Культура разума: Культ Разума и культ Верховного существа во время Французской революции

Содержание

Культ Разума и культ Верховного существа во время Французской революции

Альфонс Олар

КУЛЬТ РАЗУМА и КУЛЬТ ВЕРХОВНОГО СУЩЕСТВА

ВО ВРЕМЯ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Перевод с французского Е.С.Коц и А.Н.Карасика

М.: Сеятель. 1925

Предисловие Якова Михайловича Захера

Из всех современных исследователей Великой Французской революции Альфонс Олар является, без всякого сомнения, наиболее авторитетным. Колоссальная эрудиция Олара по всем вопросам, так или иначе связанным с историей Французской Революции, стоит, таким образом, вне всякого сомнения, вследствие чего каждая написанная им строчка всегда достойна самого внимательного изучения.
Однако, Олар не только ученый, но и довольно заметный политический деятель. Олар не только защищает Революцию от нападок ее литературных критиков (этой цели посвящена его книга «Тэн как историк Французской Революции», убийственная для этого реакционного историка), но и стремится к осуществлению заветов великой буржуазной революции в современной ему Франции эпохи Третьей Республики.

С начала 30-х г.г. он сотрудничает в газете Клемансо «La Justice», принимает участие в борьбе радикалов с клерикализмом и в стычках с всесильным в то время в академических кругах влиянием клерикальной и монархической реакции. Олару не раз приходится терпеть ожесточенные нападки со стороны своих коллег по педагогической и научной работе.
Научные взгляды Олара вполне соответствуют его политическим убеждениям. Будучи не столько идеалистом, сколько скорее тем, что можно назвать позитивистом, Олар, однако, чрезвычайно далек от материалистического взгляда на историю. Сравнительно мало интересуясь экономической историей (недаром его главный труд носит название «Политической истории Французской Революции»), Олар вместе с этим недооценивает и социальной истории.
Предлагаемая читателю книга посвящена одному из интереснейших моментов классовой борьбы 1793-1794 гг. — истории культов Разума и Верховного Существа.
При полной невозможности для широких русских читательских кругов ознакомиться не только с использованными Оларом архивными источниками, но даже и с теми документами, которые имеются в печатном виде, хотя и не переведены на русский язык, книга Олара является единственным и незаменимым пособием по одному из важнейших отделов истории революционной Франции в 1793-1794 гг.

Фактический материал, содержащийся в предлагаемой книге, несомненно должен быть усвоен всеми, интересующимися историей Французской Революции, а оценить этот материал и сделать из него выводы, может быть, очень часто отличающиеся от тех, к которым приходит Олар — это уже дело самого читателя.

От автора (А.Олара)

Во II году Республики (1793 г.), как известно, революционная Франция сделала безуспешную попытку сперва упразднить христианскую религию посредством введения культа Разума, а потом заменить ее культом Верховного Существа.

Этот смелый замысел изумил и напугал Европу того времени, но он потерпел неудачу, и потому его объявили скандальным фактом, а не поучительным явлением; стало признаком хорошего тона представлять культ Разума и Верховного Существа как одну из самых вздорных нелепиц революционного безумия.
Но явились писатели, которые стали возражать против столь упрощенных суждений: одни из них склонны были видеть в антихристианском гебертизме лучшее воплощение идей Энциклопедии; другие признавали деизм сторонников Робеспьера религией, согласной и тогда и даже теперь с духом французской расы.

Самый правдивый (если не самый точный) историк Революции Мишле полагал, что ни сухость, которою проникнут культ Разума, ни холод, которым веет от культа Верховного Существа, не могут быть родственны людям ХVIII века в их голове, наполненной идеями Дидро, в их сердце, влюбленном во Францию, зародилась новая религия, культ родины и человечества. Если бы дух этой религии, который, по словам Мишле, жил в тайниках народной души, проявился в политике его правителей, он оплодотворил бы Францию, воспитал бы народные чувства в истинно национальном духе и, быть может, озарил бы весь мир.

Проникновенное изучение Эдгара Кинэ привело его к совсем иным результатам. Этого мыслителя не оскорбляла нечестивость наших предков, и тем не менее он не мечтал о торжестве свободной мысли. Обвиняя деятелей Революции в чисто французской робости, едко высмеивая нерешительность этих рассудительных Полиевктов, которые оскорбляли догмат, но боялись уничтожить его или по настоящему изменить, Эд.Кине упрекает их в том, что они из самого христианства не почерпнули новой религии для современности.

К какому же невысказанному выводу приводят его все эти блестящие насмешки над духовным рабством Гебера или Робеспьера? К тому, что им следовало ограничиться обращением Франции в протестантство!
Что же касается церковных писателей, из коих многие порассказали о противохристианском движении в некоторых областях Франции, от них нельзя требовать вдумчивого беспристрастия в таких вопросах, как нельзя его требовать и от памфлетистов враждебного им лагеря, которые и сейчас еще поспешно и слепо ищут в воспоминаниях эпохи Террора необходимое оружие в вечной борьбе между наукой и религией.
Таким образом, большинство историков ставят себе вопрос, в чем должны были быть религиозные дерзания Революции, а не стараются выяснить, чем они были в действительности, и таким образом они скорее судят, чем излагают события. Читали ли эти историки сотни брошюр того времени, где в форме отчетов, речей или поэтических произведений запечатлены столь забытые сейчас манифестации в честь Разума и Верховного Существа? Повидимому, они не заглядывали даже в наиболее известные архивы, если только не занимались областными исследованиями.

Ни один из них не обрисовал в целом и на основании фактического материала это движение, одно из наиболее поучительных в истории Франции, да и всего человечества вообще. С другой стороны, это движение изучали изолированно, прибегая к рискованным отвлечениям, разобщая от условий, которые ему предшествовали, сопутствовали, которые, по нашему мнению, его породили. Из-за этого дехристианизаторы 1793 и 1794 гг. оказались теоретиками, которые использовались лишь случаем, чтобы применить на практике свои априорные взгляды.
Надеюсь, что этот исторический, чисто описательный очерк, составленный исключительно по документальным данным, покажет читателю, что и культ Разума, и культ Верховного Существа не были замыслами философского или религиозного характера, не имеющими корней в историческом прошлом Франции и тесной связи с событиями, что они не были насильственным вторжением в ход истории, но являлись необходимым и притом политическим следствием состояния войны, в которое вверг революцию старый режим своим сопротивлением против нового строя.

Кто прочтет эту работу, тот признает вместе с нами, что наши предки, возводя на трон в Соборе Парижской Богоматери богиню Разума, или прославляя на Марсовом поле бога Руссо, преследовали прежде всего чисто патриотические цели и в этих посягательствах против традиционной веры видели боевое оружие национальной обороны…
<…> Принято связывать культ Разума с предшествовавшим философским движением, о котором мы только что упомянули в нескольких словах. В Гебере видели сына Дидро, как в Робеспьере сына Жан-Жака. Различали в философии XVIII века две тенденции: одну натуралистическую и атеистическую, другую спиритуалистическую и деистскую. Эти две тенденции боролись во время революции, как они боролись и в теории. Сперва энциклопедисты оказались победителями: культ Разума. Потом они были побеждены и вытеснены спиритуалистами, учениками «Савойского викария»: культ Верховного Существа

С философской точки зрения эти взгляды нельзя назвать ошибочными, но им не хватает исторического обоснования, которое делало бы понятным, почему именно в этот момент и именно в такой форме оказался возможным опыт дехристианизации, за которым последовал немедленный поворот обратно к христианству.

Оба эти движения при надлежащем истолковании истории оказываются непосредственным следствием борьбы новой Франции против реакционной Европы.
Думать, что французский народ, кат одический в 1791 г., проникся через каких-нибудь два года, и благодаря прогрессу просвещения философскими идеями, — значило бы дать доказательство своей наивности.
Когда утверждают, что французы, взятые в массе, были католиками в начале революции, то этим не хотят сказать, что их вера не была поколеблена Вольтером и философами. В общем, буржуазия, знать и даже часть высшего духовенства смеялись над догмой. Высмеивали тайны, но не хотели отложиться от церкви — таково именно впечатление, которое получается при внимательном чтении наказов 1789 г. Хотели продолжать называть себя католиками; требовали добрых пастырей, которые были бы блюстителями морали, а не проповедниками догмата. Аббат Грегуар был идеальным кюрэ. Что касается крестьянина, то он оставался верен своим унаследованным привычкам. Он хотел только, чтобы его кюрэ, крестьянин, как и он сам, не был больше козлом отпущения для высшего, сановного духовенства.

Вообще в крестьянине не было ни тени фанатизма.

III. Первые шаги культа Разума Андре Дюмон в Аббевиле. Фуше и Шометт в Невере. Поведение Конвента и правительства. Первый случай дехристианизации: коммуна Риз-Opaнжи. Парижская Коммуна и якобинцы. Неудача идеи об отделении церкви от государства. Подготовка отречения Гобеля

IV. Заседание 17 брюмера II года

V. Праздник Разума в Соборе Парижской Богоматери. Поведение общественных властей

VI. Культ Разума в парижских секциях

VII. Культ Разума и философия. Статьи Салавилля

VIII. Культ Разума и отношение к нему парижского населения. Политические катехизисы

IX. Культ Разума в провинции

X. Попытки установить обрядность культа Разума

XI. Общая характеристика культа Разума

XII. Начало реакции против культа Разума

XIII. Выступление Робеспьера 1 фримера II года

XIV. Парижская Коммуна отступает. Поведение Дантона. Отречение Шометта

XV. Декрет о свободе культов и богослужения 16 фримера II года

XVI. Противодействие политике Робеспьера

XVII. Казнь Гебера, Дантона и Шометта

XVII. Предвестники культа Верховного Существа

XIX. Робеспьер и Жан-Жак Руссо

ХХ. Доклад Робеспьера и декрет 18 флореаля II года о Верховном Существе

XXI. Коммуна. Якобинцы и декрет 18 флореаля. Поведение Карно

XXII. Приготовления к празднику Верховного Существа и настроение общества

XXIII. Праздник Верховного Существа (20 прериаля II года)

XXIV. Последствия праздника Верховного Существа

XXV. Попытка ввести единообразие в культ Верховного Существа. Катехизисы и ритуалы

XXVI. Культ Верховного Существа в провинции. Стремление приноровить культ к католическому образцу. Стремление слить его с культом Разума. Продолжение дехристианизации

XXVII. Патриотизм и культ Верховного Существа

XXVIII. Культ Верховного Существа растворяется в патриотизме

XXIX. Революция 9 термидора и культ Верховного Существа

Интеллектуалы и Власть в Британии и России в эпоху Перемен (XVII–XVIII вв.)

В настоящее время осознается, что общественная и экономическая модернизация нового времени оказалась оторванной от импульсов духовного развития на фоне общей секуляризации сознания западного человека. Модернизация привела в действие функциональные законы экономики и государства, науки и техники, которые соединились в ХХ в. в единую тотализирующую человека систему «надзора и наказания». «Переходная эпоха» стала временем решительного разрыва «старого» с «новым» – временем утраты, по мысли Г. Ф. Гегеля, «духом собственной самости». Интеллектуалы стали выразителями этого драматического разрыва духа и разума, стали «конструкторами» новой культурной/национальной/имперской идентичности, что заставляет обращаться к их наследию в поисках альтернатив «незавершенного проекта модерна». Сопоставление ментальных «карт», когнитивно-риторических практик и механизмов влияния интеллектуалов на власть и общество в Британии и России XVII–XVIII вв. позволит сделать акцент на духовной составляющей русской интеллектуальной культуры, с одной стороны, и преодолеть господствующую сегодня абсолютизацию британской политико-правовой модели, с другой. Таким образом историко-компаративный подход выявит особенности формирования гражданского общества в Британии и России в «переходную эпоху» от «века духа» к «веку разума».

Настоящий проект направлен на решение насущной для современного российского общества задачи – выявление механизмов формирования гражданской позиции интеллектуалов, стратегий утверждения комплекса идей в социуме, их имплицитного и эксплицитного влияния на принятие властных решений. Для этого участники проекта планируют впервые в мировой историографии провести на основе широкого круга источников из российских и британских архивов сравнительно-историческое исследование процесса формирования культурной/национальной/имперской идентичности в Британии и России в эпоху системного кризиса XVII–XVIII вв.

Культ «разума» — РУССКИЙ ОБЩЕ-ВОИНСКИЙ СОЮЗ — ЖЖ

Культ Разума — один из элементов процесса дехристианизации во время Французской революции. Создан эбертистами с намерением упразднить христианскую религию во Франции. Культ Разума получил широкое распространение в период 1793-94 гг. После издания коммуной Парижа 24 ноября 1793 года декрета о запрете католического богослужения и закрытии всех церквей, церкви в Париже стали превращать в Храмы Разума. Первые варианты культа Разума появились за пределами Парижа. В сентябре-октябре 1793 года Жозеф Фуше организовывал празднества в департаментах Ньевр и Кот-д’Ор. В Рошфоре Леньело преобразовал приходскую церковь в «Храм Истины», где 31-го октября 1793 года шесть католических священников и один протестантский при торжественной обстановке отреклись от своей религии.

Церемонии культа Разума сопровождались проведением карнавалов, парадов, принуждением священников отрекаться от сана, разграблением церквей, уничтожением или оскорблением христианских священных предметов (икон, статуй, крестов и т.п.). Кроме этого, проводились церемонии почитания «мучеников Революции». Наибольшего развития культ достиг в Париже, во время проведения «Фестиваля свободы» в Соборе Парижской Богоматери 10 ноября 1793 года. В ходе церемонии, придуманной и организованной П.Г. Шометтом и проводимой внутри собора, артистка Оперы Тереза-Анжелика Обри короновалась как «Богиня Разума». В марте 1794 года культ Разума был запрещён, эбертисты – гильотинированы, а Конвент своим декретом установил в качестве государственной «гражданской религии» Франции «культ Верховного Существа».

Итак, впервые «Разум» в полную силу объявил о себя в годы французской революции. Остановимся ненадолго на мрачных страницах этого периода, ибо сценарий, прописанный на них, в дальнейшем будет раз за разом разыгрываться по всему миру лишь с некоторыми поправками на время и быт государств.

«Посмотрите, как ужасно, уверяю вас, ужасно обстоит дело с теми самыми «осуществленными идеалами», причем всеми до единого! – писал великий философ Карлейль в своей «Истории Французской Революции». — Церковь, которая семьсот лет тому назад была на вершине своего могущества и могла позволить себе, чтобы сам император три дня простоял на снегу босиком в одной рубашке, каясь и вымаливая себе прощение, вот уже несколько веков чувствует себя неважно и вынуждена, забыв прежние планы и распри, объединиться с более молодым и сильным организмом — королевской властью, надеясь тем самым задержать процесс старения, — теперь они поддерживают друг друга и если падут, то падут вместе. Увы, но и несвязное, свидетельствующее о старческом маразме бормотание Сорбонны, по-прежнему занимающей свой старинный особняк, никак нельзя принять за идеи, направляющие сознание людей. Отнюдь не Сорбонна, а Энциклопедия, философия, бесчисленное (никто не знает, сколько их) множество готовых на все писателей, антирелигиозных куплетистов, романистов, актеров, спорщиков и памфлетистов приняли на себя духовное руководство обществом…»

Предреволюционное французское общество воспитывалось шарлатанами, рядящимися в тоги мудрецов и учителей народных. О главном из этих «мудрецов» (Вольтере) заметил наш А.С. Грибоедов: «Три поколения сменились перед глазами знаменитого человека; в виду их всю жизнь провёл в борьбе с суеверием, богословским, политическим, школьным и светским, наконец, ратовал с обманом в разных его видах. И не обманчива ли самая та цель, для которой подвизался? Какое благо? – колебание умов ни в чём не твёрдых?» Вот уж и в самом деле – «достойное» применения ума и таланта…

«Когда читаешь писания Вольтера, когда узнаешь, каким успехом они пользовались, легко может показаться, что вера слабеет во Франции при Людовике XV, при Людовике XVI, — писал французский историк Альфонс Олар. — Все образованное общество, или почти все общество, двор, город, как тогда говорили, вся эта просвещенная и блестящая публика, которая олицетворяет Францию в глазах иностранца, — аплодирует нечестивым выходкам автора «Девственницы», его оскорбительным и издевательским выпадам против христианства, против его догм, церемоний и служителей. Неверие выставляется напоказ в тех кругах, которые читают. Молодые дворяне, вроде неудачливого кавалера де-ля-Барра, забавляются святотатственными выходками еще в середине века. Проповедники на кафедрах, епископы в пастырских посланиях, — только и жалуются на рост нечестия. Неверие стало прямо модой, модой, которой следует знать, особенно двор: благочестивый аристократ, даже благочестивый Бурбон, каким был Людовик XVI, кажется явлением странным, благочестие это поражает…»

Мудрейший святитель Феофан Вышенский писал о причинах французской революции следующее: «Как шла французская революция? Сначала распространились материалистические воззрения. Они пошатнули и христианские и общерелигиозные убеждения. Пошло повальное неверие: Бога нет; человек – ком грязи; за гробом нечего ждать. Несмотря, однако, на то, что ком грязи можно бы всем топтать, у них выходило: не замай! Не тронь! Дай свободу! И дали! Начались требования – инде разумные, далее полуумные, там безумные. И пошло всё вверх дном».

