Нигилизм философия: Нигилизм — значение и история понятия

Философско-социологический факультет ПГНИУ — РУССКИЙ И ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ НИГИЛИЗМ: СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ

УДК 165.72(4-011+(470+571))

DOI: 10.17072/2078-7898/2015-2-40-47

РУССКИЙ И ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКИЙ ФИЛОСОФСКИЙ НИГИЛИЗМ: СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ

Нагой Фатима Нурдиновна
кандидат философских наук, доцент кафедры философии и социологии

Волгоградский филиал Российской академии народного хозяйства
и государственной службы при Президенте РФ,
400131, Волгоград, ул. Гагарина, 8;
e-mail: [email protected]

Феномен нигилизма последовательно отражается отечественной и западной культурой на протяжении двух столетий, что свидетельствует о динамизме и противоречивости исторических и культурных событий, подвижности границ мира, охваченного поиском выхода из кризисных состояний. Для человека западноевропейской культуры философский нигилизм реализует критическую функцию культуры, важным фактором историко-философского процесса выступает ситуация оборачивания веры в разум критическим отношением к его возможностям. Русский нигилизм отличает соединение критического отношения к наличному обществу и необходимости разработки и реализации программы радикальных реформ. Особый интерес и исследовательскую проблему статьи представляет решение задачи синхронизации, сближения и объединения русской и западной линии в осмыслении феномена нигилизма. В статье выявлены общие и особенные черты философского нигилизма в русле данных традиций. Русский нигилизм в отличие от западноевропейского не является выражением «усталости культуры», он представляет собой противоречивое выражение потребностей русской жизни, устремлен в будущее, обрисованное революционно настроенной мыслью. Разрушение старого в русском нигилизме непосредственно связано с поиском новой науки, нового искусства, нового человека, нового общества. Объединяющей силой в развитии двух традиций является понимание личности как ценности культуры и носителя культурных ценностей.

Ключевые слова: нигилизм, рационализм, иррационализм, пессимизм, индивидуализм, экзистенциализм, этический идеализм, система ценностей.

RUSSIAN AND WEST EUROPEAN PHILOSOPHICAL NIHILISM:

SIMILARITIES AND DIFFERENCES

Nagoy Fatima Nurdinovna
Ph.D., Associate Professor of Philosophy and Sociology Department

Volgograd branch of Russian Presidential Academy
of National Economy and Public Administration,
8, Gagarin str., Volgograd, 400131, Russia;
e-mail: [email protected]

The phenomenon of nihilism consistently reflected in domestic and western culture over the past two centuries, it testifies about dynamism and contradictions of historical and cultural events, about the mobility of borders of the world that engulfed the search out of the crisis. For a man of west European culture the philosophical nihilism implements critical function of culture, an important factor of historical and philosophy process is the issue of transformation faith into the mind of a critical attitude to its capabilities. Russian nihilism distinguishes the compound of a critical attitude to the existing society and the need to develop and implementing a program of radical reform. Of particular interest and the problem of the research in the article presents a solution to the problem of synchronization, convergence and unification of Russian and Western lines in understanding the phenomenon of nihilism.

The article reveals general and specific features of philosophical nihilism in line with these traditions. Russian nihilism in contrast to Western European nihilism is not the expression «culture fatigue», it is a contradictory expression of the needs of Russian life, looking to the future, described the revolutionary-minded thought. The destruction of the old in Russian nihilism is directly related to the search for a new science, new art, new man, a new society. The unifying force in the development of the two traditions is to understand the value of the person as a carrier of culture and cultural values.

Key words: nihilism, rationalism, irrationalism, pessimism, individualism, existentialism, ethical idealism, system of values.

Актуальность темы обусловлена наличием феномена нигилизма, который поступательно проявляется и отражается как культурой, так и общественным сознанием. В целом, нигилизм определяется через единство мировоззренческих и теоретических установок с необходимыми сопутствующими формами поведения людей, отраженными и вместе с тем обусловленными психологическими состояниями и мироощущением человека, отрицающего доминирующее представление об устройстве мира и общих правилах жизни в нем. Динамичная и нелинейная разработка этой темы идет начиная со второй половины XIX в.

Историко-теоретическим основанием начала обсуждения проблемы нигилизма в западной философии стала поляризация двух подходов. Для рационалиста Г. Гегеля логика представляла собой действительное соотношение между вещами, а его оппонент А. Шопенгауэр объяснил данный подход всего лишь привычками индивидуального человеческого мышления, сформулировал принцип индивидуализма, в рамках которого на месте логики оказалась психология [12]. Философский нигилизм для человека западноевропейской культуры с самого начала противостоит проявлению обществом «инстинкта смерти», а также реализует критическую функцию культуры, особенно проявляющую ее кризисы [4]. Результатом для философии стала ситуация, когда происходит оборачивание веры в разум критическим отношением к его возможностям. Можно сказать, что культура таким образом включила в себя критику — «иронизирование» человека над самим собой, когда смех выступает как инструмент или даже оружие такой критики, и произошло это приблизительно в одно время как в русской, так и в западноевропейской мысли.

Отношение самого известного западного нигилиста Ф. Ницше к феномену нигилизма было противоречивым, так же, как и его отношение к другим культурным феноменам — религии, науке, искусству [5]. Оно включало приветствие нигилизма как разрушения основ всякой веры и переоценки ценностей и, одновременно, выступление против психологической формы нигилизма как ослабления веры человека в себя. Иными словами, нигилизм как первый шаг такой переоценки необходим, но только отрицанием устаревших ценностей ограничиться нельзя, так как само по себе такого рода обесценивание способно обернуться цинизмом и пессимизмом. Следующий шаг — создание принципиально нового мироощущения, которое преодолевает пропасть между бытием и смыслом, позже речь пойдет о возвращении экзистенциальной тайны бытию, установлении нравственной неразрывности реального и идеального мира.

Таким образом, философский нигилизм обладает условным характером и требует преодоления, т.е. он представляет собой не результат, а средство выхода из ценностного кризиса европейской цивилизации. Ницше отказывает в однозначном доминировании рационалистическому аналитическому восприятию мира и концентрирует внимание на оформлении альтернативы как такого постижения мира, которое основано на целостном восприятии жизни как выражении воли, представляющей спонтанное духовное начало мира. Так выглядит преодоление нигилизма через восстановление цельности бытия, единства бытия и сознания, которые были утрачены в силу выбора рационального пути философией еще во времена Античности, забвения представления о человеке как природном интуитивном органическом существе через акцентирование человека познающего и противопоставленного природе в новоевропейском сознании. Как следствие, интеллект окончательно превращается в инструментальное средство для удобного рассмотрения мира, который в действительности лишен причинности, закономерности, последовательности. Ницшеанский нигилизм обладает условным характером и противостоит шопенгауэровскому пессимизму созидательным разрушением, принятием трагичности мира ради самоутверждения через повторение и возвращение к себе, выход за пределы биологической и социальной организации человека к духовным возможностям самого бытия.

Основоположник экзистенциализма М. Хайдеггер считает, что впервые понятие «нигилизм» как философское было введено Г. Якоби, который в письменном обращении к Фихте использовал термин «ничто» для обозначения того идеализма, которому противопоставляет свою позицию. Затем философ романтизма Ж. Поль нигилизмом назвал романтическую поэзию. Позже датский философ С. Кьеркегор обосновал положение о том, что эстетическая точка зрения есть позиция иронии и игры — выражение нигилизма, уровень первого шага в обретении экзистенции, шага непосредственного наивного человека, за которым может последовать этический и религиозный уровень выбора и решений [2]. Европейский (ницшеанский) нигилизм, по мнению М. Хайдеггера, шире понимания нигилизма через отрицание позитивизма, речь идет об историческом движении, в рамках которого «сверхчувственное» (божественное, святое) теряет приданную ему ценность. Нигилизм — событие, меняющее истину о сущем. Исчезновение прежних целей трактуется как освобождение и завершение, открывается критический образ истории [10].

В русской, прежде всего литературной, линии понятие «нигилизм» используется Н. Надеждиным в первой трети XIX в. Русский нигилизм в это время отличало соединение критического и даже разрушительного отношения к наличному обществу с потребностью и необходимостью разработки и воплощения радикальных общественных реформ. Следует отметить, что неожиданной стороной русского нигилизма выступил утилитаризм, так как считалось, что на смену абстрактному и предустановленному пониманию добра должно прийти учение о пользе, объявляющее критерием истины выгоду. Радикальные умонастроения стали одним из факторов разрушения эстетики «чистого» искусства, импульсом к становлению искусства как «сурового» суда над действительностью, отражения действительности как она есть, во всей полноте противоречий. Далее распространение нигилизма на науку и философию уже означало отрицание находящегося за пределами чувственного опыта и утверждение «невозможности метафизики».

Отметим, что сочинения Ницше получили известность в России только в последнее десятилетие XIX в. Задолго до этого сама русская философия уже сформировала те существенные особые черты, которые определили оригинальность как восприятия, так и переработки ницшеанских идей. Такой основой стали, в частности, многие из положений славянофилов А. Хомякова и И. Киреевского, направленные против отвлечённой системности рационализма западноевропейского мышления. Например, Киреевский противопоставил рационализму не ограниченное омертвляющим анализом цельное и «живое» познание, полагающее человеческую оценку явлений, прежде всего нравственно-эстетического характера. Далее он обличал кризис буржуазного (западноевропейского) сознания и общества, движущегося по пути меркантилизма. Позже усилиями А. Григорьева обновленное славянофильство вновь отвергает объяснительный рационализм и утверждает идею интуитивности и бессознательности творчества, органического единства и целостности мысли и жизни. Иными словами, введенное в обиход понятие «народных организмов» предвосхищает идеи и Н. Данилевского, и Ф. Ницше, и О. Шпенглера.

В свою очередь Н. Данилевский подводит черту обсуждению этого вопроса положением о том, что европейская цивилизация находится накануне неизбежного заката. Основные симптомы «болезни» — материализм, нигилизм, либерализм. Эти явления объявляются чуждыми по корням и даже вредными для естественного, органического развития. Кульминацией развития он считает славянскую цивилизацию — славяноцентризм, выступающий против доминирования европоцентризма. Его единомышленником выступил К. Леонтьев, отрицательно относившийся к современной ему Европе, обвинявший ее в поверхностности либерально-эгалитарного (уравнительного) прогресса, в то время как всякое уравнение (равенство) противоестественно, чуждо органическим законам мира, только в правовом поле идея равенства оправдывает свою положительную оценку. Заключительный этап в становлении общества Леонтьев обозначает как «вторичное смесительное упрощение», сущность которого образно представлена как ступень дряхлости человеческого организма. Причина социальной дряхлости общественного организма — утрата естественных начал разного рода неравенства (физического, социального, политического), смешение сословий, наций.

Это стало русским вариантом разведения идеи равенства и идеи справедливости с последующим акцентированием последней. По этому поводу Н. Данилевский приводит следующее сравнение: «Все различие между нашим нигилизмом и нигилизмом заграничным, западным заключается единственно в том, что там он самобытен, а у нас подражателен, и потому имеет некоторое оправдание, будучи одним из неизбежных результатов исторической жизни Европы, а наш висит на воздухе и… есть явление смешное, карикатурное» [1, с. 51].

Но нас интересует противоположное представление о содержании и судьбе нигилизма в России. Отметим, что в Германии нигилизм проявляет себя прежде всего в философии, а в России — в общественно-политической культуре с сильным идеологическим креном, в том числе в связи со слабой определенностью философской культуры. К числу русских нигилистов с течением времени начинают причислять даже просветителей, например, В. Белинского, Н. Добролюбова, Н. Чернышевского, Д. Писарева.

Нигилистические идеи Д. Писарева со временем становятся частью его концепции реализма. Идет формирование такого стиля мышления, который включает готовность и возможность пересмотра и отрицания освящённых временем и традицией понятий и оценок, а также тех социальных, нравственных и эстетических явлений, которые возникают на пути прогрессивного развития общества и личности, стремящейся к достижению цели. Нигилизм не является закрытой завершенной системой, он представляет собой принцип оценки со своей внутренней содержательной логикой. Контекст обозначен пониманием, что философия не система знаний, а философствование, подключающее нас к бытию, и мир в целом не столько рационален, сколько полон рационализаций.

Вместе с тем отношение Писарева к философии опиралось на отождествление философского знания с опытным научным знанием, с сохранением за философией социально-критической функции. Задачи публицистики, обращенной к думающей публике, у него звучат следующим образом: стереть предрассудки и выработать разумное миросозерцание, показать, что улетать мыслью в сферы фантазии преступно. Подчеркнем, что в рамках сформулированной цели объединены как задача отрицания (разбить предрассудки), так и задача построения (выработать миросозерцание).

В философии нигилизм начинается с отрицания незыблемой власти авторитетов. По поводу современных ему взглядов на творчество античных авторитетов Писарев пишет: «Исследователи, особенно немцы, проходя перед этими личностями, обезоруживают свою критику, скромно потупляют взоры и ограничиваются в отношении к ним ролью почтительного и аккуратного передатчика» [6, с. 31]. В то время как теория Платона — отрицание эмпирического права и утверждение приоритетности идеи, нивелирование личности и подчинение человека через превращение в винтик государственного механизма как единичности проявлению общего. Таким образом, с самого начала нигилизм в России выступал как закономерная составляющая развития русской философской мысли и социальной теории.

Обобщая сказанное, отметим, что русское наполнение понятия «нигилизм» подразумевает позицию, согласно которой следует признать в качестве «по-настоящему» существующего то сущее, которое дано в чувственном восприятии и, соответственно, представлено в нашем опыте. Как следствие, отрицается все то, что обосновано властью традиции или институтами власти. При сравнении с западноевропейским подходом обнаруживается размывание границ между объемами понятий «нигилизм» и «позитивизм», что объясняет присутствие среди представителей нигилизма мыслителей с различным и подчас противоположными мировоззренческими ориентирами. Более того, отрицательный тип человека (нигилиста) в русской литературе обозначил феномен оторванности интеллигенции от родных корней и соединение несогласия и отрицания со страданием в этом человеке.

Первым пересечением подходов и серьезным разбором философской концепции Ницше стала работа В.Преображенского, написанная в последнее десятилетие XIX в. Автор обращается к творчеству Ницше в поиске необходимого и реального пути преодоления мещанства и, одновременно, противостояния крепнущей социалистической социальной установке. Была дана достаточно глубокая критика моральных заповедей общества, в которых извращенно срослись христианский альтруизм и корпоративность, создавшие питательную почву для процветания утилитарного принципа полезности и счастья как отсутствия страдания.

В результате происходит обезличивание человека. Выход из регрессивного движения общества Преображенский, как и Ницше, видит в переоценке старых и провозглашении новых «скрижалей ценностей», возвышающих и облагораживающих человека. Главная заслуга немецкого философа — исторически первая западная постановка самой проблемы с позиции, находящейся над исторически преходящими нравственными оценками и воззрениями. Это позволило осуществить переход по ту сторону добра и зла, признать разнообразие морали, наличие «парадоксов» морали, включая несовпадение этического и практического, авторства правил нравственности, субъектов нравственного воспитания, иные вопросы, неразрешимые для теории морали. Такой взгляд на нравственность соотносит ее относительную и абсолютную природу, но с отказом от кантианской автономности морального закона. Уместно вспомнить положение Ницше о том, что у жизни нет иного смысла, кроме ее ценности и, соответственно, нравственно то, что поддерживает жизнь и безнравственно то, что ее прекращает. «Нравственность имеет только относительную ценность, а не абсолютную ценность. Относительная ценность нравственности измеряется упадком или взлетом жизни» [7].

