Trojden | Историческое наследие древних цивилизаций. Материалы для семинара: Данилов А. А.
1. Единство мира древних цивилизаций
Уже с глубокой древности племена и народы Востока и Запада находились в тесных контактах, обогащали друг друга достижениями материальной и духовной культуры. Поскольку на Востоке цивилизация сложилась намного раньше, долгое время Запад оставался по преимуществу «принимающей» стороной… Греческая культура никогда не смогла бы достичь такой высоты, если бы она не была наследницей культур Древнего Востока. Это понимали и эллины — биографическая традиция о философах Эллады пестрит достоверными или вымышленными указаниями на ученичество у восточных мудрецов, так что мотив встреч греческого мыслителя с учеными жрецами Египта или Вавилона стал ходячим стереотипом. Амплитуда греческих заимствований простирается от воспринятых с Востока видов земледельческих культур и пород скота, от финикийского буквенного письма до усвоения открытий ближневосточной науки, прежде всего астрономии и геометрии.
Мир древних цивилизаций предстает не как мозаика разрозненных этнических, культурных и социальных компонентов, но как единое целое, отдельные части которого находились в постоянных и тесных контактах, ведших к взаимовлиянию и взаимообогащению. Несмотря на географическую удаленность, очень древними были контакты Ближнего Востока с Индией и Средней Азией; влияние месопотамских цивилизаций доходило до Аравии… Археологические исследования показывают, что в VIII—III вв. до н. э. не спорадические, а постоянно действующие связи охватывали огромную дистанцию — до 7 тыс. км. Этот путь проходил от Балкан и Северного Причерноморья до Орд оса (плато в Китае. — Авт.), захватывая Урал, Алтай, Туву. По Великому шелковому пути товары и предметы искусства передавались из Китая до Средиземноморья. Древневосточное единство сохранилось и даже укрепилось после того, как на исторической арене появились античные цивилизации Запада. Греки и римляне добирались до Индии, реже — до Китая, индийские торговые колонии существовали в Иране и Египте, а римские фактории — в Южной Индии, в египетскую Александрию сухопутным и морским путем везли свои товары индийские, бактрийские и скифские купцы.
С. С. Аверинцев. Г. М. Бонгард-Левин
2. Шумерская модель мира
Говоря о шумерской модели мира, нужно учитывать поразительную близость между государствами Южного Двуречья и осуществившейся в XX в. моделью социалистического государства. Общими здесь являются и представления о революции как очищении времени от событий, и принудительный труд населения на государство, и стремление государства обеспечить всех равными пайками. Вообще, можно, наверное, сказать, что Шумер представляет собой как бы подсознание человечества — шумерская культура подпитывается первобытнообщинными эмоциями, которые современный человек должен в себе преодолевать и трансформировать. Это и желание физического превосходства над другими, и стремление к равенству всех людей (прежде всего к имущественному), и отрицание свободы воли, и связанное с ним отрицание человеческой личности, и стремление расправиться со всем, что кажется бесполезным в наследии прошлого. Вместе с тем нельзя игнорировать какую-то особую целительность шумерской культуры, к которой погрязший в комплексах и условностях человек припадает в поисках искренности, душевной теплоты и ответов на главные вопросы бытия.
В. В. Емельянов
3. Полис: три идеи для человечества
Полис завещал человечеству по крайней мере три великие политические идеи. Это прежде всего гражданская идея. Осознание себя членом гражданского коллектива, сознание своих прав и обязанностей, чувство гражданского долга, ответственности, причастность к жизни всей общины и ее достоянию, наконец, огромное значение мнения или признания сограждан, зависимость от него — все это нашло в полисе наиболее полное, наиболее яркое выражение. ..
Затем — идея демократии. Под этим мы понимаем возникшее в полисе — причем впервые в истории — представление о народоправстве, о его принципиальной возможности, о причастности каждого гражданина к управлению, об участии каждого в общественной жизни и деятельности… В дальнейшем представление о демократии также претерпевает определенную эволюцию. Наиболее наглядный пример — вопрос о прямом народоправстве. Само собой разумеется, что вне условий и рамок полиса, т. е. в более крупных государственных образованиях, прямое народоправство немыслимо, но ведь и в представительных системах живет и сохраняется… самый принцип народоправства…
Наконец, идея республиканизма. В полисе — опять-таки впервые в истории — был осуществлен принцип выборности всех органов управления. Но дело не только в выборности. Три основных элемента политической структуры гражданской общины сплавились для последующих поколений в единое представление, в идею республики: выборность, коллегиальность, краткосрочность магистратур.
