила гедонизма никто не составлял. Существует только один постулат: высшая цель человека – быть счастливым. А для этого нужно сократить количество неприятных впечатлений и сконцентрироваться на вещах, приносящих радость. То есть разбираться в том, что значит гедонизм, надо на основании собственных ощущений.

Гедонизм — хорошо или плохо?

Однозначного ответа нет, все зависит от личной трактовки понятия. Для кого-то гедонизм – это погоня за новыми, все более сильными впечатлениями, а кто-то считает себя приверженцем учения из-за любви к красивой одежде и принятию ванн с душистой пеной.

Понятно, что желание сделать свою повседневность немного приятнее, ничем не грозит. Если же сделать получение удовольствий самоцелью, то можно в итоге остаться только с неприятностями. Рассмотрим, чем опасен гедонизм в его абсолютной форме.

1. Бесперспективность. Постепенно привычные удовольствия приедаются, нужны новые ступени, но когда и они пройдены, не остается ничего, что могло бы приносить радость.
2. Трата времени. За поиском наслаждений легко пропустить момент для принятия шагов, решающих будущую жизнь.
3. Проблемы со здоровьем. Многое из того, что приносит радость на физическом плане, негативно отражается на состоянии здоровья.

Гедонизм и эгоизм

Философскую сторону этого учения часто приравнивают к эгоизму, но это не вполне верно. Принципы гедонизма не предписывают сосредоточенности только на себе, не возбраняется заботиться и о наслаждении окружающих. Существуют две формы: эгоистическая и универсальная. Для первой характерна концентрация на собственных ощущениях, даже если их не разделяют другие. Ценителям второй формы важно, чтобы удовольствие распространялось и на тех, кто рядом с ними.

Гедонизм и христианство

С точки зрения религии все, что не направлено на служение Богу, является суетой, которая не достойна внимания. Поэтому гедонизм – это грех для христиан. Он не только отвлекает от высшей цели, но и замещает ее стремлением к приобретению земных благ. Это если говорить о явлении в общем, не разбирая конкретные случаи, обычное стремление к комфорту вряд ли можно назвать преступлением. Универсальная форма гедонизма тоже не всегда ведет к становлению грешником, помощь другим людям христианством приветствуется.

Нельзя говорить, что любой гедонист – грешник. Каждый случай должен рассматриваться отдельно. Если же самостоятельно разобраться в ситуации не получается, хочется и собственные религиозные убеждения не нарушить, и в комфорте себе не отказывать, то можно посоветоваться с батюшкой. Он и священные тексты лучше знает, и опыт в разрешении таких конфликтов имеет. Правда, он тоже может ошибаться, поэтому окончательное решение остается за самим человеком.

Известные гедонисты

В современном обществе практически на любого из селебрити можно поставить пробу «гедонист». Даже если некоторые из них и занимаются благотворительностью, то произошло это только после удовлетворения собственной жажды приятных впечатлений. Это относится не только к нашему веку, ценители комфортной жизни были всегда. После Эпикура, выведшего собственную формулу гедонизма, учение получило новую жизнь в эпоху Возрождения. Тогда его приверженцами стали Петрарка, Боккаччо и Раймонди.

Затем Адриан Гельвеций и Спиноза примкнули к учению, соотнеся удовольствия человека с общественными интересами. Томас Гоббс также выступал за ограничения, предложив принцип «не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой». Этом принципу следовали не все, самым ярким примером отказа от религиозных, нравственных и правовых рамок стали труды маркиза де Сада.

Книги про гедонизм

Явлением интересовались многие, его серьезно изучали философы и психологи, описания можно встретить и в художественной литературе. Вот некоторые книги о гедонизме.

1. «Принципы этики» Джордж Мур. Английский философ размышляет о природе явления и указывает на ошибку – смешение понятия блага и средства его достижения.
2. «Мозг и удовольствия» Дэвид Линден. Книга рассказывает о новейших достижениях в области нейробиологии, которые позволили по-новому взглянуть на получение удовольствия и образование зависимости от него.
3. «Портрет Дориана Грея» Оскар Уайльд. Известное произведение, претерпевшее не одну экранизацию, демонстрирует самые негативные стороны и последствия гедонизма.
4. «О дивный новый мир» Олдос Хаксли. Вся общественная жизнь построена на принципах достижения удовольствия. Результаты такого эксперимента описываются в произведении.
5. «Последний секрет» Бернар Вербер. Герои этого фантастического романа пытаются заглянуть в человеческие мысли и найти причину, побуждающую совершать любые поступки.