Развернулась дискуссия, в рамках которой Н. Грот противопоставил «антихристианский» индивидуализм Ницше христианскому альтруизму Толстого, что еще раз обращает наше внимание на проблему соотношения гуманизма и гуманности, человеческого и человеколюбия, пассивного принципа «не вреди» и активного — «помогай». Сам автор выступил против концепции Ницше, защищающего «чистое» язычество и разрушающего нравственное миросозерцание христианина, и противопоставил ей позицию Толстого, утверждающего торжество христианских начал жизни. «Близость» этих очень разных мыслителей выражена в стремлении создать свободную личность и на этой основе новое общество и человечество. Но Грота интересует принципиальность их расхождения в выборе путей осуществления общего идеала. Пути эти с определенностью высказаны Ницше: «Чем больше зла, тем больше добра» (максимум зла, максимум добра), Толстой: «Чем меньше зла, тем больше добра» (минимум зла, максимум добра).

В связи с этим приведем три образа истории Ницше, образующие принцип историцизма против историзма: монументальная, антикварная и критическая. Человек — существо историческое. С другой стороны, положение Толстого «непротивление злу силою» отражает глубокое понимание того, что силою нельзя приумножить добро, нельзя сделать человека счастливым и свободным, следовательно, необходим поиск одной общей линии в мировой истории человеческой цивилизации без разрушительного плюрализма.

Только начиная с девяностых годов XIX в. идеи Ницше становятся одним из факторов движения эстетики декаданса (упадка), а также позицией для критики в русле очень разных идеалистических выступлений в философии и, прежде всего, в литературе. Так, Д. Мережковский, один из основателей «нового религиозного сознания», соотносит идеи Ницше с теми из течений русской философии, которые переосмысливают их в соответствии с идейными запросами русского идеализма.

Например, идею конца мира Мережковский считает значимой, так как она ставит человека и человечество на грань бытия и небытия, способствует осознанию конечности существования, так или иначе проявляет соотнесенность сущности и существования. Он показывает, что положения Ницше соответствуют и совмещаются с выводами, проистекающими «из глубин» русской жизни. «С двух разных, противоположных сторон подошли они к одной и той же бездне, дальше идти некуда, исторический путь пройден, дальше обрыв и бездна» (бездна заглядывает в нас) [3, с. 235] и приходит к выводу, что есть еще выход из этого кризиса рациональной и позитивной философии.

Таким выходом объявляется религия: когда кончается история, начинается религия, только она есть путь «созидающий», а не исторически обусловленный. Это интересная попытка использовать ницшеанский нигилизм для обоснования религии, более того, использовать, как это ни парадоксально, ницшеанскую критику религии в целом, его вывод о смерти Бога для оживления и усиления интереса к религии. И это в то время как Ницше «проклинает» христианство, заявляя, что оно, научив человека быть честным, ослабило тем самым природу.

Яркий представитель философии всеединства С. Франк описал в мемуарах историю своего знакомства с идеями Ницше. Основное впечатление от поэмы Ницше он обозначает как решение о внутреннем определении собственной судьбы. С. Франк определяет свою позицию как ситуацию «идеалиста-метафизика» — носителя духовного опыта, открывающего доступ (окно) к невидимой внутренней реальности бытия. Франк формулирует замысел — охарактеризовать подход Ницше как этический идеализм, и далее заключает, что учение Ницше: «нравственный кодекс жизни героя, впервые написанное евангелие для людей творчества и борьбы», «этика активного героизма», и даже «нравственный императив самопожертвования» [9, с.  46]. Заслуга Ницше — выработка новой этической системы на основе принципа любви к вещам и призракам.

Впервые выделенный и обозначенный вид нравственного чувства представлял собой одинаково удаленное как от эгоизма, так и от альтруизма, претендующее на большую ценность, чем человеколюбие чувство. Само понятие «любовь к призракам» было взято из положения Заратустры о том, что выше любви к ближнему любовь к дальнему и грядущему, а далее — любовь к вещам и призракам. В размышлении речь идет о любви к отвлеченным ценностям, которая преодолевается новым качеством чувства. В связи с этим приведем известное размышление Франка о природе зла как пустоте в душе человека, которой свойственно разрастание, иными словами, добро существует, а зло приходит. Речь идет о признании и принятии «моральных прав личности» как «священных и неотчуждаемых» прав человека, в то время как Ницше, протестуя против утилитаристского подхода, впадает в противоположную крайность и сближает «любовь к призракам» с эгоизмом.

В свою очередь Н. Тихомиров отмечает притягательность нигилистических идей Ницше для интеллигенции и поэтому связывает успех произведений М. Горького с ницшеанским характером героев его ранних рассказов. В целом, нигилизм Ницше оценивался в этом случае без учета конкретно-исторического контекста, прежде всего, ему придается характер бесполезного отрицания, в рамках которого ничего не разрешено, ничего не устранено, обнаруживается только безрезультатная постановка вопросов. Критика ведется с позиций абстрактного (отвлеченного) христианского гуманизма, вневременных вечных (общечеловеческих) ценностей, вместе с тем отметим те суждения, которые для нас представляют интерес. Как антитеза Ницше звучит Достоевский, который высказывает «смирение против гордыни» ради возрождения человека через силу христианской любви и понимание ограниченности сил человека. Речь идет о произрастании из ничтожества к величию.

Сложным и противоречивым было отношение к ницшеанскому нигилизму философа-идеалиста В.  Соловьева, учение которого синтезирует высшие ценности — истину, добро и красоту во всеединое сущее на христианской основе. Это сущее выступает предметом философии в границах «мистического» объективного идеализма, который не совместим с ницшеанским отрицанием традиционной философии и традиционных ценностей религии и нравственности. Кроме того, находясь на позиции христианского гуманизма и высокой этической требовательности, мыслитель не мог принять апологию Силы и отрицание Добра. Соловьев не принял русское декадентство, выступил против культа индивидуализма, «сильной личности», против идеализации и признания конструктивности зла. Он с иронией пишет о «трепещущих» перед именем Заратустры.

Однако и Ницше, и Соловьев приходят к мысли о необходимости создать вместо традиционных умозрительных философских систем философию нового типа. Ею должна и может стать философия жизни, служащая не столько познанию мира, сколько выражению жизненной активности человека, цельного восприятия мира. Жизнь — понятие многоплановое, не поддающееся логическому определению, но именно она представляет собой нравственную ценность: будем мы о ней говорить в биологическом, космологическом или культурно-историческом смысле. Для Ницше основу жизни человека составляет органическое неравенство, «воля к власти», биологическая трактовка жизни как круга, вечного возвращения. Для Соловьева философия жизни — воплощение принципов христианства [8]. Ницше ищет социальный идеал в дохристианском варварском и раннем эллинском мире, стремясь оценить язычников, Соловьев же — в первом христианстве. Отвергая современную (буржуазную) цивилизацию, они оба искали ей альтернативу без учета реального процесса развития общества в мифологической или христианской иррациональности прошедших веков.

Значительной и близкой к западной форме отражением философского нигилизма стала позиция Л. Шестова — своеобразное русское ницшеанство до Ницше. Правомерность своего подхода он подкрепляет мыслью о том, что искусство не может быть ни выражением, ни объектом логического анализа, объяснение и понимание — разные формы обработки действительности. Задача искусства — выступать против регламентации, снять оковы с рвущегося к свободе человеческого ума, уничтожить «железную» необходимость. Отвергнув понимание искусства как отражения действительности, Шестов открывает в нем возможность собственных произвольных построений. Например, он представляет Достоевского как яркого выразителя тенденции, аналогичной ницшеанскому нигилизму. Позже Шестов займется отождествлением Достоевского и Кьеркегора, утверждая, что идеи и способы разыскания истины у них схожи. Шестов рассматривает творчество Достоевского как выражение и оформление персональных чувств и мыслей писателя. Он полностью отождествляет автора с его героями. Анархистская идея «подпольного» человека: «Свету ли провалиться, или мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться» — трактуется как авторская установка. Шестов видит в этом утверждение Достоевского о полной бессмысленности социального бытийствования вообще, хаотичности и в этом плане абсурдности жизни, надежд.

Вся прежняя философия, опиравшаяся на разум, оказывается бессильной перед ужасом и трагичностью жизни, зреет потребность в философии, осваивающей трагизм жизни и дающей возможность человеку повторить себя или самоутвердиться. Неограниченное сомнение — не что иное, как крах всех идеалов и ценностей. Смысл и философия трагедии Ницше и Достоевского состоит, вероятно, в том, что «надежда погибла навсегда, а жизнь есть». Жизнь и определяется как нечто бессмысленное по своей внутренней сущности, а если жизнь бесцельна, жестока и бессмысленна, то всякие планы ее переустройства в будущем столь же бессмысленны и иллюзорны. Таким образом, возвращается к жизни шопенгауэровское — мы живем в худшем из миров. Более того, такие планы порочны, ибо надежда на всеобщее счастье в будущем есть оправдание настоящего.

Описанный персонаж, отождествленный с Достоевским, приходит к отказу от всяких идеалов и надежд. Он считает идеи великого Сократа недоразумением, его призыв к самопознанию, веру в разум — бессмысленными. Позже, уже как защитник идей Кьеркегора, Шестов еще не раз обратится к Сократу, доказывая неприемлемость порождений разума, бессильного познать и изменить мир, использующего генерализирующий, обобщающий и, соответственно, упрощающий метод познания действительности. Мораль же неприемлема как форма оправдания науки в своей позитивной форме. Шестов критикует Канта за то, что тот освятил законы морали разумом, поставил веру в границы разума, установил неразрывную связь разума и чувства, настаивая на том, что наши чувства без мыслей слепы, а наши мысли без чувств — пусты. Наука имеет вечную союзницу — мораль, справиться следует сначала с моралью, а потом ограничить науку.

Человек может жить без моральных и научных ценностей, без центрированного мировоззрения, провозглашает философ. Он пишет о кризисе сознания интеллигенции, которая привыкла плакать над страданиями народа, взывая к справедливости, и требовать новых порядков, а теперь еще и разочаровалась в собственных идеалах. Принципиально новые установки — признание недостаточности науки и разума в силу сложности жизни, неустранимости в ней противоречий в перспективе — создают предпосылки признания нового типа реальности или «новой рациональности». Традиционная «определённость» должна быть отвергнута, потому что она создаёт иллюзию прочного знания. Более того, философия не должна объединяться с логикой, она есть искусство, выводящее человека в царство фантазии. Оптимизм, вера в разум и прогресс тождественны мещанским добродетелям и буржуазной добропорядочности. Истинное выражение свободы, по Шестову, — в алогизме, антисциентизме, иррационализме, в искажении всех привычных понятий и, наконец, в концепции теоретического нигилизма: пусть с ужасом отвернутся от нас будущие поколения, пусть история заклеймит наши имена как изменников общечеловеческому делу, — мы всё-таки будем слагать гимны уродству, разрушению, безобразию, хаосу, тьме… [11].

Таким образом, подводя итоги, подчеркнем, что русский нигилизм в отличие от западной линии — это не столько синоним неверия или «усталости культуры», ослабления веры человека в свои силы, а своеобразная переработка позитивизма, иррационализма, индивидуализма и социально-этического утопизма. Русский нигилизм — это противоречивое выражение потребностей жизни, которая спонтанна и вместе с тем целесообразна и устремлена в будущее, обрисованное революционно настроенной мыслью. Разрушение старого в русском нигилизме непосредственно связано с поиском новой науки и нового искусства, нового человека, нового общества.

Список литературы

1. Данилевский Н.Я. Происхождение нашего нигилизма. URL: http://www.pereplet.ru/history/
   Author/Russ/D/Danilevskij/nihilism.html (дата обращения: 01.03.2015).
2. КьеркегорС. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. 383с.
3. МережковскийД.С. Толстой и Достоевский. URL: http://az.lib.ru/m/merezhkowskij_d_s/text_
   1902_tolstoy_i_dostoevsky.shtml (дата обращения: 01.03.2015).
4. НагойФ.Н. Онтологические и гносеологические модели философии истории: от прошлого к будущему // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2013. Вып.3(15). С. 66–73.
5. НицшеФ. Антихристианин // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С.17–94.
6. ПисаревД.И. Идеализм Платона. URL: http://iph.ras.ru/elib/Pisarev_Idealism_Platona.html (дата обращения: 01.03.2015).
7. ПреображенскийВ.П. Фридрих Ницше: критика морали альтруизма. URL: http://www.nietzsche.ru/look/century/preobragen/ (дата обращения: 01.03.2015).
8. СоловьевВ.С. Оправдание добра. Нравственная философия // СоловьевВ.С. Сочинения: в 2т. Т.1 М.: Мысль, 1988. С.47–
9. Франк С.Л. Ф. Ницше и этика «любви к дальнему» // ФранкС.Л. Сочинения. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 6–64.
10. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Проблема человека в современной западной философии. М.: Просвещение, 1988. С. 261–313.
11. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления // Шестов Л. Сочинения: в 2т. Т. 2. Томск: Водолей, 1996. С. 3–178.
12. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. М.: Прогресс, 1990. 101 с.

Получено 09.03.2015

References

1. Danilevsky N.
   Ya. Proishozhdenie nashego nigilizma [Our nihilism’s origin]. Available at: http://www.pereplet.ru/history/Author/Russ/D/Danilevskij/nihilism.html. (Accessed 01.03.2015). (In Russian).
2. Kierkegaard
3. Merezhkovsky D.S. Tolstoy i Dostoevsky [Tolstoy i Dostoevsky]. Available at: http://az.lib.ru/m/merezhkowskij_d_s/text_1902_tolstoy_i_dostoevsky.shtml (Accessed 01.03.2015). (In Russian).
4. Nagoy F.N. [Ontological and gnoseological models of the philosophy of history: from the past to the future]. Vestnik Permskogo universiteta. Seriya «Filosofiya. Psihologiya. Sotsiologiya» [Perm University Herald. Series “Philosophy. P]. 2013, iss. 3(15),66–73. (In Russian).
5. Nietzsche F. [The Antichrist]. Sumerki bogov [Twilight of the Gods]. Moscow, Politizdat Publ., 1989, pp. 17–94. (In Russian).
6. Pisarev D.I. Idealism Platona [Plato’s idealism]. Available at: http://iph.ras.ru/elib/Pisarev_Idealism_Platona. html (Accessed 01.03.2015). (In Russian).
7. Preobrazhensky V.P. Fridrih Nittsshe: kritika morali al’truizma [Friedrich Nietzsche: altruism morality critique]. Available at: http://www.nietzsche.ru/look/century/preobragen/. (Accessed 01.03.2015). (In Russian).
8. Solov’ev V.S. [Approval of good. Moral philosophy]. Solov’ev V.S. Sochineniya: v 2 t. T. 1. [Oeuvre in 2 vol. Vol. 1]. Moscow, Mysl’ Publ., 1988, pp. 47–580. (In Russian).
9. Frank S.L. [Nietzsche and “love for remotes” ethics]. Frank S.L. Sochineniya [Oeuvre]. Moscow, Moscow State University Publ., 1990, pp. 6–64. (In Russian).
10. Heidegger M. [European nihilism]. Problema cheloveka v sovremennoj zapadnoj filosofii [Problem of a man in modern western philosophy]. Moscow, Prosveschenie, 1988, pp. 261–313. (In Russian).
11. Shestov L. [Apotheosis of groundlessness. Experience of antidogmatic thinking]. Shestov L. Sochineniya: v 2 t. T. 2 [Oeuvre in 2 vol. Vol. 2]. Tomsk, Vodolej Publ., 1996, pp. 3–178. (In Russian).
12. Schopenhauer

The date of the manuscript receipt 09.03.2015

Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:

НагойФ.Н. Русский и западноевропейский философский нигилизм: сходства и различия // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. 2015. Вып. 2(22). С. 40–47.
doi: 10.17072/2078-7898/2015-2-40-47

Please cite this article in English as:

Nagoy F.N. Russian and west european philosophical nihilism: similarities and differences // Perm University Herald. Series «Philosophy. Psychology. Sociology». 2015. Iss. 2(22). P. 40–47.

doi: 10.17072/2078-7898/2015-2-40-47

Философия «оптимистичного нигилизма» или как обрести смысл жизни в бессмысленной Вселенной

Существует мнение, согласно которому всеми человеческими делами правит всемогущий Бог Творец, Отец наш небесный, и ничто не может произойти без его ведома и согласия. В гораздо более свежих суждениях появилась версия, что мы обитаем в невообразимо сложном компьютерном симуляторе, в котором всё – в том числе, и мы сами – создано всемогущими программистами. Первый сценарий поддерживают миллионы людей, а второй… разве что небольшая группа техно-футуристов вроде тех, что в Кремниевой долине. Но в любом случае, неизбежно возникает вопрос: существует ли такая штука, как истинная свобода? Идея о том, что свободная воля и ответственность за свою жизнь – это иллюзия, не давала покоя философам как минимум последних пару тысяч лет.

