Марина цветаева письмо детям: Марина Цветаева: открытое письмо детям

Содержание

Открытое письмо детям. Марина Цветаева.

Милые дети,
Я никогда о вас отдельно не думаю: я всегда думаю, что вы люди или нелюди (как мы). Но говорят, что вы есть, что вы – особая порода, еще поддающаяся воздействию.
Потому:
— Никогда не лейте зря воды, п.ч. в эту секунду из-за отсутствия этой капли погибает в пустыне человек.
— Но оттого что я не пролью этой воды, он этой воды не получит!
— Не получит, но на свете станет одним бессмысленным преступлением меньше.
— Потому же никогда не бросайте хлеба, а увидите на улице, под ногами, подымайте и кладите на ближайший забор, ибо есть не только пустыни, где умирают без воды, но трущобы, где умирают без хлеба. Кроме того, м.б. этот хлеб заметит голодный, и ему менее совестно будет взять его так, чем с земли.
Никогда не бойтесь смешного, и если видите человека в глупом положении:1) постарайтесь его из него извлечь, 2) если же невозможно – прыгайте в него к нему как в воду, вдвоем глупое положение делится пополам: по половинке на каждого, или же, на худой конец – не видьте его.
Никогда не говорите, что так все делают: все всегда плохо делают – раз так охотно на них ссылаются (NB! Ряд примеров, которые сейчас опускаю). 2) у всех есть второе имя: никто, и совсем нет лица: бельмо. Если вам скажут: так никто не делает (не одевается, не думает, и т.д.) отвечайте: — А я – кто.
В более же важных случаях – поступках –
-Et s’il n’en reste qu’un – je serai celui-la.*
(* «И если останется лишь один – им буду я», фр., это из Виктора Гюго)
Не говорите “немодно”, но всегда говорите: неблагородно. И в рифму – и лучше (звучит и получается).
Не слишком сердитесь на своих родителей, — помните, что и они были вами, и вы будете ими.
Кроме того, для вас они – родители, для себя – я. Не исчерпывайте их – их родительством.
Не осуждайте своих родителей на смерть раньше (ваших) сорока лет. А тогда – рука не подымется!

Увидя на дороге камень – убирайте, представьте себе, что это вы бежите и расшибаете себе нос, и из сочувствия (себе в другом) – убирайте.

Не стесняйтесь уступить старшему место в трамвае.
Стесняйтесь – не уступить.

Не отличайте себя от других – в материальном. Другие – это тоже вы, тот же вы. (Все одинаково хотят есть, спать, сесть – и т.д.)

Не торжествуйте победы над врагом. Достаточно – сознания. После победы стойте с опущенными глазами, или с поднятыми – и протянутой рукой.

Не отзывайтесь при других иронически о своем любимом животном (чем бы то ни было – любимом). Другие уйдут – свой останется.

Книгу листайте с верхнего угла страницы. – Почему? – П.ч. читают не снизу вверх, а сверху вниз.
Кроме того – это у меня в руке.

Наклоняйте суповую тарелку к себе, а не к другому: суп едят к себе, а не от себя; 2) чтобы, в случае беды, пролить суп не на скатерть и не на vis-a-vis, а себе на колени.

Когда вам будут говорить: — Это романтизм – вы спросите: — Что такое романтизм? – и увидите, что никто не знает, что люди берут в рот (и даже дерутся им! и даже плюются им! Запускают (…) вам в лоб!) слово, смысла которого они не знают.
Когда же окончательно убедитесь, что не знают, сами отвечайте бессмертным словом Жуковского:
Романтизм – это душа.

Когда вас будут укорять в отсутствии «реализма», отвечайте вопросом:
— Почему башмаки – реализм, а душа – нет? Что более реально: башмаки, которые проносились, или душа, которая не пронашивается? И кто мне в последнюю минуту (смерти) поможет: — башмак?
— Но подите-ка покажите душу!
— Но (говорю их языком) подите-ка покажите почки или печень. А они все-таки – есть, и никто своих почек глазами не видел.
— Кроме того: что-то болит: не зуб, не голова, не живот, не – не – не-
— А – болит.
Это и есть – душа.

Мозг слишком умный: он знает, что не от чего грустить.

Чем люди пишут стихи и чем их понимают? (Довод в пользу души.)

Журавль и синица.
Нет, ложь, ложь и глупость: что делать с синицей и вообще – с птицей в руках?
Есть вещи, которые нехороши в руках, хороши – в воздухе.
Журавль например.

