это… Русские нигилисты. Примеры из литературы :: SYL.ru
Слово «нигилист» в переводе с латинского буквально переводится как «ничто». Это человек, который не признает никаких авторитетов. Этот термин широко распространился в литературе и публицистике 60-х годов 19 века.
Течение общественной мысли
В России это течение получило максимальное распространение после того, как свет увидел роман И.С. Тургенева «Отцы и дети». Нигилизм проявил себя в качестве общественного настроения разночинцев, отрицавших устоявшиеся нормы морали. Эти люди опровергали все привычное. Соответственно, нигилист – это человек, который не признает ничего. Представители данного течения отвергали религиозные предрассудки, деспотизм в обществе, искусство, литературу. Нигилисты выступали за свободу личности женщины, ее равноправие в обществе, а также в определенной степени пропагандировали эгоизм. Программа этого течения была весьма схематична, а те, кто продвигал ее, были излишне прямолинейны.
Если говорить о нигилизме как о мировоззрении, то его нельзя назвать цельным.
Нигилист – это человек, который отличался лишь выражением неприятия к окружающей действительности. Идеи этого общественного течения в то время выражал журнал «Русское слово».
Нигилизм до «Отцов и детей»
Как уже говорилось выше, сам термин получил распространение после того, как был опубликован роман «Отцы и дети». В данном произведении нигилист – это Евгений Базаров. У него были последователи, но об этом позже. Именно после публикации романа распространился термин «нигилизм». До этого в журналах подобные идеи назывались «отрицательным направлением», а его представители именовались «свистунами».
Для противников общественного течения нигилист – это тот, кто стремился разрушить моральные устои и пропагандировал аморальные принципы.
«Что такое Базаров?»
Именно с таким вопросом обращается П.П. Кирсанов к своему племяннику Аркадию. Слова о том, что Базаров – это нигилист, брата Павла Петровича изумили. Для представителей его поколения жизнь без принципов невозможна.
Стоит отметить, что нигилисты в литературе – это в первую очередь герои Тургенева. Наиболее ярким, конечно, является Базаров, у которого были последователи, Кукшина и Ситников.
Принципы нигилистов
Для представителей этого течения характерен главный принцип – отсутствие каких-либо принципов.
Наиболее ярко мировоззренческая позиция Базарова отражается в спорах с Павлом Петровичем Кирсановым.
Герои по-разному относятся к простому народу. Базаров считает этих людей «темными», Кирсанов умиляется патриархальности крестьянской семьи.
Природа для Евгения является своеобразной кладовой, в которой человек может хозяйничать. Павел Петрович любуется ее красотой.
Отрицательно относится главный нигилист в романе «Отцы и дети» к искусству. Чтение литературы для Базарова – пустое времяпрепровождение.
Евгений и Павел Петрович – представители разных социальных слоев. Базаров разночинец. Это во многом объясняет его отношение к народу и равнодушие ко всему прекрасному.
Он представляет, насколько тяжела жизнь тех, кто возделывает землю. Русские нигилисты, как правило, действительно были разночинцами. Вероятно, этим вызвана их революционная настроенность и неприятие общественного строя.
Последователи Базарова
На вопрос о том, кто из героев был нигилистом в «Отцах и детях», можно, конечно, ответить, что учеником Базарова считал себя Аркадий Кирсанов. Кукшина и Ситников тоже выдают себя за его последователей. Однако можно ли их считать нигилистами?
Аркадий, хоть и пытается подражать Базарову, совершенно по-другому относится к искусству, природе, родным людям. Он перенимает лишь холодную манеру Базарова общаться, разговаривает низким голосом и держится развязно. Аркадий – воспитанный молодой человек. Он образован, искренен, неглуп. Младший Кирсанов рос в другой среде, ему не надо было зарабатывать себе на учебу.
Однако когда Евгений Базаров влюбляется в Анну Одинцову, то создается впечатление, что его поведение тоже несло оттенок наигранности.
Конечно, он намного тверже Аркадия, глубже разделяет идеи нигилизма, но при этом он все-таки душой не мог отвергнуть все ценности. В конце романа, когда Базаров ожидает собственной смерти, он признает силу родительской любви.
Если говорить о Кукшиной и Ситникове, то они изображаются Тургеневым с такой иронией, что читатель сразу понимает: воспринимать из как «серьезных» нигилистов не стоит. Кукшина, конечно, «пружится», стараясь показаться не такой, какая она есть в действительности. Автор называет ее «существом», подчеркивая тем самым суетливость и глупость.
Ситникову писатель уделяет еще меньше внимания. Этот герой – сын трактирщика. Он недалек, держится развязно, копируя, вероятно, манеру Базарова. У него есть мечта сделать людей счастливыми, используя для этого деньги, заработанные отцом, в чем выражается неуважительное отношение к чужому труду и к родителям.
Что же хотел автор сказать таким ироничным отношением к этим персонажам? Во-первых, оба героя олицетворяют собой негативные стороны личности самого Базарова.
Ведь и он не проявляет уважения к устоявшимся ценностям, которые были заложены много веков назад. Базаров также проявляет пренебрежение к родителям, которые живут лишь любовью к единственному сыну.
Второй момент, который хотел показать писатель, заключается в том, что время «базаровых» еще не наступило.
История происхождения термина «нигилизм»
Благодаря Тургеневу, понятие нигилизма получило широкое распространение, однако не он придумал этот термин. Есть предположение, что Иван Сергеевич заимствовал его у Н.И. Надежина, который в публикации применил его для негативной характеристики новых литературных и философских течений.
Тем не менее именно после распространения романа «Отцы и дети» термин получил общественно-политическую окраску и стал широко применяться.
Надо также сказать, что дословный перевод этого слова не передает содержания этого понятия. Представители течения вовсе не были лишены идеалов. Есть предположение, что автор, создав образ Базарова, выказывает осуждение революционно-демократического движения.
В то же время Тургенев говорит, что его роман направлен против аристократии.
Итак, термин «нигилизм» первоначально задумывался как синоним слова «революция». Однако слово получило такую популярность, что нигилистом мог считать себя семинарист, отдавший предпочтение учебе в университете и отказавшийся от духовной карьеры, или девушка, выбравшая себе мужа по велению сердца, а не по указу родственников.
Нигилизм и нигилист — что это за понятия в литературе
Что такое нигилизм? Вопрос волнует современных людей с той же силой, что их родителей. Расскажем подробнее о том, что из себя представляет направление в философии и в литературе под названием нигилизм.
Содержание
История термина нигилизм
Нигилизм отрицает господствующие в обществе взгляды, нормы и идеалы, требуя научных доказательств любому утверждению. Современный нигилист может ставить под сомнение даже научные утверждения, помня высказывание о том, что если бы геометрические аксиомы затрагивали чьи-нибудь интересы, они бы оспаривались.