Старик Мармонтель, автор романов и пьес, доживший до революции в отличие от Вольтера, Руссо и прочих духовных отцов её, писал в письме Национальному собранию, что идеи, которые он проповедовал, имели для него лишь прелесть утешающего желания, и у него не было ни малейшего желания предугадывать их следствия. А публика внимала им!

Таковы были «мыслители». А что же модные литераторы описываемой поры? Кем был «великий» Бомарше, заигрывавший в своих сочинения с революцией? Обычным спекулянтом. Этим «благородным» ремеслом он занимался ещё при короле. А после революции, в которой, разумеется, участия не принимал, продолжил, нажив недурной капитал…

Маршал де Сегюр, чудом уцелевший во время террора, вспоминал: «Мы, мы, аристократическая молодёжь Франции, без сожаления о прошедшем, без опасений за будущее, весело шли по цветущему лугу, под которым скрывалась пропасть… Хотя это были наши привилегии, жалкий остаток нашего былого могущества, которые подкашивались под нашими ногами, нам нравилась эта маленькая война. Мы не испытывали её ударов; перед нами развертывалось только зрелище. Это были битвы лишь на словах и на бумаге, и нам не казалось, чтобы они могли поколебать то высокое положение, которое мы занимали и которое казалось нам несокрушимым. Мы смеялись над тревогой двора и духовенства, восставшего против этого духа нововведений. Мы аплодировали республиканским сценам в наших театрах, философским речам наших академий, смелым сочинениям наших литераторов». Сегюр добавлял, что его сверстникам нравилось сочетать патрицианское положение с плебейской философией…

Дорого пришлось платить несчастной стране за игры помрачённого разума. В расхристанном и обезумевшем обществе случилась революция. И, вооружившись Культом Разума, ринулась убивать и разрушать. Улицы Парижа помнят ещё, как чернь играла на них черепом великого гения Франция – Решилье, чья могила была разорена…

И уж, конечно, с особенной яростью ополчился «Разум» – на Христа и его Церковь. Новая власть объявила, что священники отныне должны быть избираемы и что духовенство обязано присягать гражданской конституции, идущей вразрез с установлениями церкви. Клир переводился на государственное жалование, и церковь становилась полностью подчинена гражданской власти. Разумеется, далеко не всё духовенство согласилось отступиться от своих обетов и принять богопротивную присягу. Из епископов таковых оказалось лишь четверо, клир же разделился более или менее поровну. В числе принявших присягу хватало прогрессистов, которых среди прочих весьма заботил вопрос разрешения брака. Пример подали присягнувшие епископы. Один из них представил свою жену Конвенту, председатель которого братски расцеловал обоих супругов. Конвент вообще поощрял браки среди духовенства, устанавливая специальные льготы: к примеру, женатые священники сохраняли свое жалование, если их прогонят из их прихода.

Что же до неприсягнувших, то оные были запрещены в служении, не допускались в церкви. Они скрывались в женских монастырях, совершали тайные службы, за которые жестоко преследовались. Большое участие в преследовании принимали «сознательные граждане». Исповедников выслеживали, ловили, подвергали позорному наказанию – порке плетьми или розгами. Причём порку нередко осуществляли особи женского пола, выполнявшие эту миссию с особым воодушевлением. Если какой-нибудь священник отказывался от присяги, то директория департамента могла удалить его на время из обычного места жительства. Что же касается подстрекателей к неповиновению закону и властям, то им угрожало двухлетнее тюремное заключение.

«Патриоты» люто ненавидели ослушное духовенство, во главе которого стояли епископы-эмигранты, и клеймили его, как контрреволюционный элемент. С каждым днём ужесточая закон, Конвент, наконец, утвердил смертную казнь для священников и постановил, что священники, изгнанные из пределов Франции, подлежат в случае обнаружения их на французской территории военному суду и расстрелу в двадцать четыре часа. Духовенство, неприсягнувшие свободе и равенству, подлежало немедленной ссылке на Гвиану. Следующей ступенью стал декрет, согласно которому священники, являющиеся сообщниками внешних или внутренних врагов, должны быть казнены в двадцать четыре часа после того, как факт их вооруженного выступления против Республики будет признан установленным военной комиссией. Факт же признавался таковым при наличии письменного заявления, скрепленного всего двумя подписями или даже одной подписью, подтвержденного показанием под присягой одного свидетеля… Добрался новый закон и до присягнувших: ссылке подлежали все церковники, принесшие присягу, которых шесть граждан кантона обвинили бы в негражданственности.

Как и все лучшие силы нации, неприсягнувшие священники сконцентрировались в Вандее и Бретани. Расправа с ними была чудовищной по своему масштабу и жестокости. В Нанте член Конвента Каррье, прозванный «нантским утопителем» приказал погрузить около сотни священнослужителей на борт баржи. Связанные попарно, клирики подчинились, ничего не подозревая, хотя у них предварительно отобрали деньги и часы. Судно пустили вниз по Луаре, продырявив его во многих местах. Поняв свою участь, мученики упали на колени и стали исповедовать друг друга. Через четверть часа, река поглотила всех несчастных, кроме четверых. Трое из них были обнаружены и убиты. Последний был подобран рыбаками, которые помогли ему скрыться.

Уцелевшие исповедники продолжали своё тайное служение в то время, как Париж поклонялся Высшему Существу, культ которого провозгласил Робеспьер. Мэр столицы Флерио-Леско обращался к согражданам: «Изобилие уже у дверей, оно ждет вас. Высшее Существо, покровитель свободы народов, повелело природе заготовить вам обильный урожай. Оно сохраняет вас: будьте достойны его благодеяний». Фигура Благодетеля была воздвигнута в центре Парижа, пропахшего кровью жертв, головы которых верховный жрец Робеспьер щедро приносил Благодетелю.

В Париже поклонялись Высшему Существу, а провинция удовольствовалась меньшим. В деревеньке Риз-Оранжи низложили святого Блэза и заменили его Брутом, именем которого назвали свой приход, уволив своего священника. Жители Маннэси заменили бюст Петра и Павла бюстами Ле-Пелетье и Марата и воздвигли на большом алтаре статую свободы.

Одновременно шли не менее дикие расправы с крестьянством. Крестьянство, хранящее в себе вековые традиции и уклад, всегда было бельмом на глазу «прогрессистов». «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса причислял крестьян к самым реакционным слоям мелких собственников, которые хотят повернуть колесо истории назад. И не кто-нибудь, а самолично Энгельс именовал сельских жителей не иначе как «варварской расой». А ещё раньше французские якобинцы аттестовали крестьян, как «свинский сброд, отвратительных диких животных, подлежащих истреблению». Именно крестьянство, «кондовое» и «неразвитое», отвергло некогда якобинские безобразия, восстав против него в Вандее и других областях Франции. Надругательство над церковью и её служителями, убийство короля, разрушение традиционного уклада жизни – всё это заставило крестьян сражаться бок о бок с дворянами против новой власти.

История вандейского восстания стала одной из самых трагических и в то же время прекрасных страниц французской истории, благодаря высоте и чистоте подвига вандейцев. Уничтожаемые без жалости, они сумели сохранять в своих сердцах христианское милосердие и благородство. Так, умирающий генерал де Боншан повелел отпустить пять тысяч пленных, прошептав: «Ведь они тоже французы…»

Так мог поступить благородный человек, дворянин, настоящий патриот Франции. Но никогда – якобинец. Слова якобинца были иными: «Вандея больше не существует… я похоронил её в лесах и болотах Саване… По вашему приказу я давил их детей копытами лошадей; я резал их женщин, чтобы они больше не могли родить бандитов. Меня нельзя упрекнуть в том, что я взял хоть одного пленного. Я истребил их всех. Дороги усыпаны трупами. Под Саване бандиты подходили без остановки, сдаваясь, а мы их без остановки расстреливали… Милосердие – не революционное чувство…» — так докладывал Конвенту приближённый к Дантону генерал Вестерман.

Его некогда тихий, благословенный уголок сельской Франции запомнил надолго, равно как и генерала Тюрро с его адскими колоннами, истреблявшими на своем пути дома, селения, леса, насиловавших женщин и детей, без счёта расстреливавших пленных. «Вандея должна стать национальным кладбищем», — говорил Тюрро и уже не войну вёл, но просто мстил непокорным деревням, обращая их в огромные братские могилы. Десятки тысяч крестьян были расстреляны, гильотинированы, сожжены заживо, заморены голодом, утоплены в баржах, которые Тюрро придумал использовать, как устройство для многоразовых массовых казней… Гимн кровавой Республики отбивали на барабанах обтянутых человеческой кожей, из которой не брезговали делать и иные вещи.

Своеобразным апофеозом беснования стал знаменитый Конкордат, когда за формальную легализацию Церкви римский первосвященник не погнушался возвести корсиканского якобинца Буонапарте в Императоры Франции…

Один из «малых антихристов», Наполеон, на долгие годы стал идолом не только для французов, но и для представителей народов иных, оставаясь им и после своего поражения. И это тоже немало свидетельствует о том, что есть разум, лишённый Бога, лишённый «царя в голове». Этот несчастный разум легко порабощается чужой воле, порабощается смертному человеку, возведённому в божка-вожака. Особенно же развивается подобное идолопоклонство, когда поражённые таковым недугом люди соединяются в толпу. Вот, что пишет об этом французский социолог ХIХ столетия Гюстав Лебон: «Лишь только известное число живых существ соберется вместе, все равно, будет ли то стадо животных или толпа людей, они инстинктивно подчиняются власти своего вождя. В толпе людей вождь бывает только вожаком, но, тем не менее, роль его значительна. Его воля представляет то ядро, вокруг которого кристаллизуются и объединяются мнения… Вожак обыкновенно сначала был сам в числе тех, кого ведут, он так же был загипнотизирован идеей, апостолом которой сделался впоследствии. Эта идея до такой степени завладела им, что все вокруг исчезло для него и всякое противное мнение ему казалось уже заблуждением и предрассудком… Обыкновенно вожаки не принадлежат к числу мыслителей – это люди действия. Они не обладают проницательностью, так как проницательность ведет обыкновенно к сомнениям и бездействию. Чаще всего вожаками бывают психически неуравновешенные люди, полупомешанные, находящиеся на грани безумия… Напряженность их собственной веры придает их словам громадную силу внушения. Толпа всегда готова слушать человека, одаренного сильной волей и умеющего действовать на нее подобно гипнотизеру. Люди в толпе теряют свою волю и инстинктивно обращаются к тому, кто ее сохранил».

Итак, отвергнув «диктат» Бога, гордый человек полагает свой разум под ноги разномастным шарлатанам, вожакам и вождям, лишаясь своей воли и, в итоге, попадая в самое страшное рабство из всех – к «обезьяне Бога».

Liberté, Égalité, Fraternité… Три химеры, сводившие с ума слабые и не очень головы в течение столетий! Самые лживые и опасные грёзы человечества…

Что есть свобода? Свобода от чего? От кого? Свобода – от Бога. Бунт твари против Творца. Это лучше всех выразил Ницше, звавший к разнузданию человека-зверя, раскрепощению животных инстинктов. Что стоит на пути к подобному «освобождению»? Божественное начало в живой человеческой душе. Убей его, и человек начнёт скатываться к состоянию зверя. И И.С. Аксаков сформулировал это как нельзя более точно: совлекший с себя образ Божий неминуемо возалчет о зверином. О том же говорил Достоевский, выведший устами Ивана Карамазова формулу: если Бога нет, то всё позволено.

Почему с таким остервенением истреблялись исповедники, истреблялись верные Богу, все те, кто сохранил в себе Божию искру? Бог есть зеркало, в котором всякий человек отражается таким, каков он есть. Истинные служители Его являются своего рода частями этого зеркала. Доколе они живы, «освободившиеся» не могут не чувствовать укора себе, не ощущать, находясь рядом с ними, собственной изуродованности. Поэтому-то так важно уничтожить их, чтобы ничто уже не могло свидетельствовать об Истине, ничто не могло обличить ложь и зло, ничто не будило бы спящие летаргическим сном совести. Разбить зеркала, в которых во всей мерзости отражались принятые взамен образа Божия звериные личины.

Когда-то в Вифании Господь совершил великое чудо, воскресив умершего Лазаря. Какова же была реакция на это фарисеев и их приспешников? Собравшись, они решили между собою, что необходимо убить не только Христа, но и воскрешённого им Лазаря. Убить не только самого Чудотворца, но и живое свидетельство Его могущества. По той же причине известному сорту людей всегда ненавидим истинный талант. Потому что такой талант нельзя объяснить научно, гений не вписывается в бездарные трафареты. Талант – Божий дар. И имеющий его является живым свидетельством Божией силы.

Но, вот, «убили» Бога. «Освободились» от Бога. От совести. От всех мешавших свободе «ветхих одежд». Оборвали нити, связывавшие человека с небом, не дававшие ему упасть. И за обрывки их тотчас ухватилась иная рука, ставшая дёргать несчастных по своему произволу. И свобода вылилась самым страшным рабством. Из положения сынов милостивого Владыки оказались обезумевшие люди в положении рабов самого жестокого узурпатора.

Безумные люди грезили о равенстве! Но человек, духовно цельный, чистый, просвещённый и без того равен со всеми в силу своего смирения и мудрости. Такой человек, каких бы званий и регалий не достиг, прост, обходителен и учтив со всеми. Ему нет нужды пытаться поднять собственную значимость унижением другого, демонстрацией презрения к стоящим ниже, горделивым превозношением самого себя. Это удел людей ничтожных, желающих, во что бы то ни стало, компенсировать своё ничтожество. Такие-то люди более всего и жаждали «равенства», чтобы под лозунгом его стать, наконец-то, равнее равных.

О равенстве испокон веку громче всех кричали те, кто считал себя неизменно выше прочих и презирал тот самый народ, о котором якобы радел. Истинные друзья народа не говорили громких фраз, а просто деятельно служили ближним и были равны с каждым, кому протягивали руку помощи.

Не могло быть и братства, которого чаяли помутнённые умы. Ибо истинное братство основано на любви. Истинное братство возможно только во Христе. Они же провозглашали братство вне Христа. Без Христа. И выходило «братство» во Антихристе. Лже-братство, страшная спайка людей, объединённых общим преступлением и взаимно ненавидящих друг друга.

После революции и наполеоновских войн Франции уже не суждено было возродиться. Обескровленная и обезбоженная, она походила лишь на театр для падкой на соблазн публики, на фетиш, старательно раздуваемый. Год за годом продолжает Франция чтить своих палачей, праздновать день взятия Бастилии, и всё так же звучит похоронным маршем по ней – кровавая Марсельеза… И стоит ли удивляться, что сегодня, на заре века ХХI, бульдозеры сносят древний католический храм по предписанию местных властей, и некогда христианская страна всё более походит на магометанскую колонию?

Е.В. Семенова

Детское чтение для сердца и разума

Национальная библиотека Чувашской Республики предоставляет доступ к Национальной электронной детской библиотеке, приглашает на индивидуальные и групповые обзоры литературы и электронных коллекций.