Но с экзистенциалистской точки зрения истинный ужас заключается не в том, что у нас возможно слишком мало свободы, а в том, что её у нас может быть слишком много. Что на самом деле мы можем обладать полной свободой, как сознательные существа, появившиеся во Вселенной непрошено и случайно, по ошибке, и способные сами для себя определять, какую форму и направление примет наше существование.

Таковы были ранние взгляды Жана-Поля Сартра. «Мы остались одни, без оправданий», – чётко написал философ в своём эссе 1946 года «Экзистенциализм – это гуманизм». «Это то, что я имею в виду, когда говорю, что человек осуждён на свободу». Свобода – это бремя; без богов, без дьяволов или инженеров-программистов, виновных в наших действиях или любом заранее определённом курсе действий.

Каждый из нас в одиночку несёт полную ответственность за свою жизнь и свой выбор.

Простившись с утешительным заблуждением, будто бы человечество – центр Вселенной, осознав, что жизнь наша коротка и лишена заранее определённой цели, мы приходим к экзистенциальному ужасу. Канал Kurzgesagt предлагает справляться с ним с помощью философии «оптимистичного нигилизма», о чём рассказывает в своём новом видео «Optimistic Nihilism». Ниже расшифровка.

«Человеческое существование пугает и сбивает с толку. Несколько сотен тысяч лет назад мы стали разумными, и поняли, что мир вокруг странный. Он был наполнен другими созданиями. Некоторых можно съесть. Некоторые могут съесть нас. Там была жидкая штука, которую мы могли пить, вещи, с помощью которых мы могли сделать другие вещи. В дневном небе висел маленький жёлтый шарик, согревавший нашу кожу. Ночное небо заполняли красивые огоньки. Очевидно, это место было сделано для нас.

Что-то наблюдало за нами. Мы были дома. Из-за этого было не так страшно и непонятно. Но чем старше мы становились, тем больше узнавали о мире и нас самих. Мы поняли, что чудесные огоньки чудесно сияют не для нас. Они просто есть. Мы поняли, что мы не центр того, что сейчас называем «Вселенной», и что она гораздо старше, чем мы думали.

Мы поняли, что мы сделаны из множества маленьких мёртвых штуковин, из которых получаются не мёртвые большие штуковины. И что мы всего лишь очередная временная ступень истории, продолжающейся уже миллиард лет.

В целом мы поняли, что живём на влажном кусочке пыли, вращающемся вокруг звезды средних размеров в тихом районе одного из спиральных рукавов галактики средних размеров, которая является частью галактической группы, которую мы никогда не покинем.

И эта группа всего лишь одна из тысяч, вместе формирующих галактический суперкластер. Но даже наш суперкластер всего лишь один из тысяч, из которых состоит так называемая «Наблюдаемая Вселенная».

Вселенная может быть в миллионы раз больше, но мы никогда этого не узнаем. Мы можем говорить о двухстах миллиардах галактик или о триллионах звёзд или о базиллионе планет. Но эти числа ничего не значат. Наш мозг не может справиться с этими концепциями. Вселенная слишком велика. Её чересчур много.

Но размер – не самая затруднительная концепция, с которой нам приходится сталкиваться. Это время. А если точнее, сколько у нас его имеется. Если вам повезёт дожить до ста лет, в вашем распоряжении есть 5200 недель. Если сейчас вам 25, то у вас осталось 3900 недель. Если вы умрёте в 70, то у вас осталось 2340 недель. Времени достаточно, но не так уж и много. И что дальше? Ваши биологические процессы разрушатся и активная модель (то есть вы) перестанет быть такой уж активной. Она раствориться пока «вас» не останется.

Некоторые верят, что в нас есть часть, которую мы не можем увидеть или измерить. Но мы никак этого не узнаем. Эта жизнь может быть всем, что у нас есть. И может так получиться, что мы останемся мёртвыми навсегда. На самом деле, это не так страшно, как звучит. Если вы не помните 13 750 000 000 лет, прошедших до вашего существования, значит триллионы, триллионы и триллионы последующих лет пролетят незаметно, как только вы умрёте.

Закройте глаза. Посчитайте до одного. Вы почувствовали вечность. И, насколько мы знаем, в конце концов, сама Вселенная умрёт и ничего никогда больше не поменяется.

Наши видео вызывают экзистенциальный ужас у многих людей и последняя пара минут вряд ли помогла. Так что мы хотим предложить другую точку зрения. Ненаучную и субъективную. Философию Kurzgesagt, если хотите. Пожалуйста, не принимайте наши слова на веру. Мы знаем о человеческом существовании столько же, сколько и вы. Мы относимся к экзистенциальному ужасу с

«оптимистичным нигилизмом». Что мы имеем в виду? Если обобщить, то вряд ли 200 триллионов триллионов звёзд были созданы для нас. Это похоже на жестокую шутку мироздания – мы обрели сознание только для того, чтобы понять, что эта история не про нас. Конечно, классно знать об электронах и митохондриях. Однако наука ничего не делает, чтобы нас воодушевить. Ок, и что дальше?

В жизни у вас есть всего одна попытка, что немного пугает, но в тоже время освобождает. Если Вселенная погибнет «теплосмертью», любые унижения когда-либо перенесённые вами будут забыты, все ошибки не будут ничего значить, всё то плохое, что вы сделали, исчезнет.

Если наша жизнь – всё, что нам дано испытать, значит это единственное, что по-настоящему имеет значение. Если во Вселенной нет правил, значит, мы сами можем создавать эти правила. Если у Вселенной нет цели, значит, мы сами можем её диктовать.

В какой-то момент люди обязательно прекратят своё существование. Но пока этого не случилось, мы можем исследовать себя и мир вокруг. У нас есть возможность чувствовать, наслаждаться едой, книгами, рассветом и друг другом. Сам факт, что мы можем даже думать об этом, уже невероятен.

Достаточно легко считать себя отделёнными от всего, но это неправда. Мы такая же часть Вселенной, как и нейтронная звезда или чёрная дыра, или туманность. Даже лучше, мы её думающая и ощущающая часть. Орган чувств Вселенной.

Мы невероятно свободны на детской площадке размером с Вселенную. Так что мы можем стремиться быть счастливыми и попытаться создать утопию среди звёзд. Не то чтобы мы узнали всё что можно узнать. Мы не знаем, почему правила Вселенной такие, какие они есть. Как возникла жизнь? Что такое жизнь? Мы не знаем, что такое сознание, и одни ли мы во Вселенной. Но мы можем попробовать найти ответы.

Есть миллиарды звёзд, которые мы можем посетить, болезней, которые нужно излечить, людей, которым можно помочь, счастливых чувств, которые нужно ощутить, и видеоигр, которые нужно закончить. Можно столько всего сделать!

Подводя итоги: Вы, скорее всего, потратили довольно большую часть отпущенного вам времени. Если это наша единственная возможность побыть живыми, значит, нет никаких причин, по которым мы не можем веселиться и жить настолько счастливо, насколько возможно. Бонусные очки, если вы сделаете жизнь других людей лучше. Больше бонусных очков, если вы поможете построить галактическую человеческую империю. Делайте то, что вам нравится. Вы сами выбираете, что это значит для вас».

Озвученная в видео мысль о том, что у Вселенной нет цели, и мы сами можем её диктовать, опять-таки созвучна Сартру. Практически то же самое он выразил в теории «атеистического экзистенциализма», добавив: «Реальность лишь в действии…. человек есть не что иное, как его цель, он существует лишь постольку, поскольку реализует себя». Сартр писал, что мы не только определяем свою цель, но и должны это сделать, а иначе вообще нельзя говорить о существовании.

В этой пугающей радикальной свободе Сартр увидел элементарную возможность: сделать себя таким, каким хочешь быть. Но эта головокружительная перспектива может откинуть нас обратно к заготовленным утешительным иллюзиям смысла и цели. Насколько страшно принять для себя тот факт, что цели во всей Вселенной нет?

В конце концов, чтобы придать существованию смысл, Сартр обратился к ортодоксальному марксизму, ставящим во главу угла зависимость от неопровержимых фактов материального положения, а не от безграничных абстракций разума.

Возможно, мы свободны, как минимум, для того, чтобы принять мировоззрение, которое развеет наш экзистенциальный ужас. Мы также вольны принять идеи марксиста Антонио Грамши, который признался в чём-то вроде собственного «оптимистичного нигилизма». Только он назвал его «пессимизмом интеллекта» и «оптимизмом воли». Этот подход признаёт суровые социальные и материальные ограничения, на которые нас обрекает наше короткое, часто многострадальное, казалось бы, бессмысленное существование в этом материальном мире, которое, тем не менее, стремится к невозможным идеалам.

Превью: Владимир Антощенков.

По материалам статьи доктор философии Джоша Джонса.

 

Смотрите также:

• Что такое жизнь и насколько реальна смерть?
• Одиноки ли вы? Удивительное видео о неразрывной связи человека с Вселенной
• Реальность – это лишь галлюцинация: галлюциногенная лекция Анила Сета о природе сознания

2 ноября, 2017

Телеграм

в поисках социальной утопии – Статьи

Нигилизм как философское учение появился в XII веке, его авторство обычно приписывается ученому-схоласту Петру Ломбардскому. Первой доктриной средневековой модификации этого течения стало сомнение в человеческой природе Христа. Мотив отрицания и несогласия не только повлиял на название учения (от латинского nihil — ничто), но и стал краеугольным камнем всей последующей эволюции нигилизма сквозь века. Это учение быстро расценили как еретическое, а потому уже в 1179 году папа Александр III предал его анафеме. Период расцвета нигилизма пришелся на XIX век, когда многие мыслители начали остро ощущать несправедливость общественного устройства, в котором вера в авторитеты и традиционные моральные устои подвергалась жесткой критике. Это привело к «кризису в христианском мировоззрении», по мысли Серена Кьеркегора, или даже к «закату Европы», который пророчил Освальд Шпенглер. В России второй половины XIX века нигилизм стал не только философией, но и образом жизни.

Николай Ярошенко, «Студент», 1881. (wikimedia.org)

Если следовать хронологии, предложенной Н. О. Лосским в «Истории русской философии», русский нигилизм принято связывать с рядом представителей общественной мысли 1860-х годов — материалистами и позитивистами. К числу нигилистов разные авторы причисляют философа М. А. Бакунина, литературного критика и теоретика Д. И. Писарева, публициста Н. А. Добролюбова и писателя Н. Г. Чернышевского. Нигилизм в целом весьма разнородное явление, включающее в себя представителей самого широкого спектра политических взглядов и идеологий, от реформистских до крайне радикальных. Однако, связующим звеном всех этих разрозненных концепций стало отрицание общепринятых ценностей и традиционных норм, будь то в сфере морали, эстетики, культуры, права, политики или экономики. Самым действенным способом обновления социума считалось его разрушение, в той или иной степени. Так, Бакунин провозгласил идеалы свободы духа, говоря о том, что отрицательное является непременным условием и дополнением положительного, а потому необходимо довериться «вечному духу, ломающему и разрушающему», а затем хаос приведет к новому порядку. Писарев, вслед за Бакуниным, также проповедовал разрушение: «Что может быть сломано, должно быть сломано. Стоит любить только то, что выдержит удар. Что разбивается вдребезги, то хлам».

Дмитрий Писарев, «Портрет по оригиналу Крамского». (ru.bidspirit.com)

Правда, в сознании обывателей и в культурной рефлексии той эпохи нигилизм оформился скорее не как философское учение, а как вид мировоззрения, определяющий не только суждения, но и поступки человека. Во многом благодаря эталонному образу русского нигилиста, созданному в романе «Отцы и дети» И. С. Тургенева, это явление приобрело и явные внешние атрибуты, выражающиеся в манере одеваться, держать себя в обществе, выражать свое мнение. Важнейшим элементом публичной «роли» нигилиста является нарочитая, демонстративная грубость манер, пренебрежение социальными нормами и предрассудками, стремление вывести собеседника на чистую воду и после презрительно прекратить отношения. Нигилизм тесным образом связан с материалистическими и позитивистскими взглядами, а потому идеальный нигилист часто предстает как ученый-естествоиспытатель или хирург, обладающий изрядной долей хладнокровия и рассудочности, чтобы для нового мира «место расчистить». Базаров, объясняя в романе свою приверженность к нигилизму, связывал ее с открытиями Дарвина в сфере естественных наук. Многие нигилисты, провозглашая свою приверженность материализму, предлагали перенести принципы и методы естественных наук к системе общественного устройства. Так, предлагалось внедрить в социальную практику принципы естественного отбора, борьбы за существование, выживание наиболее приспособленных в качестве определяющих факторов общественной жизни.

Наиболее интересный аспект системы взглядов нигилистов — это взаимоотношения полов. Женщина глазами нигилиста, прежде всего, «товарищ, а не кисейная барышня», а потому неудивительно, что в короткие сроки ряды революционно настроенных и неравнодушных активистов стали пополнять молодые девушки. Нигилизм в этом преломлении трактовался как волевое освобождение женщины от традиционной модели общественного поведения, от всех занятий, которые считались в быту и повседневной практике сугубо женскими.

Николай Ярошенко, «Курсистка». (artmuseum.kaluga.ru)

После поражения в Крымской войне критические настроения и призывы к поискам социальной утопии были подхвачены самыми разными слоями населения, а на первый план в этом движении вышли разночинцы. Их бедность, неблагородное происхождение и отсутствие стабильного заработка, которые раньше считались унизительными, теперь превратились в неотъемлемые достоинства, с лихвой заменявшие формальный титул дворянина. Тем более что престиж этого сословия пошатнулся, а потому роскошь и элитарность аристократии сменилась модой на аскетичный и простой образ жизни разночинцев, эдакого варианта русских пуритан. Чтобы преодолеть свою маргинальность, разночинцы стремились к получению хорошего образования, активно занимались саморазвитием.

Важную роль в системе взглядов нигилиста играют этические нормы и незыблемые поведенческие установки. Активно противопоставляя себя высшему дворянскому сословию, разночинцы старались придерживаться весьма практичных ценностей. Первостепенной становилась проблема переустройства общества на новых над-моральных основах, где основным мерилом будет вопрос общественной пользы. Как у Базарова, который в своих действиях руководствовался исключительно представлением о том, что полезно в данный момент. Кстати, принадлежность к разночинцам как к «неподатному» сословию давала некоторую личную независимость, какой не обладало ни купечество, ни мещанство, ни, естественно, крестьянство. Речь идет, в первую очередь, о свободе передвижения и проживания в любом месте империи, с правом поступления на государственную службу. Разночинцы имели постоянные паспорта и должны были обязательно давать образование своим детям. Вероятно, фактор образованности сыграл немаловажную роль в том, что многие молодые люди, выходцы из разночинцев, быстро радикализировались, отчаянно, пожалуй, даже фанатично веря в идеи переустройства общества на началах справедливости и братства. «Наши юноши — революционеры не в силу своих знаний, а в силу своего социального положения… Среда их вырастившая состоит либо из бедняков, в поте лица добывающих свой хлеб, либо живет на хлебах у государства; на каждом шагу она чувствует экономическое бессилие, свою зависимость. А сознание своего бессилия, своей необеспеченности, чувство зависимости — всегда приводят к чувству недовольства, к озлоблению, к протесту», — писал представитель уже следующей волны революционеров 1870-х годов П. Н. Ткачев.