Разобравшись с тем, что нигилизм это отрицание общепризнанных норм, системы взглядов на фундаментальные вопросы, рассмотрим историю появления термина. Историки затрудняются однозначно установить год рождения учения.
Но известно, что нигилистические взгляды упоминались в 1179 году папой Александром III. Упоминание делалось в связи с анафемой, которую получил схоластик Петр Ломбардский. Отметим, что анафема незаслуженная. Схоластика обвиняли в отрицании человеческого естества Христа, что по меркам средневековой Европы было покушением на основы бытия.
Нигилист это человек, отвергающий общепринятые нормы.
В произведении «Отцы и дети» Евгений Базаров спрашивает:
Народ полагает, что, когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне согласиться с ним?
В озвученном выше вопросе скрывается представление о жизни нигилиста прошлого и современности.
Известные нигилисты в историиНигилизм что это — радикальное направление в философии, отрицающее общепринятые представления и нормы.
Наверняка, для современных школьников звучит привлекательно. Получив ответ на вопрос, нигилизм что это простыми словами, рассмотрим другой. Бывают ли нигилисты в реальной жизни?
Оказывается, да. Среди наиболее известных представителей данного направления философии можно выделить:
- Сергей Нечаев. Российский революционер, известный главным своим трудом – «Катехизис революционера».
- Эрих Фромм. Своеобразная противоположность Нечаеву. Фромм — один из известнейших европейских и американских психологов и социологов. Именно ему принадлежит честь открытия любви как искусства или создания нашумевшей работы «Бегство от свободы».
- Вильгельм Райх. Еще один психолог, как и Фромм, учившийся у Фрейда.
Что такое нигилизм определение простое и понятное — оно основывается на отрицании общепринятых норм, а значит, никакого «единого» представления о нигилисте в искусстве нет и быть не может.
Виды нигилизмаЖизнеописание Петра Ломбардского будет сильно отличаться от биографии Вильгельма Райха, а ведь они оба — нигилисты.
Слова, которые служили вызовом в средневековой Европе сегодня потеряли былую опасность. Можно верить в Христа или не верить в него. Можно признавать абсолютно любую гипотезу, касательно его жизни, ни в коей мере не будет служить проявлением нигилизма.
Зато подлинным проявлением нигилизма в XXI веке могут служить вопросы, которые принимались как должное поколением родителей сегодняшних детей. Каждое следующее поколение самостоятельно задает эти вопросы.
Нигилизм в литературе и герои-нигилисты
Нигилизм это в литературе — это безусловно те романы и поэмы, которые «взрывают» традиции. Таким примером может быть поэзия серебряного века, романы Маргаретт Митчел или Джоан Роулинг в целом, как новое слово в литературе. Все что уходит от обыденности и нормы. При этом те герои, которые описываются в этих романах — могут и не быть нигилистами. Например, героиня романа Маргаретт Митчелл «Унесенные ветром» казалось бы восстает против норм общества в душе, но внешне она полностью играет по его правилам.
Гарри Поттер в романах Джоан Роулинг не восстает против норм общества, он, наоборот, борется с восставшими. С теми волшебниками, которые стараются совершить переворот в мире волшебников и магов.
Герои нигилисты — это те герои литературных произведений, которые восстают против норм, традиций общества, в котором они живут. Прежде всего это Евгений Базаров — герой романа И. Тургенева «Отцы и дети», далее можно привести главного героя поэмы М.Ю. Лермонтова «Мцыри». Герои пьесы Шекспира «Ромео и Джульетта» — тоже нигилисты. Вы можете сами привести примеры нигилизма в литературе, если задумаетесь — восставал ли герой или герои романа против норм общества?
Нигилист — это ктоБывает и так, что герой сначала является нигилистом, а потом становится полностью отвечающим устоям общества. Такие романы запоминаются лучше, потому что изменения в главном герое явственнее. Пример — Татьяна Ларина в поэме А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Сначала девушка восстает против норм общества и первая пишет письмо Евгению Онегину, в котором признается ему в любви.
Но в конце произведения она полностью покорена устоями общества и сообщает любимому человеку «Но я другому отдана и буду век ему верна». Произошла трансформация личности главной героини. Из бунтарки она стала послушной женой, живущей по законам общества. Может, это случилось потому, что она обожглась так в юности.
Иногда нарушения норм общества могут стоить жизни. Так случилось с героями пьесы «Ромео и Джульетта», с молодым монахом из поэмы «Мцыри».
В пьесе «Гамлет» Шекспира — становление нигилиста описывается знаменитым монологом:
Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивление
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними?
Человек рассуждает над обыденностью и нормами жизни, а так ли они точны, так ли верны. Если он находит подтверждение этому — то он не нигилист, а если он восстает — то его можно назвать нигилистом. Отрицая настоящее нигилист всегда видит то, что могло бы заменить его.
Нигилистом может стать и глупец, не только тот, кто умеет рассуждать. Например, в сказке «По щучьему велению» Емеля — нигилист. Он не хочет работать, как все вокруг, а хочет, чтобы печь сама ехала в лес, а топор сам рубил дрова, а дрова чтобы сами укладывались.
Таким же нигилистом был всем известный колобок. Нарушил нормы общества — сидеть и стынуть на окошке, и в конечном итоге погиб в зубах лисы, хотя и так был бы съеден дедом.
Всех тех, кто восстают против современных норм общества, отрицают их и предлагают свое — можно назвать нигилистами. Безусловно любой революционер — нигилист. Но не любой нигилист — революционер. Так, можно отрицать устои общества и критиковать его нормы, тем не менее не идя против них и невольно поддерживая их.
Нужны ли нигилисты
Нигилисты — это глоток свежего воздуха в повседневной жизни. Они заставляют наш мир находить новое, меняться, если предлагают полезный конструктивный выход из создавшегося положения. Без таких людей изменения невозможны.
Ранее норма была, чтобы женщина сидела дома и не могла учиться ни в школе, ни в вузе. Именно нигилисты сделали возможным изменить это положение.Однако, не всегда такие изменения нужны и полезны обществу. Есть и отрицательные примеры нигилизма: шовинисты, пришедшие к власти в фашистской Германии, тоже были нигилистами, однако это привело к гибели миллионов людей. Поэтому отрицая нормы общества, надо не выходить за рамки разумного. Стараться логически мыслить и оставаться человеком.
Очень много нигилистов в моде. Но их называют не нигилистами, а законодателями моды.
Нигилисты и радикалы — это одно и то же? Ницше считал что да. Однако, мудрые нигилисты могут действовать медленно, меняя нормы человеческой жизни исподволь, то есть не радикально.
Со времен Ницше многое изменилось. Некоторые эксперты говорят о необходимости заново переосмыслить понятие на современный лад. Прежде всего, нигилизм в философии это отрицание общепризнанных принципов, но Россия XIX разительно отличается от России XXI века.
Отличаются и нигилисты.