Это и есть… тот принцип, который впоследствии всегда мог быть противопоставлен — и фактически противопоставлялся — принципам единовластия, монархии, деспотизма…С. Л. Утченко
4. Римское право
В римском праве в совершенной форме нашло отражение римское чувство социальности и государственности как определяющих форм существования человеческого общества и его историю. Римское право достигло вершин абстракции в выражении и оценке богатейшего и разнообразнейшего опыта живого общения людей, представив практически все виды отношений между ними в отточенных юридических формулах и дефинициях, правильное применение которых могло дать определенное и точное решение любой возникающей личностно-социальной коллизии.
Римское право впервые в истории представило и универсально-юридическую концепцию личности, субъекта и объекта права. Понимая право как отражение миропорядка в человеческом обществе, римляне полагали, что только неукоснительное следование закону может сохранить гармонию в отношениях между людьми.
Римская система права, грандиозная и совершенная в своей внутренней согласованности и формах выражения, стала одной из важнейших основ не только всех последующих систем права, но и самой цивилизации, декларирующей приоритет гуманистических ценностей и прав человека.
В. И. Уколова
5. Власть идеи и страсть к истине
В период древних цивилизаций была открыта власть идеи как нечто противостоящее абсолютизации ритуализма. Исходя из идеи можно было заново строить поведение человека среди людей; отсюда такая красочность необычных бытовых деталей в биографиях греческих философов, вплоть до бочки Диогена, — это не пустая анекдотическая сторона всемирной истории философии, а доведенное до наглядного, шокирующего жеста выражение мысли о необходимости следовать не обиходу, не привычке, но истине.
Мыслители древних цивилизаций — герои легенд, подчас причудливых… но их критика обихода действием, их сверхчеловеческий авторитет — альтернатива преодоленному им авторитету привычки.
Величайшее открытие древних цивилизаций — принцип критики. Апелляция к идее, к «истине» давала возможность критиковать данности человеческой жизни вместе с мифом и ритуалом… Будда-Шакьямуни — лишь человек, но боги склоняются перед ним, потому что он преодолел инерцию мировой неволи и мирской привязанности, а они — нет…
О ветхозаветных пророках любили рассказывать, что они расплачивались за правду жизнью: Исайя будто бы был перепилен деревянной пилой, Иеремия — побит камнями. Но тот же мотив очень часто возникает в легендах о философах Греции: Зенон Элейский на допросе в присутствии тирана Неарха откусил себе язык и выплюнул его тирану в лицо; Анаксарх, растираемый железными пестами в ступе, крикнул палачу: «Толки, толки Анаксархову шкуру — Анаксарха тебе не истолочь!» Центральный образ греческой традиции — Сократ невозмутимо подносит к губам чашку с цикутой.
С. С. Аверинцев, Г. М. Бонгард-Левин
6. Алфавит и письменность
Далек мир древних цивилизаций и одновременно очень близок. Близок не только нашей пытливой мысли, но и нашей повседневной жизни. Самое повседневное — буквы алфавитов, шире — письменные знаки, ими постоянно пользуется современный мир. Китайская иероглифическая письменность пока живет без принципиальных изменений без малого четыре тысячелетия. Алфавитное письмо изобрели финикийцы три тысячелетия назад; от финикийцев его приняли греки, к алфавиту которых восходят и латиница, и кириллица. Колесо и календарь, компас и бумага — наследие древности.
С. С. Аверинцев, Г. М. Бонгард-Левин
Древние китайцы приписывали изобретение письменности некоему Цан Цзе, мудрому помощнику мифического основателя китайской цивилизации Хуан-ди. Цан Цзе, гласит предание, создал знаки письма, наблюдая «очертания гор и морей, следы драконов и змей, птиц и зверей», а также тени, отбрасываемые предметами…
Древнейшие известные на сегодняшний день образцы китайской письменности относятся к середине II тыс. до н. э. и представляют собой надписи на гадательных костях…
Китайская письменность имела зрительную природу; она зародилась и развивалась обособленно от устной речи. Вполне естественно поэтому, что со временем она породила изысканное каллиграфическое искусство, которое ценилось китайцами выше всех других.