 

Эпикурейство. Истоки и исторический контекст

Одним из самых ярких предшественников Эпикура был Аристипп из города Кирена (колония на севере Африки), который больше знаменит своей жизнью, чем философскими трудами. Последователей Аристиппа называют киренаиками.

👨🏻‍🏫 Учителем Аристиппа был Сократ. Он никогда не брал деньги за уроки, а вот Аристипп — первый из его последователей, кто стал брать деньги за обучение. Так он уподобился софистам, за это его критиковали другие ученики Сократа.

💰 Аристипп относился к упрекам абсолютно безразлично. То что его называли развратным, утонченным, чересчур женственным — его совсем не волновало. На критику за то, что он тратит деньги изысканную еду, он отвечал:

«Ты считаешь, что вот это дорогое блюдо — это чересчур? Скажи-ка, если бы я предложил его тебе бесплатно, ты бы от него отказался? Нет! Тогда разница между нами не в отношение к наслаждениям, а просто в отношение к деньгам, просто ты более жадный чем я».

🍷 Аристипп позаимствовал у Сократа легкое отношение к жизни. Аристипп по-своему понял Сократа. Сократ ходил в старой, поношенной одежде, но умел и наслаждаться жизнью: умел пить вино, любил хорошие беседы, приятное времяпрепровождение. Аристипп позаимствовал у Сократа это легкое отношение: не страдать, не хмурить брови, не сжимать челюсти, не заниматься аскетизмом и героизмом, улыбаться и наслаждаться жизнью.

👉 Философ дал определения удовольствию и страданию, как движению души.

😊 Удовольствие — плавное, мягкое движение души.

😫 Страдание — грубое, прерывистое, резкое движение души.

✨ По Аристиппу душа — это нечто, что постоянно находится в движении.

➡️ Аристипп говорит, что человек рожден для того, чтобы наслаждаться — все мы, когда есть выбор, предпочитаем плавное движение души, предпочитаем удовольствие страданиям. Аристипп считает, что это совершенно очевидно и спорить с этим невозможно.

🍎 Путь к счастью лежит именно через наслаждение. Аристипп учил ценить момент наслаждения, как бы застревать в нем, чувствовать всю ту свободу, которую дарит наслаждение и игнорировать ханжеские упреки лицемеров, которые говорят, что наслаждение это неправильно.

🌟 Смысл жизни в наслаждениях. Согласно Аристиппу, смысл жизни в том, чтобы стремиться к самым разным наслаждениям, в том числе к физическим. Если последующие философы часто противопоставляли удовольствия духовные удовольствиям физическим, считая последние чем-то предосудительным, то Аристипп утверждал, что физические удовольствия — те самые настоящие удовольствия, и не надо проводить никакого различия.

💆🏻‍♂️ Через наслаждение проявляется свобода. Последователи Аристиппа, киренаики, не просто были фанатами наслаждений, наслаждение для них — это философский принцип, а не просто желание удовольствия. Они не максимизируют удовольствия, а наслаждаются ими. Для киренаиков удовольствия — эта та отдушина, в которой человек находит свою свободу. Русский философ Алексей Лосев писал 👇

🗣 «Принцип киренаиков заключался не просто в наслаждении, но в свободе духа, который всегда наполнен наслаждениями, что бы на него ни действовало, независимо от внутреннего самонаслаждения духа от каких бы то ни было внешних влияний».

⛓ Аристипп понимал, что когда человек гонится за наслаждениями, он может стать их рабом, но где провести границу, как почувствовать, что ты уже стал зависимым от удовольствий, он не объясняет:

🗣 «Главное, чтобы ты обладал удовольствием, а не удовольствие обладало тобой».

Hedonism — Философская энциклопедия Routledge

Доступ к полному содержанию доступен только для членов учреждений, купивших доступ. Если вы принадлежите к такому учреждению, войдите в систему или узнайте больше о том, как сделать заказ.