Не стесняйтесь в лавках говорить: — Это для меня слишком дорого. Кого ты этим обкрадываешь?
Ведь не ты ничего не стоишь, она – слишком дорого стоит.
(или)
Ведь не тебя – нет: у тебя ничего нет.
(NB! По-моему должен стесняться — лавочник.)

Милое дитя! Если ты – девочка, тебе с моей науки не поздоровится. (Как не поздоровилось – мне.)
Да если и мальчик – не поздоровится. Девочку, так поступающую, «никто» не будет любить. (Женщин любят – за слабости – и погрешности – и пороки). Мальчик – займет последнее место в жизни (и в очереди!).
Но есть места – над жизнью, и есть любовь – ангелов.»

Прим. Текст «Открытого письма» для несостоявшегося эмигрантского детского журнала. Обычно упоминается по первой строке «Милые дети».

Письмо детям

Любимым выпускникам от классного руководителя.

Будьте счастливы!

Если

О, если ты спокоен, не растерян, Когда теряют головы вокруг, И если ты себе остался верен, Когда в тебя не верит лучший друг, И если ждать умеешь без волненья, Не станешь ложью отвечать на ложь, Не будешь злобен, став для всех мишенью, Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью, А не тобою властвует она, И будешь тверд в удаче и в несчастье, Которым в сущности цена одна, И если ты готов к тому, что слово Твое в ловушку превращает плут, И, потерпев крушенье, можешь снова – Без прежних сил – возобновить свой труд, –

И если ты способен все, что стало Тебе привычным, выложить на стол, Все проиграть и все начать сначала, Не пожалев того, что приобрел, И если можешь сердце, нервы, жилы Так завести, чтобы вперед нестись, Когда с годами изменяют силы И только воля говорит: «Держись!» –

И если можешь быть в толпе собою, При короле с народом связь хранить И, уважая мнение любое, Главы перед молвою не клонить, И если будешь мерить расстоянье Секундами, пускаясь в дальний бег,– Земля – твое, мой мальчик, достоянье.

И более того, ты – человек!

Редьярд Киплинг. Перевод С. Маршака

Милые дети! Я никогда о вас отдельно не думаю: я всегда думаю, что вы – люди или нелюди, – как мы. Но говорят, что вы есть, что вы особая порода, не поддающаяся воздействию. Потому: – Никогда не лейте зря воды, потому что в эту же секунду из-за отсутствия ее погибает в пустыне человек. – Но оттого, что я не пролью этой воды, ведь он ее не получит! – Не получит. Но на свете станет одним бессмысленным преступлением меньше. Потому же никогда не бросайте хлеба, а увидите на улице, под ногами – поднимите и положите на ближний забор, ибо есть не только пустыни, где умирают без воды, но и трущобы, где умирают без хлеба. Может быть, этот хлеб заметит голодный, и ему менее совестно будет взять его так, чем с земли. Никогда не бойтесь смешного, и если видите человека в смешном положении: 1) постарайтесь его из него извлечь, если же это невозможно, то – 2) прыгайте в него к человеку, как в воду, вдвоем глупое положение делится пополам: по половинке на каждого – или же, на

худой конец, не видьте смешного в смешном! Никогда не говорите, что так все делают: все всегда плохо делают, раз так охотно на них ссылаются! У «всех» есть второе имя – «никто», и совсем нет лица – пробел.

Ну а если вам скажут, что так никто не делает (не одевается, не думает и т.д.) – отвечайте: «А я – кто!» Не ссылайтесь на «немодно», а только на «неблагородно». Не слишком сердитесь на родителей, помните, что они были вами, а вы будете ими. Кроме того, для вас они родители, а для самих себя – я. Не исчерпывайте их родительством. Не осуждайте своих родителей на смерть раньше своих сорока лет. А тогда – рука не поднимется! Увидя на дороге камень – уберите! Представьте себе, что это вы бежите и разбиваете себе нос. Из сочувствия (хотя бы себе – в другом) уберите. Не отличайте себя от других – в материальном. Другие – это тоже вы, тот же вы. Все одинаково хотят спать, есть, сесть и т.д. Не торжествуйте победы над врагом. Достаточно – сознания. После победы – протяните руку. Не отзывайтесь при других иронически о близких (хотя бы даже о любимом животном). Чужие уйдут – свой останется. Книгу листайте с верхнего угла страницы. Почему? Потому что читают сверху вниз, а не снизу вверх. Доедая суп, наклоняйте тарелку к себе, а не от себя к другому, чтобы в случае беды пролить суп не на скатерть и не на визави, а на собственные колени.