В. В. Малявин
Изобретенное финикийцами звуковое письмо было перенято греками и стало со временем основой нескольких алфавитов — греческого, латинского, грузинского, армянского, славянского (кириллица). То, что греческий алфавит не греческого происхождения, доказывается тем простым обстоятельством, что для греческого языка трансформированное название древних букв уже ничего не означает, тогда как в западносемитских языках (финикийском и древнееврейском) название каждой буквы имеет свое значение. К примеру, буква «альфа» у древних греков означает только «первая буква алфавита», а у финикийцев слово «алеф» означает «бык», точнее, «бык в ярме»: а. Буква «далет» означала у финикийцев и евреев слово «дверь», «вход в шатер», а греки, наоборот, ни с чем не связанное название буквы «дельта» позднее перенесли на обозначение устья реки… Греки произвели некоторые свои изменения: буквы приспособили для обозначения гласных звуков (в финикийском алфавите… имелись только буквы для согласных звуков), некоторые буквы за ненадобностью исключили — например, букву «шин», так как в греческом языке нет звука «ш». Позднее святые Кирилл и Мефодий, составляя славянскую азбуку, вновь применили эту букву, «вытащив» ее из древнееврейского алфавита, тогда как в латинской графике для обозначения этой буквы приходится пользоваться разными буквосочетаниями… Кроме того, греки стали писать слева направо, а не справа налево, как семиты.
П. А. Юхвидин
7. Египетская медицина, математика, астрономия
Особое значение для соседних с Египтом народов имела египетская медицина. Ее достижения, прежде всего в области хирургии, ценились при дворах иноземных владык, и слава египетских лекарей, подобных «великому врачевателю» Уджахорресенту, жрецу богини Нейт, доверенному лицу персидских царей, надолго пережила их самих. В средневековых арабских и европейских медицинских текстах содержится немало рецептов, заимствованных из египетских медицинских папирусов и магических текстов.
Еще задолго до того, как взошла заря античной цивилизации, в Египте были накоплены важнейшие практические знания в области математики и астрономии (определение площади круга, объема усеченной пирамиды, площади поверхности полушария, солнечный календарь, деление суток на 24 часа, знаки зодиака и др.). Культурное наследие Египта продолжало жить в юлианском календаре и, быть может, в «Геометрии» Герона, в исследованиях дробей у греческих математиков и в задаче на решение арифметической прогрессии у армянского математика VII в. н. э. Анания Ширакского.
О. И. Павлова
8. Художественные ценности древних цивилизаций
Древний Восток оставил нам такие непреходящие ценности, как эпос о Гильгамеше и «Книга Иова», «Махабхарата» и «Рамаяна», «Песнь песней» и «Шицзин», драмы Калидасы и парадоксальные, пугающие своей глубиной притчи Чжуанцзы, строгая египетская скульптура и смягченная разнородными веяниями кушанская пластика, пирамиды и персепольские комплексы, мудрость «Дхаммапады» и «Экклезиаста»!.. Греко-римская античность сохранила имена Гомера и Пиндара, Эсхила, Софокла и Еврипида, Аристофана, Вергилия, Горация и Овидия, Сенеки и Тацита, которые памятны каждому и полны значения для каждого. Эпохи европейской культуры находили все новые подходы к античному наследию: средневековье открыло для себя строгость мысли Аристотеля, Возрождение — живую прелесть Цицерона и Вергилия, эпоха абсолютизма — сарказм Тацита, пора Французской революции — пафос революционного вольнодумия. Столь не похожие умы XIX в., как Генрих Гейне и Глеб Успенский, видели в статуе Афродиты Милосской гуманистический идеал человеческой красоты, какой она должна явиться в мире будущего.
С. С. Аверинцев. Г. М. Бонгард-Левин
9. Древность: трудности понимания
Хронологические дистанции в самом деле внушительны: если до Рима времен Августа — два тысячелетия, до Афин времен Фемистокла — два с половиной, то до Вавилона времен Хаммурапи — чуть меньше четырех, до начала египетской государственности — около пяти, а до рождения древнейших городских поселений в Иерихоне и Чатал-Хююке — почти все десять…
Уж очень необычен мир древних цивилизаций, очень несоизмерим он не только с нашим опытом, с опытом нашей эпохи, но и с опытом старого, унаследованного нами культурного предания… У древних цивилизаций — принципиально другой уровень «инаковости» по отношению к нашей. Достаточно вспомнить такие повсеместно принятые обычаи древнего мира, как человеческие жертвоприношения… Мы слишком легко забываем, что обычаи эти были знакомы даже Элладе. Накануне Саламинской битвы Фемистокл распорядился торжественно отдать на заклание трех знатных персидских юношей в жертву Дионису Пожирающему. .. Заклание персидских юношей озадачивает вовсе не тем, что оно жестоко: в сравнении с одной Варфоломеевской ночью зарезать всего трех человек — капля в море. Но во время Варфоломеевской ночи гугенотов убивали за то, что они, гугеноты, — иноверцы; расправиться с человеком за его убеждения — значит все же принять к сведению его как личность, хотя и очень страшным способом. Сама идея заклания принципиально иная: просто человеку дается статус жертвы, только особенно высокого класса. Кстати, о жертвенных животных — разве при наших размышлениях о классической античной архитектуре нам легко вообразить, что во времена своего функционирования древние храмы, включая Парфенон и другие беломраморные чудеса Эллады, должны были напоминать бойни? Как бы мы вынесли запах крови и горелого жира?..