---

Поделиться

Загрузка контента

Нам не удалось загрузить контент

Печать

Содержание

• Резюме статьи

• содержимое заблокировано

  1

  История и разновидности гедонизма

• контент заблокирован

  2

  Психологический, оценочный и рефлексивный гедонизм

• контент заблокирован

  3

  Аргументы в пользу гедонизма

• контент заблокирован

  4

  Проблемы для гедонизма

• содержимое заблокировано

  Библиография

Тематический

• К
• Гослинг, Джастин

DOI

10. 4324/9780415249126-L034-1

DOI: 10.4324/9780415249126-L034-1
Версия: V1, опубликован в Интернете: 1998
Fembre. com/статьи/тематические/гедонизм/v-1

---

Гедонизм — это учение о том, что удовольствие — это благо. Это было важно в древних дискуссиях, и было занято множество позиций, от точки зрения, что удовольствия следует избегать, до точки зрения, что следует искать непосредственное телесное удовольствие. Также были приняты более возвышенные взгляды на удовольствие, которые возродились в наше время. Есть три разновидности гедонизма. Психологические гедонисты считают, что мы можем гнаться только за удовольствиями; оценочные гедонисты, считающие, что удовольствие — это то, к чему мы должны стремиться; рефлексивные гедонисты считают, что это то, что по размышлению придает ценность любому стремлению. Аргументы в пользу психологического гедонизма предполагают, что действия агента зависят от того, что, по их мнению, максимизирует их удовольствие в целом. Объяснение альтруизма может привести такие теории к трюизму.

Аналогичные аргументы используются для рефлексивного гедонизма, и возникает та же проблема. Трудность оценочного гедонизма заключается в том, чтобы решить, как мы можем признать определенные цели желаемыми. Утверждение, что удовольствие должно быть максимальным, многим кажется аморальным. Гедонизм также сталкивается с проблемами измерения удовольствия.

Поделиться

Загрузка контента

Нам не удалось загрузить контент

Печать

Цитирование этой статьи:
Гослинг, Джастин. Гедонизм, 1998, doi: 10.4324/9780415249126-L034-1. Философская энциклопедия Рутледжа, Тейлор и Фрэнсис, https://www.rep.routledge.com/articles/thematic/hedonism/v-1.
Copyright © 1998-2023 Рутледж.

Похожие запросы

Темы

• Этика

Связанные статьи

• Аскетизм Куинн, Филип Л.
• Экономика и этика Хаусман, Дэниел; Макферсон, Майкл С.
• Евдокс (ок. 390–340 до н. Э.) Тауб, Либа
• Счастье Бессер, Лоррейн Л.
• Моральная мотивация Уоллес, Р. Джей
• Теория рационального выбора Хардин, Рассел
• Страдания ДеГразиа, Дэвид

---

Подпишитесь на рассылку новостей

• Подпишитесь на рассылку новостей
• фейсбук
• твиттер

© 2023 Informa UK Limited, компания Informa Group

Глава 6c

CD Broad, Five Types of Ethical Theory , 1930

(C) ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ О МОТИВАХ И ВОЛЯХ:

(1) Причина как мотив .

И здесь, после того, что я сказал в связи с Юмом и Кантом, мне почти нечего добавить. Это факт, что у большинства людей вера в то, что определенный образ действий является правильным, каким бы ни был их критерий правильности, pro tanto мотив для этого; и это факт, что вера в то, что определенный образ действий является неправильным, является мотивом против его совершения. Мы прекрасно знакомы с этим мотивом и можем наблюдать его конфликт с другими мотивами. Еще один факт заключается в том, что, когда он противоречит другим мотивам, мы считаем правильным, чтобы он, а не они, превалировал. Вот что, как я понимаю, подразумевается под «авторитетом» этого мотива, на котором настаивают моралисты и который Батлер противопоставляет его действительной психологической силе. Итак, правильность и неправильность, как мы видели, суть характеристики, которые могут быть постигнуты только разумным существом, поскольку понятия [180] о них суть априори . Отсюда следует, что такого рода мотив может действовать только на разумное существо. Из этого не следует, что оно должно действовать на каждое разумное существо как таковое; если только вы не решите определить «рациональное бытие» таким образом, чтобы включить свойство восприимчивости к этому мотиву. С этими объяснениями и оговорками мне кажется ясным, что «Разум есть мотив», хотя я думаю, что это отвратительно расплывчатый способ выражения очень важных фактов, которые он должен передать.

(2) Психологический гедонизм .