Национальная электронная детская библиотека (НЭДБ) — бесплатная коллекция оцифрованных книг, диафильмов, журналов, газет для детей и родителей из фондов разных библиотек страны, в том числе из Чувашской республиканской детско-юношеской библиотеки.

В коллекции НЭДБ представлены произведения, вошедшие в круг детского чтения: уникальные печатные издания, дореволюционная и советская детская периодика («Детское чтение для сердца и разума», «Затейник», «Костёр», «Мурзилка», другие)

И это интересно! Например, в ежемесячном литературно-художественном журнале «Костёр» публиковались литературные произведения, познавательные статьи, очерки по искусству, юмористические материалы, письма читателей, проводились викторины и конкурсы с читателями. Посмотрите выпуск журнала за июнь 1999 г. – стихи, воспоминания и анекдоты об А.С. Пушкине, истории «И все засмеялись!» от учителя смеха Леонида Каминского, викторина и кроссворд с подсказками, комикс «Морской царь и Василиса Премудрая», шахматные задачи от шахмат-адмирала Ферзьбери, обзор праздников июля – столько всего интересного!!!

Национальная электронная детская библиотека – уникальная возможность почитать книги из школьной программы и не только: Э. Успенского, В. Крапивина, В. Голявкина, сказки Г.Х. Андерсена и других.

А еще ДИАФИЛЬМЫ! Те самые, из детства…

А еще современные издания для детей и подростков (Нина Дашевская «День числа Пи», Светлана Лаврова «Собака Фрося и ее люди», книги о взаимоотношениях детей и родителей (Д. Лэйхи «Дар неудачи. Отпустите детей – они сами справятся» , «МАМастерилки и ПАПоделки» и многое другое).

Выбор объекта для чтения и просмотра возможен по дате публикации, автору, переводчику, иллюстратору, издателю, возрасту читателя.

Читайте сами, читайте с нами, мы рядом!

Первоисточник: Национальная библиотека Чувашской Республики

20. Культ разума. Мир дураков

Шарль Монтескье. Культ Разума : Daily Culture

Если в Средние Века церковники угнетали тело и превозносили дух, если в эпоху Ренессанса художники, возрождая античность, воспевали красоту человеческого тела, то в эпоху Просвещения учёные, сомневаясь во всем на свете, использовали человеческий разум как инструмент познания мира.

Одним из великих мыслителей эпохи Просвещения наряду с Дени Дидро, Франсуа-Мари Вольтером и Жаном Жаком Руссо был Шарль Луи Секонда барон де Ла-Брэд и де Монтескье.

По линии матери Шарль Луи происходил из аристократического рода. Его предки перебрались с берегов Туманного Альбиона во Францию после окончания Столетней войны. Офранцузившиеся англичане обосновались в Аквитании, неподалеку от города Бордо, в замке Ла-Брэд. Мать Шарля осталась в истории как женщина умная и религиозная. К несчастью, она рано отошла в мир иной, оставив на попечении своего мужа Жака шестерых детей. Младший сын своего отца, гасконского дворянина, Жак де Секонда не имел прав на фамильное поместье и земли, но он сумел поправить свои дела женитьбой на наследнице замка Ла-Брэд, Мари-Франсуазе де Пинель.

В течение долгих лет предки Шарля Луи Монтескье, находясь в оппозиции к правящей династии, жили в уединении, тишине и покое. Искусственный блеск и лоск королевского двора в Париже не влек к себе их безмятежные сердца. Первое образование Шарль Луи получил в коллеже при монастыре, основанном ораторианцами (оратория – молельня, где проводились собеседования с прихожанами). Этот католический монашеский орден жил в послушании, не принося обетов, и занимался благотворительностью, науками, философией и духовной музыкой. В колледже львиную долю внимания уделяли светскому воспитанию, нежели религиозному, поэтому в дальнейшем Монтескье не раз демонстрировал превосходное знание античной литературы, истории, философии и не скрывал скепсиса к христианским догмам. Среди философских учений Шарль выделял стоицизм, идеалом которого был невозмутимый мудрец, мужественно переносящий испытания.

Примечателен тот факт, что дядя Шарля, бездетный барон де Монтескье, во многом определил жизнь своего племянника, будущего властителя дум. Именно благодаря дяде Шарль изучил юриспруденцию, получил должность президента парламента в Бордо, большое наследство и даже жену – некрасивую, хромую, но богатую – Жанну Лартиг. Забегая вперед, можно сказать, что Жанна Лартиг честно выполнила свой супружеский долг, родив Шарлю наследника и двух дочерей. В благодарность Шарль Луи Монтескье частенько оставлял супругу в провинции, в то время как сам колесил по улицам Лондона, Парижа, Флоренции, вел свободный образ жизни, получая удовольствие от общения с умными дамами.

Отправление судейских обязанностей в качестве президента парламента не приносили пытливому уму философа удовлетворения, и Монтескье из любви к знаниям пополнил ряды бордоских академиков. Из-под его пера вышли статьи о прозрачности тел, о приливах и отливах, о почечных железах, о сущности болезней и многое другое. Все его работы отличались интересными наблюдениями, удивительными гипотезами, дельными замечаниями, но они были совершенно бесполезны в научном отношении, ведь они не способствовали прогрессу научной мысли. Выдающейся чертой деятелей эпохи Просвещения был энциклопедизм, всесторонняя образованность и глубокая осведомленность в разных сферах. Шарль, как один из ярких представителей эпохи, не остановился на достижениях в области права и естественных наук и с головой погрузился в литературу.

Дебютный роман «Персидские письма» принес Монтескье успех. Попытки спрятаться под псевдонимом оказались тщетными, общественность без промедления установила авторство. Роман написан от лица путешествующих по Европе персидских вельмож – Узбека и Рика. По ходу поездки, они отправляют друг другу письма, в которых осмеивают быт, моду, поступки и болтовню французов всех полов, возрастов и мастей: ловеласов, интриганов, священников, алхимиков и дураков. Француз, прочитавший роман, найдет в книге сатиру на восточную деспотию, умный француз найдет, что и во французском королевстве все не так гладко, как хотелось бы, а перс, попади к нему в руки книга, найдет в книге сатиру на монархию и вовсе не заметит, что автор высмеивает законы и его родины. Автор не навязывает свое мнение читателю, он предоставляет ему право делать выводы самостоятельно.

Однообразие лекций в Парижской академии и тесное общение с парижскими острословами в клубе Антресоль натолкнули Шарля Луи на мысль о путешествие по Европе. Монтескье гнала вовсе не скука и не праздное любопытство. Его интересовали законы, история, обычаи и традиции народов. Он общался с видными деятелями эпохи: историками, учеными, правоведами, политиками и даже самим папой Бенедиктом XXII. Вернувшись во Францию после трехгодичного отсутствия, Монтескье принялся писать книгу, идея которой ему пришла еще в юности, когда он только начал изучать казуистическое французское право.

Двадцати лет жизни потребовал сей фундаментальный труд. Книга «О духе законов» впечатляет эрудицией автора, широтой взглядов, скрупулезностью и основательностью. Монтескье, опираясь на исторический опыт, доказывает, что предрассудки правителей являются также и предрассудками народов. Философ выдвигает три типа предрассудков и соответствующие им три типа правления: честь – монархия, добродетель – республика, страх – деспотия. Дух нации формируют внешние условия: климат, рельеф, почва, религия, обычаи, и др., которые определяют потребности народа.

Таким образом, мы получаем, что существующий в стране тип правления наиболее подходит данному народу одновременно по психологическим и физическим параметрам. Правитель народа, издавая законы, не должен игнорировать ни внешние условия, ни психологию народа, в противном случае государство обречено на гибель. Выбирая между тремя типами правления: деспотией, монархией и республикой, Монтескье всегда оставался верным приверженцем существующего во Франции строя. Он от мозга до костей был аристократом, дворянином мантии, сторонником монархии, которую возводил до высшей степени – конституционной, когда власть короля (исполнительная власть) ограничивается законодательной и судебной властью, независимой одна от другой.

Он не мог себе представить, что его сочинения будут раздергивать на цитаты Робеспьеры, Дантоны и Мараты, сначала добиваясь казни короля и королевы Франции, а потом гильотинирования политических противников. Он не мог представить, что под влиянием именно его мысли случится Великая Французская революция и война за независимость в Америке.

Истина в том, что Монтескье зачитывались не только аристократы, но и лавочники, которых угнетала неограниченная монархия. Призыв к свободе личности они интерпретировали как призыв к беззаконию. Без сомнения можно говорить, что американская Декларация независимости и французская Декларация прав человека и гражданина написаны под влиянием его книг.

Деятельный Монтескье до конца своих дней не знал праздности, он работал над статьями в кабинете замка, в поте лица трудился на виноградниках, часто наведывался в Париж.

Последним делом Монтескье стало вызволение друга из Бастилии, куда тот угодил из-за запрещенной правительством книги «О духе законов». В сыром и холодном Париже Шарль заболел пневмонией и умер, но прежде все-таки вытащил друга из-за решетки. За печальной похоронной процессий, сняв шляпу с могучей головы шел только один человек, и этим человеком был философ-просветитель Дени Дидро.

Скобина Евгения

Рассудок и разум в контексте развития культуры

Показана актуальность проблемы соотношения рассудка и разума в мировоззрении и культуре. Рассмотрены основные этапы развития мировой цивилизации (премодерн, модерн, постмодерн) и раскрыты особенности соотношения рассудочного и разумного на этих этапах. Обсуждена проблема понимания культуры постмодерна.

Ключевые слова: благо, добро, истина, контрмодерн, красота, модерн, постмодерн, премодерн, разум, рассудок.

The article shows the urgency of the problem of relationship between mind and reason in the outlook and culture. The main stages of development of the world civilization (a pre-modern, modern and postmodern stage) are considered and the peculiar relations between the rational and the reasonable are revealed with respect to these stages. The problem of understanding the postmodern culture is discussed.

Keywords: beauty, blessing, counter-modern, mind, modern times, postmodern times, pre-modern times, reason, truth, virtue.

Стремительное развитие современной цивилизации, новые технические возможности, предоставляемые человеку, прогресс науки, расширение совокупной сферы экологической проблематики, обусловленное становлением техники и технологии не только материально-производственной сферы, но и сферы социально-гуманитарной (политические технологии, психотехники и т. д.), порождает серьезные трансформации в области фундаментальных для философии и культуры мировоззренческих оппозиций. Одной из таких оппозиций является соотношение рассудка и разума как двух ключевых проявлений рациональности.

Достаточно глубоко вопрос о соотношении рассудка и разума был раскрыт в творчестве И. Канта. Так, Кант пришел к выводу, что рассудок в познании, мышлении, сознании ориентируется на истину, истинность суждений, тогда как разум ориентируется не на истину, а на благо, со времен античности понимаемое как единство истины, добра и красоты^{^[1]}. Нетождественные мировоззренческие ориентации рассудка и разума (истина и благо) порождают некоторое противоречие между различными пластами рациональности. Кроме того, Кант указал на тот факт, что рассудок – инструмент науки, а разум – философии (или, если говорить в несколько иной терминологии, наука рассудочна, а философия разумна)[2].

Проблема соотношения рассудка и разума тесно связана с тем разрывом, который по мере развития человеческой культуры происходит между различными компонентами блага, то есть между истиной, добром и красотой. С целью более полного отслеживания различных философских и мировоззренческих аспектов данной проблемы придется обратиться к некоторому историософскому рассмотрению человеческой культуры, определенным подходам, сложившимся в сфере подобного рассмотрения.

Человечество в своем развитии последовательно проходит три больших культурно-исторических этапа (рис. 1): премодерн, модерн и постмодерн (Ю. М. Осипов, С. Е. Кургинян и др.). Представления о премодерне, модерне и постмодерне составляют диахронный срез историко-культурной реальности. Границы обозначаемых ими этапов в существенной мере относительны, однако они могут быть более или менее точно оценены, особенно начальные границы – окончание этапов, как правило, некоторым образом размыто, так как черты предшествующих этапов частично сохраняются на последующих, что задает хорошо известный в философии феномен преемственности.

Рис. 1. Этапы развития культуры

В первом приближении премодерн может быть охарактеризован как эпоха, в которой человек был неразрывно связан с природой или с традицией – мифологической в древности и религиозной в средневековье. На этапе модерна, первым знамением которого можно считать Великую французскую буржуазную революцию, человек уже не опирается на традицию, а использует в качестве опоры принципиально новые формы регулятивности – верховенство права, классическую рациональность, в той или иной мере представляемую наукой того времени. Несмотря на отхождение от традиции, модерну присущ огромный пафос созидательной работы. Модерн характеризуется такими чертами, как гуманизм, научно-технический прогресс, развитие индустриальных форм хозяйственной деятельности, светской национальной государственности и т. д. По сути, человек обретает субъектную позицию и начинает мыслить себя как субъект.

В свою очередь постмодерн отрицает своего предшественника как период монологизма и догматизма, как проект тотального подавления человека и его внутренней индивидуальности, проект поиска универсальных ответов на разнородные вопросы бытия. Постмодерн может быть охарактеризован как эпоха плюрализма, в которой снимаются императивы гуманизма, представляющие собой проявление излишне монологического, бинарного и догматизированного мировоззрения. В эпоху постмодерна набирает силу постиндустриальная экономика, начинают ослабевать национальные государства, мировоззрение и сама реальность становятся эклектичными, приобретают черты симуляции, имитации, бесконечной игры.

Помимо диахронного среза историко-культурной реальности (рис. 1) существует и ее синхронный срез, вскрывающий существование указанных трех типов культуры в человеческой цивилизации одновременно (феномен многоукладности). Более того, не только все человечество, но даже отдельные общества и меньшие социальные величины могут быть многоукладными, то есть включающими в себя премодернистский, модернистский и постмодернистский социокультурные слои^{^[3]}.

Существует и другая важная историософская концепция, также оперирующая такими понятиями, как модерн и его различные антиподы. В наиболее артикулированном виде она представлена в философских построениях С. Е. Кургиняна и служит важным основанием его политологического метода. Согласно данной концепции, в мировой истории и культуре идет борьба трех метафизических сил, трех проектов, трех крупных социокультурных тенденций: модерна, контрмодерна и постмодерна, причем два последних способны на некоторое взаимодействие между собой на почве союза против своего общего врага – модерна^{^[4]}.

Контрмодерн представляет собой проект, выступающий против развития и истории (исторического развития), гуманизма, признающий эти великие ценности модерна злом. Примерами контрмодернистского мировоззрения являются фашизм и религиозный фундаментализм. В какой мере контрмодерн несет в себе черты своего оппонента – модерна, в какой мере отвергает их, а в какой доводит до некоторого абсолюта – вопрос дискуссионный. Для ряда философов контрмодерн и постмодерн – не отрицание, а продолжение модерна на качественно новом уровне, возможно, даже доведение какой-то части его ценностей до некоторого качественного предела, обращающего исходный проект в свою противоположность. Мы в данном случае склонны придерживаться позиции, согласно которой постмодерн и контрмодерн – скорее антиподы модерна, нежели его преемники.

По поводу связи постмодерна с контрмодерном в качестве подтверждающего примера можно указать на то, что, как отмечают многие исследователи (С. Е. Кургинян, А. С. Панарин и др.), с распадом СССР и практически глобальным возобладанием культуры постмодерна, а также утратой паритета сил между блоками биполярной системы мир начал дрейфовать в сторону контрмодернизма. Так, А. С. Панарин в своей книге «Правда железного занавеса» справедливо писал: «И только теперь, после крушения восточной сверхдержавы, становится очевидным, что наличие Советского Союза модернизировало картину мира, осовременивая образ и поведение как Востока, так и Запада. Вслед за исчезновением СССР моментально выступила из тени зловещая архаика, казавшаяся преодоленной: колонизаторский Запад и колонизируемый Восток»^{^[5]}. С. Е. Кургинян говорит об угрозе оформления «золотым миллиардом» нового мирового порядка в виде «многоэтажного человечества», брошенного в принципиальное неразвитие с соответствующей всему этому консервацией уровня развития всех стран (как давно модернизированных, так и находящихся на более ранних стадиях процесса модернизации). Обе представленные нами концепции, рассматривающие историю и культуру через призму последовательной смены трех эпох (рис. 1) и борьбы трех проектов (модерна, контр- и постмодерна), отражают какие-то значимые черты историко-культурной реальности и по этой причине находятся в состоянии взаимодополнительности. Возможным и методологически актуальным представляется объединение этих концепций в некоторую комбинированную модель. Для построения простейшего варианта такой модели достаточно предположить, что каждой из эпох, представленных на рис. 1, характерны свои качественные соотношения трех проектных тенденций – модерна, контр- и постмодерна (или, используя другую терминологию, модернизма, контр- и постмодернизма), борющихся в мировой истории. В этом смысле постмодерн может рассматриваться не только как эпоха развития истории и культуры, начавшаяся примерно во второй половине XX в., но и как глубокая социокультурная тенденция, проявления которой хорошо просматриваются уже в античности, к примеру, в мировоззрении софистов, а также в той или иной мере во многих течениях эллино-римского периода античной философии. По крайней мере, в литературе отмечается подобие античного софизма и современного постмодернизма^{^[6]}.