Одна только психология рабства порождала на каждом шагу поразительные явления. Те самые люди, которые создали идеал свободы для последующих эпох, ибо очень остро чувствовали права гражданина, могли вовсе не чувствовать прав человеческой личности. .. В лучшую пору демократических Афин раба, которого ни в чем не обвиняли, а только привлекали к дознанию в качестве свидетеля, в обязательном порядке полагалось допрашивать под пыткой…
Жестокость еще не нуждается ни в обосновании средствами фанатизма, ни в прикрытии средствами лицемерия; в отношении к рабу или чужаку, к тому, кто стоит вне общины, она практикуется и принимается как нечто само собой разумеющееся. Лишь к исходу древности картина меняется, и это знаменует приход иных времен… В Риме Сенека заговорил о рабах как собратьях по человечеству…
Все это правда, но лишь одна сторона правды. Именно в лоне древних цивилизаций… впервые и с первозданной простотой и силой были провозглашены два принципа: всечеловеческое единство и нравственное самостояние личности.
С. С. Аверинцев, Г. М. Бонгард-Левин
1. Прочитайте текст 1. В чем состоит его главный тезис? Какие аргументы приводят авторы в его обоснование? Какие дополнительные аргументы вы смогли найти в других текстах параграфа?
2. Прочитайте текст 2. Какие черты, общие, по мнению автора, для шумерской картины мира и «осуществившейся в XX в. модели социалистического государства», отмечены в нем? Согласны ли вы с этим утверждением? В каком смысле шумерская культура охарактеризована историком как «подсознание человечества»? В чем он видит целительность шумерской культуры? Как вы понимаете предложенную автором аналогию между шумерской культурой и творчеством Шекспира: гениальная выбором духовной цели, она отвращает человечество определением средств?
3. Прочитайте тексты 3, 4. Какие ключевые идеи завещал полис человечеству? Какую роль они играют в современном мире? Какое значение имеют для нашей страны? В чем состоит историческое значение римского права? Какую роль оно сыграло в истории человечества? Как вы понимаете утверждение автора, что именно в римском праве отразилось в совершенном виде римское чувство социальности и государственности?
4. Прочитайте текст 5. О каких выдающихся духовных открытиях древности в нем говорится? В каком смысле употребляются в нем выражения: власть идеи, абсолютизация ритуала, критика обихода действием, принцип критики, идеал верности истине? Почему, по мнению авторов, именно в древности человек стал личностью, вышел из доличностного состояния?
5. Прочитайте тексты 6—8. Опираясь на них, докажите, что современность и древность тесно, неразрывно связаны. Связь времен историки нередко называют «золотой цепью», которая, по словам позднеримского мыслителя Макробия, соединяет землю и небо. Объясните эту метафору. Используйте материалы текстов 1—8.
6. Прочитайте текст 9. В чем трудности понимания древних цивилизаций? С какими особенностями древности и современности они связаны? В чем видят авторы принципиально иной, по сравнению с другими эпохами, уровень «инаковости» древних обществ? Подумайте, в чем состоит для современного человека смысл принципов, «открытых» древностью: всечеловеческое единство и нравственное самостояние личности.
7. Дополните представленные в данном и предыдущих параграфах материалы известными вам сведениями об историческом наследии древних цивилизаций.
Предыдущая
СтраницаСледующая
СтраницаОглавление
Рецензия на спектакль «Преступление и наказание»
Автор фото: Сергей Богомяко
17:2423 сентября 2016
6905просмотров
17:2423 сентября 2016
Журналист Ольга Комок, сходив в Александринский театр на «Преступление и наказание», констатирует, что спектакль — настоящее испытание для зрителя.
Как минимум на время.В Александринском театре и на одноименном фестивале состоялась если и не самая успешная, то наверняка самая громкая премьера года. Худрук Венгерского национального театра Аттила Виднянский поставил роман Достоевского «Преступление и наказание» как оперу. Да не какую–нибудь, а самую что ни на есть поствагнерианскую: пять с половиной часов эпического действа, многословные герои — не люди, а олицетворения всяких разных идей и морально–этических концепций, кипящие страсти отсылают не к быту, а сразу в вечность (или в хрестоматию по истории литературы). И, конечно, музыка: она–то и правит бал на сцене драматического театра, толкает вперед действие, захлестывает монологи персонажей звуковыми штормами, заставляет шевелиться вездесущий миманс в тюремных телогрейках.