Это учение о том, что мои желания определяются всецело и исключительно моими удовольствиями и страданиями, настоящими и будущими. Таким образом, это особый вид психологического эгоизма. Это не единственный вид; можно вполне быть психологическим эгоистом, не будучи при этом психологическим гедонистом, и, насколько я понимаю, Т.Г.Грин в его Пролегоменах к этике и Брэдли в его Этических исследованиях — негедонистические психологические эгоисты. Ясно, что всякое опровержение родовой доктрины психологического эгоизма ipso facto было бы опровержением его специфически гедонистической формы, в то время как обратное было бы неверно. Мы уже довольно подробно рассмотрели попытки опровержения психологического эгоизма Батлером и Юмом. Но у Сиджвика, пожалуй, лучшее обсуждение всего существующего предмета. Мы должны иметь дело с двумя вопросами, а именно: (2, 1) связь или отсутствие связи между психологическим и этическим гедонизмом и (2, 2) истинность или ложность самого психологического гедонизма.

(2, 1) Поскольку этический гедонизм может принимать либо эгоистическую, либо универсалистскую форму, мы должны, в свою очередь, рассмотреть отношение психологического гедонизма к (2, 11) эгоистическому этическому гедонизму и (2, 12) универсалистскому этическому гедонизму или [181]. ] Утилитаризм. Сиджвик обсуждает первый пункт в Книга 1, гл. IV, разд. I Методов этики . Он обсуждает вторую довольно кратко в Книга III, гл. XIII, разд. 5 .

      (2, 11) Эгоистический этический гедонизм — это учение о том, что мой долг — стремиться к максимально возможному количеству счастья в моей собственной жизни и относиться ко всем другим объектам как к подчиненным этой цели. Теперь, утверждает Сиджвик, я не обязан нацеливаться на что-либо, на что я психологически не способен нацеливаться. Таким образом, если психологический гедонизм подразумевает, что для меня психологически невозможно стремиться к чему-либо, кроме моего собственного величайшего счастья, он подразумевает, что любая этическая теория, утверждающая, что я обязан стремиться к любой другой цели, должна быть ложной. Таким образом, это повлечет за собой неприятие всех конкурирующих этических теорий, хотя и не обязательно принятие эгоистического этического гедонизма. С другой стороны, едва ли можно сказать, что я считаю своим долгом стремиться к своему величайшему счастью, если только у меня нет психологической возможности вместо этого стремиться к чему-то другому. Ибо долг, по-видимому, предполагает существование мотивов, которые могут противоречить мотивам, которым должен подчиняться долг. Из этого следует, по-видимому, что психологический гедонизм, если понимать его как то, что я могу стремиться только к своему самому большому счастью, несовместим с каждая этическая теория, включая эгоистический этический гедонизм. Если, однако, психологический гедонизм, утверждая, что ничто не может воздействовать на мою волю, кроме моих нынешних и будущих удовольствий и страданий, допускает, что я могу, вольно или невольно, предпочесть то, что доставляет мне меньше удовольствия или больше боли, тому, что доставляет мне больше удовольствия или боли. меньше боли, этот вывод не последует. Хотя даже в такой форме он не будет эгоистическим этическим гедонизмом (ибо ни одна чисто психологическая теория не может повлечь за собой чисто этическую теорию), тем не менее эгоистический этический гедонизм можно было бы справедливо [182] рассматривать как единственную разумную этическую теорию, которой следует придерживаться. обстоятельства.

В этом суть учения Сиджвика о связи или отсутствии связи между двумя теориями. Можно заметить, что, если бы оно было верным, оно в равной степени было бы применимо к любой психологической теории, утверждающей, что существует один и только один объект, который я могу желать в качестве цели. Ибо я не мог бы быть обязан целиться в какую-либо другую цель, так как это было бы для меня психологически невозможно. И я не мог быть обязан стремиться к этой цели, так как не могло быть никаких мотивов, противоречащих моему стремлению к этому. Но, хотя понятие пошлина или обязательство перестали бы применяться, понятие права все еще могло бы иметь применение. Может случиться так, что единственный конец, которого я могу желать, является также правильным концом, подходящим или подходящим для меня желать. Я просто должен быть на месте Бога, который считается неспособным по своей природе желать чего-либо, кроме того, что ему следует желать.

