Морализм (Морализаторство) | Что такое Морализм (Морализаторство)
Морализм (Морализаторство) как качество личности – склонность получать удовольствие от нравоучений и морального проповедничества, от превращения морали во что-то самодовлеющее; стремление «учить жить».
Однажды Мудрая Свинья задумалась о вопросах морали и, немного подумав, сказала вслух следующее: — У каждого племени, клана и даже семьи, если на её подворье живут хотя бы три курицы, своя мораль. Одни считают достойным воина убить врага исподтишка, а другие — одолеть в рыцарском поединке. Одни убивают, чтобы облегчить мучения, другие сохраняют жизнь страдающему калеке. Перечисление сих противоречий можно продолжать до бесконечности, но главное, что следует из всего этого, — если в глазах кого-то хочешь казаться человеком, следующим законам морали, поступай в соответствии с его взглядами. Высказав всё это, гордая Свинья удалилась к своей кормушке проверить, не осталось ли что-нибудь от вчерашнего ужина.
Морализм – это ходить с молитвенником в руках и с камнем за пазухой. Морализировать – означает, как говорил Г. Гейне: «попивая вино тайком, проповедовать воду публично». То есть, моралист проповедует строгую мораль, не следуя сам моральным принципам.
Морализм – это пристрастие к нотациям и нравоучениям. Мечта моралиста – сделать всех морально устойчивыми с единственным исключением для себя. Kогда вpач спpосил у военкома, что значат слова «моpально устойчив», то получил ответ: «Ему читают моpаль, а он не падает». Чтение моралей быстро становится качеством личности, ибо оно доставляет удовольствие. Михаил Пришвин писал: «Читать мораль доставляет удовольствие, потому что, вычитывая, человек, в сущности, говорит о себе, и это очень приятно, и это есть своего рода творчество с обратным действием, то есть не освобождающим, а угнетающим, — творчество бездарных людей».
Морализм – это стремление оглушить людей сводом моральных правил, подравнять всех под одну гребенку, лишить индивидуальных качеств, усреднить и оболванить, чтобы затем держать в строгом повиновении общественным предписаниям, выдуманным самими моралистами.
Недобросовестность морализма проявляется в абсолютизации моральных норм, вульгарном их применении к любой ситуации, без учета времени и других обстоятельств. Морализм судит Калигулу, Ивана Грозного, Мессалину и Муссолини по представлениям сегодняшней демократической морали. Отсюда террористы, убивающие царских губернаторов и военачальников – моральны, а тайная полиция, борющаяся с ними – аморальна.
Морализм в связке с брюзжанием постоянно трезвонит о том, что раньше всё было лучше, и солнце светило ярче, и трава была зеленее. Выставляя себя зрелой, целостной и состоявшейся личностью, моралист без лишней скромности презентует себя как эталон морального совершенства. Ему, как правило, присущи стереотипность мышления, косность ума, нетерпимость и оголтелость. Ареал его распространения чрезвычайно широк. Морализм встречается во всех сферах жизни – в семье, на работе, в транспорте и даже в собственной постели.
Морализму некогда заняться собой. Как белка в колесе, он постоянно озабочен осуждением и обвинением порочных качеств личности окружающих.
Зачастую с морализмом происходят любопытные трансформации. Человек совсем недавно вёл аморальный образ жизни: пил, развратничал, чревоугодничал и тут, как по мановению волшебной палочки, превратился в ужасного моралиста. Как в сказке «Золушка», крыса становится кучером. Он всех начинает учить, как правильно жить, заявляя, что постиг секреты мироздания. При этом судит людей строго, не намереваясь прощать и быть снисходительным к их полу, возрасту и другим обстоятельствам. Еще недавно сам это же делал, но свое прошлое лицемерно забыто. Вот и возникают в жизни ситуации, когда мать, бросившая своего ребенка, учит других, как воспитывать детей. Женщина, наделавшая абортов и не имеющая по этой причине детей, читает нравоучения на сексуальные темы. Бывшая «лимитчица» после получения московской прописки громче всех кричит: «Понаехали тут». Мужчина сильно пил, бросил семерых детей от пяти жен и вдруг начинает осуждать современную молодежь в развязности и разнузданности. На моей практике секретарь парткома в 90-е годы резко сменил маску, удрав в церковь.
Теперь он достает окружающих моральными проповедями.