Кратко обозначив основные моменты понимания модерна, а также его альтернатив, попытаемся рассмотреть три эпохи, представленные на рис. 1, сквозь призму соотношения рассудка и разума, а вместе с тем и фундаментально значимой для этого соотношения проблемы блага.

Премодерн характеризовался единством человека и всего Космоса: в древности человек был неразрывен с природой, а в средневековье – с Богом. Все это порождало единство рассудка и разума, нерасщепленность идеи блага, которую античные философия и культура определили как идею единства истины, добра и красоты[7]. В свою очередь средневековая культура сохранила идею нерасщепленности блага, хотя благом уже выступал Бог, понимаемый как высшая истина, высшая красота и высшая справедливость (и добро). Бог виделся высшим благом и высшей истиной, и в этом смысле разум и рассудок в средневековой культуре находились в единстве.

На почве аналогичных умозаключений в рамках смежной исследовательской проблематики В. О. Лобовиков не без оснований отмечает: широко распространенное мнение о том, что средневековая философия была «служанкой богословия», не отражает всей глубины реально наличествовавшего. В сущности, философия в средневековье, как правило, настолько плотно и гармонично была сплетена с теологией[8], что говорить об однозначной демаркации «слуг и господ» в этом вопросе ошибочно и внеисторично.

В эпоху модерна интенсивное развитие приобрела наука, то есть нечто рассудочное, ответственное за истину (но, как следствие, не за единое благо), что было сопряжено с проблемой серьезного дробления блага на истину, добро и красоту, нарастающей дивергенцией (расхождением) этих ценностных установок. В свою очередь, это стало одним из важнейших негативных следствий эпохи модерна. Функции гносеологии, этики и эстетики оказались отделены друг от друга, а наука, наравне с гносеологией ответственная за поиск и познание истины, стала ценой элиминации эстетического и этического начал стремительно накапливать рассудочное знание. Все это оказало большое влияние на историю и культуру: классическая наука и пронизанное духом модерна позитивное право стали важными компонентами западного общества с его высоким развитием капитализма, индустриальной формы хозяйствования, наконец, определенным образом понятого рационализма. Именно к этому западному рационализму, как к чему-то узкому, весьма критически относились славянофилы, их разнообразные предтечи и последователи.

Разрозненность добра и красоты, к примеру, прекрасно представлена в русской литературе, которой, как известно, всегда была свойственна философичность, умение выражать на художественном языке предельно глубокие мировоззренческие коллизии^{^[9]}. Русская литература метафизична, особенно в лице своих ключевых классиков – А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. H. Толстого и других. Многим отечественным писателям и поэтам ХХ в. (в том числе и «глубоко» советским) – А. А. Блоку, В. В. Маяковскому, A. M. Горькому, А. П. Платонову, А. Т. Твардовскому, О. Э. Мандельштаму, К. М. Симонову, B. C. Розову, В. М. Шукшину, Р. Г. Гамзатову и др. – не чужды метафизические вопросы.

Тема разрыва между этическими и эстетическими ценностями, даже уровнями бытия появляется, к примеру, в повести Н. В. Гоголя «Невский проспект», в которой автор рассказывает о художнике, в душе которого царит глубокая вера в единство эстетического и морального начал. Но эта вера разрушается на рандеву с реальностью, рушится при столкновении с прозой жизни: художник встречает на улице поразительно красивую женщину, которая оказывается связанной с притоном разврата. Художником овладевает отчаяние; он пытается уговорить женщину начать новую жизнь, но та презрительно и насмешливо слушает его речи. Художник, не выдерживая разрыва между внешней красотой и внутренней «некрасивостью», сходит с ума и, поддавшись порыву, кончает жизнь самоубийством.

В повести «Тарас Бульба» этическое и эстетическое начала тоже разъяты: Андрий, охваченный любовью к польской красавице, бросает семью, родину, веру и переходит в стан врагов. В Андрии доминирует эстетическое начало, которое в своем пределе оказывается лишенным чувства долга. Это очень важная тема для Гоголя. Эстетический гуманизм в представлениях мыслителя терпит крах, что заставляет Гоголя обратиться к религии, которая, казалось бы, должна соединить красоту и добро. Критически размышляя о Западе, Гоголь приходит к выводу, что именно православная культура способна дать ответ на вызовы, вставшие перед всем человечеством (в том числе и вызов, связанный с разорванностью истины, добра и красоты между собой). Эта мысль, в свою очередь, стала исходным пунктом для целого ряда русских философов и писателей: тема о разности путей России и Запада, мелькавшая в русской культуре и раньше (к примеру, в различных дискуссиях о религиозных догматах), постепенно развивается, ее существенные черты мы находим у славянофилов, А. И. Герцена, в русском народничестве, русской религиозной философии^{^[10]}.

Гоголь зовет к построению всей культуры в духе православия. Начинается гоголевская эстетическая критика современности и критика «духовного мещанства», которая была потом развита С. Н. Булгаковым, А. И. Герценом, Ф. М. Достоевским, К. Н. Леонтьевым, ее черты отчетливо видны в «Мертвых душах», «Риме» и других гоголевских произведениях. Гоголь ищет пути спасения эстетического начала в человеке, обращения этого начала к добру, от которого оторвалась современность в ее эстетических движениях, и человечество «не в силах прямо встретиться со Христом». В представлениях Гоголя искусство должно воодушевлять человечество в борьбе за Царствие Небесное. За раскрытие этой программы православной культуры, собственно говоря, и принялись старшие славянофилы (К. С. Аксаков, И. В. Киреевский, Ю. Ф. Самарин, А. С. Хомяков)^{^[11]}.

Проблема «тупиковых направлений» человеческого развития и эволюции рационализма, беспокоившая славянофилов, здесь приобретает особо значимое звучание. «Рационализм, – пишет Ю. Ф. Самарин в предисловии к богословским произведениям А. С. Хомякова, – есть логическое знание, отделенное от нравственного начала». Для преодоления односторонности рассудочного познания, как полагал Хомяков, нужна целостность духа. В свою очередь, целостность связывается с православной верой, понимаемой в широком смысле, как всецелое «непосредственное» приобщение к реальности. Хомяков при этом противопоставляет веру рассудочному познанию, но не разуму. Вера, по мысли Хомякова, сама есть функция разума (целостного)[12], хотя надо признать, что он относился к рассудочному познанию неоднозначно: с одной стороны, признавал его неизбежность, а с другой – раскрывал роковую порочность рационализма, его оторванность от бытия[13]. Близкую к этой концептуальную проблематику мы находим у выдающегося русского религиозного мыслителя B. C. Соловьева, в том числе и в его последовательной критике позитивизма, склонного, как известно, к тому, чтобы претендовать на антиметафизическое познание мира^{^[14]}.

Как можно увидеть, проблема раздробленности истины, добра и красоты (и растущей пропасти между истиной и благом, рассудком и разумом) как негативных следствий эпохи модерна, вообще рационалистичного Запада, в русской философии и культуре достаточно глубоко осмысливалась. При этом первоочередной стратегической целью, центром осмысления было не столько понимание западной культуры, сколько концептуальная аналитика культуры российской, выявление ее инаковости и альтернативности Западу. В этом смысле Россия – не Запад и даже не Восток, а альтернативный Запад. Всю свою историю Россия искала какой-то альтернативный вариант ответа на ключевые вопросы, мучившие человечество, в том числе и на вопрос о соотношении истины, добра и красоты.

Постепенно наступавшая в мире во второй половине XX в. эпоха постмодерна задала новую реальность и новые дискуссионные вопросы. В самой ее оценке весьма много спорных моментов. Кто-то видит в ней контрантропологический переворот, кто-то – прорыв к человеческой индивидуальности, к человеку («антропологический поворот»). Вопрос неоднозначен, и его обсуждение, наверное, можно оставить за скобками данной статьи. В любом случае, противоречий рассудка и разума постмодерн не снимает, хотя в данной эпохе к этому есть определенные тенденции, связанные по преимуществу с тем, что в постнеклассических условиях начинает формироваться единство научного и философского дискурсов^{^[15]}. Но в отнесении этой заслуги к постмодерну и постмодернистской философии мало оснований. Вероятнее всего, тенденция интеграции науки и философии является элементом более широкого явления – постнеклассики. Роль постмодернизма в этом процессе не является нулевой или только лишь отрицательной, но приобретения, сопряженные с ним, перекрываются издержками, вызванными тем, что философии постмодерна уделяется непропорционально большое внимание, в результате чего за счет ряда своих черт и функций она оказывается самым мощным течением постнеклассической мысли.

Практически значимым для культуры является вопрос о том, будет ли преодолена расщепленность блага в культуре. Жизненная важность этого вопроса продиктована тем, что наука и техника, совершившие огромный рывок в XX в., сильно оторвались от этических и эстетических ценностей, своих гуманитарных функций. Оторвавшись от этики и эстетики, и в конечном счете от человека, они могут просто его погубить, осуществив этот акт с большей или меньшей изощренностью. Особенную остроту эти вопросы приобретают, если рассматривать в качестве одной из значимых черт постмодерна перманентно нарастающий разрыв между техническими возможностями человека (человечества) и его морально-нравственным состоянием.

В этой же плоскости лежит другой вопрос: если расщепленность между истиной, добром и красотой может быть преодолена, то в русле ценностей и смыслов какой эпохи, какого миропроекта это может быть сделано? Данный вопрос является и философским, и мировоззренческим, и политическим одновременно. Если интерпретировать постмодерн как культуру, характеризующую перманентно расширяющуюся пропасть между ростом технических возможностей человечества и падением его нравственного сознания, сопровождающуюся нарастающим расщеплением сознания и мышления, то надо осуществлять поиск путей выхода из этого состояния (в противном случае возрастает вероятность того, что человечество самоуничтожится). Осуществляя этот поиск, некоторые предлагают вернуться в состояние премодерн (вариант 1), другие сохраняют веру в возможность вернуться к дискурсу модерна (вариант 2), третьи согласны на постмодерн и не видят в нем каких-то особых проблем, угроз или, наоборот, каких-либо реальных возможностей человечества вырваться из этого состояния (вариант 3).

Надо признать, есть и четвертый вариант. Так, к примеру, С. Е. Кургинян видит возможность, которая состоит в формировании принципиально новой глобальной парадигмы культурно-исторического развития (сверхмодерна), в рамках которой была бы найдена возможность преодоления состояния расщепленности блага в мировоззрении человека и культуре (рис. 2).

Рис. 2. Варианты дальнейшего развития культуры

Мы уже отметили, что научное познание с его рассудочностью ориентировано на истину, в то время как философское с его разумностью – на благо, на единство истины, добра и красоты. Очевидно, целевые критерии науки и философии в таком рассмотрении не тождественны, что порождает весьма серьезные проблемы и противоречия. Научные теории, ориентируясь на познание истины, стали важным звеном, формирующим мощь современной техники. Однако техника и технология – как материально-производственная, так и социально-гуманитарная – стали порождать серьезные последствия, многие из которых актуализировали принципиально новые проблемы этики науки и техники. Эти проблемы как никогда остро встали в век изобретения оружия массового уничтожения и развития различных гуманитарных технологий.

С созданием ядерного оружия и появлением его в арсенале крупнейших геополитических блоков потенциально возможная глобальная война стала как никогда опасной, грозящей полным самоуничтожением человечества, так что спрос на оружие в сохранявшемся геополитическом противостоянии породил мощнейшее развитие информационных технологий и оружия управления массовым сознанием, то есть оружия не менее «массового» (нежели ядерное), но в чем-то более гуманного, позволяющего осуществлять экспансию не традиционными боевыми действиями (классическая война), не боевыми действиями с использованием оружия массового поражения (неклассическая война), а целенаправленной работой с символами, образами, архетипами, семантикой, табуированными смысловыми полями, нематериальными капиталами, социокультурными процессами, процессами социоинформационными, социопсихологическими и т. п. (постнеклассическая война). Расширение сферы боевых действий, их проникновение в сознание, подсознание и сверхсознание человека и общества проблематизировало положение науки и, как мы уже отмечали, подняло проблемы этики науки и техники на новый уровень. Пришлось обращаться к осмыслению той проблемы, согласно которой сама по себе наука с ее безусловной претензией на истинность знаний не может гарантировать, что ее знания и достижения будут использованы разумно и этично. Возникла масса дискуссий. Одна позиция состояла в том, что критерий науки и научных теорий – истина, а уже как будет применяться эта «истина» и сформированные на ее основе технологии, науку волновать не должно вообще и в принципе, наука за это ответственности не несет, наука отвечает за прогресс – за использование его достижений в негативных целях ответственна политика. Вторая позиция заключалась в необходимости ограничить науку специальными экспертизами (социально-психологическими, экологическими, этическими и другими), ввести экспертизу научно-технических проектов, которая бы учитывала множество не укладываемых в прокрустово ложе отдельной дисциплины или даже всего рассудочного познания (науки) факторов, проблем, противоречий.

Проблема является жизненно важной в связи с тем, что развитие оружия массового уничтожения может погубить человечество, а развитие технологий управления массовым сознанием может лишить человечество свободы, обрушив его в глобальную сверхдиктатуру вроде тех, которые описаны в ряде широко известных антиутопий (к примеру, у Р. Брэдбери, Е. И. Замятина и Дж. Оруэлла). Кроме того, разрешению проблемы явно не способствует формальное разделение ответственности между различными звеньями цепи, которая начинается с сообщества ученых и заканчивается политическим сообществом, пользующимся плодами труда ученых. Это касается как оружия массового уничтожения, так и современных социально-гуманитарных технологий. Ответственность оказалась рассеяна между различными профессиональными группами. Связано это с тем, что многие сегодняшние научно-технические достижения, в том числе и «достижения» в сфере манипуляции мировым общественным мнением, прежде чем стать таковыми, проходят длинную и сложную цепь ученых и инженеров (технологов) самых различных специальностей. Каждый отвечает за свой участок работы, но не за целостный, конечный результат работы, пусть и имеющий серьезные социальные последствия. Кроме того, современные государственные и транснациональные структуры, пользующиеся плодами научных достижений, столь сложны и многомерны, что ответственность рассеивается в еще большей мере. В итоге: никто ни за что ответственности не несет. Конечно, здесь мы несколько утрируем, но проблема «всеобщей безответственности» существует и касается сегодня всех типов войн и практически всех типов применения социально-гуманитарных технологий.

Вполне возможно, что решить накопившиеся в современной цивилизации критические проблемы и противоречия, опираясь на старую парадигму развития, уже невозможно. Именно это и заставляет искать новую. В качестве одного из вариантов такой парадигмы выступает идея сверхмодерна. В русле данного проекта противоречия между наукой и философией (истиной и благом) должны быть сняты через преодоление состояния расщепленности блага и, возможно, наделение науки не только гносеологическими, но и развитыми эстетическими и этическими функциями. Эти функции не должны пониматься как периферийные, они должны стать частью ядра науки. Иными словами, сверхмодерн предполагает снятие дихотомии рассудка и разума и в этом смысле – интеграцию рациональности, преодоление целого ряда демаркационных линий внутри нее.

^{^[1]} Лобовиков В. О. Этика и логика (Этическая логика и логическая этика – взаимодополняющие научные направления) [Электронный ресурс]. URL: http://iph.ras.ru/page49241 571.htm (дата обращения: 29.02.2012).