Сборник: Корейская война

В вооружённом конфликте на стороне Корейской Народно-Демократической Республики участвовали части ВВС СССР, на стороне Южной Кореи — войска ООН.

• Статьи
• Азия
• XX век

Пропаганда времён Корейской войны

Пропаганда времён Корейской войны

В Корее впервые столкнулись две идеологические машины холодной войны: западная демократия и восточный коммунизм.

• Статьи
• Азия
• XX век

Бессмысленная бойня

Бессмысленная бойня

В результате гражданской войны Корея распалась на две части, одна из которых пережила все ужасы диктатуры и до сих пор представляет угрозу.

• ЕГЭ
• Азия
• XX век

Корейская война

Корейская война

Вооружённый конфликт, расколовший Корею и мир. Что ты знаешь об этом событии?

• Статьи
• Азия
• XX век

Решающие битвы Корейской войны

Решающие битвы Корейской войны

Конфликт почти всё время был позиционным и разворачивался на 38-й параллели. Крупнейшие сражения отгремели ещё в первые месяцы.

• Статьи
• Азия
• XX век

Разгрызенный полуостров

Разгрызенный полуостров

Строго говоря, граница между Южной Кореей и КНДР проходит не по 38-й параллели, а вблизи неё. Но называют её всё равно «38-й параллелью». Говоря юридически, это не просто граница, а Военная демаркационная линия, по обе стороны от которой находится демилитаризированная зона.

• Статьи
• Азия
• XX век

Пропаганда времён Корейской войны

В Корее впервые столкнулись две идеологические машины холодной войны: западная демократия и восточный коммунизм.

• Статьи
• Азия
• XX век

Бессмысленная бойня

В результате гражданской войны Корея распалась на две части, одна из которых пережила все ужасы диктатуры и до сих пор представляет угрозу.

• ЕГЭ
• Азия
• XX век

Корейская война

Вооружённый конфликт, расколовший Корею и мир. Что ты знаешь об этом событии?

• Статьи
• Азия
• XX век

Решающие битвы Корейской войны

Конфликт почти всё время был позиционным и разворачивался на 38-й параллели. Крупнейшие сражения отгремели ещё в первые месяцы.

• Статьи
• Азия
• XX век

Разгрызенный полуостров

Строго говоря, граница между Южной Кореей и КНДР проходит не по 38-й параллели, а вблизи неё. Но называют её всё равно «38-й параллелью». Говоря юридически, это не просто граница, а Военная демаркационная линия, по обе стороны от которой находится демилитаризированная зона.

Рекомендовано вам

Лучшие материалы

• Неделю
• Месяц

• Статьи
• Европа
• XIX-XX вв.

Ненасытная Виктория

• Статьи
• Европа
• XIX-XX вв.

Циолковский: человек, который доказал, что смерти нет

• Статьи
• I до н.э. -XXI вв.

Бикини: история победившей наготы

• Статьи
• Европа
• XX век

От чего умер Ленин?

• Статьи
• Европа
• XX век

История первого советского маньяка

• Статьи
• Европа
• XVI век

Как Смоленск стал русским

• Статьи
• Европа
• V-XVI вв.

Личная гигиена в Средневековье

• Статьи
• Европа
• XX век

Открытое письмо Фёдора Раскольникова Сталину

• Статьи
• Европа
• XX век

Мишка Слепой: полвека за решёткой

• Статьи
• Европа
• XVIII-XIX вв.

Месть крепостных

• Статьи
• Европа
• XX век

«Жизнь за жизнь». История Рут Эллис

• Статьи
• Европа
• XV-XVIII вв.

Самые ужасные пытки (18+)

• Статьи
• Европа
• XIX-XX вв.

Ненасытная Виктория

• Статьи
• Европа
• XX век

Рождённые от немцев: плоды полового коллаборационизма

• Статьи
• Европа
• XIX-XX вв.

Александр Засс — сильнейший человек в мире

• Статьи
• Европа
• XIX-XX вв.

Циолковский: человек, который доказал, что смерти нет

• Статьи
• Европа
• XX век

«Пристрелят они тебя, Толя, как собаку»

• Статьи
• I до н.э. -XXI вв.

Бикини: история победившей наготы

• Статьи
• Европа
• XII век

Балдуин Прокажённый: юный король, рассыпавшийся на части

• Статьи
• Европа
• XX век

От чего умер Ленин?

• Неделю
• Месяц

• 📚 Статьи
• 👀 802511

Ненасытная Виктория

• 📚 Статьи
• 👀 507427

Циолковский: человек, который доказал, что смерти нет

• 📚 Статьи
• 👀 475156

Бикини: история победившей наготы

• 📚 Статьи
• 👀 434762

От чего умер Ленин?

• 📚 Статьи
• 👀 430508

История первого советского маньяка

• 📚 Статьи
• 👀 430030

Как Смоленск стал русским

• 📚 Статьи
• 👀 410221

Личная гигиена в Средневековье

• 📚 Статьи
• 👀 366233

Открытое письмо Фёдора Раскольникова Сталину

• 📚 Статьи
• 👀 360096

Мишка Слепой: полвека за решёткой

• 📚 Статьи
• 👀 301505

Месть крепостных

• 📚 Статьи
• 👀 4996151

«Жизнь за жизнь». История Рут Эллис

• 📚 Статьи
• 👀 1034892

Самые ужасные пытки (18+)

• 📚 Статьи
• 👀 802511

Ненасытная Виктория

• 📚 Статьи
• 👀 767695

Рождённые от немцев: плоды полового коллаборационизма

• 📚 Статьи
• 👀 627530

Александр Засс — сильнейший человек в мире

• 📚 Статьи
• 👀 507427

Циолковский: человек, который доказал, что смерти нет

• 📚 Статьи
• 👀 485140

«Пристрелят они тебя, Толя, как собаку»

• 📚 Статьи
• 👀 475156

Бикини: история победившей наготы

• 📚 Статьи
• 👀 449800

Балдуин Прокажённый: юный король, рассыпавшийся на части

• 📚 Статьи
• 👀 434762

От чего умер Ленин?

Три века русского нигилизма – Русская истина

РI: «Бунт философов» против политического назначенца, на минувшей неделе сообщившего о своей готовности извести «гнездо измены» в Институте философии, получил поддержку со стороны нашего сайта. Разговор о философии на языке «политического доноса» не допустим. Но это не означает, что невозможна серьезная консервативная критика существующего положения дел в философском цехе, где и в самом деле наиболее влиятельным течением в последние годы был постмодернизм, быстро подмявший под себя и остатки советского марксизма, и политически нейтральную феноменологию, и различные вариации идеализма. Философия и в самом деле стала в Европе и в России своего рода теоретическим обоснованием мировоззрения «креативного класса» – сообщества высокооплачиваемых профессионалов, занятых в сфере пиара, маркетинга и журналистики. Безусловно, эта ситуация не вполне нормальная, и размышлять о ней нужно, соблюдая академические приличия. Что мы и попытаемся делать, приглашая к разговору всех заинтересованных участников.

 

 

Совсем недавно философское сообщество России пережило настоящий шок. Журналисты телеканала «Царьград», который позиционирует себя как рупор правого, монархически-клерикального консерватизма, выступили с обвинениями в адрес ведущих специалистов Института Философии РАН. Обвинения были сформулированы таким образом, что поневоле вспоминаются сталинские годы, когда неугодных философов просто называли  врагами народа и государства и заявляли, что бывают и такие оттенки мысли, за которые «нужно ставить к стенке». Так, статья одного из журналистов по фамилии Самохин имела незатейливое название «Центр разрушения России. Структуры Сороса рвутся к управлению ИФ РАН». Оцените сами стиль «царьградовца» и найдите, как говорится, хотя бы пять различий между ним и стилем какого-нибудь Марка Борисовича Митина. Того самого, которого «во время оно» «за глаза» прозвали «Мраком Борисовичем», потому что дискуссии с ним на философские темы иногда кончались для оппонентов «где-то в поле возле Магадана».

Между прочим всем известно, что это именно витии с «Царьграда» не жалеют эмоций, проклиная «безбожный большевистский режим». Как видим, это не мешает им уподобляться худшим образчикам «философоведов в штатском», которых этот режим порождал в 30-е.   Что ж, философ-диалектик Лосев, которого «за оттенки» как раз и грозились «поставить к стенке» тогдашние «царьградовцы» (только тогда они, конечно, были атеистами и гордились числом посаженых православных священников!) сказал по схожему поводу: «борьба –  тоже форма единства, только более сложная». А для тех, кто неискушен в логических конструированиях эйдосов, приведу слова нашего президента: «кто обзывается, тот сам так называется».

К счастью, философское сообщество проявило корпоративный дух в самом лучшем смысле этого слова. Ученые в европейской традиции являются корпорацией еще со средних веков. Только не корпорацией, в которую объединяются ради дивидендов от продажи нефти и газа, а корпорацией,  члены которых совместно ищут Истину, каковая, как прекрасно доказал Владимир Соловьёв (нет, вы не угадали, другой!), неотделима от Красоты и Добра.  На защиту своих коллег от возмутительных политических доносов встали практически все философы России, независимо от их идеологических пристрастий – и консерваторы, и марксисты, и либералы….

И оказалось, что недаром социальным институтом европейской науки (а философия, что ни говори – европейское изобретение!) стала университетская корпорация. Вместе – мы сила! Это хорошо понимали парижские бакалавры свободных искусств, в раннем средневековье, защищая родную Сорбонну против королевской полиции, буквально на баррикадах. Это поняли и философы постсоветской России в недавние дни.

Однако политический скандал заставил нас позабыть, а, вернее, отодвинуть на задний план проблему идейного кризиса в отечественной философии. Если неумелые доносчики пытались спекулировать на ней, это не значит, что мы должны теперь ее отрицать.

Она, увы, есть и имя ей – засилье в нашей философии постмодернизма.

 

***

 

Когда на рубеже 1980-х и 1990-х с наших гуманитарных наук сняли «кандалы цензуры», многим казалось, что наступила вожделенная свобода. Теперь не будет нужды обязательно ссылаться на Маркса, Энгельса и Ленина, чтобы статья попала в печать, цитировать последнее выступление престарелого Генсека, чтоб диссертация была принята к защите, называть концепцию оригинального западного мыслителя «буржуазной фальсификацией», что протащить цитату из него в свое выступление. Действительно, первое время так оно и было. Наши журналы перепечатали самых модных западных и запрещенных прежде эмигрантских мыслителей.  Появились открытые школы экзистенциалистов, религиозных философов всеединства, неомарксистов, аналитических философов. Они стали проводить свои конференции, выпускать сборники и журналы.  Даже сторонники диамата нашли себя в этом многообразии, приободрились, стали дискутировать…. И нельзя сказать, чтоб сегодня, на 37-м году после перестройки это закончилось.

Но все же, все же, все же…

Недавно я беседовал с одной молодой дамой – исследовательницей в сфере гуманитарных наук. Обсуждали невеселое житье-бытье российских ученых-гуманитариев (в основном в плане материального обеспечения, естественно). И вдруг она с болью в голосе заявляет: «а еще Фуко достал!» Я даже сначала не понял, о чем это она…  Она пояснила: «в какой «продвинутый» московский или питерский журнал не сунешься, без цитаты из Мишеля Фуко статью не возьмут»… И грустно добавила: «ну как в ваши времена без Маркса, Энгельса, Ленина»… Потом, раздумывая о ситуации в российской философии (кстати, господа, которые обязательно требуют ссылок на Фуко, вместо «ситуация» непременно скажут «кейс», этим их легко отличить от провинциальных «лапотников» вроде меня, которые диалектику еще «учили по Гегелю»)  я понял, что она права.

Не сказать, конечно, чтоб все наше философское начальство стало поклонниками Деррида и Делеза, но ведь те, кому больше 50-ти (а я, увы, уже  принадлежу к этой генерации) прекрасно помнят времена, когда   формально власть была еще в руках престарелых партийных начальников, а фактически над умами масс властвовали диссиденты Солженицын и Сахаров и разного рода молодые «неформалы».  Есть у старого, доброго неомарксиста Грамши понятие «гегемония», означающее такое неявное и неофициальное, но пронизывающее все уголки культуры господство. Вот в этом смысле постмодернизм обладает почти полной гегемонией в современном российском философском сообществе (и, увы – не только в философском).

Да, есть у нас и марксисты и старого и нового закала, есть религиозные философы, консерваторы. Но не они делают «делают погоду», не они увлекают за собой молодежь, не про них пишут западные специализированные издания. Вот открываю я электронную библиотеку диссертаций по философии «DisserCat» и на первой же страничке читаю такие названия диссертаций, защищенных в 2021 году: «Конституирование истины в процессе современной медиакоммуникации», «Отношения видения и видимого в вертикальном и горизонтальном строе бытия», «Исследование центральных инстанций субъектности в свете данных психической патологии».

Вот захожу я на сайт российского электронного философского журнала и читаю: «во время работы над этим эмпирически-трансцедентальным вопросом нельзя утаивать, что обычно пишут и думают исходя из линии, в лучшем случае – из поверхности. Правда, поверхность, исходя из отказа от объема, может представить жизненный мир, но с большой утратой права действительности на многомерность».   Слышите, словно в песенке Вертинского, попугай продвинутой российской философии, кричит: «Лакан! Делез! Женнет!»… И плачет, плачет по-французски…

И ведь проблема не только в том, что в обеих столицах на самых заметных академических позициях мы видим поклонников постмодернизма и даже постпостмодернизма, презрительно взирающих на своих доморощенных коллег, которые языки знают в «пределах гимназического курса» и не умеют жонглировать терминами вроде «дискурсивная практика», «шизоанализ» и «фаллоцентризм».

Дело в том, что постмодернизм – это, действительно, не только философия, но и дискурс.

Он проникает и в философские концепции даже тех современных интеллектуалов, кто считает себя противниками постмодернизма. Да и не только в философские концепции.   Когда известный идеолог, именующий себя националистом и православным публицистом,, на своей странице в соцсети, где у него десятки тысяч подписчиков,  через слово сквернословит как Роман Трахтенберг, то невольно подозреваешь: а не постмодернистская ли игра все его православие и национализм…

Тут мы и подошли к самой сути постмодернизма, которая, конечно, моим читателями известна не хуже, чем мне, но не сказать об этом нельзя. Ален Бадью – единственный современный французский философ, которому удалось вырваться из плена пения сирен постмодерна (показательно, что сделал он это при помощи «платоновского жеста»!) назвал парадигму своих оппонентов очередной «Большой Софистикой». Ничего принципиально нового по сравнению с тем, что уже сказал Протагор в блистательных Афинах Перикла, Деррида и Делез не сказали.

Постмодернизм – отрицание абсолютных ценностей, Истины, Добра и Красоты с заглавных букв, постмодернизм это вечное бодряческое (а в действительности – трагическое!) барахтанье в луже мелких относительных истин.  Просто французские ученики Ролана Барта пришли к этой формуле Протагора через анализ текстов, а сам Протагор – через обдумывание афоризмов Гераклита. Но важно это только историкам философии…

Постмодернизм – это нигилизм в точном смысле слова, отрицание бытия в пользу становления, как показал Платон в «Теэтэте», ничевочество от философии (превращающее в ничто и саму философию).

И осознав это, мы обязательно поймаем себя на мысли, что все это в истории русской мысли уже было, было… Только Валерия Подорогу и Вадима Руднева звали тогда Писарев или Фриче…

 

***

 

Я не случайно назвал свою статью «Три века русского нигилизма». Нигилизм (с разными вариациями, конечно), повторю, являлся в нашей истории трижды. И всякий раз он приходил как расфуфыренный гость с Запада с книжкой очередного, модного, западного вульгарного материалиста. Страхов даже  утверждал, что нигилизм – вовсе не русское явление, он – порождение настроения европейничанья, про которое блестяще написал Н.Я. Данилевский (потом в послеоктябрьской эмиграции будут писать то же о марксизме). Это кстати, неправда, потому что теперь, глядя из XXI века, мы видим, что всякий раз нигилизм («материалистическая софистика») приходил к нам, когда в России начиналось развитие капитализма.