О романе «Нигилистка» Софьи Ковалевской
Надо помнить и о том, что нигилисты не огульно отрицают все подряд, а лишь те предметы и явления, которые не имеют достаточных доводов. Современная нигилистка это не та девушка, которая хамит взрослым только из-за того, что «может» сделать. Современная нигилистка — девушка, которая ловит взрослых на внутренних противоречиях, вскрывает их, и на основании полученных свидетельств отказывается в них верить.
Прочитайте роман Софьи Ковалевской «Нигилистка» — о становлении русского революционного движения. Царское правительство очень не хотело печатать этот роман русской женщины-математика, однако этот роман все же увидел свет, правда уже после смерти С. Ковалевской в 1882 году. Цензор гр. А. Муравьев писал о «Нигилистке» в 1886 году:
Роман этот испещрен многочисленными местами, в которых рисуются в ужасающих красках участь политических преступников и жестокость в отношении их нашего правительства, а главное — высказываются симпатии нигилистическому движению 1860—1870-х годов.
Сюжет романа — девушка Вера, выходит замуж за осужденного прогрессивного молодого человека и уезжает с ним на каторгу. Ее мечта — облегчить участь мужа. В этом она видит свое счастье и смысл жизни. В романе описана жизнь осужденных прогрессивных молодых людей. Большое внимание уделено настроениям в процессе отмены крепостного права в России.
Нет ни одного поколения, которое бы не заблуждалось, порой горько. Для того современные нигилисты и нужны — указать на ошибки, предложить новое, лучшее понимание окружающего мира.
Нигилистические идеи в русской литературе | сочинение, краткое содержание, анализ, биография, характеристика, тест, отзыв, статья, реферат, ГДЗ, книга, пересказ, сообщение, доклад, литература | Читать онлайн
Тема: Русская литература
Слово «нигилизм» впервые употребил в русской литературе Н. Надеждин. В статье «Сонмище нигилистов» он говорил о новых течениях в русской литературе и философии своего времени — конца 20-х — начала 30-х годов XIX века.
Но широкое распространение этого понятия началось после того, как в романе И. Тургенева «Отцы и дети» нигилистом был назван главный герой Базаров.
Нигилисты стали появляться в России перед началом великих реформ императора Александра II, когда на смену дворянам в литературе и общественной жизни на первые роли выдвинулись образованные разночинцы — деклассированные люди, покинувшие свои сословия: дети духовных лиц, купцов, мещан и мелких чиновников. По причине недовольства существованием крепостного права и реакционного режима Николая I в их среде возникло революционное брожение. Разночинцы считали реакционной силой и православную церковь, а потому не только отрекались от нее, но и становились атеистами, сторонниками материализма, который к тому времени имел широкое распространение в Западной Европе.
Христианский идеал абсолютного добра в Царстве Божьем нигилисты заменили идеей земного материального благополучия. Они верили, что эта идея вполне достижима в форме социализма, а потому проповедовали революцию.
В своем отрыве от народных традиций они нередко проявляли максимализм и экстремизм.
Нигилисты проповедовали свободную любовь без заботы о ребенке, отрицание религии, яростную защиту своих прав без признания своих обязанностей, а в имущественных отношениях — правило: «Все мое — мое, и все твое — тоже мое».
В произведениях русской литературы XIX века отрицательные проявления нигилизма изображены с разных сторон. К примеру, стоит вспомнить Марка Волохова из романа Н. Гончарова «Обрыв», который таскает яблоки из чужого сада и говорит: «Привык уж все в жизни без позволения делать, так и яблоки буду брать без просу: слаще так!». Или то, как он надел хорошее пальто Райского, которое так и не вернул. Желая овладеть Верой, он говорит ей, что «замуж выходить нелепо»: «Вы еще не женщина, а почка; вас надо еще развернуть, обратить в женщину; я зову вас на опыт». Вера мечтает о счастье на всю жизнь, а Волохов говорит: «Хватай на лету, а потом беги прочь».
Базаров у Тургенева считает «вздором» всякие «идеалы», «романтизм». Но он при этом не ворует, не вытягивает денег из родителей, а усидчиво работает. Он плохо воспитан, категорично отрицает то, чего сам не понимает. По его мнению, поэзия — ерунда; читать Пушкина — потерянное время, заниматься музыкой — смешно, а наслаждаться красотой природы — нелепо. Д. Писарев — самый яркий и талантливый представитель русского нигилизма — так обозначил смысл романа Тургенева: «Теперешние молодые люди увлекаются и впадают в крайности, но в самых увлечениях сказывается свежая сила и неподкупный ум».
Те же «новые русские» представлены и в романе Н. Чернышевского «Что делать?» — Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна. Лопухов — студент медицины, который мечтает стать профессором и посвятить свою жизнь любимой науке. Вдруг он оставляет свои мечты, чтобы найти заработок, который даст ему возможность жениться на Вере Павловне и освободить ее от низменной среды ее семьи.
Но Веру Павловну полюбил и Кирсанов — друг Лопухова, успевший стать профессором. Не желая мешать счастью своего друга, он, чтобы оттолкнуть от себя друга и Веру Павловну, говорит при них всякие пошлости. Свой поступок Кирсанов не желает называть благородным, потому что благородство — пышное, двусмысленное, темное слово.
Он говорит, что он — эгоист, а поступок его — расчетливый. Если человек оценивает какой-то свой поступок как «геройский подвиг великодушия», то это «эгоизм поворачивает твои жесты так, что ты корчишь человека, упорствующего в благородном подвижничестве». Материал с сайта //iEssay.ru
Спустя несколько лет болезнь Лопухова снова приводит Кирсанова в его семью. И тут Вере Павловне и Кирсанову становится понятно, что они любят друг друга. Видя это, Лопухов симулирует самоубийство, уезжает в Америку, а через несколько лет возвращается под именем мистера Бьюмонта. Н. Чернышевский пишет, что Лопухов так любил жену, что готов был для нее «на смерть, на всякое мучение».
Яркие образы нигилистов представлены в произведениях Ф. Достоевского. Вспомните поведение Антипа Бурдовского и его компании в романе «Идиот», когда они явились к князю Мышкину и заявили претензии на наследство, к которому Бурдовский не имел никакого отношения. Черная, сатанинская сторона нигилизма представлена в романе «Бесы» образом революционера Петра Верховенского, который организует убийство Шатова.
Порождением русского нигилизма были отрыв от традиционных жизненных устоев отцов, отказ от религии и философия материализма. Мне кажется, что нет ничего удивительного в проявлении нигилистического духа отрицания, который порой демонстрируют молодые люди. Удивительно то, что мы плохо усваиваем уроки прошлого. А в этом случае нам придется переживать его снова и снова, пока однажды оно полностью не повторится.
Нигилизм в литературе: что это такое и как он влияет на читателя?