Когда у человека есть твердые нравственные принципы, его не нужно заставлять быть моралистом. К примеру, он не хочет курить, алкоголь вызывает у него приступы тошноты, он привык соблюдать режим дня, не может сквернословить, испытывает отвращение к изменам. Зачем такому человеку морализм с его внешними, надуманными и выгодными кому-то правилами?
Морализм лишен собственного видения мира. Он, как правило, заученно внушает окружающим чужие представления о добре и зле. Зачастую он из каких-то соображений вынужден разбрасываться штампами и сомнительными лозунгами. Например, почему в Гражданскую войну белое движение не смогло привлечь на свою сторону миллионы трудящихся? Ответ прост. Руководители белого движения морализировали на непонятном для народа языке. Их морализм был неискренний и чуждый интересам масс.
Писатель Николай Стариков в книге «Мифы и правда о Гражданской войне. Кто добил Россию?» раскрывает, какую пагубную роль сыграл не умело преподнесенное морализирование.
Время шло, а лозунги белых оставались такими же невнятными. Свой первый манифест написал Колчак сразу по восшествии на русский властный Олимп. Это ноябрь восемнадцатого. Прошло более полугода – адмирал укрепился, осмотрелся. Он должен, обязан понять, что с такими лозунгами Гражданскую войну выиграть невозможно! Теперь-то он конкретно объяснит, за что русские должны бить большевиков. Листаем интервью Колчака корреспонденту английской газеты, опубликованное в газете «Вестник Северо-Западной армии» , NQ 17 от 12 июля 1919 года. Поскольку корреспондент — союзный, то выступает адмирал Колчак не только перед своими солдатами, а еще и перед общественностью Запада: — Первою мыслью моею, в час окончательного поражения большевиков, будет назначить день для выборов в Учредительное Собрание … Россия в настоящее время и в будущем может быть только демократическим государством …» Снова — Учредительное собрание. Вперед, воевать за эту химеру, что существовала в реальной действительности всего один день! Про которую никто толком не знает, что же это такое.
В результате во многих мемуарах белогвардейцев сквозит недоумение: на простые вопросы крестьян, за что они воюют и что несет белая власть простому человеку, образованные офицеры дать ответ затрудняются. Потому что этого ответа не знает никто. Белые против большевиков. Это ясно. А вот за что они воюют, не знает никто … Почему же Колчак выдвигает снова такие расплывчатые лозунги? С чего это он своим солдатам о долгах внешних говорит? Надеялся с помощью абстракций победить вполне конкретные — землю крестьянам, фабрики рабочим большевиков? Думает, что, узнав о признании внешнего долга, пойдут офицеры в бой смелее и бесстрашнее? Нет, его тоже к тому вынудили союзники. Тех, кто хочет видеть Россию сильной, единой и неделимой, с царем во главе, — они называют реакционерами. Тех, кто, как Деникин и Колчак, выдвигает под давлением союзников малопонятные народу лозунги, — демократами. И помогают, а точнее продают оружие только таким! Морализм предполагает мировоззренческое извращение морали, подгонку ее духовной абсолютности под интересы «минуты».
Поэтому она без интереса воспринимается теми, кому неизвестны интересы «этой минуты», как это и случилось с белым движением.
Чтобы лучше усвоить суть морализаторства, вслушайтесь в мораль, которую читает дед внуку: — Да разве мы в ваши годы такими были? Мы были вежливыми, предупредительными. Всегда в транспорте место женщинам yстyпали. И ничего я не заливаю. Еще как yстyпали! По первомy требованию. Да и я сам, как сейчас помню, один раз yстyпил место старyшке, хотя меня никто и не просил. Троллейбyс, помню, был битком забит. На подножках висели. У меня обе рyки заняты были. Я спрыгнyл, а старyшка yцепилась. И гордится тyт нечем. Мы все тогда были yчтивые, воспитанные. Я бы даже сказал, галантные.
Мы с твоей бабyшкой в кино познакомились. Так я, можешь себе представить, весь первый вечер вообще себе ничего такого не позволял. “Почемy», “почемy»… Потом с что по физиономии мог полyчить. От парня, с которым она была. Я, междy прочим, прежде чем твоей бабyшке сделать предложение, два месяца за ней yхаживал.