[2] Степанищев А. Ф. Рациональность философии и науки: от классики к постнеклассике. – Брянск: БГТУ, 2006. – С. 4.

³ Кургинян С. Е. Система координат / С. Е. Кургинян, В. Суда // Радикальный ислам: взгляд из Индии и России. – М.: МОФ ЭТЦ, 2010.

^{^[4]} Мамиконян М. Р. Смерть ради смерти. Танатофилия как мост между пост- и контрмодернизмом / С. Е. Кургинян, В. Суда // Радикальный ислам: взгляд из Индии и России. – М.: МОФ ЭТЦ, 2010.

^{^[5]} Панарин А. С. Правда железного занавеса. – М.: Алгоритм, 2006. – С. 22.

^{^[6]} Чешев В. В. Проблема познания в философии. – Томск: Изд-во ТГACУ, 2003. – С. 297.

[7] Лобовиков В. О. Указ. соч.

[8] Лобовиков В. О. Указ. соч.

^{^[9]} Зеньковский В. В. История русской философии: в 2 т. – Ростов н/Д.: Феникс, 2004. – Т. 1. – С. 209–210.

^{^[10]} Зеньковский В. В. Указ. соч.

^{^[11]} Там же. – С. 211–213.

[12] Там же. – С. 228, 259.

[13] Там же. – С. 232–233, 240.

^{^[14]} Лосский Н. О. История русской философии / пер. с англ. – М.: Советский писатель, 1991. – С. 37–43.

^{^[15]} Степанищев А. Ф. Современные проблемы становящегося единства философской и научной рациональности // Социально-гуманитарные исследования в БГТУ. – Брянск: БГТУ, 2009. – С. 10–24.

Центр культуры разума

Справочник Центра культуры разума открыт для соответствующей рекламы, представляющей интерес для наших клиентов.Также приветствуются анонсы книг, лекций, встреч и т. Д.
Предлагаемые материалы, ценные для изучающих объективизм.
Чтобы понять философию объективизма, необходимо серьезно заняться изучением различных сочинений и лекций, которые стали доступны с момента зарождения движения объективизма.Поскольку философия объективизма бросает вызов мышлению последних 2000 лет, неудивительно, что некоторым студентам иногда бывает трудно интегрировать принципы и полностью освободиться от идей, коренящихся в альтруизме, коллективизме и мистицизме. Усвоить фундаментальные принципы объективизма, возможно, не составит особого труда. Однако применение основных принципов к конкретным бетонам ставит перед учащимися бесчисленные проблемы. В Центре культуры разума (CRC) мы понимаем, что каждый человек вносит свой вклад в свой контекст знаний и разные методологии для работы с абстрактными идеями.Изучая объективизм в группе, приверженной истине и рациональному убеждению, можно понять, что другие могут предупреждать нас о фактах и перспективах, которые мы ранее не рассматривали.
Если бы меня попросили резюмировать философию объективизма в одном предложении, я бы сказал, что объективизм верен: а) что существование, реальность, внешний мир — это то, что есть, независимо от человеческого сознания, независимо от чьих-либо знаний, суждений, убеждений, надежд, желаний или страхов — что факты являются фактами, что А есть А, что вещи есть то, что они есть; б) этот разум, способность, которая идентифицирует и интегрирует материал, предоставляемый человеческими чувствами…
Джон Голт — вымышленный персонаж из романа Айн Рэнд. Галт — изобретатель, воплощающий в себе достоинства эгоиста, капиталиста и индивидуалиста. Персонаж Галта служит героическим противовесом социалистической, альтруистической экономической социальной структуре.Мир в «Атласе расправил плечи» рушится из-за деспотической бюрократической практики, которая мешает экономике и подавляет индивидуальную свободу и рассудительность. В этом смысле Джона Галта можно метафорически сравнить с Атласом греческой мифологии, который держал мир на своих плечах.
Айн Рэнд (1905–1982) была русско-американским писателем, философом, драматургом и сценаристом.Она широко известна своими бестселлерами в жанрах фантастики: « Источник, » и «Атлас расправил плечи», , а также за определение и развитие революционной философской системы под названием «Объективизм». Рэнд родилась и получила образование в России, затем эмигрировала в Соединенные Штаты в 1926 году. Впервые она прославилась публикацией книги The Fountainhead в 1943 году, а ее magnum opus Atlas Shrugged был опубликован в 1957 году.
Этот тест был разработан для оценки вашего понимания лекций Introduction to Logic Доктора.Леонард Пейкофф. Вопросы были сформированы только из лекции 2 (диски 4-6). Всего 25 вопросов — каждый дает 4 балла. Этот тест студенты могут пройти до и после прослушивания лекций (в качестве предварительного и / или последующего теста). Только чтение художественных произведений Айн Рэнд не будет достаточной подготовкой, чтобы преуспеть в этом тесте. Эта оценка может помочь студентам, изучающим объективизм, и организаторам учебных групп определить идеальные учебные материалы и не предназначена для оценки согласия с объективизмом.
Мы рады сообщить, что мы предлагаем аудиолекционный курс доктора Леонарда Пейкоффа «Введение в логику». Поскольку курс состоит примерно из 27 часов материала, мы будем слушать только первый диск каждой из 10 лекций курса.Чтобы не отставать от группы, участники должны слушать оставшиеся части каждой лекции в свое свободное время.
Этот тест был разработан для оценки вашего понимания лекций Introduction to Logic Доктора.Леонард Пейкофф. Вопросы были сформированы только из лекции 1 (Диски 1-3). Всего 25 вопросов — каждый дает 4 балла. Этот тест студенты могут пройти до и после прослушивания лекций (в качестве предварительного и / или последующего теста). Только чтение художественных произведений Айн Рэнд не будет достаточной подготовкой, чтобы преуспеть в этом тесте. Эта оценка может помочь студентам, изучающим объективизм, и организаторам учебных групп определить идеальные учебные материалы и не предназначена для оценки согласия с объективизмом.

Разум против культуры в философии, политике и джихаде Лоуренс Э. Кахун

Введение: Возвращение репрессированных

Когда я закончил колледж в американском двухсотлетнем году 1976 года, готовясь голосовать за Джимми Картера, самое важное геополитическое различие на Земле было ясно всем. Это было противостояние демократического капиталистического Запада (плюс Япония) и Советского Союза (с Китаем и другими коммунистическими союзниками).Конечно, был «третий мир» и были «неприсоединившиеся» страны. С сегодняшней точки зрения эти самые термины были европоцентрическим тщеславием, выражающим приоритет, который развитый Север предоставил себе по отношению к проблемам развивающегося и неразвитого Юга (или, точнее, не-такого-северного, населения, живущего ниже тридцати лет). восемь градусов северной широты). Но какими бы ни были его коренные проблемы, Юг всегда должен был осознавать третий рельс международных отношений, эту биполярную северную линию, где каждый шаг к / от «Запада» означал шаг от / к «Востоку».«Сложности» советско-китайских отношений и ловкие манипуляции Ричарда Никсона превратили «монолитный» коммунизм в фантастику, но ничего не сделали, чтобы разрешить конфликт двух глобальных политических экономик, изобилующих ядерным оружием, уничтожающим весь мир. Пока она доминировала, эта геополитическая парадигма доверяла современной европейской философии экономического человека, общей для капиталистического Запада и коммунистического Востока, для которой светское процветание, находящееся в частной или общественной собственности, неравномерно накопленное или равномерно распределенное, является великим. детерминант социальной реальности.В конце концов, националистический и расистский мистицизм, предполагаемые остатки домодернистского мира суеверий и ура-патриотизма, потерпели поражение на поле битвы в 1945 году. И если величайшая внутренняя борьба послевоенной Америки была аналогичной борьбой против «примитивного» расизма, ее Резолюция понималась черными активистами, белыми либералами и даже ее белыми оппонентами как преодоление расы посредством политико-экономического равенства. Власть и процветание были общими языками эпохи холодной войны на международном и внутреннем уровнях; любая проблема была вызвана их отсутствием, любое решение — их предоставлением.Для прогрессивных и экономических консерваторов, либералов государства всеобщего благосостояния и либертарианцев минимального государства, Джона Ролза и Роберта Нозика, деньги, рабочие места, налоги и экономические возможности были монетой политического царства. На этом основании в 1976 году Картер, отступивший от первого, победил Джеральда Форда, отступившего от второго.

Но не так четыре года спустя, когда Картер выступил против Рональда Рейгана, но потерпел поражение от аятоллы Хомейни. Рональд Рейган, конечно, победил на выборах, но, возможно, именно иранская революция под руководством Хомейни, исламисты которой нарисовали Америку как «Великого сатаны» и более года держали в заложниках американское посольство в Тегеране, положили конец изменениям Картера.Это было первым серьезным потрясением для торжествующей либеральной парадигмы. Внезапно выяснилось, что некоторые люди готовы променять экономическое развитие на религиозную идентичность, чтобы — в терминах парадигмы — вернуться назад. Тем не менее, величайший успех современной экономической системы был еще впереди, поскольку после усиления холодной войны в следующем десятилетии 1989 год принес падение Берлинской стены, вдохновившее знаменитое эссе Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории». Его аргумент о том, что либерально-демократический капитализм был последней и универсальной формой мировой истории, отражал настроение и, казалось, подтверждался концом коммунизма в Центральной Европе, распадом СССР и экспериментами Китая со свободным рынком.После того, как первая война в Персидском заливе изменила ситуацию на Ближнем Востоке, подготовив почву для соглашений Осло и возможного израильско-палестинского урегулирования, казалось, что без перспективы советской поддержки ряд очевидно непримиримых международных и межрелигиозных конфликтов может просто выгореть. Казалось, покой наступает повсюду.

Но Пакс Фукуяма длился недолго. К середине 1990-х годов общее обновление национализма и этнической политики стало очевидным, особенно на Балканах, но наиболее ужасно в Руанде.Казалось, что во всем мире возродились племенные, этнонационалистические устремления и нетерпимость. Религиозный фундаментализм, или, как выразился Джайлс Кеппель, «месть Бога», был в самом разгаре: христианский фундаментализм во внутренней американской политике; Еврейский, буддийский и индуистский фундаментализмы в Израиле и Южной Азии; и, конечно, постоянно расширяющийся конфликт с воинственными исламистами (Keppel 1994). Объявление Сэмюэля Хантингтона о грядущем «столкновении цивилизаций» в эссе 1993 года дало имя этой зарождающейся реальности.Но в Америке при администрации Клинтона растущий шум этнического и религиозного возрождения был заглушен более громкими звуками счастливых кассовых аппаратов и менее чем счастливыми президентскими показаниями. Между тем, официальные лица и ученые мужи, казалось, почти с ностальгией воссоздали биполярный мир в своей озабоченности судьбой российских ракет и вероятностью того, что Китай станет угрозой нового века, причем последнее поощряется китайским владением американским военным самолетом и экипажем. о «кризисе» сейчас почти не вспоминают.Примерно так было в восемь утра по восточному поясному времени 11 сентября 2001 года.

Но не часом позже. События того утра не «все изменили». Исламский фундаментализм, жертвы американского террора, даже попытка разрушения Всемирного торгового центра были уже старой шляпой. Но 11 сентября действительно завершило изменение наших приоритетов, вбив последний гвоздь в гроб экономической парадигмы. Теперь стало очевидно, что глобализация означает не конец политики Старого Света, а ее усиление, древние шаткие суставы, теперь смазанные открытой технологической средой СМИ.Ирония очень глубокая. Именно тогда, когда наиболее развитые общества торопились торговать Великими нарративами истории и, возможно, даже национальным государством, ради взрывающейся сети информационных рынков в безграничном пространстве свободной торговли — глобализация соответствует условиям постмодерна — они столкнулись лицом к лицу с сталкиваются с явно досовременным фундаментализмом в качестве своего главного врага, тонкой грани мировой среды, внезапно наполненной битвами из-за крови, почвы и Бога. Кто бы мог подумать, когда Билл Гейтс и другие компьютерные ковбои скакали на своих быках по Уолл-стрит в середине 1990-х годов в Дивный новый мир неидеологического капитала, циркулирующего по миру в виде электронных данных, что через полдесятилетия мы будем обсуждать крестовые походы как значимое предрасполагающее событие для международных отношений! Или что самое разрушительное военное нападение на американскую землю в истории, безопасность, не подорванную двумя мировыми войнами и сорокалетним ядерным противостоянием, которое никогда не было нарушено немецкими самолетами, японскими камикадзе , или советскими ракетами, будет выполнено девятнадцатью религиозные фанатики с пластиковыми ножами в «мирное время».

Ведь, как гласит недавнее название книги, мы должны признать, что культура имеет значение. От нашей заботы о терпимости и разнообразии во все более многокультурной Америке до глобального роста этнокультурного насилия, от создания новых областей, таких как «исследования культуры», до культурно-религиозного столкновения ислама с Западом, то, что называется « культурные »кажутся в авангарде нашего времени. Как утверждал Хантингтон, после семидесяти лет, когда его двигала политическая и экономическая идеология, международный конфликт теперь переформируется по цивилизационной или культурной оси.Не то чтобы экономика ушла в центр внимания; это один из постоянных игроков дома. Но мы больше не представляем себе, что вся человеческая мотивация, все конфликты, все серьезные споры в конечном итоге связаны с деньгами или деньгами и властью. Человек убивает не только ради хлеба. Самая смертоносная борьба нашего мира связана с кровью, почвой и языком, а также за то, кем были ваши бабушка и дедушка. По ряду политических вопросов идентичность превзошла класс . Сегодня шумиха внутриполитической жизни скорее касается жалоб бесправных этнических, сексуальных и гендерных групп, чем бедных.Сами культуры переписываются из-за нового признания культуры, давних исторических повествований, пересмотренных за счет включения коренных и незападных точек зрения: теперь это каноническая часть обучения в начальной школе, что Колумб открыл Америку , а не . Левые атакуют культурный империализм, правые — культурный релятивизм. Столкновение культур, признание культур, боязнь культур — все это сейчас занимает большую часть нашего внимания.

Кардинальные перемены выходят за рамки задачи борьбы с наследием расизма или колониализма, за рамки вопроса «инклюзивности.«Это открывает новое представление о себе и равенстве. Полвека назад равенство, к которому стремились большинство бесправных американцев, было моральным, гражданским и экономическим, равенство, которое должно было игнорировать этнические или культурные различия в пользу общего человечества, находящегося ниже. Фигура «плавильного котла», которую Исраэль Зангвилл назвал своей пьесой 1908 года, была приятно теплой, а не угнетающе горячей, поскольку сходство означало образовательные, экономические и политические возможности. Американцы меньшинства хотели, чтобы их признали равными , несмотря на их этнической принадлежности.Линдон Джонсон, поборник государства всеобщего благосостояния, который сделал больше для гражданских прав афроамериканцев, чем любой президент со времен Линкольна, понимал, что выражает высшее уважение к Мартину Лютеру Кингу-младшему, говоря, что Кинг «является заслугой его раса — раса человек ». В 1965 году это высказывание было прогрессивным и либеральным; сейчас это рассматривается как непривлекательный компромисс. Сегодня меньшинства хотят, чтобы их признавали равными , не несмотря на , а с по их отличительную идентичность, как полностью окультуренных агентов.Они хотят допуска на форум и рынок в собственной шкуре и традиционной одежде. Во время выступления Колин Пауэлл отметил тенденцию некоторых людей перестать идентифицировать его как черного после того, как он добился успеха, чтобы предоставить ему своего рода этно-расовый нейтралитет. На что Пауэлл риторически возразил: «Не останавливайся сейчас!»

Все это беспокоит самое сердце нашего понимания современной эпохи и ее направления. С 1950-х до начала 1970-х годов, несмотря на широко распространенные в то время предрассудки, «просвещенные» или официальные прогрессивные взгляды считали, что культура и религия являются частными делами, что государственная политика, внутренняя и международная, должна быть сосредоточена на прагматических вопросах экономического развития. .Будущее будет состоянием взаимоуважительных людей, стремящихся к пользе нейтральных с точки зрения культуры технологий и науки в рамках общепризнанных политических прав. Если не сейчас, то скоро народы мира перестанут беспокоиться о таких глупых вещах, как этнические конфликты и религиозные войны, и осознают, что в глубине души все они в душе современные либеральные материалисты, в первую очередь заинтересованные в образовании, экономической безопасности, современном здравоохранении и полковнике. Сандерс. Это не было плохим или аморальным видением.Конфликты из-за денег, налогов и благосостояния, профсоюзов и крупного бизнеса, какими бы неприятными и даже кровавыми они ни были, кажутся более приемлемыми для рационального спора, чем вопросы о личности. Если бы первобытные вопросы религии и этнической принадлежности можно было снять с повестки дня, тогда, как бы злобно это ни было, мы могли бы по крайней мере вести дела друг с другом.