Нигилизм — это убеждение, что жизнь бессмысленна. Это не просто вера, а скорее идеология, которая отвергает представление о том, что жизнь имеет какой-либо внутренний смысл или ценность. Кто-то скажет, что нигилизм означает веру ни во что или отсутствие ценностей или смысла. Это было предметом многих литературных произведений, в том числе «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл и «Заводной апельсин» Энтони Берджесса. Узнайте больше о нигилизме в литературе здесь!
Что такое нигилизм?
Нигилизм — это идеология, полагающая, что объективных моральных истин не существует. Это означает, что нет ни правильного, ни неправильного, ни какого-либо скрытого смысла в чьем-либо существовании. Это считается крайней формой пессимизма, потому что он считает, что жизнь не имеет внутреннего смысла или ценности. Нигилизм — это отказ от всех религиозных философий, означающий, что жизнь не имеет внутреннего смысла или ценности.
Его также можно определить как абсолютный скептицизм или пессимизм в вопросах, касающихся морали, религии, веры и ценностей. Основная идея нигилизма заключается в том, что в конце концов ничто не имеет значения.
Чем она отличается от других философий?
Нигилизм определяется верой в то, что жизнь не имеет смысла, ценности или цели. Другие философии считают, что жизнь имеет какой-то смысл. Нигилизм — это то, что заставляет читателя чувствовать себя безнадежно, и послание нигилизма в литературе, похоже, звучит так: «Не ждите от этого ничего положительного». Нигилизм — это философия, отвергающая идею объективной истины. Он не пытается осмыслить мир, а скорее наблюдает его как хаотичную сущность, в которой нет порядка. Нигилизм часто ассоциировался с экзистенциализмом.
В отличие от экзистенциализма нигилизм не предлагает никаких решений, как прожить свою жизнь. Нигилизм — это форма скептицизма или пессимистической философии, которая отрицает любой объективный смысл или моральный порядок космоса, который он считает иррациональным, хаотичным и бессмысленным.
Нигилисты обычно согласны с тем, что жизнь не имеет внутреннего смысла или ценности.
Читать о: Что такое вера абсурдизма?
Однако они расходятся во мнениях относительно того, что означает принятие нигилизма. Некоторые говорят, что лучший способ реагировать на это отсутствие смысла — вообще не иметь никакого мнения. Другие считают, что даже если морали нет, нужно вести себя так, как будто есть какая-то объективная мораль для себя, чтобы лучше функционировать в обществе.
Характеристики нигилизма
Нигилизм — это философия, согласно которой жизнь не имеет смысла, ценности или цели. Это означает, что все, что мы делаем в своей жизни, является всего лишь результатом того, что наш мозг заставляет нас делать. Когда мы сталкиваемся с идеей, что все, что мы делаем, не имеет значения и может быть просто плодом нашего воображения, может быть очень удручающе и трудно продолжать жить.
Нигилизм негативно влияет на читателя, потому что заставляет его чувствовать, что в его жизни ничего не имеет значения, и он никогда ничего не добьется.
Нигилизм — это философское мировоззрение, утверждающее, что нет ничего святого или ради чего стоит жить.
Нигилист не верит в существование Бога, моральных абсолютов или любых объективных истин. Идеологию можно проследить до Фридриха Ницше, который был одним из первых философов, отстаивавших ее. Он ввел термин «Бог умер», что означает отсутствие объективных оснований верить в Бога.
Как нигилизм влияет на интерпретацию произведения читателем?
Нигилистическая ментальность может иметь существенное влияние на интерпретацию текста. Нигилистическая интерпретация заключалась бы в том, что ни у чего нет цели, значения или морального значения, и все бессмысленно. Литературный нигилизм, скорее всего, повлияет на читателя таким образом, что он не захочет продолжать чтение, потому что заставляет его поверить, что его жизнь тоже бессмысленна.
Проще говоря, нигилизм — это идея о том, что жизнь не имеет внутреннего смысла или ценности. Чаще всего эта точка зрения выдвигается как критика экзистенциалистской позиции.
Само собой разумеется, что апатия и отсутствие цели являются характеристиками нигилизма. Действительно, можно возразить, что нигилизм — это вовсе не идеология, а скорее эмоциональное состояние, возникающее в результате чувства бессилия и безнадежности.
Заключение
Нигилизм — кульминация безысходности и бессмысленности нашего общества. Это результат жизни поколения за поколением по гедонистическим принципам. Эта идея зародилась как отчаянная попытка противостоять экзистенциальному страху, но стала еще одним предлогом, чтобы избежать ответственности за свои решения.
Получите GPL WordPress и PHP-скрипты от GPL Palace и GPL World
Бесплатные курсы Udemy посетите: Бесплатные курсы Udemy
характеристики нигилизма разница между нигилизмом и другими философиями как нигилизм влияет на читателей как нигилизм влияет на нас нигилизм в литературе нигилизм В литературе Что это такое и как это влияет на читателя что такое нигилизм
Литература нигилизма | Поль де Ман
Эти две недавние книги о немецкой литературной традиции служат для того, чтобы показать, что весьма компетентное обращение с деталями может быть искажено вводящим в заблуждение общим взглядом.
Обе работы посвящены одной и той же теме: развитию истории немецкой мысли и литературы в девятнадцатом и начале двадцатого века. Эрих Хеллер, который сейчас преподает в США, проведя несколько лет в Англии, особенно известен своей коллекцией эссе, Лишенный наследства разум . Схожая тематика и у рецензируемой книги: она содержит исследования Фауста и Шиллера, Ницше и Витгенштейна, а также заглавное эссе, интерпретацию «романтического ума». Он интерпретирует период от Гёте до Витгенштейна как развивающееся выражение единого центрального опыта, достаточно обширного, чтобы содержать аспекты веймарского классицизма, романтизма, а также постсимволистской поэзии и философии таких писателей, как Ницше и Рильке. Ссылки на другие национальные литературы еще больше расширяют объем книги, предполагая всестороннее понимание Хеллером современной литературы и ее происхождения в девятнадцатом веке. Книга не историческая в академическом смысле, а эссеистическая, столь же живая и полемическая по мысли, сколь удачная по выражению.
Рональд Грей, преподаватель немецкой литературы в Кембридже, не менее «целеустремлен», чем Хеллер, хотя его тон более академичен, а его книга более специализирована. «Немецкая традиция в литературе» состоит в основном из двух существенных исследований Манна и Рильке, а также есть два дополнительных раздела, в которых делается попытка связать подробный анализ обоих писателей с политикой и интеллектуальной историей в целом. Охваченный период ограничен: от эпохи Вильгельма (1871 г.) до поражения Гитлера (19 г.45), с очень скудными ссылками на более ранний классический и романтический периоды в немецкой литературе. На первый взгляд кажется, что между детальным изучением Манна и Рильке Греем и его обширным обзором политической и интеллектуальной истории есть некоторое несоответствие.