Это эпоха 1850-60-х годов: отмена крепостного права, либеральные реформы, отказ от николаевского изоляционизма, первые мануфактуры.

Это – эпоха НЭПа, концессий, кооперативов, относительной свободы дискуссий в СССР и относительной открытости для Запада.

И это, наконец, эпоха новой постсоветской России. И всякий раз капиталистический эксперимент, либеральные свободы и  поворот к Западу   в философии сопровождались популярностью учений, отвергающих Истину. Учений материалистических, резко отрицательно настроенных к идеализму. В этом смысле книжка Бюхнера «Сила и материя», которую  везде  таскал с собой Базаров, в явном родстве с «Феноменологией тела» Подороги…

Интересно заметить, что по мере перехода от эпохи к эпохе градус всеотрицания в русском нигилизме усиливался. Возьмем нигилистов 50-60-х гг. XIX века. О том, что они отвергали религию и идеалистическую философию, конечно, и говорить нечего. Философию они соглашались сохранить лишь ту, которая по сути была лишь кратким изложением «достижений» тогдашней «передовой науки». Но Писарев восторгался и неумными нападками Евгения Базарова на искусство.  Да и сам Дмитрий Иванович написал статью под «говорящим» названием «Разрушение эстетики» и, помнится, утверждал, что «сапоги выше Шекспира». А уж бедному Пушкину от молодого да раннего литературного критика досталось поболее, чем от придуманного Тургеневым вивисектора лягушек!

Но у нигилистов писаревской формации – кстати, оказавших немалое влияние на Фридриха Ницше, штудировавшего «Отцов и детей» по-французски! –  все таки оставались кумиры, которые настоящий нигилист, орудовавший философским молотом, не преминул потом разбить. И это Наука и Мораль. Как иронически заметил Владимир Сергеевич Соловьев, они проповедовали, что «человек произошел от обезьяны и … поэтому мы должны любить друг друга». Соль этой шутки связана с крайней шаткостью обоснования морали  позитивистскими методами, чем занимались нигилисты и их последователи.

Но нигилисты следующего века – релятивисты от марксизма в лице Богданова, пролеткультовцев и социологизатров-литературоведов вроде Фриче или Переверзева, были в этом отношении уже более последовательными. В морали, во всяком случае, они видели не некие абсолютные установки, а всего лишь выражение классовых интересов, текучее и изменчивое. Впрочем, и искусство с философией у них проходили по тому же ведомству и тут Евгений Базаров был бы благодарен такому углублению его взглядов. Если внимательно читать «Эмпириомонизм» Богданова, то можно заметить, что он и науку объявлял формой идеологии. Но такой радикальный релятивизм  другие вульгарные марксисты  той поры в массе своей, конечно,  не разделяли. Все-таки отбрасывать науку для них означало бы отбрасывать и сам марксизм, который у них прочно ассоциировался с неопровержимой научной истиной. Эту прерогативу они оставили своим последователям – Подороге и Ко….

Тут уже и наука вместе с философией превратилась в форму литературы и вообще все есть текст, который можно и нужно деконструировать. Я прошу понять меня правильно. Я ни на минуту не сомневаюсь в высокой квалификации сегодняшних известных философов-постмодернистов (начиная с самого Подороги  и кончая его учениками). Они – большие знатоки и современной, и классической мысли. Они – прекрасные философские писатели, высокоэрудированные и   высокопрофессиональные…. Но ведь все это вопреки установкам постмодернизма, который вообще не предоставляет критериев для различения истины и заблуждения, совершенства и несовершенства…

 

***

 

Действие рождает противодействие не только в физике. На софистику Протагора и Горгия греческая культура ответила появлением Сократа, Платона и Аристотеля, создавших первую историческую форму философской классики. Тут я должен оговориться, что под философской классикой я имею в виду не просто высшие проявления философской мысли. На мой взгляд классика имеет и специфику своего содержания. Классические философы – это анти-софисты. Они в противоположность релятивистам отстаивают существование абсолютных ценностей и идеалов, Истины, Красоты и Добра.

Этот историко-философский закон противодействия софистике действует и в русской философии. На явление нигилистов 1850-60-х гг. русская культура ответила явлением Владимира Сергеевича Соловьева – основоположника русской классической философии, которую завершает эпическая фигура «русского Прокла» – Алексея Федоровича Лосева.  Все вопросы, поднятые русским нигилизмом –  от оправдания добра до утверждения положительной эстетики – рассмотрены и решены в традиции всеединства.

То же самое касается и «марксистской софистики» 1920-начала 1930-х, встретившей достойный отпор со стороны течения Михаила Лифшица, а затем, когда в 60-е годы был рецидив релятивиствовавшего марксо-позитивизма – Эвальда Ильенкова и его школы.

Теперь перед философами, наследующими классической традиции в России, хоть в идеалистическом, хоть и в материалистическом ее варианте, встает проблема  дать отповедь постмодернизму. Без этого невозможно восстановить в правах нормальные, естественные, органические ценности, такие как патриотизм, милосердие, честь, справедливость.  Пресловутый «глубинный народ» истосковался по ним, устав жить в мерзости безверия  и пересмешничества. А наши философы, увы, вместо искомой рыбы простых и вечных истин могут пока предложить ему лишь постмодернистскую змею…

Но, как говорится, дорогу осилит идущий…

Критика Ж. Бодрийяром нигилизма: риск и очарование фатального

скачатьскачать Автор: Косыхин В. Г. — подписаться на статьи автора
Журнал: Философия и общество. Выпуск №3(51)/2008 — подписаться на статьи журнала

Философское вопрошание о нигилизме и его роли в нынешней куль­туре со времен Ницше, первого исследователя нигилизма как культурно-исторического феномена, предполагает наличие определенного риска для теоретического мышления. Этот риск, в первую очередь, является онтоло­гическим: как мыслить ничто, которое, выдавая себя за что-то, неуклонно вплетается в ткань исторического и повседневного бытия? С другой сторо­ны, это риск методологический, так как он связан с неизбеж­ной вовлеченностью исследователя, поскольку само вопрошание о нигилизме уже оказывается изначально проникнуто духом того самого нигилизма, на научно-теоретическое рассмотрение которого оно вроде бы претендует.

Все это в полной мере характерно для мышления Ж. Бодрий-яра, на­ряду с Ницше и Хайдеггером, пожалуй, наиболее известного исследователя нигилизма и в особенности его современных форм.

Сегодня нигилизм, как утверждает Бодрийяр, вовсе не окрашен в вагнеровские или шпенглеровские тона, не исходит он и от декаданса или ра­дикальной метафизики «смерти бога»: «Нигилизм сегодня – это нигилизм прозрачности (transparence),и в чем-то он более радикален и решителен, чем его предшествующие исторические формы»[1].

Что же означает этот «нигилизм прозрачности»? Сам Бодрийяр дос­таточно емко описывает его как ситуацию, когда «от современного взгляда ничто не сокрыто»[2]. День из жизни президента или политического деятеля, репортаж с войны или сексуальная жизнь кинозвезд, прямые репортажи с заседаний правительств или парламентов – все это создает иллюзию полной достоверности сообщаемого. Но что означает тотальное исчезновение тай­ны? В жизни современного субъекта это означает прозрачность для воспри­ятия со стороны других. Психология, социология и медицина рисуют то­тально просвеченные образы субъекта: для них он прозрачное психическое, социальное или телесное нечто или ничто. И здесь прозрачность грозит пе­реходом в призрачность: взгляд, смотрящий сквозь, взгляд, не упирающий­ся в тайну, рискует не увидеть ничего. Не случайно именно в эпоху господ­ства прозрачности всех сторон общественной жизни и жизни субъекта воз­никает еще один термин: «виртуальность». Виртуальность как тотализация или гиперреализация призрачности…

Двумя важными составляющими нигилистического дискурса совре­менности являются оперативность и операциональность.

Оперативность, чьим ближайшим синонимом будет яв­ляться, очевидно, скорость, характеризует процесс обращения с информацией (а также процесс потребления этой информации) в современном мире. Особо ценит­ся не просто информация, но информация оперативная. В этой связи стано­вится понятным требование, предъявляемое к современным ЭВМ, увеличи­вать скорость обработки данных. И сменяющиеся на наших глазах поколе­ния персональных компьютеров полностью отвечают поставленной перед ними задаче. Другим аспектом этого тотального ускорения реальности яв­ляется все большее увеличение количества радио- и телевизионных выпус­ков новостей, доносящих самую оперативную информацию до потребителя. Фраза «И как нам только что стало известно…», в последнее время ставшая как бы хорошим тоном любого выпуска новостей, призвана подчеркнуть качество журналистской оперативности, тем самым одновременно подчер­кивая ценность понятия скорости в современном мире. Глаз и ухо зрителя и слушателя современных СМИ постоянно находятся в «курсе событий». Не­зримыми ниточками паутина информационной близости пронизывает современное общественное сознание. И сознание современного субъекта, субъекта эпохи постмодерна, отвечает этому процессу убыстрением воспри­ятия событий и интеллектуальных фактов. Внутри сцены субъективного представления мелькает и, естественно, оценивается целый калейдоскоп сменяющих друг друга образов, фрагментаризируя субъект.

Операциональность составляет своеобразное измерение деятельности или действительности субъекта. Быть операциональным – это означает со­ответствовать тем ожиданиям, на которые тебя обрекает твоя прозрачность. С одной стороны, операциональность означает готовность к функциониро­ванию (оперативному и прозрачному) в рамках общественных моделей, с другой – она охва-тывает внутреннее измерение субъекта – его мышление, где операциональность означает некую способность, технику манипулиро­вания знаками. Это означает кризис философии в сознании, где мышление как продумывание, неспешное проникновение в суть сменяется мышлени­ем как техникой манипуляции с информационными единицами. Подобная комбинаторика нивелирует не только самотождественный центр (или самоосознающую инстанцию «я» субъекта), но также и любую господ­ствующую логику смыслополагания. Это вызывает ситуацию потенциаль­ного равноправия равнооперациональных смысловых рядов. И поскольку таких смыслов во фрактальной реальности бесчисленное множество, это означает, по Бодрийяру, вступление современного мышления в совершенно новую фазу: в бесконечностный, инфинитный универсум постмодерна, в универсум событий оперативных, транспарентных и операциональных. Этому универсуму неизбежно должна соответствовать новая, трансформи­рованная онтология. Ж. Бодрийяр считает возможным говорить в этой свя­зи об онтологии branchements[3], онтологии ответвлений, где бесконечность и равновероятность смыс-ловых интерпретаций понимается как серийный процесс ответв-лений, не имеющий ни начала, ни конца.

В онтологическом дискурсе Бодрийяра, как, впрочем, и в остальных онтологиях постмодерна, бытие уравнивается не с видимостью (как это часто неверно понимают любители «оптических стратегий»), но с бытийственной (то есть собственной) вероятностью.

Это может быть объяснено в контексте общего «движения к языку» в философии второй половины XX в. , поскольку (хотя я вполне отдаю се­бе отчет, что этот тезис может прозвучать рискованно) язык обладает ха­рактеристикой вероятности прежде характеристики видимости. Вероят­ность должна предшествовать видимости в языке в качестве непременного условия понимания. Смысл всегда подразумевается, что указывает на его вероятностный характер. В конце концов, не существует бессмысленного языка, особенно когда мы говорим о языке в связи с философией. Онтологическое значение этого прекрасно осознавалось Мартином Хайдеггером, отождествившим вопрос о бытии с вопросом о смысле бытия, в ре­зультате чего была снята не только оппозиция между языком и реально­стью, но (в этом, видимо, наибольшая радикальность новой онтологии Хайдеггера) и оппозиция между реально-присутствующим и вероятно-присутствующим. Жан-Поль Сартр обратил внимание именно на вероятно­стный («проективный») характер хайдеггеровского Dasein, хотя у самого Хайдеггера речь шла, разумеется, не о преимуществе/первенстве вероятно­стного над реальным, но о снятии онтологической разницы между ними. Ликвидация подобной онтологической разницы (это прежде всего смы­словая множественность/вероятность) характерна для всех без исключения представителей философствования в духе postmodernité. Но, наверное, апо­гея этот равновероятный, равнокажущийся характер бытия достигает у Ж. Бодрийяра, осмысливающего процессы постмодернистской трансформации всей европейской культуры конца XX в. Внутри этой трансформации мы опять-таки имеем дело со сферой бытия субъекта, где этот субъект, однако, «более не существует как драматург или актер, но лишь как терминал ум­ножающихся сетей (reseaux)»[4] в едином (то есть равновероятностном) измере­нии того экстаза современной коммуникации, где все плавится воедино: образы, события, функции. В наши дни, согласно Бодрийяру, бытие являет себя не в стихии полагания предметности, но всегда уже внутри рамок той «системы объектов», которая стала тотальной мобильной основой совре­менной цивилизации. В контексте «системы объектов» преодолевается прежняя субъект-объектная дихотомия: отдельный бытийствующий объект, чье бытие полагается субъектом, говорит Бодрийяр, сегодня является чис­тым мифом, «ибо он не существует иначе как в различных типах соотноше­ний и обозначений»[5].

Постмодернистское преодоление субъект-объектного различия осу­ществляется Бодрийяром посредством обращения к преимущественно язы­ковому или «знаковому» характеру реальности. Объект превращается в объект-знак и как таковой в рамках общей теории знаковых систем стано­вится кодированным различием, основной характеристикой которого явля­ется не просто современная тяга к «философии различия» (Делез), но под­чиненность коду системы объектов в ее тотальности.

Основным событием, свершающимся в недрах бытия современности, Бодрийяр считает не хайдеггеровский Gestell, а то, что теперь уже само бы­тие субъекта определяется логикой саморазвития системы объектов. Имен­но от этой системы в наши дни исходит то, что Хайдеггер называл «судьбой бытия» или «бытием», взятым с точки зрения его всемирно-исторической свершаемости. При этом старый, ставший уже привычным для мышления объект в этой «системе объектов»… отсутствует, объекты-знаки утвер­ждают повсеместное господство и повсеместное исчезновение объекта в гиперфункциональном множестве его собственных отношений. Добавим, объект здесь понимается прежде всего как объект современного философ­ского осмысления, или, употребляя выражение Жиля Делеза, «концептуаль­ный объект». Такова, согласно Бодрийяру, логика «самостоятельной стратегии объек­та (то есть независимой от воли и познавательных усилий субъекта)», в соответствии с которой осуществляется нигилистическое движение в осмыслении самого статуса сущности бытийственности: от бытия вещи (в древней философии) через бытие вещи-объекта (в классической немецкой философии) к бытию объекта-знака (в современной философии, в связи с чем, кстати, на первый план выходит творчество таких подчеркнуто-языковых мыслителей, как Хайдеггер, Фрейд, Витгенштейн) и уже в экста­зе гиперреальности, когда бытийственный статус наличного и вероятност­ного уравнивается и служит основой принципиально всякого мышления вообще (если, конечно, оно, полагает Бодрийяр, хочет претендовать на роль мышления, адекватно осмысливающего современность), к бытию «чистого объекта» (разворачивающемуся в пространстве постмодернист­ской вероятности и смысловой множественности).

В целом Бодрийяр продолжает хайдеггеровскую традицию осмысле­ния европейского нигилизма, одним из видов которого (и одновременно ответом на который) является философия постмодерна, но делает он это уже исходя из новых реалий современности, где вслед за общей трансформацией статуса бытийственности сущность бытия субъекта также претерпевает значительные изменения. «Ибо речь теперь идет не о различии одного субъекта от другого, но о бесконечных различиях внутри одного и того же субъекта»[6].