Даже если психологическому гедонизму придать крайнюю форму, согласно которой я не могу желать ничего, кроме своего величайшего счастья в целом, это, по-видимому, должно означать, что я всегда буду выбирать в любой момент тот путь, который затем мне кажется, что связано с самым личным счастьем. Это может отличаться от курса, который на самом деле включает в себя самое личное счастье. Таким образом, даже при такой интерпретации психологического гедонизма агент может отклоняться от идеала эгоистического этического гедонизма из-за интеллектуальных дефектов, но не из-за того, что поддается влиянию конкурирующих мотивов. Но, в более привычном толковании, он может и отойти от идеала Эгоистического Этического Гедонизма по волевым и эмоциональным дефектам. Хотя ничто не может его тронуть, кроме ожидания личного удовольствия или боли, он может предпочесть более близкое, более короткое и интенсивное удовольствие более отдаленному, более продолжительному и более рассеянному удовольствию, хотя и признает, что последнее важнее первого. бывший. Или он может отказаться покупать то, что он считает более чем эквивалентным будущим удовольствием, ценой перенесенной краткой сильной боли в настоящем. При принятии решения о том, пломбировать зуб или нет, нами могут руководить только гедонистические соображения, и мы можем признать, что в пломбировании будет чистый баланс счастья; и все же перспектива немедленной сильной боли может помешать нам пойти к дантисту. Такое решение, безусловно, будет неправильным с точки зрения теории эгоистического этического гедонизма, и мы можем сказать, что агент должен был бы пойти к дантисту, если мы принимаем эту более мягкую форму психологического гедонизма.

(2, 12) Универсалистический этический гедонизм — это учение о том, что долг каждого — стремиться к максимальному счастью для всех и подчинять этой цели все остальное. Совершенно ясно, что эта этическая теория несовместима с любой формой психологического эгоизма и, следовательно, с психологическим гедонизмом. Ибо психологический эгоизм отрицает, что кто-либо может желать в качестве цели чего-либо, кроме некоторого состояния самого себя, напр. , его собственное счастье или величайшее развитие всех его способностей. И если, как следует из этого, никто не может желать в качестве цели счастья человечества вообще, то это не может быть правильным или подходящим объектом чьего-либо желания, и никто не может стремиться к этой цели.

Тем не менее Милль в своем « утилитаризме » утверждал, что выводит универсалистский гедонизм из психологического гедонизма. Милль начинает с предположения, что «желаемый» означает «желаемый кем-то». Хотя это основано на путанице, которую мы уже отметили, здесь нет необходимости настаивать на этом факте. [184] Ибо аргумент Милля содержит еще одно заблуждение, которое сделало бы его недействительным, даже если бы вышеупомянутая посылка была принята. Аргумент можно изложить следующим образом. Если психологический гедонизм верен, счастья каждого человека желает кто-то, а именно он сам. Поэтому счастье каждого человека желательно. Но счастье человечества есть просто целое, состоящее из счастья каждого человека и ни из чего другого. Милль заключает, что счастье человечества желательно. Но единственный законный вывод из этих предпосылок состоит в том, что счастье человечества представляет собой целое, состоящее из набора частей, каждая из которых желательна. Из этого не следует, что счастье человечества само по себе желательно. Ибо, по определению Милля «желательный», это означало бы, что кто-то желает счастья человечества. И из того, что каждая часть этого целого кому-то желательна, не следует, что само целое кому-то желательно. Наоборот, из посылки, что никто не может желать ничего, кроме собственного счастья, вытекало бы, что никто не может желать счастья человечества и, следовательно, по определению Милля, что счастье человечества нежелательно.

(2, 2) Теперь, рассмотрев отношение психологического гедонизма к двум формам этического гедонизма, мы можем заняться вопросом, истинен ли сам психологический гедонизм. Начнем с некоторых несомненных фактов, которые необходимо признать. Вера в то, что будущий опыт будет приятным, является pro tanto мотивом для попытки его получить, а вера в то, что он будет болезненным, pro tanto мотивом для попытки его избежать. Опять же, ощущаемая приятность настоящего приятного опыта равна 9.0006 pro tanto мотив для попытки продлить его, в то время как ощущаемая болезненность настоящего опыта pro tanto мотив для попытки остановить его. [185] Вопрос заключается в том, является ли ожидаемая приятность будущего опыта единственной его чертой, которая может вызвать у нас желание его получить, является ли ощущаемая приятность настоящего опыта единственной чертой, которая может вызвать у нас желание продлить его, ожидаемая болезненность будущего опыта — единственная его черта, которая может заставить нас хотеть его избежать, и является ли ощущаемая болезненность настоящего опыта единственной чертой, которая может заставить нас хотеть от него избавиться.