По подъездам. Не то что вы теперь: сегодня — с одной, завтра с дрyгой. В наше время yж если начал с одной встречаться, то так и встречаешься с ней всю неделю. И вообще, y нас была какая-то гордость, чyвство собственного достоинства. Мы же хамства по отношению к себе никомy не прощали. Даже работникам торговли. Клянyсь! Если нам, к примерy, говорили: “Кyда прешься? Не видишь, обед!” — мы отвечали сдержано, интеллигентно “Что значит “прешься»? Потрyдитесь выбирать выражения! Во-первых, не “прешься», а “претесь». А во-вторых сейчас еще без восьми минyт. Поэтомy сиди, мамаша, и не вякай.”
Была же кyльтyра общения междy людьми. И ничего yдивительного. Нас этомy yчили с детства. И дома, и в школе. Мы ведь yчились не как вы — из-под палки. Мы к знаниям бyквально рвались. Через все преграды. Помню как химичка пыталась скрыть от нас секрет изготовления пороха. Ничего от нее невозможно было добиться: ни из каких частей состоит, ни где они хранятся, ни каким ключом этот шкаф открывается.
До всего пришлось своим yмом доходить. И чем дело кончилось? Капитальным ремонтом школы. Но дело же не в этом, а в том, что yчились мы не ради отметок, а ради знаний. А yж в инститyте — и подавно. Нам было важно не сдать, а знать. Как это — что знать? Дадyт стипендию или нет. И при этом мы никогда не пользовались шпаргалками. Мы считали ниже своего достоинства — списывать со шпаргалки, когда есть yчебники. Вы же теперь ни об искyсстве, ни о литератyре понятия не имеете. А я в твои годы yже прочел и Донцову, и Устинову. В общем, всю классикy.
Ты себе не представляешь, как я одно время гонялся за альбомом Тициана. Тициан — это хyдожник был такой модерновый. Эпохи возрождения рок-н-ролла. Что значит — зачем он мне нyжен был? Возможность подвернyлась махнyть его на диск Челентано. Теперь понятно? И вообще, мы по сравнению с вами были настоящими эрyдитами. Некоторые помнили наизyсть все марки фирменных джинсов. Даже я мог с завязанными глазами отличить гонконговский “Вранглер” от ереванского.
Кстати, как вы теперь одеваетесь? Это же чyдовищно! Стыд и срам! На вот, посмотри. Это мы с бабyшкой, когда нам было по девятнадцать. На стyпенях Большого театра. Нет, в подтяжках — это бабyшка. В наше время все одевались строго, сдержано. Pазве тогда в театр ходили в чем попало? Обязательно — в майке. “Адидас” или, по крайней мере, “Ну, погоди».
А в рестораны тогда вообще пyскали только в обyви. А какие тогда в ресторанах играли оркестры! Закачаешься! Мы ведь какyю мyзыкy любили — тихyю, мелодичнyю. Если играет y кого дома магнитофон, так его за два квартала yже и не слышно. Да какой мне интерес врать?! Нy, не за два квартала, за четыре, не в этом же дело! Главное, что звyчала она интимно. А что y вас теперь за танцы? Это же просто yжас! Это же ни на что не похоже! Вот мы танцевали! Изящно, грациозно и главное, естественно. Как настоящие аргентинские обезьяны. Это же было полное слияние с природой. Одним словом, кайф!
Что это значит? Это значит, что вы и рyсский-то язык позабыли.
Где он — наш великий и могyчий? Во что вы его превратили? Где исконно рyсские слова нашей молодости: балдеж, кадреж, торчок? Нет их. Хана! Все накрылись. Несете теперь какyю-то тарабарщинy. Одним словом, полная распyщенность и падение нравов. Во всем. Я, междy прочим, пить и кyрить по-настоящемy начал только знаешь когда? Когда в школy пошел. А до каких лет теперь на родительской шее сидят? Нас ведь к самостоятельной жизни с раннего возраста приyчали — лет с 35. Мне родители первyю квартирy только ко второй женитьбе кyпили.
Дед откидывается на спинкy кресла и начинает нервно крyтить кyбик Рyбика…
Петр Ковалев
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/
Патернализм vs морализм
В отрывке из книги «Право, свобода и мораль», недавно вышедшей в Издательстве Института Гайдара в серии «Философия права», один из ключевых теоретиков в области политической философии и философии права Герберт Харт (1907-1992) вступает в дискуссию с Патриком Девлином, утверждавшим, что «функцией» права является «поддержание морального принципа и ничего более», и обсуждает различия между юридическим патернализмом и юридическим морализмом — и то, насколько оправдана политика юридического патернализма.