Постсовременность характеризуется не просто устремленностью к различию, попытками разрушения тождественности, но еще и волей к бес­конечности, «бесконечным различиям», бесконечной смысловой вариатив­ности. В этом контексте соответственно интерпретируется и особый ха­рактер субъекта в новейших онтологиях. Современный субъект, с точки зрения теоретиков постмодернизма, уже не является абстрактным единым полагающим «Я» чистой интеллектуальной субстанции, каким его всегда предпочитала видеть новоевропейская рационалистическая традиция, на­чиная с Декарта и заканчивая разнообразными ответвлениями современно­го позитивизма. Субъект, о котором вела речь эта традиция, – это прежде всего фигура синтеза и единства, неприемлемая для пост-модернистского мышления, абсолютизирующего различие множественности.

И поминки по этому субъекту, тщетные попытки его реанимировать, с точки зрения Бодрийяра, весьма забавны: те, кто кричат о возвращении субъективности, о возрождении прежнего бытийственного статуса субъекта, сами не верят в подобный одномерный фантом; они знают, что субъект в онтологической ситуации постсовременности утратил былую целостность (пусть даже только ему приписываемую), свою убежденность в том, что он может изменить мир и что это может стать его целью, – агонию такого субъекта можно наблюдать еще в текстах Ницше. Согласно Бодрийяру, процесс «деперсонализации» субъекта сегодня зашел столь далеко, что субъект теперь находится в позиции собственного исчезновения, и в поис­ках его на глазах исчезающей фигуры взгляд аналитика (то есть человека с во­ображением, как вслед за Э. По повторяют Делез, Бодрийяр, Деррида) останавливается на той системе «объектов» или «концептов», той форме совре­менного бытия, где, собственно, и исчезает субъект.

Критика системности и «интегризма воображаемого» приводит Бод­рийяра к выводу о том, что единственным пространством теоретического анализа сегодня выступает «поле сингулярных фрагментов», где осуществ­ляется переход от одной сингулярности к другой, причем он но­сит принципиально игровой характер[7]. Нигилистический подтекст подоб­ной фрагментаризации вполне очевиден и для самого Бодрийяра, который признает: «Мое обращение к фрагментарному обусловлено желанием деструктурировать совокупность и открыть для себя пустоту и исчезновение»[8].

Онтология постмодерна утверждает, что современный субъект во­площает собой собственную вероятностную множественность; он, как и ок­ружающее его бытие, изменчив и многолик. Вот почему сейчас, с точки зрения философов postmodernité, бессмысленно, да и невозможно адекватно описывать современную реальность классическими средствами и термино­логией. Современный субъект, утверждает Бодрийяр, являет собой много­слойное переплетение смысловых рядов, он лишен того стержнеобразующего центра, устой-чивого «Я», к которому постоянно апеллировала тради­ционная онтология. Центр принятия решений у субъекта postmodernité на­ходится часто вне досягаемости самого субъекта, можно даже сказать, что этот центр, утратив устойчивость, перемещается по лабиринтам комбина­торики желаний, разыгрываемой по сценарию «системы объектов». Бод­рийяр делает вывод, что в эпоху масс-медиа и тотальной информационной вовлеченности сам субъект утрачивает характер самостоятельности, высту­пая в качестве голограммы системы объектов: «Каждый осколок голограммы содержит в себе целостный универсум. Это также является характери­стикой фрактального объекта. …Но сегодня мы можем говорить и о фрак­тальном субъекте, который дифрактирует во множестве миниатюрных эго»[9]. Такое распыление субъекта нивелирует не только его само­тождественный центр, но и любую господствующую логику смыслополагания, вызывая ситуацию столь близкого сердцу постмодернистских мысли­телей потенциального равноправия (то есть равновероятностного характера) смыслов. Признание бесчис­ленного множества таких смыслов во фрактальной реальности означает, говоря словами Бодрийяра, вступление современного мышления в новую фазу: в бесконечностный бытийный уни­версум postmodernité.

Этому универсуму неизбежно должна соответствовать новая, транс­формированная онтология, онтология branchements – «онтология ответвле­ний». Бытие обретает новое качество: бесконечности и равновероятности всех смысловых интерпретаций, понимаемых как серии ответвлений, как процесс, не имеющий ни начала, ни середины, ни конца. Ответвление, по Бодрийяру, означает «непрерывное испытание присутствия субъекта в его соотношении с объектами»[10], непрерывное испытание гипотетическими смыслами, входящими в современное бытие на правах реальности. Но эта онтологическая реальность смысловых вероятностей и умножений вряд ли может быть описана в терминах декартовской, кантовской или гегелевской мысли. Скорее, она имеет прямое отношение к современной форме онтоло­гического нигилизма.

В отличие от предшествующих форм нигилизма это нигилизм про­зрачности, то есть отсутствия порядка глубинной реальности, чистой игры видимостей, и реализуется он отнюдь не в разрушении, но в симуляции.

Шествие нигилизма в целом раскладывается Бодрийяром на три этапа, со­ответствующих в чем-то движению объектов: этап видимости, затем этап прозрачности и наконец этап исчезновения (mode de disparition).

Каждая последующая стадия, согласно Бодрийяру, отличается от предшествующей все большей радикальностью, и если два первых этапа еще несли в себе разрушительное начало, пропитанное духом апокалипси­са, то последняя стадия нигилизма отнюдь не апокалиптична. Ибо в ней ис­чезает даже апокалипсис. «Конец апокалипсиса в наши дни – следствие господства нейтрального, нейтральных и безразличных форм. Я не стану останавливаться на вопросе, является ли эстетика нейтрального (esthetique du neutre) своего рода романтизмом. Я в это не верю. Все, что в ней остает­ся, – очарование пустынных и безразличных форм, та операция системы, которая аннулирует нас… Ибо очарование есть нигилистическая страсть, свойственная модусу исчезновения»[11]. Очарование нарцисса-цветка – плод нигилистической страсти, уничтожившей Нарцисса-человека. Это очарова­ние непреодолимо влечет к себе современную науку, искусство, филосо­фию. Ибо даже сам анализ, особенно в философии последних десятилетий (от Витгенштейна и позднего Хайдеггера до Деррида), поддался очарованию «выскальзывания из смысла», этому соблазну духа постмодерна. «Даже сцена анализа стала неопределенной, случайной: теории сносятся этими волнами неопределимости и случайности (но на самом деле нигилизм уже невозможен, ибо он еще является теорией, хотя и безнадежной; но еще определенной воображением конца)»[12].

И Бодрийяр продолжает нигилистическую тему, утверждая, что если быть нигилистом означает быть аналитиком системы до точки, откуда воз­вращение невозможно, то он нигилист, постулирующий наличие «порядка исчезновения». Но это утопия, ибо нигилизм завершен. Бодрийяр призна­ется, что мечтал бы быть нигилистом, если бы это было еще возможно или имело бы смысл, ведь нигилизм еще был теорией, соотносясь с порядком реальности, цели и смысла.

Но что же все-таки остается? Это – вопрос остатка, lereste, зани­мающий в последние годы многих философов. В первую очередь Бодрийяр обращает внимание на странность «остатка» – он не имеет оппозиционного термина. Что противостоит «остатку»?

«Остаток», более того, не имеет имени; нестабильный и анонимный, «ос­таток» уклоняется от любой дефиниции, позитивной или негативной. Дейст­вительно, что, к примеру, не есть «остаток»? Эта неопределимость «остатка» до удивления напоминает неопределимость порядка симуляции, и Бодрийяр заключает: «Невозможность определения того, что есть остаток, является иной характе-ристикой фазы симуляции и агонии всех различительных сис­тем, фазы, где все становится остатком»[13].

Впрочем, с точки зрения Бодрийяра, ситуация с «остатком» намного бо­лее оригинальна: сама подвижность его структур, неопределимость в тер­минах оппозиции свидетельствуют о том, что «больше не существует даже самого остатка»[14], который аннулируется как таковой в постоянных мутаци­ях феноменов, и вовсе не потому, что в условиях «эстетики тотального ис­чезновения» не остается никакого остатка (в эстетике исчезновения факти­чески ничего не исчезает), а в силу того простого факта, что остаток не имеет больше никакого смысла (опять-таки: в эпоху симулякров остатком может быть что угодно).

Но что остается, когда исчезает даже нигилизм? Что остается за пре­делами конца мышления, философии, эстетики? Остается. .. «меланхолия, это неотъемлемое качество порядка (mode) исчезновения смысла»[15].

Меланхолия, излюбленный термин, terme forte Бодрийяра, в изо-би­лии встречающийся на страницах его книг, принадлежит эпохе «торжества симулякров», «торжества симуляции», когда «жизнь вовсе не безнадежна, но лишь слегка меланхолична»[16]. И эта легкая меланхоличность не оптими­стична, не пессимистична, но именно она в качестве стиля миросозерцания создает основную тональность мышления Бодрийяра, придавая ему своеоб­разное очарование, столь присущее стилю эстетики постмодернизма. Ме­ланхолия Бодрийяра – меланхолия очарования, околдовывающего фаталь­ного. Это «фатальное» просматривается в стратегии объекта, стратегии «иронического» по своему существу (ибо ее нельзя назвать иначе как иро­нией по отношению к экстазу субъективизма последнего периода европей­ской истории). И поэтому «в термине “фатальное” нет ничего фаталистиче­ского или апокалиптического. Он просто включает в себя эту метаморфозу следствий (а вовсе не метафизику причин) в универсуме, лишенном как черт детерминистичности, так и черт ее отсутствия. Но в этом – более вы­сокая необходимость, переносящая вещи к точке, откуда возвращение не­возможно (un point de non-retour), к спирали, которая больше не является спиралью их производства, но есть спираль их исчезновения. Все это привязано к субъекту, к области его исчезновения, и это есть “фатальное”»[17].

Подобная «фатальность» фактически выводит теорию Бодрийяра за пределы приемлемых в науке интеллектуальных территорий, которые ап­риорно дефаталистичны. Логика самой теории ведет ее автора к парадоксальным выводам о невозможности существования любой теории в тоталь­ной «детеоретичности» порядка симулякров. Бодрийяр не делает исключе­ний, считая и собственную теорию теорией, лишенной следствий, гипоте­зой или фантомом. Он говорит об этом весьма охотно, опять-таки не без из­вестной доли меланхоличности…

Нельзя не признать, что Бодрийяр по-своему весьма последователен и логичен, по крайней мере, в рамках интеллектуального пространства фило­софии постмодерна, рискующей по-своему описывать новые формы, кото­рые принимает нигилизм в современности. Однако размышления Бодрийяра о нигилизме, на наш взгляд, не только эксплицируют фазы развития и сущностные черты современного нигилизма, но также со всей очевидно­стью демонстрируют лежащую в основе самих этих размышлений нигили­стическую логику развертывания теоретических построений, характерную для всего постмодернистского взгляда на действительность.

[1] Baudrillard, J. Simulacres et simulation. – P.: Galilée, 1981. – P. 229.

[2] Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P.: Galilée, 1987. – P. 20.

[3] См.: Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P. 13.

[4] Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P. 15.

[5] Baudrillard, J. Pour une critique de l’économie politique du signe. – P.: Tel-Gallimard, 1990. – P. 60.

[6] Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P. 37.

[7] См.: Бодрийяр, Ж. Пароли. От фрагмента к фрагменту. – Екатеринбург: У-Фактория, 2006. – С. 95.

[8] Там же. – С. 97.

[9] Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P. 36.

[10] Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P. 13.

[11] Baudrillard, J. Simulacres et simulation. – P. 231.

[12] Ibid. – P. 232.

[13] Baudrillard, J. Simulacres et simulation. – P. 209.

[14] Ibid. – P. 212.

[15] Ibid. – P. 234.

[16] Baudrillard, J. Cool memories. – P.: Galilée, 1987. – P. 166.

[17] Baudrillard, J. L’autre par lui-même. – P. 75–76.

Нигилизм | это… Что такое Нигилизм?

У этого термина существуют и другие значения, см. Нигилизм (значения).

Нигилизм (от лат. nihil — ничто) — мировоззренческая позиция, выражающаяся в отрицании осмысленности человеческого существования, значимости общепринятых нравственных и культурных ценностей; непризнание любых авторитетов.

Содержание 1 История появления термина 2 Разновидности нигилизма 3 Нигилисты в России 4 Нигилизм в исследованиях психологов 5 См. также 6 Примечания 7 Литература 8 Ссылки

История появления термина

В Средние века существовало учение нигилизм, преданное анафеме папой Александром III в 1179 г. Учение нигилизма, ложно приписанное схоластику Петру Ломбардскому, отвергало человеческое естество Христа.

В западной философской мысли термин «Нигилизм» ввёл немецкий писатель и философ Ф. Г. Якоби. Это понятие использовали многие философы. С. Кьеркегор источником нигилизма считал кризис христианства и распространение «эстетического» мироощущения. Ф. Ницше понимал под нигилизмом осознание иллюзорности и несостоятельности как христианской идеи надмирного Бога («Бог умер»), так и идеи прогресса, которую считал версией религиозной веры. О. Шпенглер нигилизмом называл черту современной европейской культуры, переживающей период «заката» и «старческих форм сознания», который в культурах других народов якобы неизбежно следовал за состоянием высшего расцвета. М. Хайдеггер рассматривал нигилизм как магистральное движение в истории Запада, которое может привести к мировой катастрофе.

Нигилисты придерживаются некоторых или всех из следующих утверждений:

• Нет разумного доказательства наличия высшего правителя или создателя;
• Объективной нравственности не существует;
• Жизнь, в определённом смысле, не имеет истины, и никакое действие объективно не предпочтительнее любого другого.

Разновидности нигилизма

• Философская позиция, утверждающая, что бытие не имеет объективного смысла, причины, истины или ценности;
• Мереологический нигилизм — философская позиция, согласно которой объекты, состоящие из частей, не существуют;
• Метафизический нигилизм — философская теория, согласно которой существование объектов в реальности необязательно;
• Эпистемологический нигилизм — отрицание знания;
• Моральный нигилизм — метаэтическое представление о том, что ничто не является моральным или аморальным;
• Правовой нигилизм — порожденное социальной средой активное или пассивное отрицание прав личности, а также установленных государством норм и правил поведения, препятствующее прогрессивному развитию общества и способное стать источником для совершения противозаконных деяний ^[1]

Нигилисты в России

В русской литературе слово «нигилизм» впервые было употреблено Н. И. Надеждиным в статье «Сонмище нигилистов» (журнал «Вестник Европы», 1829 год)^[2]. В 1858 г. вышла книга казанского профессора В. В. Берви «Психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни». В ней тоже употребляется слово «нигилизм» как синоним скептицизма.

Критик и публицист Н. А. Добролюбов, осмеяв книжку Берви, подхватил это слово, но оно не стало популярным до тех пор, пока И. С. Тургенев в романе «Отцы и дети» (1862) не назвал «нигилистом» Базарова, отрицавшего взгляды «отцов». Огромное впечатление, произведённое «Отцами и детьми», сделало крылатым и термин «нигилист». В своих воспоминаниях Тургенев рассказывал, что когда он вернулся в Петербург после выхода в свет его романа — а это случилось во время известных петербургских пожаров 1862 г., — то слово «нигилист» уже было подхвачено многими, и первое восклицание, вырвавшееся из уст первого знакомого, встреченного Тургеневым, было: «Посмотрите, что ваши нигилисты делают: жгут Петербург!»

Таким образом, во второй половине XIX века нигилистами в Российской империи стали называть молодых людей, которые хотели изменить существовавший в стране государственный и общественный строй, отрицали религию, проповедовали материализм и атеизм, а также не признавали господствовавшие нормы морали (выступали за свободную любовь и т.  п.). В частности, так называли революционеров-народников. Слово имело явную негативную коннотацию. Нигилисты изображались как лохматые, нечёсаные, грязные мужчины и утратившие всякую женственность женщины.