Миманс этот еще и поет, как положено оперному хору. Живые голоса создают обаятельный контрапункт к основной фонограмме (которая представляет собой энциклопедию австро–немецкого экспрессионизма XX века с вкраплениями грегорианского хорала и общеизвестного барокко): что?то из русского церковного обихода, немножко площадного фольклора плюс вокальное переложение хита Эми Уайнхаус — это бонус для тех, кто решился остаться на второе отделение «концерта» после 2,5–часового акта.
Других бонусов во втором акте почти нет: в первые 2 часа публике уже предъявлены все ноу–хау оперы «Преступление и наказание». Черно–белый конструктивизм очень идет партитуре. Зловеще развеселый миманс перекатывает абстрактные фрагменты человеческих (человеческих ли?) жилищ при каждом повороте всем известного сюжета. Почтение к главному русскому роману явлено полнейшее, артисты произносят текст классика целыми страницами. Разве что ради ускорения процесса полифонически накладываются друг на друга: например, Мармеладов (Сергей Паршин) исповедуется в пьянстве, а параллельно матушка Раскольникова (Мария Кузнецова) зачитывает письмо сыну. Поначалу монологи богато иллюстрированы: Соня (прекрасная в артистической сдержанности Анна Блинова) изображает рассказ о своем падении посредством пластических экзерсисов. Зарубленные старухи, а позже и покойник–Мармеладов не покидают сцену, как оперные лейтмотивы не исчезают из партитуры. Сон Раскольникова об убиении лошади вообще превращается в буйный сценический апокалипсис, в том числе для слуха граждан, не привыкших к стадионному уровню децибел.
1 / 11
←→
Автор: Сергей Богомяко
Читайте также:
Рецензия
Рецензия на спектакль «Лабиринты Венеры»
Все партии спектакля расписаны в точном соответствии с указаниями композитора, то есть писателя. Тощая помешанная Катерина Ивановна (Виктория Воробьева) мечется с детьми в костюмах зайчиков, Разумихин (Виктор Шуралев) — положительный хипстер в футболке с Гагариным, Лужин — карикатура на чиновника, Лебезятников (Иван Ефремов) — идеалист из тех, кто в 1991–м строил баррикады у Белого дома, Свидригайлов — блистательно–отвратительный, хореографически точный Дмитрий Лысенков — не выходит из предначертанной роли ни на секунду. Живым, самостоятельным героем не кажется даже сам Раскольников — Александр Поламишев играет душу, смятенную до состояния полной неопределенности. И только один актер (или персонаж?) отыгрывается на Достоевском по полной: Виталий Коваленко превратил следователя Порфирия Петровича в эдакого клоуна из фильма ужасов, многоликого змея–искусителя с истерическим хохотом и повадками пародийного светского льва. Тут уж не роль управляет артистом, а совсем наоборот.
Во втором акте этот змей переодевается в католическую рясу и с дьявольским напором нашептывает Раскольникову мысли уже душеспасительные — о пользе веры и покаяния. О том же — в лоб, долго, безо всяких ухищрений — вещает и Соня. После залихватского марша персонажей в честь всех злых и мертвых (с уморительным гигантским топором вместо знамени) режиссер как будто теряет интерес к заполнению сцены движением. Стены не катаются, хор растворяется в темноте. Наступает череда томительных соло. Каждый персонаж выговаривается до последнего вздоха, до последней ноты — чистое наказание для зрителя, опаздывающего на метро. И когда Свидригайлов, вдоволь наисповедавшись, полазив по стенам и покатавшись по полу, наконец, стреляется одновременно с сакраментальным раскольниковским «Я убил!», а свет на сцене гаснет, сил остается только на ответный вздох — «И слава богу».
Лента новостей
Только бизнес новости
Показать ещё
Рецензия
Рецензия на спектакль «Лабиринты Венеры»
Самое читаемое
1. Взрывы в Ленинградской и Брянской областях: что известно
2.Около 70 кг взрывчатки сдетонировало возле ТЭЦ под Петербургом
3.РИА «Новости»: под Херсоном захватили первый немецкий танк Leopard
Критика повседневной жизни Анри Лефевра
Анри Лефевр был необычным марксистом. В отличие от многих своих коллег, он отказался начать свой анализ с точки зрения экономики, капитала или труда. Вместо этого он настаивал на том, чтобы начинать с тривиальных деталей повседневного опыта. Критика Лефевром общества потребления была дикой. Он утверждал, что повседневная жизнь была неаутентичным опытом, колонизированным капитализмом. Но в то же время Лефевр был оптимистом: он утверждал, что повседневная жизнь — единственный возможный источник сопротивления и политических перемен. Читай дальше, чтобы узнать больше!