Я начну с примера, на который упирает лорд Девлин. Он указывает [1], что за некоторыми исключениями, например, если речь идет об изнасиловании, уголовное право никогда не признает согласие жертвы в качестве оправдания. Оно не является оправданием при обвинении в убийстве или умышленном физическом насилии, и вот почему эвтаназия, или убийство из милосердия, когда человека лишают жизни по его собственной просьбе, по-прежнему считается убийством. Такова норма уголовного права, которую многие сегодня хотели бы сохранить, хотя они также хотели бы возражать против наказания по закону преступлений, которые не вредят никому. Лорд Девлин полагает, что эти позиции непоследовательны, ибо он утверждает по поводу рассматриваемой нормы, что «есть лишь одно объяснение», и оно заключается в том, что «имеются определенные стандарты поведения, или моральные принципы, которые общество требует соблюдать» [2]. Среди них — святость человеческой жизни и, вероятно (поскольку норма применяется к физическому насилию) телесная неприкосновенность личности.
Поэтому в отношении этой нормы и ряда других лорд Девлин утверждает, что «функцией» уголовного права является «поддержание морального принципа и ничто другое» [3].
Но этот аргумент не является действительно убедительным, ибо заявление лорда Девлина о том, что «есть лишь одно объяснение», попросту неверно. Нормы, исключающие согласие жертвы как оправдание по обвинениям в убийстве или физическом насилии, могут быть очень хорошо объяснены как проявление патернализма, призванного защищать индивидов от самих себя. Милль, несомненно, протестовал бы против патерналистской политики применения права для защиты даже выразившей согласие жертвы от телесного вреда примерно так же, как он протестовал против законов, применяемых исключительно для поддержания позитивной морали, но это не означает, что эти две практики идентичны. В действительности сам Милль очень хорошо осознавал разницу между ними, ибо, осуждая вмешательство в свободу индивида, если речь не идет о предотвращении вреда другим, он упоминает отдельные виды неадекватных обоснований, которые предлагаются для использования принуждения.
Он отличает «потому что это будет лучше для него» и «потому что это сделает его счастливее» от «потому что, по мнению других, это было бы правильно» [4].
Лорд Девлин говорит о подходе уголовного права к согласию жертвы, что, если бы право существовало для защиты индивида, не было бы никаких оснований, почему он должен пользоваться этой защитой, если этого не хочет [5]. Но патернализм — защита людей от самих себя — есть вполне последовательная политика. Более того, в середине XX века это утверждение кажется очень странным, ибо упадок laissez faire [6] со времен Милля есть одно из общих мест социальной истории и примерами патернализма ныне изобилует наше право, уголовное и гражданское. Сбыт наркотиков даже взрослым людям, если он не производится по медицинским рецептам, наказуем по уголовному праву, и было бы крайне догматично говорить о законе, делающем это преступлением, что «есть только одно объяснение», а именно то, что закон заботится не о защите потенциальных покупателей от самих себя, но только о наказании продавца за аморальность.
Если, как это кажется очевидным, патернализм является возможным объяснением таких законов, то это так же возможно и в случае с нормой, исключающей согласие жертвы в качестве оправдания на обвинение в физическом насилии. Ни в том, ни в другом из этих случаев мы не обязаны прийти вместе с лордом Девлином к заключению о том, что «функцией» права является «поддержание морального принципа и ничего более» [7].
Если мы более не симпатизируем этой критике, то это связано отчасти с общим упадком веры в то, что индивиды лучше всего знают, в чем состоят их собственные интересы
В главе 5 своего эссе Милль доводит свои протесты против патернализма до таких пределов, которые могут сегодня показаться нам фантастическими. Он приводит пример ограничений на продажу наркотиков и критикует их как нарушение свободы потенциального покупателя, а не продавца. Нет никаких сомнений, что, если мы более не симпатизируем этой критике, то это связано отчасти с общим упадком веры в то, что индивиды лучше всего знают, в чем состоят их собственные интересы, и с лучшим знанием о большом множестве факторов, уменьшающих значение, которое следует придавать кажущемуся свободным выбору или согласию.