Я должен начать с одного пояснительного замечания, которое необходимо, если вышеприведенное положение следует рассматривать как совершенно точное утверждение психологического гедонизма. Ни один здравомыслящий психолог-гедонист не стал бы отрицать, что удовольствие, которое считается более продолжительным и менее интенсивным, может быть предпочтительнее из-за его большей продолжительности, чем удовольствие, которое считается более коротким и более интенсивным. Он также не стал бы отрицать, что более близкое и менее интенсивное удовольствие может быть предпочтительнее из-за его большей близости к более интенсивному, но более отдаленному удовольствию. А это подразумевает, что продолжительность и удаленность в некотором смысле являются факторами, влияющими на наши желания так же, как на приятность и болезненность. Бороться с этим осложнением можно следующим образом. Существуют определенные определяемые характеристики, которыми должно обладать каждое событие как таковое. Дата начала и продолжительность являются примерами. Есть и другие, которые событие может иметь или не иметь. Примерами являются приятность, цвет и так далее. Назовем их пока соответственно «категориальными» и «некатегориальными» определяемыми характеристиками событий. Тогда точное утверждение психологического гедонизма было бы следующим. Никакая некатегориальная характеристика настоящего или будущего опыта не может повлиять на наши желания за или против него, кроме его гедонистического качества; но при условии, что оно имеет гедонистическое качество, воздействие на наши 186] желания определяется вместе определенной формой этого желания и определенными формами его категориальных характеристик.

Насколько мне известно, в пользу психологического гедонизма никогда не приводилось никаких аргументов, кроме явно ложного аргумента, который Милль приводит в своем утилитаризме . Он говорит там, что «желать» чего-либо и «находить» это «приятным» — это всего лишь два разных способа констатировать один и тот же факт. Тем не менее, он также призывает к тщательному самоанализу в поддержку психологического гедонизма. Сиджвик указывает, что, если бы утверждение Милля было верным, потребность в самоанализе для принятия решения в пользу доктрины была бы не больше, чем потребность в самоанализе для принятия решения о том, что «быть богатым» и «быть богатым» — это два разных выражения. по тому же факту. Но, как он также указывает, Милля обманывает словесная двусмысленность. В английском языке есть смысл «пожалуйста», в котором две фразы «Х нравится мне» и «Я желаю Х» означают один и тот же факт. Но глагол «порадовать» и фраза «быть приятным» в английском языке не эквивалентны. В том смысле, в котором «Х доставляет мне удовольствие» эквивалентно «Я желаю Х», это не эквивалентно «Я нахожу Х приятным». Если я решу принять мученическую смерть, а не жить в комфорте за счет сокрытия своих мнений, то в некотором смысле мученичество должно «нравиться мне» больше, чем комфортная жизнь в этих условиях. Но это, конечно, не следует ex vi termini , что я считаю, что мученичество будет «более приятным», чем комфортная жизнь внешнего соответствия. Я не думаю, что «приятность» может быть определена или даже описана недвусмысленно, исходя из ее отношения к желанию. Но я думаю, что мы можем дать довольно удовлетворительное остенсивное определение его как характеристики, которая является общей для опыта обоняния 187] роз, вкуса шоколада, взаимной привязанности и т. д. и которая противоположна характеристике, которая является обычное для переживаний обоняния сероводородом, слышания скрипа грифеля, обожжения, безответной привязанности и так далее. И уж точно не самоочевидно, что я могу желать только переживаний, которые имеют характеристики, определенные таким образом.

      Я думаю, что нет никаких сомнений в том, что психологический гедонизм стал правдоподобным из-за другой путаницы. Опыт исполнения желания всегда pro tanto и на данный момент приятен. Итак, всякий раз, когда я желаю чего-либо, я предвижу, что если получу это, то получу удовольствие от исполнения желания. Отсюда легко соскользнуть к мнению, что мотивом моего желания X является удовольствие от исполненного желания, которое, как я предвижу, я получу, если получу X. Ясно, что это не годится. У меня нет причин предвкушать удовольствие от исполнения желания при получении Х, если только я уже не желаю самого Х. Тогда очевидно, что должно быть некоторые желаний, которые не связаны с удовольствиями от исполнения желаний. Назовем их «первичными желаниями», а остальные «вторичными». Батлер убедительно показал, что должны быть какие-то первичные желания. Но, как справедливо указывает Сиджвик, в этом вопросе он дошел до крайностей, которые логически не оправданы. Тот факт, что должны быть первичные желания, вполне совместим с психологическим гедонизмом, поскольку он вполне совместим с точкой зрения, согласно которой все первичные желания предназначены для первичных удовольствий9.0006, то есть , для удовольствий вкуса, осязания, запаха и т. д., в отличие от удовольствий исполненного желания. Однако самоанализ показывает, что на самом деле это не так. Обычный человек в большинстве случаев явно желает поесть, когда он голоден. При этом он попутно получает первичное удовольствие от вкуса [188] и вторичное удовольствие от исполненного желания. В конце концов он может стать гурманом . Тогда он будет есть, потому что желает вкусовых удовольствий, и может даже проголодаться, чтобы насладиться удовольствиями исполненного желания.