Но это несоответствие только кажущееся. Грей считает Манна и Рильке типичными представителями германского «ума» вообще и пытается определить качество этого разума. Не меньше, чем книга Геллера,
ОБЕ КНИГИ, открыто Грея и более косвенно Хеллера, предполагают, что немецкая философия и литература, начиная с конца восемнадцатого века, должны быть призваны к ответу за то, что они обеспечили интеллектуальную основу для нацизма. С легким задним числом наивного историка Грей предполагает, что Гете, Гегель, Фихте, Шеллинг, Шопенгауэр, Маркс, Вагнер, Ницше, Манн и Рильке — все они разделяли общее заблуждение, которое в конечном итоге породило Гитлера. Защищается христианской этикой и здравым смыслом эмпиризма.
Тем не менее, Хеллер, похоже, тоже считает само собой разумеющимся, что над всей немецкой традицией нависла общая гибель, что «необходимо найти другой и лучший ответ» на установки, которые «порождают… много сомнений». Его список виновных не полностью совпал бы со списком Грея; Я полагаю, что, например, Гёте туда не попал бы, тогда как Шиллер (которого Грей довольно легко отпускает) определенно входит.
Только чрезвычайно упрощенное представление об отношениях между литературной мыслью и политическим действием могло бы трактовать литературу и политику как полностью изолированные в своих собственных фиксированных сферах и вместе с тем настолько тесно взаимосвязанные, что можно сделать переход от одного к другому, как от причины действовать без следов посредничества. Литературный анализ в книге Грея часто превосходен; но хотя в них совершенно отсутствуют социологические и политические соображения, они тем не менее ведут к самым опрометчивым обобщениям относительно политической ответственности писателей. Можно было бы подумать, что после некоторого опыта этого века сложность отношений между мыслью и действием станет лучше понята.
Нацистская Германия тому пример. Расхождение между интеллектуальными ценностями и фактическим поведением редко бывает таким сбивающим с толку, как в этом случае. Никто не мог утверждать (как и Грей), что нацистское движение каким-то образом укоренилось в почтенной и зрелой традиции. Она отличалась, пожалуй, своим глубоким антиинтеллектуализмом и грубой, но действенной манерой игры на самых примитивных массовых инстинктах, а также на недальновидных экономических интересах социальных классов, считавших себя обездоленными. Нацисты мало поддерживали немецких писателей и интеллектуалов и не очень стремились завербовать их в свои ряды.
Реклама
Позднее, когда режим был установлен и нуждался в респектабельности, была предпринята преднамеренная попытка интерпретировать некоторых деятелей немецкого прошлого в гипернационалистическом и даже расистском ключе: Гете, Гельдерлин, Клейст и Ницше были чаще всего искажается таким образом. Эти попытки часто были смехотворными, но иногда достаточно эффективными, чтобы требовать энергичной реакции.
Некоторые из этих тенденций сохраняются и сегодня, но уже не остаются без внимания. Каждому, кто следит за немецким критическим письмом, которое г-н Грей уничтожает одним ударом, должно быть ясно, что сами поэты в своих произведениях обеспечивают весьма достаточную защиту от подобных искажений. Современные интерпретаторы Гельдерлина, Клейста и даже Ницше, такие как, среди прочих, Карл Лёвит, Беда Аллеман или Петер Сонди, без особого труда выявили это, хотя они все еще могут столкнуться с удивительно сильными очагами сопротивления. Эти самые критики не найдут утешения в безапелляционной манере, с которой Грей разрешает такое сложное дело, как, например, Клейст, называя его без дальнейших оговорок примером «безумного и жестокого национализма».
ЕСЛИ ГИТЛЕР ПОБЕДИЛ в Германии, то это произошло скорее вопреки интеллектуальной традиции страны, чем благодаря ей. Было trahison des clercs в той мере, в какой литературная мысль и политическое действие потеряли связь друг с другом.
Проблема не в том, что философская традиция могла быть настолько ошибочной, а в том, что она могла так мало значить, когда в ней больше всего нуждались. Ответственность лежит не на традиции, а на том, как она использовалась или пренебрегала, и это прежде всего социологическая проблема. В этой традиции также не было ничего, что защищало бы разделение между разумом и действием; в этом отношении немецкая мысль девятнадцатого века несколько опережает французскую и английскую мысль. Пессимизм и негативизм, за которые Хеллер и Грей, кажется, столь сурово обвиняют его, вполне могли быть следствием более глубокого осознания исторических сил, которые привели к таким катастрофам, как нацизм. Не во власти философии или литературы предотвратить деградацию человеческого духа, и не в ее главной функции предостерегать от этой деградации; Ницше можно справедливо критиковать за то, что он слишком много предостерегал и, возможно, недостаточно думал. Литература нигилизма не обязательно нигилистична, и следует быть осторожным в восхвалении или порицании писателей за события, которые произошли после того, как они перестали существовать: столь же абсурдно восхвалять Руссо за Французскую революцию, как и обвинять Ницше в Гитлере.
Это не означает, что философы и поэты не несут моральной или политической ответственности, даже если их работа аполитична. Но это означает, что эта ответственность должна оцениваться в полном философском или литературном контексте их работы, а не их жизни, тем более того влияния, которое их работа могла или не могла оказать на других людей. Реальные и трудные проблемы, сформулированные немецкой традицией в течение последних двухсот лет, нельзя игнорировать, поскольку предполагается, что они привели к национальной катастрофе.
Поскольку в книге Грея отсутствует историческая перспектива, общие разделы остаются поверхностными и незавершенными. Эссе Эриха Хеллера гораздо ближе к реальному обсуждению важных вопросов, но они также страдают определенной сверхчувствительностью к национальным особенностям. Он преувеличивает значение немецкого влияния, когда утверждает, что «современный ум говорит по-немецки»; и он направляет свою критику на иллюзорную цель, когда видит, что содержание этого ума определяется национальными чертами.
Национальные категории, применяемые к литературным и философским вопросам, всегда имеют тенденцию промахиваться; промежутки сети и слишком свободны и слишком тесны. Они не умеют отсеивать индивидуальные качества ума писателя и пренебрегают тенденцией к универсальности, присущей как философии, так и поэзии. Это верно даже для таких «националистических» периодов, как девятнадцатый век. Заблуждение, которое привело такую фигуру, как Вагнер, или, менее односторонне, Стефана Джорджа, к принятию националистических взглядов, можно понять только с точки зрения, которая уже не является национальной. Путаница проистекает именно из того факта, что нация, само по себе вполне законное понятие, выступает в качестве заменителя чего-то более фундаментального и более всеобъемлющего. Фигуры недавнего немецкого прошлого — можно вспомнить таких разных писателей, как Брехт, Вальтер Беньямин и Карл Краус — уже выступили против этого смешения ценностей. Реакция продолжается у некоторых наиболее влиятельных представителей современной Германии: Адорно, Эрнста Блоха, Гюнтера Грасса и др.