Выбор может быть сделан или согласие дано без достаточного осмысления или оценки последствий: или в стремлении к реализации всего лишь мимолетных желаний; или в различных затруднительных положениях, когда здравое суждение, по всей вероятности, будет затуманено; или в силу непреодолимого внутреннего психологического влечения; или под давлением других, слишком трудно уловимым для того, чтобы его можно было доказать в суде. В основе крайней боязни патернализма у Милля, возможно, было некое представление о том, что представляет собой нормальный человек, которое сегодня, по всей видимости, не соответствует фактам. На самом деле Милль слишком уж наделяет его психологией мужчины средних лет, чьи желания относительно стабильны, не подвержены искусственной стимуляции внешними воздействиями, — хорошо знающего, чего он хочет и что дает ему удовлетворение или счастье и стремящегося к этому, когда это для него возможно.
Пренебрежение различием между юридическим патернализмом и тем, что я называю юридическим морализмом, имеет важное значение как одна из форм более общей ошибки.
Конечно, потребуется некоторая модификация принципов Милля, чтобы они могли вместить рассматриваемую норму уголовного права или другие примеры патернализма. Но модифицированные принципы отменят возражения против применения уголовного права просто для поддержания позитивной морали. Им нужно будет только предусмотреть, что вред другим есть то, что мы по-прежнему можем стремиться предотвратить при помощи применения уголовного права даже тогда, когда жертвы соглашаются на действия, вредные для них, или содействуют их осуществлению. Пренебрежение различием между юридическим патернализмом и тем, что я называю юридическим морализмом, имеет важное значение как одна из форм более общей ошибки. Слишком часто считают, что, если закон не предназначен для защиты одного человека от другого, то его единственным рациональным основанием может быть то, что он предназначен для наказания нравственной порочности, или, говоря словами лорда Девлина, для проведения в жизнь некоторого морального принципа.
Часто утверждается, что статуты, наказывающие жестокость по отношению к животным, могут быть объяснены только таким образом. Но, несомненно, вполне доступно для понимания и в качестве объяснения изначальных мотивов, вдохновляющих такое законодательство, и в качестве определения цели, которая, как считается, стоит того, чтобы к ней стремиться, утверждение, что закон здесь обеспокоен страданиями, пусть даже только животных, а не аморальностью тех, кто их мучает [8]. Конечно, никто из поддерживающих такое применение уголовного права тем самым не обязан, чтобы оставаться последовательным, признавать, что право может наказывать те формы аморальности, которые не влекут за собой страданий ни для каких живых существ.
Примечания
1. Devlin, The Enforcement of Morals, p. 8.
2. Ibid.
3. Devlin, The Enforcement of Morals, p. 9.
4. Mill, On Liberty, ch. I.
5. Devlin, The Enforcement of Morals, p. 8.
6. Политика невмешательства государства в дела частных лиц (фр.
). — Прим. пер.
7. См. другие возможные объяснения этих норм в: Graham Hughes, «Morals and the Criminal Law», Yale Law Journal, 1962, vol. 71, no. 4, p. 670.
8. Лорд Девлин, по-видимому, совершенно безотчетно игнорирует этот момент в своем кратком указании на жестокость к животным: Devlin, The Enforcement of Morals, p. 17.
Почему морализм — это не Евангелие — и почему так много христиан думают, что это так
Одно из самых поразительных заявлений апостола Павла — это его обвинение галатийским христианам в отказе от Евангелия. «Я дивлюсь, что вы так быстро оставляете Призвавшего вас благодатью Христовою ради иного благовествования», — заявил Павел. Как он решительно заявлял, галаты не выдержали решающего испытания — отличить подлинное Евангелие от его подделок.
Его слова не могли быть более ясными: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема! Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема!» (Гал.
1:8-9)
Реклама на ТГК
Это предостережение от апостола Павла, выраженное языком апостольского шока и скорби, адресовано не только церкви в Галатии, но и каждой общине во все века. В наши дни — и в наших собственных церквах — мы отчаянно нуждаемся в том, чтобы услышать это предупреждение и прислушаться к нему. В наше время мы сталкиваемся с ложными евангелиями, не менее разрушительными и соблазнительными, чем те, с которыми столкнулись и которые приняли галаты.