Когда вам будут говорить: «Это – романтизм», вы спросите: «Что такое романтизм?» – и увидите, что люди берут в рот (и даже дерутся им! и даже плюются! и даже запускают вам в лоб!) – слово, смысла которого они не знают. Когда же окончательно убедитесь, что не знают, сами отвечайте бессмертным словом Жуковского: – «Романтизм – это душа».

Марина Цветаева

Я люблю тебя не за то, кто ты, а за то, кто я, когда я с тобой. Ни один человек не заслуживает твоих слез, а те, кто заслуживают, не заставят тебя плакать. Только потому, что кто-то не любит тебя так, как тебе хочется, не значит, что он не любит тебя всей душой. Настоящий друг – это тот, кто будет держать тебя за руку и чувствовать твое сердце. Худший способ скучать по человеку – это быть с ним и понимать, что он никогда не будет твоим. Никогда не переставай улыбаться, даже если тебе грустно – кто-то может влюбиться в твою улыбку. Возможно, Бог хочет, чтобы мы встречали не тех людей до того, как встретим того единственного человека.

Чтобы когда это случится, мы были благодарны. Не трать время на человека, который не стремится провести его с тобой. Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты – весь мир. Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было. Всегда найдутся люди, которые причинят тебе боль. Нужно продолжать верить людям, просто быть чуть осторожнее. Стань лучше и сам пойми, кто ты, прежде чем встретишь нового человека и будешь надеяться, что он тебя поймет. Не прилагай столько усилий – все самое лучшее случается неожиданно.

Габриэль Гарсия Маркес

Мне смешно вспоминать, как я думал, что можно устроить счастливый и честный мирок, в котором спокойно, без ошибок, без раскаянья, без путаницы жить себе потихонечку и делать, не торопясь, аккуратно, все только хорошее. Смешно! Чтобы жить честно, надо рваться, биться, начинать и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость.

Лев Толстой

Нам следует подготовиться к тому, что жизнь будет покушаться на нашу веру в добро и истину, но это не означает, что мы должны отдавать их добровольно. Если идеалы побеждены, значит, они были недостаточно крепки, недостаточно чисты, и мы не всегда о них помнили. Зрелость, к которой мы должны стремиться, должна делать нас еще крепче, проще, правдивее, чище, добрее. Это процесс, в котором железо юношеского идеализма закаляется в сталь идеализма зрелого. Если бы люди оставались такими, какими они бывают в 14 лет, мир стал бы совершенно иным.

Альберт Швейцер

Ugly Duckling Presse: Письмо к амазонке

Марина Цветаева

Переведено А’Дора Филлипс, Гаэль Коган

Кэти Сипела, автор

ЭССЕ, ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПРОДУКЦИЯ, ПЕРЕВОД | 15 долларов 13,50 долларов США

май 2016 г.

Прочитать отрывок

Я думал о тебе с того дня, как увидел тебя — прошел месяц? Когда я был молод, я страстно желал объясниться другим, я боялся упустить волну, поднимающуюся изнутри, чтобы нести меня к другому, я всегда боялся больше не любить, не знать больше.

Но я уже немолод и почти всему научился пропускать — безвозвратно.

Самый индивидуальный стиль в русской поэзии ХХ века.
Клаудия Рот Пьерпон

Как и многие эссе и стихи Марины Цветаевой, Письмо к Амазонке адресовано другому писателю, в данном случае Натали Клиффорд Барни, богатой американской эмигрантке в Париже. Хотя письмо Цветаевой было написано в 1932 году, оно было ответом на то, что Барни сказал о лесбийских отношениях и материнстве в своей книге 1920 года « Pensées dune Amazone » (« Мысли амазонки 9»).0022). Цветаева использует свое эссе, чтобы подчеркнуть то, что, по ее мнению, является общей истиной лесбийских отношений (т. е. они не могут продолжаться из-за врожденного желания женщины иметь ребенка), и исследовать свои, казалось бы, мучительные чувства к Софье Парнок, русской поэтессе, с которой она влюбилась.