Эти критики, активно занимающиеся «демифологизацией» национальных ценностей, нашли могущественных предшественников среди писателей, которые здесь, имплицитно или явно, подвергаются нападкам: Гельдерлин, Клейст и Ницше. Но и Грей, и Хеллер до такой степени ограничены национальной точкой зрения, что, кажется, не могут участвовать в этом предприятии. Критический национализм, редкий в Соединенных Штатах, является частым грехом среди европейских критиков, столь же распространенным во Франции и Англии, как и в Германии.
Реклама
В СВОЕМ АНАЛИЗЕ немецкой традиции оба автора сосредотачиваются на одних и тех же целях и намекают на недостатки, которые не являются несвязанными. Грей упрекает немецкую мысль в чрезмерной любви к полярным антитезисам и в том, что они переходят от них к огульным синтезам, игнорирующим сложность опыта. От «наивной» и «сентиментальной» поэзии Шиллера до антитетического отношения Ницше к дионисийскому и аполлинскому — кажется, что в немецком, как и в Фаусте, сердце и разум всегда боролись две души.
И немецкая мысль переходит от этой полярности к широким гегелевским синтезам, игнорирующим сложность опыта. С этой точки зрения Грей повторяет распространенный упрек идеалистической философии во имя эмпиризма. Геллер выделяет «внутреннее», «уход Духа в человеческую субъективность» как основную характеристику традиции и интерпретирует ее как сознательное отчуждение сознания от внешнего мира. В этом он находится в тесном согласии с длинной линией критиков, враждебных романтизму и постромантизму. Можно легко возразить, что эти характеристики не являются специфически немецкими, что такое же системообразование происходило во Франции и что в тот же период в Англии преобладала подобная «внутренняя направленность». Но этот аргумент ускользнул бы от центрального вопроса, рассматриваемого в обеих книгах. Геллер, чей подход далеко не так узконационален, как у Грея, с готовностью признал бы, что его сомнения в отношении романтической личности не ограничиваются ее немецкими проявлениями; его частые намеки на французскую и английскую литературу ясно показывают это.
Грей, с другой стороны, посвящает свою заключительную главу демонстрации британского иммунитета к немецкому заражению, рассматривая случаи немецкого влияния в девятнадцатом веке — Кольриджа, Карлайла, Патера, Арнольда и других — как если бы они были вакциной, которая сделала этот иммунитет возможный. Но когда он говорит об отдельных писателях, особенно о тех, которые ему нравятся (Кафка, Тракль, Гофмансталь), он отказывается от некоторых своих общих представлений и обнаруживает ценности человеческого сострадания и смирения, которым достаточно легко сочувствовать. И когда Геллер в своей главе о романтическом сознании предполагает, что примирение между разумом и природой может быть достигнуто путем выхода за крайнюю точку, достигнутую Гегелем и Рильке, он предлагает убедительную альтернативу романтическому обращению внутрь себя, тем самым продолжая и углубляя демонстрацию которая началась в его предыдущем сборнике эссе ( Лишенный наследства разум ) и который в этой книге приобретает ясность и элегантность.
Итак, не имеет большого значения, если оба автора слишком легко называют «немецким» общую черту романтического и постромантического интеллекта. Если бы их описание явления было правильным, название имело бы второстепенное значение. Не может быть никаких сомнений в том авторитете, с которым оба подходят к этому сложному периоду, их проницательность оттачивается знанием традиции, против которой они восстают. Но нужно бросить им вызов и по этому более широкому вопросу. При всех различиях между двумя книгами обе книги искажают «путешествие художника вглубь» по очень схожим причинам. И их диагноз вытекает из сознания, которое не так глубоко поняло себя, как сознание художников и философов, которое оно намеревается интерпретировать.
Возьмем в качестве примера отношение Хеллера и Грея к Рильке, поэту, которому оба придают большое значение. Во многих отношениях Рильке очень уязвим для их стратегии, будучи менее устойчивым, чем Гегель или Ницше, которые имеют в своем распоряжении гораздо более широкий концептуальный аппарат. Эмоциональное использование Рильке термина «внутреннее» дает Геллеру обилие цитат, которые звучат очень убедительно. И кажется уместным, что в своем обсуждении образности Рильке Грей упрекает поэта в том, что он использует слова таким образом, который не соответствует нашему опыту поведения физических объектов. В качестве одного из своих примеров он приводит знаменитый отрывок из Второй Дуинской элегии, в котором Рильке, стремясь передать полное значение своего центрального символа, Ангела, подводит к нему ряд обозначений, завершающихся курсивным словом 9.0047 «зеркала» :
зеркала , снова рисуя свою собственную
внешнюю красоту на своих
лицах( Spiegel: die die enströmte
Eigene Schönheit
wiederschöpfen zurück in das
Eigene Antlitz.)
В обычном опыте наш действительный образ (который другие знают более объективно, чем мы сами) может разочаровывающе отличаться от нашего представления о самих себе. В этом отношении мы не похожи на зеркала, поскольку наша реальность и отраженное сознание этой реальности не совпадают; обнаружение этого несоответствия может быть весьма тревожным опытом, будь то опыт «телесной дряхлости» или моральной неадекватности. Существо, достаточно сильное, чтобы не испытать этого разочарования, действительно было бы подобно зеркалу; ибо изображения с обеих сторон отражающей поверхности были бы одинаковыми. И красота, физическая или нравственная, такого существа увеличилась бы благодаря этой самоуверенности, точно так же, как в некоторых стихотворениях Рильке описывается красота женщины, усиленная одобрением, которое она может на мгновение получить от ее собственное изображение мелькнуло в зеркале:
Подчеркнуто ваше собственное изображение того, насколько вы богаты.
Утверждая себя, вы утверждаете волосы и щеки…(Gesteigert um dein Bild: wie bist du reich.
Dein Ja zu dir bejaht dir Haar und Wange…)
В этом смысле можно сказать, что источник красоты находится в отражении, а не в самом предмете, что зеркало отражает великолепие образа обратно на себя. Но г-н Грей останавливается на буквальном факте, что «зеркала не дают и не получают обратно, как раз наоборот». Рильке действительно перевернул перспективу, потому что он рассматривает зеркало не просто как физический объект, а размышляет о том, каким образом оно, как физический объект, отличается от нашего собственного опыта. То, как он использует язык, заставляет нас, прежде всего, осознать особую странность зеркал (предметов, обладающих способностью делать объект и его отражение тождественными), а затем осознать противоречие существующего несоответствия. в нас самих. Более того, вызывая моменты, в течение которых это несоответствие исчезает, он раскрывает скрытый потенциал нашего бытия.