В нашем контексте одним из самых соблазнительных ложных евангелий является морализм. Это ложное евангелие может принимать разные формы и может возникать из-за множества политических и культурных импульсов. Тем не менее, основная структура морализма сводится к этому — вере в то, что Евангелие можно свести к улучшению поведения.
К сожалению, это лжеевангелие особенно привлекательно для тех, кто считает себя евангелистами, движимыми библейским импульсом. Слишком много верующих и их церквей поддаются логике морализма и сводят Евангелие к вести о нравственном совершенствовании.
Другими словами, мы сообщаем заблудшим людям весть о том, что Бог желает и требует от них, чтобы их жизнь стала правильной.
В каком-то смысле мы рождены быть моралистами. Созданные по образу Божию, мы наделены нравственной способностью совести. С первых дней наша совесть взывает к нам о нашей вине, недостатках и плохом поведении. Другими словами, наша совесть сообщает о нашей греховности.
Добавьте к этому тот факт, что процесс воспитания и воспитания детей имеет тенденцию прививать нам мораль с самых ранних лет. Очень быстро мы узнаем, что наши родители обеспокоены нашим поведением. Хорошо ведущие себя дети награждаются родительским одобрением, а плохое поведение – родительской санкцией. Это сообщение подкрепляется другими авторитетами в молодых жизнях и пронизывает культуру в целом.
Описывая свое детство в сельской Джорджии, писатель Феррол Сэмс описал глубоко укоренившуюся традицию «правильного воспитания». Как он объяснил, «правильно воспитанный» ребенок радует своих родителей и других взрослых тем, что придерживается моральных условностей и социального этикета.
Соблазн морализма — суть его силы. Нас так легко соблазнить, думая, что мы на самом деле можем получить все необходимое нам одобрение своим поведением. Конечно, чтобы участвовать в этом соблазнении, мы должны договориться о моральном кодексе, который определяет приемлемое поведение с бесчисленными лазейками. Большинство моралистов не стали бы претендовать на то, что они без греха, а просто вне скандала. Это считается достаточным.
Моралистов можно разделить на либеральных и консервативных. В каждом случае определенный набор моральных соображений формирует моральные ожидания. В качестве обобщения часто верно, что либералы сосредотачиваются на наборе моральных ожиданий, связанных с социальной этикой, в то время как консерваторы склонны сосредотачиваться на личной этике.
В обоих видна сущность морализма — вера в то, что мы можем достичь праведности посредством правильного поведения.
Теологическое искушение морализма – это то, перед чем трудно устоять многим христианам и церквям. Опасность заключается в том, что церковь будет сообщать как прямыми, так и косвенными средствами, что Бог ожидает от падшего человечества морального совершенствования. Поступая таким образом, церковь извращает Евангелие и сообщает ложное евангелие падшему миру.
У Церкви Христа нет иного выбора, кроме как учить Слову Божьему, а Библия верно раскрывает закон Божий и всеобъемлющий моральный кодекс. Христиане понимают, что Бог явил Себя во всем творении таким образом, что наделил все человечество сдерживающей силой закона. Кроме того, Он говорил с нами в Своем слове, даруя особые заповеди и всесторонние нравственные наставления. Верная Церковь Господа Иисуса Христа должна подвизаться за праведность этих заповедей и за данную нам благодать в познании добра и зла.
Мы также обязаны свидетельствовать об этом знании добра и зла нашим ближним. Ограничивающая сила закона необходима человеческому сообществу и цивилизации.
Подобно тому, как родители правильно учат своих детей повиноваться нравственным наставлениям, церковь также несет ответственность за обучение своих собственных нравственным заповедям Бога и свидетельствование всему обществу о том, что Бог провозгласил правильным и хорошим для Своих человеческих созданий. .
Но эти импульсы, правильные и необходимые, как они есть, не Евангелие. В самом деле, одно из самых коварных ложных евангелий — это морализм, который обещает грешникам милость Божию и удовлетворение Божьей праведности, если только они будут вести себя и посвятят себя нравственному совершенствованию.
Моралистический импульс в церкви сводит Библию к своду правил человеческого поведения и заменяет Евангелие Иисуса Христа моральными наставлениями. Слишком много евангельских кафедр отдано моралистическим посланиям, а не проповеди Евангелия.