влюбился в 1914 году, когда Цветаевой было двадцать два года, а Парнок — двадцать девять.
С вступительным словом Кэтрин Чепела.
Об авторе
Марина Цветаева (1892-1941) был одним из самых известных поэтов России 20-го века. Ее жизнь совпала с годами крайней бури в русской истории. Она уехала из России в 1922 году с дочерью и мужем Сергеем Эфроном. В 1925 году семья поселилась в Париже, где жила в нищете. В 1939 году Цветаева вернулась в Советский Союз. После ареста мужа и дочери повесилась 31 августа 1941 года.
Похвала
Самый особенно волнующий и блестящий и, может быть, самый индивидуальный стиль в русской поэзии ХХ века.
Клаудия Рот Пьерпон, житель Нью-Йорка

О переводчиках
А’Дора Филлипс имеет степень магистра художественной литературы Университета Массачусетса в Амхерсте и в настоящее время работает над докторской диссертацией по английскому языку (творческая литература) в Университете Цинциннати. Она преподавала письмо в течение пяти лет в UMass-Amherst и в настоящее время работает младшим наставником в Городском университете Гонконга по программе магистра иностранных дел. Помимо письма, она много лет изучала традиционный рисунок и живопись и поселилась в таких странах, как Турция, Румыния, Италия, Франция и Чешская Республика, — опыт, который помогает ей переводить и писать.
Гаэль Коган — физиотерапевт и переводчик. Она имеет степень магистра американской литературы Университета Париж IV-Сорбонна и два диплома по литературе и языкам Высшей нормальной школы (Париж) и физиотерапии Лозаннского университета медицинских наук соответственно. Среди ее переводов — «Письмо Марины Цветаевой к амазонке » (UDP). Ее работы были представлены в Rehauts , а также поддержаны грантом ProHelvetia и резиденцией в Espace Van Gogh в Арле.
Об авторах
Екатерина Чепела — ученый и переводчик русской поэзии, преподает в колледже Амхерст. Она является автором книги «То же одиночество » (Корнелл, 2006 г.), исследования эпистолярного романа Марины Цветаевой с Борисом Пастернаком, и соредактором вместе с Хонор Мур «Кабаре бродячих собак » (NYRB, 2007 г.), антологии стихи русских модернистов в переводах Пауля Шмидта. Она также редактировала недавнюю антологию Переезды: три современные русские поэтессы (Zephyr Press 2013) на стихи Полины Барсковой, Анны Глазовой и Марии Степановой. Ее переводы Марины Цветаевой и Полины Барсковой появились в The Nation, The Massachusetts Review, Seneca Review и других изданиях. В настоящее время работает над переводами поэтической прозы Полины Барсковой.
В новостях
Детали публикации
ISBN: 978-1-937027-69-8
Торговля в мягкой обложке
В идеальном переплете. 48 стр., 5 x 8 в
Дата публикации: 01 мая 2016 г.
Распространение: Inpress Books (UK), SPD
Series: Eastern European Poets Series #41
Письмо Амазонке — Марина Цветаева | Полная остановка
[Пресса Гадкого Утенка; 2016]
Тр. А’Дора Филлипс и Гаэль Коган
Марина Цветаева, известная русская и советская поэтесса, пережила русскую революцию 1905 года, была свидетелем того, как ее муж сражался вместе с Белой армией и потерпел поражение после революции 19-го года.17 лет, потеряла одну из своих дочерей из-за голода в 1920 году и бежала в Париж вместе с тем, что осталось от ее семьи в 1922 году. Там Цветаева познакомилась с Натали Клиффорд Барни через парижский салон Барни.
В этом году Ugly Duckling Presse выпускает первый английский перевод эссе Цветаевой «
Письмо к амазонке », первоначально написанного через десять лет после бегства в Париж. Эссе — ответ Цветаевой на книгу Барни « Pensees d’une Amazone» («Мысли амазонки») . В нем Цветаева исследует влияние сексуальности женщины на ее жизненный путь. Она реагирует на прославление Барни лесбиянства в основном через призму своего собственного опыта гомосексуальных отношений и своего сожаления о возвращении к гетеросексуальным отношениям.