Великолепный образец нашего старого мышления опять же исходит от того техасца, который в 1960-х годах оседлал техасца. В апреле 1965 года Джонсон, начавший свою политическую карьеру в борьбе за электрификацию сельских районов, попытался заманить северных вьетнамцев за стол переговоров обещанием американской помощи в строительстве гидроэлектростанции для дельты Меконга по образцу властей долины Теннесси.LBJ хотел построить TVA для NLF. Мы почти слышим его сейчас: «Если Хо Ши Мин захочет поторговаться, мы черт побери, черт возьми, покажем ему торг!» Как позже прокомментировал Билл Мойерс: «Если бы Хо был [тогдашним президентом AFL-CIO] Джорджем Мини, Джонсон заключил бы сделку». Но Хо не был грубоватым, гладко выбритым профсоюзным лидером, он был худым вьетнамским националистом и коммунистом с длинной бородой и долгой памятью о недовольстве Западом. Что бы мы ни думали о нем, его нельзя было купить лампочками.

Сегодня предложение Джонсона может показаться более привлекательным, чем отвратительным, но в любом случае смехотворным. Список отрезвляющих переживаний, которые мы пережили, длинен: вводный курс Хо по национализму и идеологической стойкости Третьего мира возглавляет список, конечно, за ним следует промежуточный курс в Тегеране, продвинутое обучение в Персидском заливе, нескончаемый израильский язык. Палестинский семинар и, наконец, наши выпускные упражнения 11 сентября. Но даже если мы сегодня менее наивны, я подозреваю, что в глубине души нам, современным американцам, все еще не легче, чем LBJ, понять людей, которые готовы пожертвовать жизнями своих детей, чтобы отомстить. их родителям, или чтобы их правители молились на правильном языке или с правильной книгой.Но многие готовы . «Это экономика, тупица» может сработать на некоторых президентских выборах в США, но самым решительным образом это не сработало в Боснии, Иерусалиме, Руанде или Афганистане. Или нижний Манхэттен.

Философия и политическая теория не игнорируют новую значимость культуры. Многие авторы ставят под сомнение «классических» либеральных теоретиков 1970-х годов — Джона Ролза, Роберта Нозика, Томаса Нагеля, Рональда Дворкина, Брюса Акермана и других — за то, что они вообразили системы политических прав, которые действуют повсеместно независимо от культурных различий и которые хотя и озабочен социальной справедливостью, не допускает никакой роли культурной идентичности.В ответ новое поколение политических теоретиков стремилось найти место для «групповой» идентичности и «права на культуру» в рамках либеральной демократии, даже если для этого требуется, чтобы это иногда превосходило строгое юридическое равенство или индивидуальную свободу. Вторя критике основанного на правах либерализма, разработанной коммунитарианцами в 1980-х и начале 1990-х годов, большинство этих «новых культурологов» следуют прогрессивно-либеральной традиции, известной историком Ричардом Хофштадтером, в том, что они опасаются местного сообщества как источника ура-патриотизма. антипатия к меньшинствам.Этот новый культурный поворот не ограничивался политической теорией. Последние специалисты по этике выступили против рационалистско-теоретического проекта установления универсальных моральных принципов на основе индивидуально доступного Разума. Стюарт Хэмпшир, Аласдер Макинтайр, Бернард Уильямс и Марта Нуссбаум утверждали, что сложность моральной жизни, зависящая от этического значения манер, социальных обычаев, моральной «удачи» и унаследованных культурных нарративов, не может быть сведена к одному. несколько абстрактных и универсальных принципов.

Культурный поворот можно обнаружить даже в самых сложных областях философской мысли. Недавние нападки на реализм, утверждение, что наше знание становится правдой благодаря его отношению к объективным фактам, ссылаются на познавательную роль культуры, предлагая «солидарность», а не «объективность» в качестве последней инстанции для легитимации убеждений (Rorty 1991b). Отступление от трансцендентальных и фундаменталистских теорий значения, общих как для англо-американской, так и для европейской философии середины прошлого века, фактически открыло эпистемологию культуре. В англо-американской философии преобладание логического позитивизма в начале двадцатого века было затмено в середине века философией обыденного языка Витгенштейна, в которой смысл возник из социальной практики. «Социальный конструктивизм» стал основным источником и проблемой философии науки после новаторской работы Томаса Куна. В конце концов Ричард Рорти заявил, что приверженность правам и разуму, лишенная какого-либо некруглого оправдания, должна быть просто принята как «откровенно этноцентрическая» ориентация Запада.Между тем в европейской мысли происходило параллельное развитие. «Философия субъекта» начала и середины двадцатого века — феноменология, психоанализ, экзистенциализм и «западный» марксизм — разделяла точку зрения, что внутреннее «я», отчужденное социальными силами капитализма, религии, науки и масс. культура, была реальным источником смысла, истины и общества. Во второй половине столетия эти философии затмили герменевтика, структурализм и, в конечном итоге, постструктурализм, для которых историзированные сети знаков образуют фон, из которого возникают смысл и самость.По обе стороны Северной Атлантики язык, понимаемый теперь как социальный, случайный и практический, стал доминирующей темой философии двадцатого века и, благодаря замечательной инверсии, стал пониматься как источник логики , правда, и сам, а не их продукт.

К сожалению, все это внимание к деревьям не раскрыло леса. В то время как этика, эпистемология, метафилософия и политическая философия включали интерсубъективность, диалог и знаки, их авторам редко удавалось раскрыть месье Журдена в романе Мольера «Буржуазный джентльмен », который обнаруживает, что всю свою жизнь говорил прозой.Они не смогли понять, что собирательное название разнообразных явлений, которые они изучали, — «культура». Таким образом, в то время как социальная и политическая философия, философия языка, философия искусства, философия религии и философия истории благополучно плыли по течению, философия той области человеческого существования, которая перекрывает их все, культура , оставалась своего рода заводью. . Эрнст Кассирер, величайший практикующий врач двадцатого века, в значительной степени игнорируется. Когда философы действительно говорят о «культуре», они обычно используют это слово как синоним «высокой культуры», то есть художественной и интеллектуальной истории.И там, где прилагательное «культурный» используется для обозначения чего-то более основного и характерного, оно в основном служит префиксом к пугающему, но широко распространенному термину «релятивизм».

Возможно, это пренебрежение культурой является наследием Просвещения, поскольку культура стала жертвой растущей силы идеала знания, который рассматривал случайные, исторические, социально специфические способы практики и мышления как простую традицию, хранилище мифов и суеверий, следовательно, препятствие на пути к прогрессу.Что же в конце концов было антонимом просветительского идеала года Разума? Конечно, не Природа. Это была культура года, унаследовали социальные убеждения о Боге, природе, власти и неравенстве. Для философии начала двадцатого века, если общество было надстройкой, прикрывающей инфраструктуру аутентичной субъективности, объективной реальности или чувственных данных, тогда, как Платон считал искусством имитацию простых чувственных проявлений, культура казалась дважды удаленной от реальности, сборник самообмана, продвигаемый лживой надстройкой.Даже сегодня среди мыслителей, которые отвергают культуру от трансцендентализма, фундаментализма и универсализма, культура все еще имеет тенденцию выступать в качестве фона сюрд, — название измерения реальности, в терминах которого будет объяснена любая обсуждаемая тема. но который сам по себе остается в значительной степени неизученным. Приводятся экзотические культурные обычаи, чтобы подчеркнуть точку зрения, абзац или страница дают некритическое определение культуры на пути к охоте на более крупную дичь. Напрасно ищут фундаментальное философское исследование того, что такое культура.

Но давайте не будем слишком строго относиться к современным философам или к Просвещению в этом отношении. У обоих были веские причины опасаться культуры или отвергать ее. Как только мы решаем восполнить их дефицит, мы обнаруживаем настоящую проблему: культура — это проблема. Его определение — это, прежде всего, сложная и неоднозначная задача. Даже один раз или если мы можем условно сказать, что такое культура, мы сталкиваемся с еще более сложной задачей — сказать, что такое культура , где заканчивается одно и начинается другое.Затем следует череда вызывающих беспокойство терминов, часто связанных с социальными группами, имеющими культуру: народами, этносами, нациями и расами. Кто они такие? В каждом случае мы боремся под бременем осознания того, что их меняющиеся значения угрожают сделать историографический штрих всего бизнеса. Все это идет до того, как мы даже начинаем , чтобы столкнуться с философскими проблемами, которые привели нас к исследованию культуры в первую очередь: какова социальная и познавательная роль культуры? Являются ли люди, живущие вместе, и человеческие знания

по своей природе культурными? Если да, то что происходит с нашим взглядом на знание и политическую жизнь, что происходит с истиной, знанием, разумом, равенством, универсальными правами и свободой? Разве релятивизм и историзм не будут неизбежными, а истина и право сведены к истине и правильности для какой-то определенной культуры? Ставки высоки.Ведь если Просвещение попыталось создать нормы, выходящие за рамки культуры, именно для защиты науки, прав и равенства, то не подорвет ли возвращение в культуру наше наследие Просвещения? Погрузитесь достаточно глубоко в «состояние постмодерна», в современные опасения по поводу смысла и законности интеллектуальных подмостков современного мира, и там, в его ныне сломанных основах, вы обнаружите двух старых змей, Разума и Культуры, лежащих свернувшимися вместе. враждебные объятия. Как они туда попали, что они делают и что должны делать мы, , с ними ?

Тема подхода этой книги к этим головоломкам будет: — не вокруг, а насквозь. Я буду утверждать, что нет ничего из того, что мы делаем или говорим, что было бы вне или вне культуры, включая сам разум. Знание, моральное действие и все человеческие нормы действуют через культуру. Но культурная укорененность познания не означает не тревожного релятивизма. Культурные различия существуют, но сложность обеих вовлеченных культур и культурных отношений между ними делает невозможным идентификацию несоизмеримых культур. Разум может научиться жить с культурой.Так было бы лучше, раз уж у него нет выбора. В конце концов, это творение культуры.

Современность — это частично около культуры. Ибо этот набор верований, практик и институтов, который отделяет современную жизнь от остальной истории человечества, определяется новым отношением к культуре. Не новая культура — хотя это тоже верно, — но новое отношение к культуре как таковой. Сама идея культуры в нашем понимании — продукт эпохи Просвещения.Так должно было быть. Мы могли представить себе культуру только в том месте, где, как нам казалось, мы могли видеть за ее пределами, а именно на это претендовала западная современность. Современность — это первая эпоха, в которой «культура» рассматривается как проблема. В самом деле, текущие проблемы современного общества, которые мы называем постмодерном — здесь понимаются как продвинутый курс современности, где более полно раскрываются его последствия, — в значительной степени зависят от роли культуры в социальной и познавательной жизни. Подобно тому, как новое отношение разума и культуры определило разрыв между модерном и домодерном, так и наше постмодернистское настоящее определяется дальнейшим изменением статуса культуры.Культура уже не та, что была раньше, к лучшему или к худшему. Как мы понимаем , что играет центральную роль в нашем понимании самих себя.

В то же время кажущийся антимодернистский характер различных возрождений фундаментализма, этноцентризма и национализма, конфликты между которыми и с которыми определяют глобальную политику в начале нашего нового века, является артефактом нашего видения, а не фактом. Для этих возрождений характерно модерн, — не возвращение к изначальному, досовременному прошлому.Их конфликты и современности ведутся с помощью оружия современности — и не только оружия, сделанного из стали и кремния, но и идей и практик. Это не отрицает того факта, что мы вступаем в эпоху возобновления культурного конфликта (что верно). Это также не означает, что мы достигли «конца истории», когда все пути являются путями Запада (что неверно). Это скорее означает, что мы вынуждены признать, что есть много способов быть современными.

В этой дискуссии неизбежно возникает вопрос: куда идет этот поезд, который мы называем модернизацией? В изумительной серии эссе, каждое из которых является основой для следующей книги, Хантингтон, Фукуяма и Бенджамин Барбер выдвинули три гипотезы нашего глобального будущего.Как мы видели, фильм Фукуямы 1989 года «Конец истории?» утверждал, что либерально-капиталистическая демократия является последней формой политической зрелости, единственным законным ответом на универсальное человеческое стремление к признанию и свободе. В книге Барбера 1992 года «Джихад против Макворда» на смену биполярности капитализма и коммунизма в холодной войне пришел новый глобальный дуализм между поверхностной постмодернистской культурой потребления и реакционным изначальным авторитаризмом. А работа Хантингтона 1993 года «Столкновение цивилизаций» предсказала многополярный конфликт культурных семей, модернизация которых раздвигает их, а не сближает.Тезис Фукуямы может показаться датированным ростом культурных и националистических конфликтов в последнее десятилетие, но остается актуальным и сегодня, что наиболее технически и экономически развитые страны на Земле являются либеральными капиталистическими демократиями. Итак, какая из этих числовых гипотез об эпохе постмодерна верна: будет ли мир нашего нового века одним, двумя или многими?

Нет возможности систематического кругосветного путешествия по этим вопросам. Мы должны довольствоваться туристическим пакетом кратких встреч с ключевыми местами.К счастью, в этом путешествии мы не останемся одни. Некоторые мыслители прошлого века пролили свет на культуру и ее место в знаниях и общественной жизни, в первую очередь Эрнст Кассирер, а также Эдвард Шилс и Ханс-Георг Гадамер. Совсем недавно Элизабет Бетен, Сэмюэл Флейшакер, Аласдер Макинтайр, Бхикху Парекх, Лоренцо Симпсон и покойный Эрнест Геллнер отдельно исследовали эти глубины, пытаясь дать адекватное описание культурной природы человеческого мышления, избегая при этом релятивизма.В следующих главах делается попытка просто расширить границы своих исследований на несколько километров. Мы не дойдем до полюса. Культура — это область, которую можно исследовать, но никогда не исчерпать. Мы будем тащить наш багаж для вопросов в ходе следующего расследования, чтобы его реорганизовали и переупаковали по ходу дела, но никогда не отказываться от него. Наша настоящая цель — не добраться до места назначения, чтобы мы могли перестать путешествовать, а чтобы стать лучше путешественником, увидеть больше, испытать больше и различать лучше, чем средний турист.Мы надеемся, что к тому времени, когда наши силы и деньги будут израсходованы, мы сможем лучше понять роль культуры, уяснить себе обширную территорию, которую она подразумевает. Но что касается завершения нашего путешествия, об этом не может быть и речи. Ибо культура не только бесконечно сложна, каждое целое представляет части, которые сами по себе являются одинаково сложными целыми, она всегда меняется и растет. Если не в былые времена, по крайней мере, в нашем современном мире, мы не можем дважды войти в одну и ту же культуру. Потому что вулканические глубины изрыгают все больше и расширяют местность по мере того, как мы идем.

Архивов культуры и общества — Институт Айн Рэнд

Культура и общество

Одна из самых популярных цитат, приписываемых Айн Рэнд: «Вопрос не в том, кто позволит мне; это кто меня остановит. Многие люди воодушевлены самоуверенностью, которую подразумевают эти слова. «Мне не нужно чье-либо разрешение, чтобы жить своей жизнью», — предполагают эти слова. «Все, что мне нужно, это беспрепятственная дорога. Пока меня никто не останавливает, я докажу себя ».

Культура и общество

Несмотря на все выпускные речи, призывающие нас «быть увлеченными» чем-то, испытать глубокие, страстные эмоции непросто, а тем более выдержать.Этот доклад предлагает руководство по достижению того редкого качества, которое Айн Рэнд приписывала одному из героев Атлас расправил плечи — «дисциплинированной способности чувствовать слишком глубоко». Выступление Джены Горлин, научного сотрудника Центра тревожных и связанных с ними расстройств Бостонского университета, объединяет инструменты когнитивно-поведенческой терапии с идеями теории ценностей Рэнда, не предполагая предварительных знаний ни того, ни другого.