Здесь нет ничего мистического или глубоко философского; это попытка осознать с помощью языка отношения между собой и миром, который его окружает. В результате этих усилий отношения становятся настолько интимными и сложными, что их уже нельзя выразить вводящей в заблуждение метафорой «внутреннего» и «внешнего» мира. Рильке пытается выйти за пределы полярностей, которые до сих пор считаются его критиками само собой разумеющимися. Это, несомненно, имеет некоторое сходство с некоторыми аспектами феноменологической мысли, которые развивались примерно в то же время. Но Грей, несомненно, счел бы это лишним доказательством того, что «Рильке совершает насилие над внешним миром вещей, заставляя их служить целям своей «великой Идеи»» — тем более, что главные сторонники феноменологии Гуссерль и Хайдеггер, и немцы, и последние политически подозрительны в придачу. Тем не менее, феноменология — это именно тот метод, который, согласно Гегелю, утверждает, что философия начинается не с «великой идеи», а с малой реальности, как почти утомительно делает поэзия Рильке.
РИЛЬКЕ КОНЕЦ долгого отказа от больших спекулятивных систем и установленных эстетических норм, которые господствовали вплоть до восемнадцатого века. Это движение к большей детализации действительно может быть описано словами Эриха Геллера как «путешествие вовнутрь», поскольку отправной точкой современной мысли является уже не данный порядок природного мира, а самость в ее отношении к этому миру. Мир. Акцент Хеллера на внутреннем мире демонстрирует значительный прогресс по сравнению со многими более ранними определениями романтизма как пантеистического, иррационального единства с природой. Однако гораздо труднее уследить за ним в его изложении причин, приведших к этому уходу. В творчестве Рильке, как и в творчестве многих его предшественников-романтиков, эти причины излагаются пространно и часто убедительно. Они возникают из-за растущего осознания существенной случайности человеческого состояния в сочетании с осознанием того, что многие психологические, философские и теологические подходы не имеют иной цели, кроме как скрыть эту случайность от нашего понимания самих себя. Повторное утверждение Рильке о себе происходит не как гордое, прометеевское (или даже фаустовское) утверждение о власти разума над природой, а берет свое начало в чувстве утраты и замешательства. То же самое относится и к большинству крупных поэтов и мыслителей того периода, хотя форма, в которой переживается это замешательство, конечно, значительно варьируется от писателя к писателю. Даже пресловутая «Воля к власти» Ницше обозначает не силу «я», а силу Бытия, в которой «я» участвует чрезвычайно фрагментарным и косвенным образом. То, что потребовало бы обширной демонстрации в работах Ницше, совершенно очевидно у Рильке, который отождествляет силу с сущностями, такими как Ангел, которые явно сверхчеловеческие. Даже если позднее «я» может быть введено в заблуждение в сторону очередного иллюзорного примирения с миром природы (что вполне может быть в случае с Рильке), изначально оно остается свободным от таких ожиданий. У всех этих писателей внутреннее всегда начинается как отрицательный момент, как опыт смирения.
Хеллер утверждает обратное. Его аргумент предполагает, что нам нужно только оправиться от романтического греха интеллектуальной гордыни, чтобы вернуться к более гармоничному состоянию бытия. Отсюда его твердая настойчивость в отношении Фауста как архетипического романтического героя — само по себе спорное утверждение, поскольку многие иронии Гёте над его героем выражают сдержанность современного ума в отношении иллюзий более ранней эпохи. Отсюда также совершенно вводящая в заблуждение путаница, созданная в эссе «Реалистическая ошибка» между желанием полного «понимания» себя и «рационального присвоения» мира, путаница, которая замыкает накоротко то напряжение, из-за которого зародились шедевры реализма, а также постромантического символизма. Геллер описывает мотивы, которые вернули художника-романтика к себе, как произвольное утверждение свободы, неспособность оставить нетронутой суверенную доброту мира. Более того, он настойчиво предполагает, что это деструктивное вмешательство на самом деле вызвано слабостью, бессилием, которое мстит за себя, уничтожая то, чем не может обладать. В его видении вещей принципиально благостному и гармоничному миру, в котором разум и тело находятся в унисон, противостоит властолюбивый Дух, который рассматривает этот мир «лишь как реплику к своим монологам». Дух, действующий из «принуждения, в котором… нет ничего от чувства необходимости», может успокоиться только тогда, когда он приведет в исполнение смертный приговор, вынесенный им миру чувств, и «ампутирует его, как член, страдающий». болезнь здоровой, конкретной реальности». На протяжении всей книги внутреннее отношение связано с своевольным насилием. Художники-романтики — это «своевольные правители, обладающие непредсказуемой властью из своих внутренних залов суда». Рильке становится жертвой «духовного насилия, которое поддерживает хорошие манеры и видимость мягкости», и все они, объединившись в один обширный нечестивый союз, готовят апокалипсис, который вот-вот уничтожит всех нас.
В ходе своего анализа Хеллер не может не натолкнуться на великие негативные темы романтиков — силы, находящиеся вне нашей власти, которые угрожают личности и чье присутствие проявляется так ясно, что романтическое движение началось не в слепоте гордыни. но в смирении размышления: темы изменчивости, времени и смерти. Для Геллера смерть кажется выражением человеческой воли. Когда он встречает его в «Оде соловью» Кита, он придает знаменитым строкам «Сейчас более чем когда-либо кажется богатым умереть…» положительное прочтение, которое отрицает весь контекст стихотворения, и заставляет Китса звучать так, как будто он были уличены в очевидном недобросовестности Новалиса.
НО ИМЕННО В ОТНОШЕНИИ романтического неоэллинизма наиболее отчетливо видна его извращенность. Рисуя резкий контраст между гармонией греческого искусства и разделением романтического ума, Хеллер предполагает, что романтическое отношение к Греции — это ностальгическая зависть, как у падшего человека к потерянному Эдемскому саду. Это действительно может быть очевидной темой у Винкельмана, в первой версии шиллеровского «Боги Греции» или в некоторых более программных стихотворениях Джорджа; Английский читатель знаком с этой темой из нехарактерного сонета наименее эллинического из английских романтиков Уильяма Вордсворта: «Мир слишком велик для нас…» («Я лучше буду / Язычником, вскормленным устаревшим кредо…») . Но большинство романтиков быстро преодолели это настроение сожаления, и у Гельдерлина, самого глубоко эллинического из них, оно никогда не проявлялось в такой форме. Греция является для них великой элегической темой не потому, что они были настолько наивны, чтобы верить, что греки были тождественны идеальному образу, созданному их скульптурой, а потому, что даже создание искусства, достаточно великого, чтобы достичь полупостоянства, не укроет их. Греция от разделения и разрушения. Неоэллинская тема есть для романтиков особая версия темы изменчивости и случайности, а не описание актуального состояния бытия, которое можно было бы вернуть, если бы у нас были на это силы. Уход классического искусства не демонстрирует извращенность Духа, который «хочет избавиться от всякого чувственного бремени», но обнаруживает безвозвратно отрицательную силу времени. Гегель всегда так сильно настаивал на конкретном, воплощенном аспекте Идеи и предъявлял высокие требования к искусству именно потому, что оно необходимо включает в себя конкретное, чувственное измерение; вряд ли его можно определить как безжалостного разрушителя реальности, каким его изображает Геллер в силу весьма одностороннего и недиалектического прочтения отрывка из Лекции по эстетике .