Существует особая форма психологического гедонизма, главным представителем которой является Локк. Это означает, что все желания могут быть сведены к желанию избавиться от боли или беспокойства. Единственным волевым опытом является отвращение к настоящей боли, а не желание будущих удовольствий. Позиция следующая. Когда мне говорят, что я желаю какого-то будущего состояния X, это означает, что созерцание мною того, что я не обладаю этим X, болезненно. Я испытываю отвращение к этой боли и пытаюсь устранить ее, пытаясь получить X. Так как для одних вещей созерцание моего не обладания ими болезненно, а для других нейтрально или приятно, то по-прежнему должен быть поставлен вопрос о том, почему существуют эти различия. Возможно, обсуждаемую теорию не следует считать формой психологического гедонизма, если только она не утверждает, что мое осознание отсутствия X болезненно тогда и только тогда, когда я верю, что обладание X было бы приятным. На самом деле это точка зрения Локка, хотя он добавляет оговорку, что мое беспокойство по поводу отсутствия X не обязательно пропорционально удовольствию, которое, как я полагаю, я должен получить от обладания X. Поэтому мы примем теорию в такой форме.

Что касается первой части теории, Сиджвик указывает, что желание обычно не является болезненным опытом, если только оно не является очень интенсивным и постоянно фрустрируется. Без сомнения, желание — это беспокойное состояние в том смысле, что оно имеет тенденцию заставлять нас изменить наше нынешнее состояние. Она разделяет эту характеристику с подлинной болью. Но разница глубокая. Когда я чувствую отвращение к настоящей боли, я просто пытаюсь от нее избавиться. [189] Когда я чувствую волнение желания определенного объекта, я не просто пытаюсь избавиться от беспокойства; Я пытаюсь получить этот конкретный объект. Часто мне было гораздо легче избавиться от этого чувства, отвлекая внимание от объекта, чем утомительно и неуверенно пытаясь овладеть им. Что касается второй части теории, то при рассмотрении кажется ясным, что я могу испытывать беспокойство при отсутствии какого-либо созерцаемого объекта по другим причинам, а не потому, что я полагаю, что обладание им было бы приятным. Я могу чувствовать себя некомфортно из-за того, что я эгоистичен, и хочу быть менее эгоистичным, ни на йоту. момент веры в то, что я был бы счастливее, если бы был более бескорыстный.

У психологического гедониста на данном этапе есть еще два линии обороны:

1. Он может сказать, что мы невольно желаем вещи только в отношении их гедонистических качеств, но это мы обманываем себя и думаем, что чего-то желаем непосредственно или в отношении других качеств.

Ясно, что это утверждение не может быть доказано; и, если не будет некоторых положительная причина принять психологический гедонизм, есть нет ни малейшей причины в это верить.

2. Он может сказать, что наши желания изначально определялись полностью и исключительно гедонистические качества объектов; но что сейчас, по ассоциации и другие причины, мы стали желать определенных вещей непосредственно или по другим причинам.