Культура и общество

В День президентов большинство американцев хотели бы чествовать людей, которые были руководителями величайшей страны мира.Если мы вернемся к отцам-основателям, есть много таких людей, которыми можно восхищаться.

Культура и общество

Вопреки обычаям нашего общества, объективизм считает, что вынесение морального суждения имеет решающее значение для жизни человека. Для объективизма справедливость — добродетель.

Культура и общество

Что такое счастье? И как этого добиться? В этом интервью с Тарой Смит, профессором философии Техасского университета в Остине, мы узнаем о связи между философией и счастьем; потребность в цели и самооценке; как узнать, что сделает вас счастливым; купят ли деньги счастье; и другие темы.

Культура и общество

«Ни один мужчина, ни негр, ни белый, не может претендовать на собственность другого мужчины. Права человека не нарушаются отказом частного лица иметь с ним дело ».

Культура и общество

В этом коротком видеоклипе Ярон Брук рассказывает о том, как бороться с фанатиками, которые используют свое право на дискриминацию.

Культура и общество

«Существует фундаментальная моральная разница между человеком, который видит свою заинтересованность в производстве, и человеком, который видит его в грабеже.Зло грабителя заключается не в том, что он преследует свои собственные интересы, а в том, что он считает своими собственными интересами. . . »

Культура и общество

День рождения Мартина Лютера Кинга-младшего дает американцам возможность подтвердить свою приверженность искоренению расизма во всех его формах. Хорошее место для начала — статья Айн Рэнд 1963 года «Расизм».

Культура и общество

Хотя Айн Рэнд была плодовитым автором, она никогда не писала трактатов об объективизме — ее философское мышление и культурные комментарии разбросаны по более чем дюжине книг.

Журнал Reason Anti-‘Cancel Culture ‘обвиняется в отмене Shikha Dalmia из-за того, что он слишком анти-Трамп

Ведущий критик «культуры отмены» обвиняется в отмене своей собственной — за слишком громкие и слишком частые высказывания против президента Дональд Трамп.

На протяжении всей эры Трампа журнал Reason , цифровое и печатное издание, издаваемое некоммерческой либертарианской организацией Reason Foundation, регулярно бьет тревогу по поводу предполагаемой угрозы, исходящей от «культуры отмены», современного явления, в котором люди публично и профессионально подвергается остракизму за неортодоксальные убеждения или замечания.Журнал подверг критике другие издания, такие как The Atlantic , The New York Times и The Intercept , за увольнение или вытеснение ключевых сотрудников, взгляды или действия которых были определены как противоречащие их редакционным задачам.

И все же давний обозреватель и политический аналитик Reason утверждает, что либертарианский журнал бросил ее из-за ее яростных анти-Трамповых взглядов.

«Спустя 15 лет занавес для меня сегодня в Reason опустился.Мне сказали, что мои взгляды слишком расходятся с взглядами организации », — заявила Шиха Далмия во вторник вечером в своем сообщении на Facebook.

«У Reason есть несколько замечательных писателей, которые отлично работают над целым рядом [] вопросов, которые я буду продолжать читать и делиться. И для меня было честью и удовольствием работать с ними », — добавила она. «Однако у меня был стойкий и бескомпромиссный голос против Трампа, недвусмысленно выражавший его авторитарные тенденции. То, что это сделало многих либертарианцев неудобными, поднимает всевозможные интересные вопросы о состоянии движения за свободу.

Ветеран Reason далее предположил, что ее смерть наступила в результате жалоб доноров Reason Foundation, многие из которых также являются крупными спонсорами республиканцев и консервативных аналитических центров. «Защита моей работы перед донорами и заинтересованными сторонами, очевидно, сделала меня слишком большой обузой», — написала она.

Reason Главный редактор Кэтрин Мангу-Уорд публично прокомментировала сообщение Далмии, ответив: «Я не согласен с вашей характеристикой нашего расставания, но, конечно, не буду подробно останавливаться на этом здесь, на вашей странице.А во внутренней служебной записке, отправленной сотрудникам, полученной и рассмотренной The Daily Beast, Мангу-Уорд объявил об уходе Далмии во вторник вечером: «Сегодня последний день Шикхи, после 15 лет по адресу Reason . Для меня было честью работать с человеком такого огромного журналистского таланта и глубоких либертарианских убеждений. Ее вклад в проект Reason огромен, особенно в области иммиграционной политики. Работа над этим изменением ведется уже давно, и я желаю ей удачи на следующем этапе.

Вирджиния Пострел, главный редактор Reason с 1989 по 2000 год, отреагировала поздно вечером во вторник на увольнение Далмии и ее утверждения о давлении со стороны доноров, написав в Твиттере: «Когда я был @reason, это было НЕВЕРОЯТНО бедно, но было честным. . [Соучредитель] Боб Пул имел несколько неприятных разговоров с донорами, но всегда защищал независимость журнала и даже не читал его, пока он не вышел. Теперь он большой и богатый, но я никогда не смогу там работать ».

Мангу-Вард ответила Пострелу и другому либертарианскому критику, повторив в нескольких твитах: «Я категорически не согласен с такой характеристикой нашего расставания, но я желаю ей всего наилучшего в том, что будет дальше.

В ответ на сообщение The Daily Beast Далмия сказал: «Я поддерживаю свое заявление на Facebook», но в остальном отказался комментировать эту историю. А в заявлении для Daily Beast Мангу-Уорд написал: «Уход Шикхи Далмии из Reason является кадровым вопросом, поэтому я не буду обсуждать детали».

Главный редактор добавил: « Reason является редакционно независимым и публикует чрезвычайно широкий спектр контента в рамках либертарианской среды. Это «широкое либертарианство» включало и продолжает включать острую критику авторитаризма во всех его проявлениях.Reason считает ключевой частью нашей миссии привлечение к ответственности сильных мира сего, и полагает, что мы сделали это во время президентства — и планируем сделать это в следующем. Я предлагаю вашим читателям действительно ознакомиться с объемным контентом, опубликованным на нашем веб-сайте за последние четыре года — а если уж на то пошло, за последние полвека — и убедиться в этом сами. Нигде больше в журналистике общественного мнения вы не найдете контента, который последовательно критиковал бы левых и правых, республиканцев и демократов, когда они продвигают политику и идеи, враждебные свободе.

Как сотрудник Reason , Далмия регулярно писал колонки для журнала, который также часто выходил на The Week , по-видимому, как часть усилий либертарианской организации по продвижению своих идей через сторонние публикации. (Далмия ранее публиковала колонки в Bloomberg View, Washington Examiner и The Daily Beast.)

Любопытно, однако, что за последние несколько месяцев несколько колонок Далмии были опубликованы на The Week , но никогда не появлялись в ее доме. база Причина , включая столбец, предполагающий, что Трамп на самом деле более крупный статистик, чем Джо Байден; колонка, описывающая либертарианский вариант голосования за Байдена; и колонка, критикующая лицемерие консервативных паникеров «культуры отмены», «забывающих о том, что на протяжении большей части американской истории ее главными приверженцами были сами правые.

Увольнение обозревателя произошло из-за того, что журнал вызвал недовольство некоторых либертарианцев и бывших сотрудников, в том числе обозревателя Washington Post и репортера Рэдли Балко, за то, что они воспринимают как своеобразное позиционирование журнала в эпоху Трампа: а не открыто за Трампа. с любой точки зрения, но, по-видимому, в большей степени сосредоточен на принижении, отклонении или игнорировании озабоченности левых по поводу автократических импульсов президента, а не на активном отказе от его злоупотреблений в управлении — вместо этого, похоже, он оставляет за собой самое недвусмысленное осуждение для ПК университетского городка и недовольства культурой.

В последние недели СМИ критиковали попытки Трампа обратить вспять его поражение на выборах, выдвигая безосновательные теории заговора о широко распространенном мошенничестве на выборах. В другом месте, Reason критиковал торговые войны президента, презирал его призывы к подавлению социальных сетей, потому что они «цензурируют» его не содержащие фактов послания, и критиковал его национистскую иммиграционную политику, включая разделение семей.

«В Reason все еще есть много сотрудников, которые делают отличную работу и чья журналистика мне очень нравится», — сказал Балко в заявлении для The Daily Beast.«Но я думаю, что многие либертарианцы были озадачены общей редакционной направленностью журнала в эпоху Трампа. Предполагается, что либертарианцы бьют тревогу по поводу правительственных угроз. чрезмерное количество времени и энергии на насмешки над людьми, которые чувствовали угрозу ».

Он продолжил: «Это журнал, сотрудники которого заняли жесткую позицию против увольнения Джеймса Беннета, Кевина Уильямсона и сочувствовали заявлению Гленна Гринвальда о том, что он был подвергнут цензуре журналом The Intercept .Все это трудно совместить с увольнением одного из их собственных писателей за чрезмерную критику самого могущественного человека на планете ».

В самом деле, Reason посвятил более чем несколько статей критике «пробужденных ругательств» в The New York Times за увольнение Беннета, редактора газеты, после публикации статьи сенатора Тома Коттона о Черных Протесты Lives Matter под названием «Отправьте войска».

И когда The Atlantic уволили консервативного писателя Кевина Уильямсона в 2018 году вскоре после объявления о его приеме на работу и после того, как стали известны его прошлые подстрекательские замечания, в том числе призывы к повешению пациентов, которые делают аборт, Reason , главный редактор Мангу -Уорд посетовал на свой уход как на доказательство того, что исторический журнал не терпит идеологического разнообразия.

« Причина. штатные сотрудники — все либертарианцы при широком понимании этого термина (не для хвастовства, но мы выражаем мнение, защищающее жизнь людей)», — писала она в то время, рекламируя терпимость своего журнала к потенциально неортодоксальным людям. взгляды в рамках либертарианства. «Это вписано в нашу миссию как журнала».

Неясно, как явно анти-Трампские взгляды Далмии вышли бы за рамки «широкого понимания» либертарианства из Reason .

8 причин, почему важна организационная культура

Компании с сильной культурой труда привлекают кандидатов на работу, которые ищут постоянную должность и возможность роста.Организационная культура способствует созданию позитивной структурированной рабочей среды, которая помогает компаниям добиваться успеха. В этой статье мы обсудим, почему важна организационная культура и как улучшить культуру на рабочем месте.

Что такое организационная культура?

Организационная культура относится к миссии, целям, ожиданиям и ценностям компании, которыми руководствуются ее сотрудники. Компании с организационной культурой, как правило, более успешны, чем менее структурированные компании, потому что у них есть системы, которые повышают производительность, продуктивность и вовлеченность сотрудников.Наличие сильной корпоративной культуры мотивирует всех делать свою работу наилучшим образом.

Связано: ** Что такое организационная культура? **

8 причин важности организационной культуры

Вот семь причин, почему важна организационная культура:

Повышение вовлеченности сотрудников
Снижение текучести кадров
Сильная идентичность бренда
Повышенная продуктивность
Трансформационная сила
Лучшие сотрудники
Эффективная адаптация
Здоровая командная среда

Повышенная вовлеченность сотрудников

Рабочая среда, в которой присутствует организационная культура, определяется целями и четкими ожиданиями.Это мотивирует и вдохновляет сотрудников более активно выполнять свои рабочие обязанности и взаимодействовать с другими. Это также приводит к высокому уровню вовлеченности персонала, что способствует повышению производительности. Прочная связь с организацией и ее людьми создает позитивную атмосферу, которую трудно игнорировать.

Снижение оборота

Люди, которые чувствуют, что в компании их ценят и уважают, с меньшей вероятностью покинут ее. Вот почему для брендов важно развивать успешную организационную культуру, которая поддерживает их основные ценности и формулировку миссии.Счастливые сотрудники означают меньшую текучесть кадров, что экономит время и деньги компании при приеме на работу. Компании, которые достигли сильной культуры, должны предпринимать шаги для ее сохранения и улучшения.

Повышенная производительность

Когда у сотрудников есть ресурсы и инструменты, необходимые для достижения успеха, это помогает повысить продуктивность и уровень производительности в целом. Организационная культура влияет на структуру рабочего места таким образом, что объединяет людей с одинаковым набором навыков. Те, кто имеет схожий опыт и навыки, могут быстрее работать вместе над проектами компании.

Связано: ** 15 примеров повышения производительности на рабочем месте **

Яркая идентичность бренда

Организационная культура компании отражает ее общественный имидж и репутацию. Люди делают предположения о бизнесе, основываясь на своем взаимодействии внутри компании и за ее пределами. Если у него отсутствует организационная культура или слабый имидж, клиенты могут не решаться вести дела с кем-либо, кто связан с брендом. Компании с сильной идентичностью бренда, как правило, привлекают больше кандидатов на работу и со схожими ценностями, которые поддерживают их миссию.

Трансформационная сила

Не все компании способны превратить обычных сотрудников в полных защитников бренда, но те, у кого есть сильная организационная культура, могут. Компании, которые признают усилия своих сотрудников и празднуют командные успехи, с большей вероятностью заметят изменения в сотрудниках, поскольку они испытывают чувство выполненного долга.

Лучшие сотрудники

Компании, которые продвигают сообщество на рабочем месте, с большей вероятностью сохранят своих лучших сотрудников.Люди, которые хорошо справляются со своей работой и осознают ценность своих навыков, обычно оставляют негативную рабочую среду, где чувствуют себя ущемленными и недооцененными. Организационная культура создает культуру высокой производительности, которая укрепляет работу людей внутри компании, что приводит к положительному опыту работы сотрудников в целом.

Связано: 7 способов связи организационной культуры и лидерства

Эффективное подключение к работе

Все больше и больше компаний с организационной культурой полагаются на эффективные методы адаптации для обучения новых сотрудников.Практика адаптации, включающая программы ориентации, обучения и управления производительностью, помогает новым сотрудникам получать доступ к нужным ресурсам и лучше выполнять свои обязанности. Это способствует долголетию и лояльности сотрудников, а также снижает количество разочарований, которые испытывают некоторые сотрудники, когда у них нет информации, необходимой для качественного выполнения своей работы. Адаптация — отличный способ убедиться, что новые сотрудники понимают основные ценности их бизнеса.

Здоровая командная среда

Организационная культура помогает улучшить рабочие процессы и направляет процесс принятия решений.Это также помогает командам преодолевать барьеры неопределенности. Члены команды, которые осведомлены и осведомлены об определенных процессах, часто более мотивированы для завершения проектов. Наличие четкой культуры, объединяющей сотрудников и продвигающей организованную рабочую структуру, помогает людям работать вместе с целью.

Как улучшить организационную культуру

Если вы занимаетесь руководящей позицией на работе, выполните следующие действия, чтобы ваша команда добилась успеха на рабочем месте:

Хорошо общайтесь
Слушайте проблемы и идеи
Предоставляйте обратная связь
Будьте последовательны

1.Хорошо общайтесь

Умение хорошо общаться — лучший способ улучшить организационную культуру. Непонимание — основная причина, по которой люди становятся неудовлетворенными своей работой и начинают искать другие возможности. Помогите своей команде получить лучший опыт, внося свой вклад в хорошее общение. Отправляя электронные письма и участвуя в собраниях, постарайтесь как можно яснее делиться своими идеями. Иногда полезно предоставить людям исходную информацию о проблеме или привести конкретные примеры.Когда люди кажутся сбитыми с толку, ищите способы упростить свое сообщение. Поощряйте людей задавать вопросы.

Связано: 4 разных способа эффективного общения на рабочем месте

2. Прислушивайтесь к проблемам и идеям

Если вы занимаетесь руководящей позицией, предоставьте своим сотрудникам общедоступную (или анонимную) платформу, которая им легко делиться своим мнением. Поощряйте встречи один на один с членами команды, чтобы дать им возможность открыто, но конфиденциально поговорить о деликатных проблемах.Если сотрудники знают, что они могут обратиться к вам, когда у них возникнут вопросы, это поможет им почувствовать себя ценными.