При любой интерпретации романтизма вопрос о мотиве имеет определяющее значение: наличие отрицательных компонентов в романтическом уме становится действительно признаком слабости, если они являются компенсаторными фантазиями всепроникающего духа. Если, с другой стороны, они являются результатом подлинного переживания действительности, то мы можем только похвалить этих писателей и мыслителей за то, что они приблизились к тому, чтобы показать нам наше состояние таким, какое оно есть на самом деле. Тогда проект выхода за рамки романтизма приобретет совершенно иной смысл, чем тот, который предлагается в этих эссе.
Рядом с Фаустом Геллер предлагает Гамлета в качестве романтического прототипа; Гамлет — «человек, завещавший современной литературе и мысли навязчивую озабоченность «подлинностью». Эта озабоченность, продолжает он, приводит к параличу, «потому что для Гамлета нет ничего, что могло бы быть в согласии с его внутренним существом… Выбранное действие всегда, что бы он ни делал, грубо расходится с тонким и неразборчивым текстом, написанным внутри». ». Возлагать всю вину за то, что происходит в Эльсиноре, на Гамлета — все равно, что обвинять немецких поэтов девятнадцатого века в последующем убийстве их цивилизации. «Подлинность», которая отличает Гамлета, вызвана не только привередливым желанием привести мир в соответствие с его невыразимым чувством самости, но и его знанием неприятного факта, который другие стремятся скрыть. Болезненная манера, с которой он обращается с этим знанием, может быть далеко не похвальна; точно так же многие романтические и постромантические писатели позволяют своим первоначальным прозрениям затуманиваться уклончивым или навязчивым поведением. Тем не менее ценность инсайта остается: хотим мы того или нет, мы не можем скрыться от требований его «подлинности». Романтический текст, с которым мы сталкиваемся, действительно тонок, но он покажется неразборчивым только тем интерпретаторам, которые предпочитают не видеть, о чем он говорит.
Нет ложки: 7 книг для нигилистического Дня благодарения
Праздники — прекрасное время для размышлений о тщетности существования. Альбер Камю, Бретт Истон Эллис и старый Уилл Шекспир могли бы предложить некоторое утешение, если вы не совсем чувствуете радость от предстоящего сезона. Если начинка действительно есть, то есть.
Термин «нигилизм» можно использовать довольно широко в самых разных контекстах, но в целом он сводится к идее, что ничто — ни вы, ни ваши убеждения, ни ваши действия, ни окружающий их мир — не имеет ни черта ценного. Вселенная, в которой мы живем, не имеет внутренней ценности, и ничто из того, что мы, люди, никогда не придадим ей ценности. Некоторые из названий ниже полностью отражают эту концепцию, в то время как другие используют нигилизм в качестве рычага для решения других тем. Удивительно трудная для точного определения идеология, критик и философ Николай Страхов, возможно, подошел ближе всего, когда сказал: «Сам по себе нигилизм вряд ли существует, хотя нельзя отрицать тот факт, что нигилисты существуют».
1. «Краткая история упадка» Э. М. Чорана.
Чоран был румынским писателем и философом, автором дополнительных веселых названий, таких как На высотах отчаяния и Проблемы с рождением . Но не все так безрадостно (ну ладно, может и так). Чоран противопоставляет абсурду человеческого существования остроумие, искусную прозу и даже юмор. В одном из интервью он рассказал об инциденте, когда его мать сказала ему, что сделала бы аборт, если бы знала, что он будет таким несчастным. Сообщается, что вместо того, чтобы огорчиться этим замечанием, он нашел утешение в том, что его жизнь была чистой случайностью. Интересный парень, мягко говоря.
2. «Грендель» Джона Гарднера
Гарднер пересматривает традиционную историю о Беовульфе с рядом сложных и несколько тревожных изменений. Наблюдая за человечеством издалека в течение многих лет, Грендель ищет совета у дракона, который сообщает ему, что все социальные структуры бесполезны в изначально бессмысленном мире. Книга заканчивается тем, что Грендель истекает кровью в бездну. «Бедный Грендель попал в аварию. . . Так и вы все». В этой версии древней легенды нет разделения между героями и монстрами.
3. «Незнакомец» Альбера Камю
Камю, возможно, был скорее экзистенциалистом, но он был глубоко озабочен концепцией нигилизма. Он усердно работал, чтобы обосновать обоснованность существования, и последовали неоднозначные результаты. Незнакомец анализирует иррациональность человечества и вселенной через призму убийства без мотива, очень актуальной темы для всех, кто включал новости в любой момент своей жизни. Чтобы узнать больше о Камю, нигилизме и его влиянии на Достоевского, перейдите на этот 1959 интервью.
4. «Меньше нуля» Бретта Истона Эллиса
Больше, чем любая другая игра в этом списке, «Меньше нуля » исследует роль потребления и материальной культуры в смысле жизни. Его главные герои ведут преувеличенную жизнь, полную диких излишеств и постоянных вечеринок, но драматизация их действий также бросает пугающий взгляд на гораздо более обычных людей. Мы называем знаменитостей мелкими и бесполезными, но действительно ли мы лучше?
5. «Отцы и дети» Ивана Тургенева.
Тургенев в некотором роде дедушка нигилизма, известный популяризацией этого термина публикацией « отцов и детей » в девятнадцатом веке. Среди русских писателей этого периода (когда нигилизм был еще и прозвищем политического движения) есть немало названий на выбор в том же духе. Роман Достоевского « Братья Карамазовы » — один из наиболее часто упоминаемых. Именно там Достоевский писал: «Если Бога нет, то все дозволено».
6. «Зов Ктулху и другие странные истории» Х.П. Лавкрафт
На Лавкрафта можно навесить множество потенциальных ярлыков, но речь идет о человеке, который однажды назвал человечество «жалкими обитателями жалкой мухи на задней двери микроскопической вселенной». Мифология Лавкрафта неоднократно возвращается к идее обширного и незаинтересованного космоса, в котором потребности и желания человека в основном бесполезны.
7. «Троил и Крессида» Уильяма Шекспира.
« Троил и Крессида », часто называемая «проблемной пьесой», может быть самой мрачной из работ Барда. Основываясь на средневековых сказках о Трое и «Илиаде » Гомера , Шекспир создает жестокие карикатуры на мифических героев в виде прихорашивающихся свиней и высокомерных дураков. Любовь никого не спасает и (спойлер) почти все умирают. Хотя « Троил и Крессида » называли сатирой, критик Гарольд Блум точно заметил, что «горечь пьесы выходит за пределы сатиры».