Анри Лефевр был человеком, занимавшимся политикой своего времени. Родившийся в 1901 году в Агетмау, небольшой коммуне на юго-западе Франции, он умер 29 июня 1991 года в преклонном возрасте 90 лет. Как писатель Лефевр был плодовитым писателем, он написал более 300 статей и более 30 книг.
Когда ему было чуть за двадцать, он работал в Citroën и таксистом в Париже. Он был членом Французской коммунистической партии и боролся с фашизмом как член сопротивления. Лефевр начал академическую карьеру в возрасте 47 лет после непродолжительной работы учителем средней школы. Лефевр был свидетелем многих крупных потрясений 20-го века из первых рук.
Прежде всего, он был убежденным марксистом и неумолимым гуманистом. Он никогда не переставал думать и быть любопытным. Несмотря на свое членство во Французской коммунистической партии, он был яростным критиком сталинизма. Лефевр отверг коммунизм советского образца в пользу утопического видения демократических свобод и коммунистических горизонтов.
Получайте свежие статьи на свой почтовый ящик
Подпишитесь на нашу бесплатную еженедельную рассылку новостейКак интеллектуал и активист Лефевр шел в ногу со временем. Тем не менее, что любопытно, он также смог «помочь сформировать и определить времена» (Merrifield, 2006, p. xxvi). Наполовину философ, наполовину социолог, урбанист, романтик и революционер, Анри Лефевр был выдающимся персонажем и легендарным пьяницей.
Эклектичная жизнь Лефевра как человека отражала его революционные взгляды. С одной стороны, его произведения вдохновили несколько поколений известных интеллектуалов от Жана-Поля Сатра до Дэвида Харви. С другой стороны, его идеи дали практическое руководство и интеллектуальную огневую мощь студенческим революционерам 19-го века.68.
Когда на парижских улицах возвели баррикады, на городских стенах появились лефевреанские лозунги: «Под улицами, пляж!» … Если май 1968 года был бунтом поэтов, то правила грамматики пришли от Анри Лефевра.
Прежде всего Анри Лефевр был марксистом: его критика повседневной жизни находилась под сильным влиянием работ Карла Маркса об отчуждении. Он был необычен, потому что меньше сосредотачивался на абстрактных структурах и больше на тривиальных деталях повседневной жизни. Политическая цель Лефевра состояла в том, чтобы понять и переосмыслить повседневную жизнь снизу вверх.
Как и Маркс, Лефевр рассматривал людей как принципиально творческих существ, которые в условиях капитализма испытывают отчуждение от своего труда. Однако он считал, что марксистский анализ должен быть ближе к квантовой теории: глубоко погружаясь в субатомную структуру повседневной жизни — такой, какой она переживается и проживается, — он предположил, что можно понять структурную логику всей вселенной (Меррифилд). , 2006, стр. 5).
В течение 20-го века капитализм расширил свои возможности, чтобы доминировать в культурном и социальном мире, а также в экономической сфере (Элден, 2004, стр. 110). Итак, если для Маркса отчуждение возникло прежде всего в экономической сфере, то для Лефевра отчуждение привело к прогрессирующему принижению самой повседневной жизни.
В двух словах, он утверждал, что с момента установления капитализма в 19 веке реальность формировали три вида времени: (i) свободное время (время отдыха), (ii) необходимое время (рабочее время) и (iii) ограниченное время. (время в пути, время на административные формальности).
Таким образом, ключевая проблема жизни 20-го века заключалась в том, что баланс этих разных видов времени изменился. Повседневная жизнь заняла место экономики в качестве основной области капиталистического накопления и классовой борьбы (Элден, 2004, стр. 115).
Одна из самых важных идей Анри Лефевра заключалась в том, что повседневная жизнь была колонизирована потреблением. Таким образом, повседневность была фокусом отчуждения в современном мире. Возникновение общества потребления напоминало то, что он называл «бюрократическое общество контролируемого потребления».
Вопреки идее о том, что рынки — это пространства свободы и выбора, Лефевр утверждал, что «рынок» — это просто пространство контролируемого потребления. Где все исчисляется минутами, цифрами и деньгами. Досуг планируется, а спонтанность радикально урезана.
Капиталистическое производство создает мнимые потребности. Творческие способности и спонтанная жизнь рассматриваются как неважные и в лучшем случае второстепенные по отношению к замкнутому циклу производства и потребления. Модные журналы и реклама инструктируют потребителей, что носить, и рассказывают им, как желательно жить. Повседневная жизнь переводится в социальную понарошку рекламы, «светских страниц» и паблисити.
Счастье и статус обещаются через акт потребления, так как потребителей учат, как жить, одеваться и существовать. Лефевр продолжает утверждать, что заявленная цель и первоначальное оправдание открытого общества свободного рынка — удовлетворение и выбор в отношении каждой воображаемой и известной потребности — является иллюзией. Вместо этого контролируемые планы потребления для потребления и для удовлетворения, получаемого за счет самих этих объектов.