Как пишет Кэтрин Чепела во введении к Letter to the Amazon , работа Натали Клиффорд Барни «прямая, уверенная и даже радостная в противопоставлении лесбиянства социальным нормам и авторитетам». Барни был богатым американским эмигрантом, предпочитавшим интеллектуальную арену Парижа интеллектуальной арене Штатов. Она также искала и нашла более широкое признание своей сексуальности, которую она всем сердцем приняла (во вступлении Чепела называет ее одной из «наименее страдающих» лесбиянок того времени). Барни почувствовал и поддержал за десятилетия до появления тенденции необходимость поощрять и хвалить женский литературный труд. В 2016 году Елена Ферранте подчеркивает необходимость женского канона, установленного по его собственным достоинствам и отделенного от правил и традиций, регулирующих в основном западный, белый и мужской литературный канон. Барни применял такую практику почти столетие назад. Хотя ее парижский салон, несомненно, был привилегированным местом, он также был средством оказания прямого покровительства авторам-женщинам, включая Джуну Барнс. Беззастенчивая и восторженная поддержка Барни женской работы в сочетании с ее тенденцией персонализировать писателей-мужчин так же, как женщины были (и продолжают быть) персонализированными, твердо поставили ее в авангард работы по установлению женского литературного канона.
Ответ Цветаевой не касается книги Барни в целом. Это эссе — попытка Цветаевой указать на то, что она считает огромным слепым пятном в ярком изображении лесбиянства Барни в « Мысли об амазонке ». Основной аргумент Цветаевой состоит в том, что две влюбленные женщины неизбежно разойдутся, когда одна хочет ребенка от другой, но пара не может зачать ребенка естественным путем. Это неизбежная «гибель», с которой сталкиваются любые лесбийские отношения.
Цветаеву, как известно, трудно перевести. Ее поэзия на русском языке обыгрывает народную песню с изобретательностью, которую трудно передать другим языкам. Цветаева также писала и переводила на французский и немецкий языки. А’Дора Филлипс и Гаэль Коган проделали замечательную работу по переводу произведений Цветаевой с французского на английский язык. Здесь сохраняется звуковое воздействие Цветаевой на фрагменты и тире. Эссе изобилует обмороковыми фразами Цветаевой («Сладость ставить ногу на сердце»). К сожалению, аргументация Цветаевой глубоко ошибочна.
Невероятно узкое определение Цветаевой того, что представляет собой «нормальная» лесбиянка, ее ограниченные представления о необходимости биологического материнства и важности материнства для «нормальной» женщины — все это делает эссе устаревшим. Примеры, приводимые Цветаевой в качестве аргумента, почти исключительно анекдотичны и основаны на ее романе с Парнок.
Во введении к эссе Чепела утверждает, что пары геев и лесбиянок, борющиеся за право иметь собственных детей, могут согласиться с некоторыми аргументами Цветаевой. Сомнительно. Это эссе представляет собой защиту одаренной буржуазной поэтессы, объясняющей, почему она не может продолжать роман со своей любовницей-лесбиянкой. Это сочинение о выбор , что является признаком привилегии. Цветаева взвешивает влияние гетеросексуального и гомосексуального союза на женскую жизнь, а именно на ее собственную.
Специфика этого рокового препятствия на пути лесбийской любви подробно перечислена с подробностями, почти полностью взятыми из двухлетнего романа Цветаевой с Софьей Парнок, которую часто довольно банально называют «российской Сапфо». Этот страстный и взаимно порождающий роман произошел за двадцать лет до того, как Цветаева написала очерк. Учитывая крайне анекдотический характер рассуждений Цветаевой, справедливо спросить, как ее отношения с Парнок повлияли на Письмо Амазонке .
Цветаева не возражает против лесбийской любви — как раз наоборот: она ее превозносит. Она описывает лесбийский роман на его ранних стадиях языком, напоминающим о прошлом и повторяющейся русской концепции лесбиянства-как-нарциссизма:
И так получается, что юная улыбающаяся девушка, которая не хочет чужого в своем теле, которая хочет ничего общего с ним и что его, кто хочет только то, что мой , встречает на повороте дороги другой я, а она, кого ей не нужно бояться, от кого ей не нужно защищаться, ибо другой не может причинить ей вред, поскольку нельзя (по крайней мере, в молодости) причинить себе вред.
Любовь между женщинами она оценивает положительно. Ее аргумент заключается в том, что жестокость природы, не позволяющая женщине напрямую зачать другую женщину, обрекает на гибель любой союз между «нормальными» лесбиянками. Цветаева определяет нормальную лесбиянку через исключение. Она исключает из своего определения следующие исключения: женщина, не являющаяся матерью; молодой, развратный, поверхностный любитель удовольствий; заблудшая душа, ищущая в любви душу; тот, кто любит беззаветно; и женщина не может зачать. Любая оставшаяся после этого отсеивания и без того узкая часть населения представляет собой нормальную гомосексуальную женщину.