3. Поощряйте обратную связь

Если вы заметили, что определенный аспект компании нуждается в улучшении, выделите время, чтобы высказать свое мнение по этому вопросу и побудить других сделать то же самое. В некоторых компаниях действуют политики, которые диктуют процесс обратной связи, в то время как другие действуют более расслабленно. Оставляя отзыв, говорите профессионально и честно. Предоставьте подробную информацию и предложите возможные решения любых проблем, с которыми сталкивается компания.

4. Будьте последовательны

Последовательность в ваших лидерских усилиях помогает людям обрести чувство стабильности. После того, как организационная структура компании сформирована, сделайте все возможное, чтобы поддерживать процессы и процедуры. Относитесь ко всем одинаково профессионально и избегайте преференциального отношения.

Является ли корпоративная культура хорошей причиной вернуться в офис?

Вы можете сказать, что знаете это, когда видите это.

Я говорю о корпоративной культуре — об этом факторе «je ne sais quoi», который генеральные директора и руководители юридических фирм любят ссылаться на причину, по которой сотрудники должны / должны вернуться в офис.В июле глава юридического отдела Morgan Stanley Эрик Гроссман, как известно (или печально известно), приказал, чтобы внешний юрисконсульт незамедлительно вернул свои войска в офис, потому что « наша профессия не может долго выдерживать модель удаленной работы».

Но что составляет «культуру» юридической фирмы? И почему мы вообще предполагаем, что его стоит спасти?

Частью фольклора этой культуры является то, как обучаются молодые юристы — то, что Гроссман называет «моделью ученичества», — что, на мой взгляд, вызывает в воображении образы начинающих краснодеревщиков, обучающихся у ног мастеров.Но так ли юристы описали бы свой опыт в Big Law?

Судя по тому, что я видел и как юрист, и как журналист, культура юридической фирмы — или как бы вы ее ни называли — не так уж и прекрасна. Я имею в виду, что вы можете сказать о культуре в отрасли, где бизнес-модель по сути является «счет, ребенок, счет»?

Если только они не занимают руководящие должности или не стремятся к партнерству, немногие юристы, которых я встречал в своих поездках, хвалят культуру своей фирмы. Часто Большой Закон вызывает отчуждение среди молодых юристов, но, возможно, в большей степени для женщин и меньшинств, что может объяснить, почему некоторые из них действительно боятся вернуться в офис.

«Дело не в том, что большинство сотрудников не хотят когда-либо возвращаться в офис», — говорит Лорен Скерретт, сотрудник Kirkland & Ellis, которая открыто рассказывала о невзгодах чернокожего юриста . «Дело в том, что людям не нравится культура». Большинство фирм, добавляет она, «на самом деле не имеют целенаправленной культуры, за исключением« быть лучшими », а это не так уж и много культуры». А то, что составляет «культуру» в Большом законе, может показаться особенно холодным юристам из числа меньшинств. «Вы застряли в офисе какого-то партнера, и он не смотрит в глаза», — говорит Скерретт.«Или вы идете рядом с партнером, который вас не признает, что особенно актуально для представителей меньшинств. Удаленная работа снимает этот социальный стресс; это менее эмоциональная работа «.

Нежелание Скерретта возвращаться в офис разделяют и черные сотрудники других профессий. Согласно опросу работников умственного труда (широко определяемых как лица, решающие проблемы высокого уровня, включая врачей, ученых, инженеров, ученых, юристов — среди прочих, разрабатывающих продукты и услуги), проведенное Future Forum, 97% чернокожих работников предпочитают работать удаленно полный рабочий день или частично , по сравнению с 79% белых рабочих.Более того, только 3% чернокожих работников умственного труда хотят вернуться в офис на полную ставку по сравнению с 21% белых работников. По иронии судьбы, опрос показывает, что чернокожие рабочие чувствовали большее «чувство принадлежности на работе» через удаленную работу, потому что им больше не нужно иметь дело с микроагрессией или заниматься «переключением кода», чтобы стать более приемлемыми для доминирующей культуры.

Существует также гендерный разрыв в отношении возвращения в офис. В исследовании 2021 года, проведенном Major, Lindsey & Africa и Law360 Pulse, 29% мужчин и 15% женщин «очень хотели» вернуться в офис.

Некоторые женщины-юристы считают, что во время пандемии культура юридических фирм более приемлема. «Я разговаривала с женщинами-кандидатами в партнеры, в том числе с цветными юристами, которые решили остаться в своих нынешних фирмах из-за удаленной работы, — говорит Сюзанна Кейн, хедхантер из Сан-Франциско из кадровой фирмы Macrae. «Они говорят мне:« Я не возражаю против своей работы, потому что мне больше не нужно видеть этих придурков в офисе! »»

Некоторым женщинам и представителям меньшинств культура юридических фирм иногда может казаться неприемлемой, но это отдаленно работать ответ? Они уже сталкиваются с проблемами, когда их видят и слышат, так не рискуют ли они стать более невидимыми, избегая офиса?

«Некоторые молодые [разные] юристы хотят свой торт и тоже едят его», — говорит Марк Мао, партнер офиса Бойса Шиллера в Кремниевой долине.«Они хотят работать удаленно, но они также хотят, чтобы за ними присматривал кто-то». Мао говорит, что понимает это мнение («Я мог бы сказать, что культура — чушь собачья, когда я был моложе»), но ограничение прямого взаимодействия с партнерами не сработает: «По моему опыту работы с бумерами, они хотят, чтобы вы были здесь, чтобы показать вам вещи.» И «бумеры», напоминает Мао, «все еще у власти».

Но разве эти партнеры Бумеров не в основном белые мужчины, которые склонны наставлять других белых мужчин — вот почему женщины и меньшинства чувствуют себя исключенными?

Совет Мао: Преодолейте это.«Многие белые взяли меня под свое крыло», — говорит он. Иммигрант из Тайваня, у которого было тяжелое воспитание («Я тусовался не с той компанией, но каким-то чудом попал в Беркли»), Мао говорит, что он «отчаянно пытался добиться успеха», закончив юридический факультет. «Я был настолько разбит, что отключил идентификацию. Одна из причин, по которой я добиваюсь успеха, заключается в том, что я многое хороню ». Он добавляет: «Если вы выходите из среды низшего среднего класса, как еще вы собираетесь учиться, если не откроете эту дверь?»

Примерно такой же совет дает Крис Портер, со-управляющий партнер хьюстонского офиса Куинна Эмануэля .«Культура юридических фирм — это непростая задача для молодых сотрудников», — говорит Портер, афроамериканец и уроженец Хьюстона. Бывший студенческий спортсмен, который когда-то стремился играть в профессиональный футбол, прежде чем окончить юридический факультет Мичиганского университета, Портер говорит, что он чрезвычайно дисциплинирован и сосредоточен: «Вы должны научиться оставлять плохие вещи позади и приходить в норму. Работа в юридической фирме сопряжена с трудностями, независимо от того, какого вы цвета кожи или пола; ты должен приспособиться ».

Я понял его точку зрения: если вы хотите добиться успеха в Большом Законе или любом другом сегменте Корпоративной Америки, оставайтесь сфокусированными на лазере и не позволяйте препятствиям сбить вас с курса.

Латинский юрист в большой юридической фирме в Майами выражает это гораздо более прямо: «Прекратите мучить себя! Я все время слышу жалобы типа: «О, я меньшинство, и оно настроено против меня». Что ж, найди кого-нибудь, на кого ты хочешь быть похожим. Сидя дома, тебе не станет лучше ».

Таким образом, хотя аргумент «культуры» в пользу возвращения в офис может быть преувеличенным или просто бессмысленным, вам нужно играть в игру, если вы хотите добиться блестящей карьеры по Большому Закону.

Другими словами: прими это.

Преобразование реальной причины не удается

Новое поколение машин и машинное обучение может быть движущей силой трансформации рабочей силы. Но не заблуждайтесь, организационная культура будет определять, будет ли эта трансформация успешной.

Слишком часто организации упускают из виду вопросы культуры при решении задачи трансформации. В центре внимания почти всегда находится новая блестящая копейка — цифровые технологии, искусственный интеллект, приложения машинного обучения — вещи, которые в конечном итоге изменят то, как и что мы делаем на рабочем месте.

Но как насчет способности организации адаптироваться к трансформационным изменениям? Готовы ли лидеры заняться преобразованием? Есть ли у сотрудников образ мышления и ловкость, чтобы посвятить себя совершенно новому подходу к работе?

В ходе недавнего опроса старших руководителей отдела кадров, проведенного LHH в партнерстве с HR.com, мы выявили наиболее распространенные внешние факторы трансформации персонала. Неудивительно, что 70 процентов респондентов заявили, что достижения цифровых технологий вызывают необходимость переосмыслить рабочую силу.Однако, как только мы спросили о силах, препятствующих успешной трансформации, акцент сместился с машин на культуру.

На самом деле, 54 процента респондентов назвали культуру самым большим препятствием на пути к успешной трансформации. Чтобы по-настоящему оценить эту цифру и то, почему это может быть единственное величайшее понимание инициатив трансформации, нам нужно глубоко погрузиться в то, что мы понимаем под культурой.

Организационная культура складывается из убеждений, поведения и отношения сотрудников в рамках всего бизнеса и на всех уровнях иерархии.Организация демонстрирует свою культуру через то, как выполняется работа, как устанавливаются приоритеты и как люди работают друг с другом.

Хорошая организационная культура проявляется в подотчетности руководителей и ясности, с которой они сообщают организационные ожидания, а также энтузиазме, с которым сотрудники выполняют эти ожидания. Вы находите позитивную культуру на благоприятных и уважительных рабочих местах. Одним из ключевых показателей культурного здоровья является то, будут ли существующие сотрудники рекомендовать свою компанию друзьям, ищущим работу.

Плохую культуру тоже довольно легко обнаружить. Конфликты повсюду, и сотрудники явно не доверяют руководству на всех уровнях. Общая среда на работе может быть токсичной, с обычными домогательствами и издевательствами. Хуже всего то, что высшее руководство накапливает информацию о бизнес-стратегии, в результате чего сотрудники не понимают, почему они делают то, что делают.

Изменение несовершенной культуры может быть гигантской задачей, настолько сложной, что многие организации пугаются мысли о том, чтобы взяться за дело.Однако есть несколько основополагающих шагов, которые могут помочь сделать задачу менее обременительной.

Создание агентов перемен

Всякий раз, когда возникает проблема культурных изменений, возникает напряжение между теми, кто хочет двигать компанию в новом направлении, и теми, кто все еще придерживается старого способа ведения дел. . Каждому жизненно важно понять причину изменений и свою индивидуальную роль в трансформации культуры.

Руководители высшего звена организации несут основную ответственность за преобразование.Наряду с эффективным информированием о природе трансформации, старшие руководители должны также определить людей в своих организациях, которые могут отстаивать саму причину трансформации.

Это люди, которые будут усиливать идею трансформации и играть ключевую роль в убеждении других вкладывать средства в изменения, которые произойдут. Эти влиятельные лица будут держать других в компании в курсе всех событий по преобразованию, обеспечивая канал для вопросов и отзывов.Эти чемпионы также помогут устранить двусмысленность, которая является одним из самых больших препятствий на пути эффективного преобразования.

Агентам изменений потребуется информация о трансформации, чтобы у них были ответы на ожидаемые вопросы, а также навыки для эффективной передачи этой информации. Люди проходят через изменения с разной скоростью, поэтому вашим руководителям следует проявлять терпение, сочувствие и открытость и прилагать искренние усилия, чтобы выслушать и понять, как их команды реагируют на изменения.

Создание культуры подотчетности

Создание культуры подотчетности должно начинаться сверху. Когда трансформация терпит неудачу, часто нет ничего, что могло бы гарантировать ответственность руководителей за достижение результатов.

В этих случаях лидерам не удавалось завязать сложные разговоры. Они не обращали внимания на низкую производительность, не учитывали чувства сотрудников, а также мнения и решения проблем, возникших в ходе трансформации. В организациях с недостаточной подотчетностью инициативы по трансформации могут занять гораздо больше времени, чем предполагалось, и произвести меньше значимых изменений.Проще говоря, отсутствие подотчетности в сочетании с проблемами изучения новых способов ведения дел может нанести ущерб вашим временным рамкам.

Независимо от того, что движет вашей программой трансформации — от внедрения новых технологий, переосмысления кадрового потока или развития вашей бизнес-стратегии для удовлетворения новых требований потребителей — вы вряд ли достигнете своих целей, если проигнорируете необходимость полной подотчетности со стороны всех. те, кто управляет трансформацией.

Создайте дорожную карту

Чтобы определить, может ли ваша культура поддержать инициативу трансформации, сначала важно определить вашу текущую культуру, а также обсудить и обсудить, какие практики, поведение и роли необходимо изменить.

Для этого вам нужно заняться твердым самоанализом. Поощряйте своих старших руководителей как можно более откровенно рассказывать о существующей культуре, о том, что работает, а что нет, и что вам, возможно, придется решить, прежде чем проводить трансформацию.

Вам необходимо знать, как сотрудники видят организацию и людей, которые ее возглавляют, соответствует ли организация ценностям, которые она поддерживает, и какие аспекты текущей культуры могут препятствовать росту и инновациям, которые должны сопровождать трансформацию. .

По нашему опыту, существует 15 ключевых культурных характеристик, общих для организаций, добившихся успешной трансформации. Мы обнаружили, что этот список обычно верен для разных отраслей и секторов. Используя приведенный ниже список, опросите своих руководителей и сотрудников, чтобы определить, насколько хорошо ваши люди демонстрируют это поведение:

905 зажигание других 905 агентство 9066

Характеристика

Очень плохо

Плохо

Удовлетворительно

Хорошо

Отлично

Стрессоустойчивость

Предпринимательство

905 905 66

Основное внимание и приоритезация

Выполнение

Рассказ

Видение и вдохновение

905 905

Расширение прав и возможностей

Надежность

Последующая деятельность и обратная связь

Резюме

При разработке текущей стратегии трансформации и определения того, что вы хотите, всегда определять свою культуру это будет выглядеть в будущем.

Культ Разума и культ Верховного существа во время Французской революции

КУЛЬТ РАЗУМА и КУЛЬТ ВЕРХОВНОГО СУЩЕСТВА

ОГЛАВЛЕНИЕ

Интеллектуалы и Власть в Британии и России в эпоху Перемен (XVII–XVIII вв.)

Культ «разума» — РУССКИЙ ОБЩЕ-ВОИНСКИЙ СОЮЗ — ЖЖ

Детское чтение для сердца и разума

20. Культ разума. Мир дураков

Читайте также

3. Культ

VI. КУЛЬТ ДУРГИ

Медицинский культ: «форма»

КУЛЬТ ЛИЧНОСТИ

VII. Как можно мыслить расширение чистого разума в практическом отношении, не расширяя при этом его познания как разума спекулятивного?

19. ЭПОХА ПРОСВЕЩЕНИЯ И КУЛЬТ РАЗУМА

Культ: антагонизм и смена

3. Культ юности

1. Культ эфемерности

Антиномии чистого разума раздел третий Об интересе разума в этом его противоречии

Антиномии чистого разума раздел седьмой Критическое разрешение космологического спора разума с самим собой

Антиномии чистого разума раздел девятый Об эмпирическом применении регулятивного принципа разума ко всем космологическим идеям

Шарль Монтескье. Культ Разума : Daily Culture

Рассудок и разум в контексте развития культуры

Центр культуры разума

Разум против культуры в философии, политике и джихаде Лоуренс Э. Кахун

Архивов культуры и общества — Институт Айн Рэнд

Журнал Reason Anti-‘Cancel Culture ‘обвиняется в отмене Shikha Dalmia из-за того, что он слишком анти-Трамп

8 причин, почему важна организационная культура

Что такое организационная культура?

8 причин важности организационной культуры

Повышенная вовлеченность сотрудников

Снижение оборота

Повышенная производительность

Яркая идентичность бренда

Трансформационная сила

Лучшие сотрудники

Эффективное подключение к работе

Здоровая командная среда

Как улучшить организационную культуру

1.Хорошо общайтесь

2. Прислушивайтесь к проблемам и идеям

3. Поощряйте обратную связь

4. Будьте последовательны

Является ли корпоративная культура хорошей причиной вернуться в офис?

Преобразование реальной причины не удается

Добавить комментарий Отменить ответ