К концу 1860-х и началу 1870-х гг. слово «нигилист» почти исчезло из русской полемической литературы, но стало употребляться в западноевропейской литературе как обозначение русского революционного движения; его приняли и некоторые русские эмигранты, писавшие на иностранных языках о русском революционном движении. В 1884 году была издана повесть Софьи Ковалевской «Нигилистка».

В настоящее время широко распространен термин «правовой нигилизм» — неуважение к праву. Он отражает широко распространенный феномен в правовой жизни российского общества. Его структурообразующим компонентом является идея, отрицающая легитимные социальные установки и несущая значительную идеологическую нагрузку, обусловленную не только тенденциями общественного развития и соответствующими ценностями, но и рядом психогенных факторов ^[3].

Нигилизм в исследованиях психологов

Эрих Фромм предложил подходить к нигилизму как к одному из механизмов психологической защиты. Он считал, что центральной проблемой человека является внутренне присущее человеческому существованию противоречие между бытием «вброшенного в мир помимо своей воли» и тем, что он выходит за пределы природы благодаря способности осознавать себя, других, прошлое и будущее. Фромм утверждает, что развитие человека, его личности происходит в рамках формирования двух основных тенденций: стремления к свободе и стремления к отчуждению. Развитие человека идет по пути увеличения «свободы», но не каждый человек может адекватно воспользоваться этим путем, вызывая ряд негативных психических переживаний и состояний, и это приводит его к отчуждению. В результате человек теряет свою самость(или Я). Возникает защитный механизм «бегства от свободы», для которого характерны: мазохистские и садистские тенденции, деструктивизм, стремление человека разрушить мир, чтобы тот не разрушил его самого, нигилизм, автоматический конформизм.

Понятие нигилизм также анализируется В. Райхом. Он писал о том, что телесные характеристики (сдержанность и напряженность) и такие особенности, как постоянная улыбка, пренебрежительное, ироничное и вызывающее поведение, — это остатки очень сильных защитных механизмов в прошлом, которые отделились от своих исходных ситуаций и превратились в постоянные черты характера. Они проявляются как «невроз характера», одной из причин которого и есть действие защитного механизма— нигилизма. «Невроз характера» — это тип невроза, при котором защитный конфликт выражается в отдельных чертах характера, способах поведения, т.е. в патологической организации личности в целом.

См. также

• Атеизм
• Агностицизм
• Мировоззрение
• Точка зрения
• Отрицание отрицания
• Анархизм
• Либертизм
• Мереологический нигилизм
• Нирвана

Примечания

1. ↑ А.Н. Зрячкин. Правовой нигилизм: причины и пути их преодоления (монография). Саратов, СГАП, 2009.
2. ↑ Зрячкин А. Н. Правовой нигилизм: причины и пути их преодоления (монография). — Саратов: СГАП, 2009. — 128 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-7924-0753-4
3. ↑ Гуляихин В.Н. Психосоциальные формы правового нигилизма человека // Вопросы права и политики. 2012. № 3. С. 108-148.

Литература

• Бабошин В. В. Нигилизм в современном обществе: феномен и сущность: автореф. дис. док. филос. н. Ставрополь, 2011. 38 с.
• Гуляихин В. Н. Правовой нигилизм в России. Волгоград: Перемена, 2005. 280 с.
• Гуляихин В. Н. Психосоциальные формы правового нигилизма человека // Вопросы права и политики. 2012. № 3. С. 108-148.
• Де-Пуле М. Ф. Нигилизм как патологическое явление русской жизни. М.: Университетской тип. М. Каткова, 1881. 53 с.
• Клеванов А. С. Три современных вопроса: О воспитании – социализм, коммунизм и нигилизм – о дворянстве по поводу столетия дворянской грамоты. Киев: тип. П. Барского, 1885. 66 с.
• Косыхин В. Г. Критический анализ онтологических оснований нигилизма: дис. док. филос. н. Саратов, 2009. 364 с.
• Пигалев А. И. Философскии нигилизм и кризис культуры. Саратов: Изд-во Сарат. унив., 1991. 149 с.

Ссылки

• Нигилизм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• М. Инсаров. Нигилизм 1860-х и народничество 1870-х
• определение термина в Словаре по этике И.С. Кона (1981)
• нигилизм в России XIX века
• статья «Нигилисты» в Литературной энциклопедии (т. 8., 1934 г.)
• Рыбакова Е.А. Зарождение и распространение нигилизма в России
• Филатов В.В. Omnia ex nihilo. Фрагмент из книги «Сны воинов пустоты» // Независимая газета. № 58, 25.03. 2010
• Илья Овчинников. Нигилизм : обзор литературы.
• С. Л. Франк. Этика нигилизма // «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции», Москва, 1909 год
• Н. А. Бердяев. Духи русской революции. 1918 год.
• Ручко Сергей Викторович. Зарницы нигилизма.
• Нигилистка — ЯБЛОКО

Философия в бессмысленной жизни: система нигилизма, сознания и реальности | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

Существует множество философских аргументов в пользу того, что жизнь имеет смысл. Следовательно, аргументировать нигилизм (утверждение, что не только жизнь, но и вся реальность бессмысленны (ix)) означает утверждать, что каждый аргумент в пользу смысла жизни содержит некоторую ошибку. Это амбициозное предприятие, по-видимому, занимает центральное место в книге Джеймса Тартальи: как он прямо говорит, «нигилизм — это просто факт». (19). Я в печати поддержал один из аргументов в пользу смысла жизни, против которого открыто выступает Тарталья.[1] Но, хотя я не согласен с этим, казалось бы, центральным утверждением, я симпатизирую другой точке зрения, интересным аргументом в пользу которой служит эта книга: что «управление пространством трансцендентного» является одной из центральных задач философии (183).

Полезное введение и вводная глава обобщают взгляды Тартальи, излагая его аргументы в пользу истинности нигилизма. Тарталья утверждает, что для того, чтобы заключить, что жизнь имеет смысл, мы должны были бы дать не только каузальное объяснение того, как появились люди, но и объяснение, которое также гарантирует приписывание цели человеческой жизни — телеологическое объяснение того, что мы здесь вместо . Требуемое объяснение должно было бы в этих двух смыслах (каузальном и телеологическом) «сказать нам, почему мы существуем» и, таким образом, объяснить смысл жизни (2). Поскольку он считает, что такого убедительного объяснения нет, Тарталья делает вывод, что жизнь бессмысленна. Однако он уверяет нас, что наша неспособность осмыслить реальность, а следовательно, и жизнь в целом не мешает нам осмысливать вещи внутри этой реальности: мы можем объяснять и осмысливать вещи в рамках определенного ограниченного контекст. Но беспочвенность этого контекста влечет за собой, «что наши причины в конечном счете беспочвенны: это причины, данные внутри существования, которое само лишено причины»; короче говоря, «все имеет смысл, пока мы не заходим слишком далеко» (43).

В приложении к своему введению (12-19) Тарталья вкратце опровергает некоторые из существующих аргументов против, кроме одного, с которым я согласен: выдвинутого Дэвидом Э. Купером (18-9).[ 2] Он обещает полностью изложить этот аргумент в главе 2 (18) и заявляет, что он характеризуется «тонкими отличиями» от его собственной позиции, которые, по его словам, «должны быть оценены, когда моя позиция будет вынесена на обсуждение» (19). . Однако работа Купера больше не упоминается.

В главе 2 представлен обзор «ошибочных» стратегий преодоления нигилизма, включая идею трансцендентного контекста значения (которая может быть задумана как имплицитная ссылка на Купера), гуманизм и релятивизм. Хотя эта глава и не является всесторонним обзором, она ясно формулирует то, что Тарталья считает неправильным, в сравнении со многими существующими попытками доказать, что жизнь имеет смысл. Он сравнивает жизнь с игрой в шахматы, а идею о том, что жизнь имеет смысл, с возможностью поставить мат, что может мотивировать ходы человека в игре. Однако нигилист считает, что «мат — это иллюзия» (43). Поэтому вместо этого нам советуют переориентировать наше внимание на сами ходы, которые раньше мы, возможно, считали просто промежуточными целями. Обнаружив, что они на самом деле являются «единственными реальными целями», мы должны ценить их «ради них самих» (43). Против обвинения в том, что нигилизм побуждает нас относиться к жизни менее серьезно, Тарталья утверждает, что «вне жизни нет ничего, что мы могли бы воспринимать более серьезно», чем сама эта бессмысленная жизнь (44).

Глава 3 защищает роль философского вопрошания (о смысле жизни и о том, как мы должны жить) в открытии «пространства трансцендентности». Учитывая приведенный выше аргумент в пользу нигилизма, Тарталья заверяет читателя, что нигилизм совместим с идеей трансцендентности: он «просто утверждает, что не существует трансцендентного контекста значения ». (77). Глава 4 убедительно защищает трансцендентность на том основании, что «сознание, кажется, превосходит мир объективной мысли», поднимая «перспективу того, что реальность превосходит физическую вселенную» (85). Глава 5, «ключ к этой книге» (11), излагает «трансцендентную гипотезу» более подробно, опять же с конкретной ссылкой на сознание. Он предполагает, что феномен сознания «должен быть отождествлен с чем-то в более широком контексте существования, чем мир, который он представляет»; это дает нам основание принять гипотезу о том, что «объективный, физический мир трансцендентен» (104). Здесь предположение Тартальи напоминает предложения экзистенциальных феноменологов, таких как ранний Хайдеггер, Карл Ясперс и Морис Мерло-Понти, которые заключают, что человеческое сознание (даже если мы допускаем, что оно неизбежно воплощено) не может быть понято как чисто объективный, физический объект. или процесс внутри мира, поскольку это то, благодаря чему для нас вообще существует осмысленный мир объектов.[3]

В главах 6 и 7 Тарталья применяет гипотезу трансцендентности, чтобы придать философский смысл времени и универсалиям, соответственно, которые, по его мнению, предоставляют дополнительные философские пути к трансцендентности. В то время как время является частью объективного мира, «временная перспектива «сейчас» выходит за пределы объективного мира» и «концепция движущегося настоящего является результатом незаконного наложения трансцендентного «сейчас» на объективный порядок» (144). Точно так же «у нас есть точка зрения на объективный мир, которая предполагает универсалии, но универсалии не могут принадлежать объективному миру», поэтому мы можем заключить, что универсалии «являются искажениями трансцендентного бытия» (161). Том завершается кратким изложением, еще раз напоминающим читателю, что трансцендентная гипотеза не является несовместимой с нигилизмом, потому что «нет причин, по которым трансцендентный контекст должен быть смысловым контекстом; это было бы дополнительным требованием» (170).

Аргументация Тартальи в пользу нигилизма основывается на идее, что успешное объяснение смысла жизни должно быть как каузальным, так и телеологическим. Но зачем нам что-то знать о происхождении человека или верить, что человеческая жизнь существует для какой-то цели, чтобы предположить, что жизнь имеет смысл? Как указывает Лешек Колаковский, нет необходимости даже в том, чтобы объяснения, придающие смысл, были истинными, как в случае с генеалогическими мифами или мифами о происхождении человека, которые сочетают «истину» и «поэзию» в различных пропорциях, возможно, в той или иной степени. где миф полностью «ложный» в чисто фактических терминах. Но вопрос фактической истины кажется не относящимся к функции таких мифологических объяснений, которые должны не просто предоставить «интересную информацию о генеалогии сообщества», но также обеспечить «принцип легитимности», который придает «смысл продолжающемуся существованию сообщества… — смысл, определенный и находящийся, так сказать, в истоке бытия»[4]. Нет оснований думать, что мифологические объяснения происхождения человечества в целом функционируют иначе. Если для придания смысла жизни мифологическим объяснениям необязательно быть буквально истинными, то почему мы должны настаивать на том, чтобы все объяснения смысла жизни были причинными и телеологическими по своей природе?

Как я уже упоминал в начале, успешный аргумент в пользу нигилизма будет означать, что все аргументы в пользу смысла жизни ошибочны. Я уже заметил, что Тарталья не может явно опровергнуть аргумент Купера в пользу этого вывода, но, на мой взгляд, он не может сделать этого и имплицитно. Купер утверждает, что нигилизм подорвал бы то, что Тарталья называет «социальным смыслом» (15) наших практик, и, в конце концов, был бы невыносим, ​​потому что «деятельность, смысл которой состоит в содействии чему-то, что само по себе оказывается бессмысленным, ретроспективно наследует эта бессмысленность». [5] Мы действительно не смогли бы продолжать жить, если бы опыт действительно был структурирован таким образом. Тот факт, что большинство из нас носит его, говорит о том, что обычно он не имеет такой структуры. Недоступность мата подорвала бы значение ходов в шахматной игре, которые не имеют внутреннего смысла, за который их можно было бы ценить «ради самих себя». Их смысл как раз и состоит в их вкладе в возможность мата. Следовательно, при условии, что игра продолжается, возникает как логическая, так и психологическая необходимость предположить, что жизнь имеет смысл, а нигилизм ложен. Неявный ответ Тартальи на эту линию рассуждений заключается в том, что мы просто воздерживаемся от того, чтобы заходить слишком далеко в наших вопросах относительно смысла. Чтобы жить нормальной жизнью, самое большее, что нам нужно, — это предположение, что «наши цели стоят того, пока мы их достигаем» (47). «Нигилизм говорит нам, что у жизни нет общей цели, но мы все же можем действовать так, как если бы она была» (172). «Конечно, нам не нужно поднимать теоретический вопрос о том, что — если вообще что-то — делает наши цели достойными, чтобы их предполагать; мы делаем это без усилий, как только перестаем думать об этом» (47).

Очень странно встретить в книге по философии предложение, которое равнозначно призыву перестать думать . Но в этом суть неявного ответа Тартальи Куперу. Нам потребовалось бы дополнительное утверждение трансцендентной гипотезы, чтобы заключить, что жизнь имеет смысл: нам также потребовалось бы утверждение, что трансцендентный контекст является трансцендентным контекстом значения . В то время как Купер полагает, что нам нужно это дополнительное требование, потому что, очевидно, жизнь (в целом) терпима и была бы невыносимой без него, Тарталья полагает, что жизнь терпима даже без этого требования — до тех пор, пока мы перестань думать об этом . На мой взгляд, это не опровержение аргумента Купера. И философы, как и все люди, безусловно, обязаны продвигать заданную линию вопросов настолько далеко, насколько это возможно, даже если потенциальные последствия могут быть сочтены нежелательными или тревожными. Хотя Тарталья прав, заявляя, что «вам не нужен трансцендентный смысл, если нигилизм морально нейтрален и является просто фактом», для фальсификации нигилизма достаточно одного веского аргумента в пользу смысла жизни. Тарталья не показал, что этот конкретный аргумент несостоятелен.

Впрочем, может и не иметь значения, что истина нигилизма все еще находится под вопросом, потому что нигилизм не только «скучен» (7), но и не нужен «ключ к этой книге» (11): проект Тартальи по установлению Трансцендентная гипотеза. Эта гипотеза в лучшем случае совместима с нигилизмом. Оно не влечет за собой и не следует из него. Тарталья признает, что «существование трансцендентной реальности не влияет на истину нигилизма» (145) и что «если реальность трансцендентна, то нигилизм не может быть истинным» (179). ). В свете этих уступок первая половина книги Тартальи выглядит ненужной, если не неуместной, по отношению ко второй.