В конце концов преобладает ощущение пустоты и беспокойства. Лефевр предполагает, что в «старые добрые времена» рабочий класс не знал о структуре производства и, следовательно, о своей эксплуатации. Условия труда за заработную плату служили прикрытием эксплуататорских общественных отношений. В контексте потребления притворства он предполагает, что социальные отношения капитализма усиливаются и становятся еще более расплывчатыми.
Самая известная идея Анри Лефевра — «право на город». Отчасти дальновидный демократический идеал, отчасти резкая критика, Лефевр утверждал, что городское пространство — это не только место, где разыгрывается политическая борьба, но и сам объект политической борьбы.
Право на город было призывом к праву на участие в жизни общества и общественной жизни, праву на свободу и праву на среду обитания. В самом фундаментальном смысле право на город — это право революционизировать повседневную жизнь.
Говоря о праве на город, Лефевр стремился привести аргумент, что необходимо пересмотреть все современное понятие прав. Права на работу, образование, здоровье, жилье, отдых и т. д. необходимо было дополнить правом на город (Элден, 2004 г., стр. 229). Таким образом, прежде всего право на город есть призыв к оружию.
В капиталистическом обществе, утверждал Лефевр, город низводится до статуса товара, до простого пространства спекуляции и потребления. Вместо этого Лефевр призвал вернуть город как место коллективных прав. Право на город — это призыв к праву на блага городской жизни, к городской справедливости и к свободе переделывать город на благо его жителей.
В этом отношении право на город связано с политикой гражданства. В последнее время этот лозунг с энтузиазмом подхватили общественные движения и активисты, призывающие к распространению гражданских прав на иммигрантов и группы национальных меньшинств.
Право на город — или то, что можно точнее понимать как право на городскую жизнь, — это не только право на территорию, но и на общество и его общественную систему производства. Это требование и призыв к оружию для революции повседневной жизни.
Анри Лефевр сделал много интересных замечаний о свободе и коллективном опьянении фестивалей в своих произведениях. Осознание общения между сообществами и разрешение есть, танцевать и веселиться наложили четкий отпечаток на его мысли.
Повседневная жизнь Лефевра была колонизирована капитализмом, как и ее местонахождение: социальные и общественные пространства (Элден, 2004, с. 117). В этом контексте он противопоставил свою идею фестиваля своей концепции повседневной жизни.
Представление Лефевра о празднике отличается от повседневной жизни тем, что моменты повседневности: еда, практическое общение и отношения с природой усиливаются и обостряются. Понятие фестиваля рассматривается как близкое к концепции революции и, таким образом, предлагает платформу для подрыва программирования и контроля, типичных для повседневной жизни.
Возможно, неудивительно, что концепция фестиваля лежала в основе анализа Лефевром событий мая 1968 года. В своей книге на эту тему он прямо описал 1968 год как нечто, напоминающее революционный фестиваль. Лефевр страстно утверждал, что право на город, концепция фестиваля и революционное разрушение повседневной жизни тесно взаимосвязаны.
Смех, юмор и песни занимали центральное место в его представлениях о возможностях революционного действия. По мнению Лефевра, повседневность и обыденность были важнейшими чертами марксистского гуманизма, подходящего для времени.
Лефевр был свидетелем подъема общества потребления, и это глубоко беспокоило его. Тем не менее, несмотря на кризис, трагедию и войну 20-го века, он отказался признать свое поражение. Лефевр страстно отстаивал право на город и вплоть до своей смерти в 1991 году считал, что еще предстоит завоевать мир.