И для этой нормальной лесбиянки, пишет Цветаева, «Невозможно устоять не перед искушением мужчины, а перед потребностью в ребенке. . . Потому что даже если бы у нас когда-нибудь мог быть ребенок без него , у нас никогда не было бы ее ребенка, маленького тебя, чтобы любить.
То, что происходит, можно интерпретировать как решение Цветаевой ретроспективно объяснить и защитить свой выбор вернуться к мужу, Сергею Эфрону. На момент романа у нее был от него один ребенок (ее дочь Адриадна, которая в то время была достаточно взрослой, чтобы помнить, что проводила время со своей матерью и Парнок). После возвращения к Эфрону у Цветаевой родилось еще двое детей.
Жизнь, которую она построила для себя как жены и матери, в эссе подробно не описана, но ее работа на протяжении всей жизни неоднократно подчеркивает важность жены и материнства для Цветаевой. Вместо описания своей полноценной материнской жизни Цветаева вместо этого предпочитает изобразить в эссе мрачный портрет другой жизни: престарелой лесбиянки, одинокой и обреченной по своему выбору состариться в одиночестве.
Другой! Давайте подумаем о ней. Остров. Вечно изолированные. . . Вечно проигрывать единственную игру, которая имеет значение — единственную игру, которая существует. Ненавистный. Изгнанные. Проклятый.
В другом отрывке заметки Цветаева отмечает, что, хотя теоретически женщина может бросить и любовника-лесбиянку, и бесплодного мужчину из-за одной и той же неспособности обеспечить ребенка, случаи по своей сути разные.
Исключительный случай [бесплодный мужчина] не может сравниться с законом без исключения. Вся раса, все дело, все дело обречены, когда женщины любят друг друга.
Оставить бесплодного мужчину ради его плодовитого брата — это не то же самое, что оставить вечно бесплодную любовь вечно бесплодному врагу. В первом случае я прощаюсь с мужчиной; в последнем — всей расе, всему делу, всем женщинам в одной.
Для изменения только объекта. Менять берега и миры.
Цветаевой хочется верить, что она не расставалась с Парнок. Она порвала с женщинами, и точка. Но под обширным и несколько оборонительным объяснением Цветаевой своих действий скрывается скрытое сожаление.
Эссе также предлагает поэтическую защиту репрессий. Цветаева хвалит сдерживание себя, утверждая, что на подавление требуется больше энергии и сил, чем на изгнание.
. . . управление силой требует гораздо более ожесточенных усилий, чем ее высвобождение, для чего вообще не требуется никаких усилий. В этом смысле всякая природная деятельность пассивна, а всякая волевая пассивность активна (излияние — выносливость, вытеснение — действие). Что труднее: удержать лошадь или дать ей побежать?
Кого на самом деле пытается убедить Цветаева? Натали Клиффорд Барни непоколебима в своей любви к лесбиянству — уж точно Цветаева ее не переубедит. Парнок мертв в конце эссе. Тут Цветаева пытается себя убедить. Тот факт, что она излагает такое дело в течение двух лет, через двадцать лет после закрытия романа, свидетельствует о силе ее времени с Парнок.
Очерк, близящийся к концу, предлагает читателю этот образ горы.
Роковая и естественная склонность горы к долине, потока к озеру.
К вечеру гора полностью стекает к своей вершине. Когда наступает ночь, это пик. Кажется, что его потоки текут вспять. Ночью она берет себя в руки.
Здесь «роковая и естественная тенденция» — пожизненное лесбийство и, по рассуждению Цветаевой, его одинокая бездетность. Лесбийство — это движение вниз — «гора за долину». Но Цветаева «собирается» течь назад, вверх, гора возвращается в исправленное состояние.
Гора — повторяющийся личный символ Цветаевой. В 1926 году Цветаева писала Борису Пастернаку о своем ярко выраженном дискомфорте от океана и о том, что предпочитает горы. В этом письме она, возможно, дает нам невольное понимание мыслей, которые могут частично пролить свет на Письмо амазонке .
Но есть одно но, Борис: я не люблю море. Не могу этого вынести. Огромное пространство и не по чему ходить — это одно. В постоянном движении и я могу только смотреть на это — это другое. . . А море ночью? — холодный, ужасающий, невидимый, нелюбящий, наполненный собой. . . Море никогда чувствует холод, он есть холод — это все его ужасные черты. Они суть его. . . Чудовищное блюдце . Квартира, Борис. Огромная плоскодонная люлька, каждую минуту выбрасывающая младенца (кораблик). Его нельзя ласкать (слишком мокрый).
No related posts.