Поправка к морализму исходит непосредственно от апостола Павла, когда он настаивает на том, что «человек оправдывается не делами закона, а только верою во Христа Иисуса». Спасение приходит к тем, кто «оправдывается верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть». (Гал. 2:16)
Мы грешим против Христа и искажаем Евангелие, когда внушаем грешникам, что Бог требует от них нравственного совершенствования в соответствии с Законом. Морализм имеет смысл для грешников, потому что это всего лишь расширение того, чему нас учили с самых ранних дней. Но морализм не Евангелие, и он не спасет. Единственное Евангелие, которое спасает, — это Евангелие Христа. Как Павел напомнил галатам: «Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился Закону, чтобы искупить подзаконных, чтобы нам получить усыновление». как сыновья». [Гал. 4:4-5]
Мы оправданы верой только , спасены по благодати только и искуплены от наших грехов только Христом .
Церковь никогда не должна уклоняться, приспосабливаться, пересматривать или скрывать Закон Божий. Действительно, именно Закон показывает нам наши грехи и проясняет нашу несостоятельность и полное отсутствие праведности. Закон не может дать жизнь, но, как настаивает Павел, он «стал нашим наставником, чтобы привести нас ко Христу, чтобы мы могли оправдаться верою». (Гал. 3:24).
Смертельная опасность морализма была постоянным искушением для церкви и всегда удобной заменой Евангелия. Ясно, что миллионы наших соседей считают, что морализм — это наше послание. Не что иное, как самая смелая проповедь Евангелия, может исправить это впечатление и привести грешников ко спасению во Христе.
Ад будет населен теми, кто «правильно воспитан». Гражданами неба будут те, кто по чистой благодати и милости Бога находятся там исключительно из-за вмененной праведности Иисуса Христа.
Морализм не евангелие.
Определение и значение морализма — Merriam-Webster
мор ·морализм ˈmȯr-ə-ˌli-zəm
ˈmär-
1
а
: привычка или практика морализаторства
б
: общепринятое моральное отношение или высказывание
Просмотреть все синонимы и антонимы в тезаурусе
Примеры предложений
Кампания кандидата была обречена из-за непрекращающегося морализма, выдававшегося за снисходительность.
Недавние примеры в Интернете
Где во всем этом морализм американская мощь?
— Дэймон Линкер, TheWeek , 9 декабря 2020 г.
Многие евангельские христиане ошибочно принимают 
— Филип Кенникотт, Washington Post , 7 февраля 2023 г.
Диего Кальва, Джин Смарт, Ли Цзюнь Ли и Йован Адепо также играют главные роли в этом лихорадочном взгляде на переход Голливуда от немого к звуковому кино, поскольку разврат был вытеснен морализм .
— Даниэль Директо-местон, The Hollywood Reporter , 25 января 2023 г.
В исследовании 2010 года Маркус Гислер и его коллеги расширили эту идею морализма потребителей .
— Карл Энгелькинг, Discover Magazine , 15 июля 2016 г.
В конце концов, когда чрезмерное давление морализма усиливается, желания масс прорываются наружу.
— Эндрю Харц, 9 лет.0021 WSJ , 7 августа 2022 г.
Лихорадочный морализм того века кажется далеким от парализующего цинизма нашего.
— The Atlantic , 4 ноября 2022 г.
Узнать больше
Эти примеры программно скомпилированы из различных онлайн-источников, чтобы проиллюстрировать современное использование слова «морализм». Любые мнения, выраженные в примерах, не отражают точку зрения Merriam-Webster или ее редакторов. Отправьте нам отзыв об этих примерах.
История слов
Первое известное использование
1674, в значении, определенном в смысле 1a
Путешественник во времени
Первое известное использование морализм был
в 1674 г.
Посмотреть другие слова того же года
Словарные статьи рядом с
морализмморализировать
морализм
моралист
Посмотреть другие записи поблизости
Процитировать эту запись0003
«Морализм». Словарь Merriam-Webster.com , Merriam-Webster, https://www.merriam-webster.com/dictionary/moralism. По состоянию на 16 апреля 2023 года. Последнее обновление: — Обновлены примеры предложений
Подпишитесь на крупнейший словарь Америки и получите тысячи дополнительных определений и расширенный поиск без рекламы!
Merriam-Webster без сокращений
Можете ли вы решить 4 слова сразу?
Можете ли вы решить 4 слова сразу?
усмирить
См.