Дело скряги, которая пришел по ассоциации, чтобы желать денег для себя, хотя он изначально желал этого только для его использования, обычно цитируется в поддержку этой точки зрения. Милль в своем утилитаризме сделок с бескорыстной любовью к добродетели в этих строках. Сиджвик делает следующие важные замечания по этому утверждению. Во-первых, следует четко отличать его от учения о том, что первопричины всех наших желаний [19]0] были предыдущие приятные и болезненные переживания. Вопрос в том, что было изначальными объектами и мотивами желания, а не в том, какой предыдущий опыт мог произвести наших нынешних желаний. Во-вторых, важным для этики вопросом является то, чего мы желаем здесь и сейчас, а не то, чего мы, возможно, желали в младенчестве или в том предродовом состоянии, о котором психоаналитики, которые, по-видимому, столь же хорошо знакомы с нутром материнского лона. как с тыльной стороной их собственных рук, так много, чтобы сказать нам. Если этический гедонизм является истинным учением о добре, то для скряги или бескорыстного поклонника добродетели не может быть оправдания тому, что они были здравыми утилитаристами, когда за ними еще тянулись облака славы. Наконец, наблюдения, которые мы можем сделать над маленькими детьми, указывают прямо на противоположное. Кажется, что они гораздо более склонны желать чего-то напрямую и без причины, чем взрослые люди. Несомненно, по мере того, как мы углубляемся в прошлое, становится все труднее отличить эгоизм от других импульсов. Но нет никаких оснований отождествлять смутную матрицу, из которой и то, и другое вырастает скорее с одним, чем с другим.

Я думаю, что здесь мы можем принять аргумент Сиджвика при условии одного объяснения. Вполне может быть, что очень маленькие дети желают в целом того, что на самом деле доставляет им непосредственное удовольствие, а то, чего они избегают, на самом деле причиняет им непосредственную боль; хотя есть много исключений даже из этого. Но нет никаких оснований предполагать, что они думают о прежних вещах как о приятных и желают их по этой причине ; или что они думают о последних вещах как о болезненных и избегают их по этой причине . Маловероятно, что у них есть опыт желания и избегания по какой-то причине вообще на ранних этапах. И если это так, то их опыт [191] не имеют отношения к психологическому гедонизму, который по сути является теорией о причинах или мотивах желания.

(2, 3) Психологический гедонизм теперь опровергнут, и путаница, которая сделала его правдоподобным, прояснилась. Остается отметить несколько важных общих фактов об отношениях удовольствия и желания, боли и отвращения. (а) Точно так же, как мы различали удовольствие от исполненного желания и другие удовольствия, такие как запах роз, мы должны различать боль неудовлетворенного желания и другие боли, такие как ожоги. И точно так же, как есть вторичные желания удовольствий от осуществленных желаний, так же есть вторичные отвращения к боли неудовлетворенных желаний. Вторичные отвращения предполагают существование первичных отвращений, и логически возможно, что первичные отвращения могут быть направлены на боль. Но проверка показывает, что на самом деле это не так. (b) Среди тех удовольствий, которые не состоят в переживании исполненного желания, следует провести различие между пассивными удовольствиями, такими как переживание запаха розы, и удовольствиями преследования. Большая часть человеческого счастья состоит в опыте достижения желаемого объекта и успешном преодолении трудностей при этом. Отношения такого рода удовольствия к желанию несколько сложны. Удовольствие от погони не будет получено, если мы не начнём с хотя бы слабого желания преследуемой цели. Но интенсивность удовольствия от преследования может быть совершенно несоразмерна первоначальной интенсивности стремления к цели. По мере того, как стремление продолжается, желание достичь цели становится все более интенсивным, и поэтому, если мы ее достигаем, мы можем наслаждаться не только удовольствием преследования, но также и удовольствием исполнения желания, которое стало очень сильным. Все эти факты иллюстрирует игра [192] игр, и часто благоразумно попытаться вызвать желание к цели, чтобы насладиться удовольствиями преследования. Как указывает Сиджвик, слишком сильная концентрация на мысли об удовольствии, которое можно получить, преследуя цель, уменьшит стремление к цели и, таким образом, уменьшит удовольствие от преследования. Если вы хотите получить наибольшее удовольствие от погони за Х, вам лучше всего постараться забыть, что это ваша цель, и сконцентрироваться непосредственно на стремлении к Х. Этот факт он называет «парадоксом гедонизма».

      Мне кажется, что факты, которые мы описали, имеют самое важное отношение к вопросу об оптимизме и пессимизме. Если этот вопрос обсуждать, как это обычно бывает, просто в связи с перспективами человеческого счастья или несчастья в этой жизни и принимать во внимание только пассивные удовольствия и страдания, а также удовольствия и страдания от исполненных или неудовлетворенных желаний, трудно чтобы оправдать что угодно, кроме самого мрачного ответа на него. Но можно принять гораздо более оптимистичную точку зрения, если мы включим в нее, как это и следует делать, удовольствия от погони.