«Критика повседневной жизни» Анри Лефевра (продолжение)
Опубликовано вКниги Отзывы Выходныек Барри Швабски
«Информации становится все больше, а прямые контакты снижаются. Отношения становятся более многочисленными, в то время как их интенсивность и подлинность уменьшаются», — писал Анри Лефевр в 1961 году, а к 1981 году он понял, что это повлечет за собой «одиночество, тем более глубокое, чем его переполняют сообщения». Я ошибаюсь, удивляясь тому, что этот человек, родившийся с 20 века в 1901, мог ли предвидеть то, что он не дожил, умер 90 лет спустя? А именно новый вид повседневной жизни, обусловленный Всемирной паутиной (1991 г.), а затем появлением социальных сетей (например, Facebook: 2004 г.), которых он не увидел, не говоря уже о реалити-шоу: «Радио и телевидение не проникать в повседневность исключительно с точки зрения зрителя. Они ищут ее в ее источнике: персонализированные (но поверхностные) анекдоты, тривиальные инциденты, знакомые маленькие семейные события. Они исходят из неявного принципа; «Все, то есть вообще что угодно, может стать интересным, даже увлекательным, лишь бы оно было представлено , то есть присутствует. «Эта сверхъестественная способность Лефевра различать культурные тенденции, которые только зарождались, когда он писал, но с тех пор стали явно очевидными, объясняет, почему я рад этому, несмотря на мое разочарование в первой части «Критики » Лефевра. of Everyday Life , я решил продолжать читать вторую и третью книги «Основы социологии повседневности» (1961) и «От современности к модернизму (К метафилософии повседневности» (1981). Не то чтобы это все еще не очень несовершенная, иногда сводящая с ума работа. Длинные отрезки посвящены методологическим вопросам, которые в ретроспективе кажутся совершенно бесплодными — например, бесконечное рассмотрение понятия «уровни» социологического анализа. Учитывая, что предметом является повседневность, удивительно, как мало пережитого опыта повседневной жизни отражено в творчестве Лефевра. Кроме того, он так часто застревает в том, что я называю синдромом Полония — как странно, что этот знаменитый радикальный мыслитель, вдохновитель восстания в мае 68-го, так часто предостерегает, что концептуально: «Мы должны знать, как не зайти слишком далеко», всегда советуя, что понятия не должны быть ни слишком теми, ни слишком теми: «человек действия» — это тот, кто «ждет, пока ситуация созреет, но не прогниет. Он не торопится, избегает поспешных суждений и вмешательств, но ни в коем случае не медлит». Легко сказать, но рецепт можно заполнить только задним числом, а в остальном это банальность. Рассказывая о гипотетическом социологе, который будет проводить интервью с людьми, которых он намеревается изучать, Лефевр указывает на игру сопротивления и уклонения, связанную с любой такой операцией, и объясняет, что, ведя переговоры, социолог должен сохранять свою «научность». отрешенность и в то же время «очистить себя […] от своих идеологических и теоретических предрассудков […], но также и от своих оценочных суждений», чтобы «через возвращение к своей собственной повседневной реальности он достиг повседневной реальности людей, которых он интервью». Это погружение в повседневную реальность как раз то, на что сам Лефевр кажется неспособным. Странно: я решил, подумав, похвалить этого автора, и все же, кажется, слышу, как хороню его. Это не то, чем я хочу заниматься; и теперь, когда мне удалось избавиться от своих жалоб, может быть, на следующей неделе мне удастся продолжить в том же духе, что и на этой неделе, прежде чем я был отвлечен оговорками, которые нельзя обойти молчанием, но это тоже не последнее мое слово.
Критика повседневной жизни Анри Лефевра : The One Volume Edition , tr. Джона Мура и Грегори Эллиотта (2014 г.), опубликовано издательством Verso и доступно в Amazon и других книжных интернет-магазинах.
Последний
Обязательно к прочтению
На этой неделе ведущие новостей с искусственным интеллектом, суши-революция в Лос-Анджелесе, долгожданное прерывание коронации короля Карла, множество вирусных постов и почему австрийские газеты оставили свои первые полосы пустыми?
Храг Вартанян и Лакшми Ривера Амин
Бывший сотрудник OpenSea осужден за мошенничество
Федеральная прокуратура заявляет, что это первое дело об инсайдерской торговле, связанное с NFT.
Майя Понтоне
Примечательно, что в долгожданном докладе, опубликованном президентом Макроном, излагаются критерии репатриации человеческих останков.
Элейн Вели
Ее работа черпает свою силу из-за нестабильности незнания точно, на каком основании вы стоите, когда смотрите на нее.
Джон Яу
В наш век саморекламы и карьеризма есть что-то ошеломляющее и вдохновляющее в честности того, кто имел смелость просто уйти.
Кимберли Брэдли
Ее скульптуры из сварной стали и исполнительское искусство производят изрешеченные шрамами прокси для связей, которые обычно неосязаемы.
Сара Роуз Шарп
Художник из Лос-Анджелеса Иши Глински часто работает с крупными объектами, увеличивая их поменьше, чтобы отдать дань уважения традиционным формам искусства народа Тохоно О’одхам.
Мэтт Стромберг
Серия фильмов Национального музея американских индейцев посвящена фильмам, посвященным истории и сообществам, которые «делают Нью-Йорк местом коренных жителей».
Майя Понтоне
Tagged: Анри Лефевр, Марксизм, Читательский дневник, Рецензии, Оборотная сторона, ВыходныеБарри Швабски — арт-критик The Nation и соредактор международных обзоров Artforum. Его недавние книги включают «Вечный гость: Искусство в незавершенном настоящем» (оборотная сторона,.