Относительно второй половины, в которой Тарталья защищает трансцендентную гипотезу: здесь я нахожусь в наибольшей степени согласным. Тем не менее, эта защита выиграла бы от ссылки на Карла Ясперса, чей философский проект чрезвычайно близок в этом отношении к проекту Тартальи. Оба стремятся объяснить значение научного исследования и человеческого существования в свете трансцендентности, все три из которых являются модусами «Охватывающего» Ясперса. Заявление Тартальи о том, что опыт не является частью объективного мира, описываемого наукой, и его взгляд на то, что «опыт и объективный мир являются частями интерпретации трансцендентной реальности» (122, 176), согласуются с трехчастной системой Ясперса. Ясперс, последовательно выступавший против догматических религиозных и суеверных интерпретаций трансцендентности в пользу «философской веры», согласился бы с тем, что «как только трансцендентность отделяется от религиозного смысла, высвобождается ее философский потенциал». (171).[6] Тарталья разделяет философскую цель Ясперса, заключающуюся в том, чтобы придерживаться курса между полным отрицанием трансцендентности и видимостью ее утверждения, но заполнением пространства объективными (религиозными или суеверными) реалиями (180). Он разделяет взгляд Ясперса на философскую задачу «присматривать за пространством трансцендентного» (183), которое, по Ясперсу, передается как факел от одного философского поколения к другому, иногда лишь как «мерцающая искра», до следующего поколения. более великий мыслитель может снова разжечь его до более яркого пламени.[7] Тарталья нашел бы у Ясперса многое, что помогло бы придать ключ к его книге.

Неустановленное сходство между целями Тартальи и Ясперса указывает читателю на то, что концепция невыразимости была бы более подходящим дополнением к трансцендентной гипотезе, чем нигилизм. Тот самый аргумент, который Тарталья не может опровергнуть, заключает, что смысловой контекст существует, но это, как он правильно утверждает, «невыразимая тайна, дающая меру человеческого существования — нечто «за» человеческим, но все же близкое ему». (18-19). Если Купер иногда сопротивляется языку «трансцендентности», то это делается для того, чтобы воспрепятствовать бессвязному неверному истолкованию его «невыразимой тайны» как кантианского ноуменального царства, космоса или бога, который «выходит за пределы» человеческого мира аналогичным образом внеземные существа, которых воображает Тарталья ( 49).[8] Такая концепция сделала бы результирующее объяснение смысла жизни замкнутым, потому что она объяснила бы жизнь в терминах некоторых из тех самых понятий и значений, которыми облечена сама жизнь, или (в случае инопланетян Тартальи) в терминах того, что есть. «такая же часть физической вселенной, как и мы сами» (49). Учитывая ложность нигилизма, требуется объяснение смысла жизни, избегающее этой замкнутости. Такое объяснение дает обращение Купера к понятию невыразимости, которое придает жизни смысл именно посредством ссылки на определенно бессодержательный смысловой контекст, находящийся за пределами (хотя и тесно связанный с) самой жизнью. Совместимое (как и нигилизм) с трансцендентной гипотезой обращение к невыразимому объясняет смысл жизни в терминах трансцендентного контекста смысла, но не каузального или телеологического, который сделал бы объяснение замкнутым. Это дало бы все, что Тарталья требует от нигилизма, без необязательного и несостоятельного вывода о том, что жизнь и, следовательно, практики и проекты, которые ей способствуют, бессмысленны.

Этот читатель обнаружил, что неортодоксальная практика обращения к концевым сноскам с использованием надстрочных и подстрочных привязок, в зависимости от содержания сносок, иногда отвлекает от текучести самого текста. В целом книга Тартальи представляет собой интригующий вклад в непрекращающуюся философскую дискуссию о смысле (или бессмысленности) жизни и написана ясным и увлекательным языком.

---

[1] Гай Беннет-Хантер, Невыразимость и религиозный опыт (Routledge, 2014), гл. 2.

[2] Дэвид Э. Купер, «Жизнь и смысл», Ratio 18 (2005): 125-37, на 128; Мера вещей: гуманизм, смирение и тайна (Clarendon Press, 2002).

[3] См., например, Maurice Merleau-Ponty, The Phenomenology of Perception , пер. К. Смит (Routledge, 2002), 105.

[4] Лешек Колаковский, «Кончина исторического человека», в «Счастлив ли Бог?» Избранные эссе (Penguin, 2012), 264–276, на 264.

[5] Купер, «Жизнь и смысл», 128.

[6] Карл Ясперс, Философская вера и откровение , пер. Э. Б. Эштон (Коллинз, 1967), 340; Беннет-Хантер, Невыразимость и религиозный опыт , гл. 5.

[7] Reason and Existenz: Пять лекций , пер. У. Эрл (Рутледж и Кеган Пол, 1956), 141.

[8] Купер, «Жизнь и смысл», 133-4.

Культурно-исторический блог

Себастьян Пакхэм прошел модуль «Философская Британия» в Queen Mary в 2015 году. В этом посте он пишет о «нигилизме» как о философском ключевом слове.

---

27 февраля ^-го -го 2015 года во всем мире начались споры о цвете платья. Фотография рассматриваемого платья появилась в социальных сетях накануне и разделила мнения относительно того, было ли оно черно-синим или бело-золотым. «Дрессгейт», как было названо это явление, вызвал различную реакцию со стороны демографии по всему миру, в том числе среди наиболее экстремальных экзистенциальных кризисов, проистекающих из очевидной субъективной природы реальности, которую, казалось, иллюстрировала картина. Если мы не можем знать наверняка что-то такое простое, как цвет платья, то что мы вообще можем знать о чем-либо? Не говоря уже об абстрактных понятиях, таких как мораль, религия или цель жизни. Конечно, было бы глупо предполагать, что подобные философские настроения родились из вирусной картинки в тот же год, когда некогда мифический ховерборд должен стать реальностью, вернее, его корни уходят в глубину более двух тысячелетий, а в конце восемнадцатого века легли в основу философской доктрины, которая впоследствии получила название нигилизма.

От латинского nihil, означает «ничто» или «то, чего не существует», нигилизм — это вера в то, что все знания беспочвенны, и, как таковая, направлена ​​на отказ от ценностей и построений, включая мораль, религию и неотъемлемую ценность. систем государственного управления. Настоящий нигилист, по словам Алана Пратта из Интернет-энциклопедии философии, «не будет лояльным и не будет иметь никакой цели, кроме, возможно, стремления к разрушению». глубокая философская проблема, выступающая источником многочисленных дебатов с момента ее возникновения, и что это понятие часто ассоциируется с глубоким пессимизмом, используется уничижительно и с негативными коннотациями.

Мышление, лежащее в основе нигилистической философии, можно проследить до скептиков Древней Греции; субъективность, которой они наполняют идею познания, резюмировал Демосфен, считавший, что «то, во что он хочет верить, есть то, во что каждый человек верит». верит».[2] Такое мышление было названо нигилизмом в конце восемнадцатого века, и изобретение этого слова часто приписывают Якобу Оберейту, Ф. Йенишу или Фридриху Шлегелю.[3] Становясь популяризированным через литературу того периода, возможно, наиболее значительным является роман 9.0005 Отцы и дети Ивана Тургенева — одного из ее главных героев, будучи убежденным нигилистом, идеология начала захватывать умы современников, оказывая значительное влияние на творчество и мысль европейских философов, писателей, художников и интеллектуалов.

Сосредоточенность нигилизма на отказе от различных конструкций, способствующих развитию человеческой культуры в то время, была привлекательной для европейских революционных движений, выступавших за переустройство социальных структур и демонтаж существующих форм правления. Такие движения нашли особенно сильный голос в России в ответ на жесткое правление царя Александра II.[4] Нигилистическая идеология русского революционного анархиста Михаила Бакунина очевидна в его статье для Deutsche Jahrbücher в 1842 году, в котором он написал: «Давайте доверимся вечному духу, который разрушает и уничтожает только потому, что он является неисследимым и вечным творческим источником всей жизни — побуждение к разрушению также является творческим побуждением». [5]

Михаил Бакунин: русский революционный анархист, воплощающий нигилистические ценности

Как заметил Исайя Берлин, Бакунин выступает за «позитивный нигилизм», из которого «естественно и спонтанно возникнет… естественный, гармоничный, справедливый порядок»[6]. Однако среди сторонников государства или сторонников религиозного авторитета, отвергнутого революционерами, нигилизм понимался как философия, связанная исключительно с бездумным разрушением. Таким образом, государство начало активно подавлять деятельность революционеров-нигилистов[7], а нигилизм стал общим термином, несущим коннотации подрывной деятельности и хаоса, для всех, кто участвовал в подпольной политической или террористической деятельности[8]. Здесь мы можем наблюдать два различных понимания нигилизма: нигилизм как радикальную философию с революционным потенциалом и нигилизм как деструктивную философию, направленную на обращение прогресса вспять. Обе точки зрения рассматривал Фридрих Ницше, который в своей работе Воля к власти, описал нигилизм как «катастрофу… которая нарастает от десятилетия к десятилетию: беспокойно, яростно, стремительно».[9] Однако при таком распространении нигилизма он заметил, что «станет ли [человек] хозяином этого кризиса, зависит от его силы». Это возможно…» [10]. Таким образом, для Ницше нигилизм может проложить путь либо к хаосу, либо к новому моральному порядку, и именно неуверенность в том, по какому пути ведет нигилизм, делает эту тему столь противоречивой и широко обсуждаемой.

Точно так же, как русский нигилизм был реакцией на различные социальные недуги в девятнадцатом веке, проявления нигилизма в Великобритании на протяжении прошлого века также, возможно, связаны с периодами серьезных невзгод или недовольства. Волна беспорядков, прокатившихся по Великобритании в 2011 году, когда моральный нигилизм воплотился в жизнь посредством массовых грабежей, поджогов, насилия и столкновений с полицией, часто связывают с множеством социальных недугов, включая расизм, классизм и чувство безнадежности в результате экономический спад и постоянно растущий разрыв между богатыми и бедными.[11]

Витрина магазина и квартиры горят после поджога бунтовщиками в Тоттенхэме, Лондон, 2011 г. . Точно так же можно утверждать, что протесты против жесткой экономии в предыдущем году были спровоцированы теми, кто был вовлечен, чувствуя себя преданными, отвергая власть правительства и вместо этого стремясь навязать свою волю с помощью насилия — [12], эффективно приняв бакунинскую модель революционного нигилизма. .

Отказ от власти: Протестующие разгромили полицейский фургон на протестах против жесткой экономии в 2010 г. панк-субкультуры. Гедонизм, грубое поведение и злоупотребление наркотиками таких людей, как Джон «Сид Вишес» Беверли из Sex Pistols[13], действовали как средство отказа от морального авторитета и внедрения нового образа жизни. В этот период Беверли популяризировала фразу «нет будущего» (первоначальное название сингла «Боже, храни королеву») [14], которая выражает нигилистические тенденции тех, кто связан с субкультурой.

Джон «Сид Вишес» Беверли, наслаждающийся гедонизмом, через который выражался нигилизм инцидентов существует школа мысли, которая помещает их в более широкий контекст морального упадка. Утверждается, что либерализация общества, такая как запрет телесных наказаний, ограничила средства, с помощью которых людей можно дисциплинировать, что привело к отсутствию уважения к власти. Аргумент морального упадка часто сочетается с упадком религиозных верований, во многом благодаря теории эволюции Чарльза Дарвина. Такой аргумент, возможно, имеет наибольший вес в свете морального нигилизма, отстаиваемого Ричардом Докинзом в The God Delusion, , в котором он пишет: «Вы действительно хотите сказать мне, что единственная причина, по которой вы пытаетесь быть хорошими, — это получить одобрение и награду Бога…?» [15] Здесь Докинз отвергает понятие абсолютной морали, и при этом наполняет мораль новым смыслом: если нет моральных абсолютов и субъект свободен поступать отвратительно, выбор действовать так, как он считает хорошим, означает больше, чем простое подчинение абсолютному авторитету.

Различные способы понимания и выражения нигилизма могут служить средством, с помощью которого мы можем читать прошлое и понимать коллективные умы культур, населявших его. Крайняя философия, нигилизм часто набирает обороты в экстремальные времена. Считаете ли вы, что это реакция или предвестник недовольства и социальных недугов, его существование, тем не менее, демонстрирует крайность эмоций, испытываемых в то время, когда оно распространено. Однако какое значение имеет концепция нигилизма в наши дни? Может ли философия, основанная на отрицании, действительно что-то привнести в человеческую культуру? Представляет ли собой нигилизм кризис для человечества, или мы можем использовать его как способ устранить абсолюты и создать свой собственный смысл или образ жизни? Является ли зарождение и распространение нигилизма признаком стремления к прогрессу или же оно свидетельствует о нравственном упадке общества? Как нигилист, я бы сказал вам, что мы никак не можем знать это на самом деле, но в чем мы можем быть уверены, так это в том, что краткое обсуждение истории понятия может помочь нам подготовиться к следующему разу, когда неодушевленный объект потрясет основы нашего сознания. реальность.

---

Дополнительная литература

Шейн Веллер, Модернизм и нигилизм, (Нью-Йорк: Palgrave Macmillan, 2011) 1995)

Офелия Шутте, По ту сторону нигилизма: Ницше без масок, (Чикаго: University of Chicago Press, 1984)

Кейт Анселл-Пирсон, Введение в Ницше как политического мыслителя: Идеальный нигилист, (Кембридж: Издательство Кембриджского университета, 1994)

Фридрих Ницше, Воля к власти, (Нью-Йорк: Vintage Books, 1968)

Михаил Бакунин, Бог и государство, (Нью-Йорк: Дувр, 1970) )

Peter C Pozefsky, Нигилистическое воображение: Дмитрий Писарев и культурные истоки русского радикализма (1860-1868), (Нью-Йорк: Peter Lang International Academic Publishers, 2003)

Библиография 0003

Книги и статьи

Карен Лесли Карр, Банализация нигилизма: ответы двадцатого века на бессмысленность, (Нью-Йорк: State University of New York Press, 1992).

Ричард Докинз, Бог как иллюзия, (Лондон: Bantam Press, 2006).

Майкл Гиллеспи, Нигилизм до Ницше, (Чикаго: University of Chicago Press, 1994).

Рональд Хингли, Нигилисты: русские радикалы и революционеры в царствование Александра II, (Нью-Йорк: Delacorte Press, 1969).

Пол Томас, Издания библиотеки Карла Маркса и анархистов: Политическая наука, том 60, (Лондон: Routledge, 2009).

Базы данных и электронные ресурсы

Оксфордский национальный биографический словарь , Oxford University Press, 2004; Интернет-издание, январь 2011 г.

http://www.bbc.co.uk/news/magazine-14483149

http://www.bbc.co.uk/news/magazine-14483149

http://www.bbc.co.uk/news/magazine-14483149

.bbc.co.uk/news/magazine-14483149

---

Ссылки

[1] http://www.iep.utm.edu/nihilism/

[2] http://www.iep.utm.edu/nihilism/

[3] Карен Лесли Карр, Банализация нигилизма: ответы двадцатого века на бессмысленность, (Нью-Йорк: State University of New York Press, 1992), стр. 13.

[4] Рональд Хингли, Нигилисты: русские радикалы и революционеры в царствование Александра II, (Нью-Йорк: Delacorte Press, 1969), стр. 15.

[5] Пол Томас, Издания библиотеки Карла Маркса и анархистов: Политическая наука, том 60, (Лондон: Routledge, 2009), стр. 289.

[6] Там же.

[7] Майкл Гиллеспи, Нигилизм до Ницше, (Чикаго: University of Chicago Press, 1994), стр. 163.

[8] www.iep.utm.edu/nihilism/

[9] Там же.

[10] Там же.

[11] http://www.bbc.co.uk/news/magazine-14483149 [Проверено 28 февраля 2015].

[12] http://content.time.com/time/world/article/0,8599,2036392,00.html [По состоянию на 28 февраля 2015 г.].

[13] Майкл Т. Торнхилл, «Вишес, Сид (1957–1979)», Оксфордский национальный биографический словарь , Oxford University Press, 2004; онлайн-издание, январь 2011 г. [http://0-www.oxforddnb.com.catalogue.ulrls.lon.ac.uk/view/article/40644, [дата обращения: 03. 01.2015].

[14] Там же.

[15] Ричард Докинз, Бог как иллюзия, (Лондон: Bantam Press, 2006), стр. 259.

Философия Рика и Морти: экзистенциализм, нигилизм и абсурдизм

Автор Винсент Котронео

Опубликовано 16 апреля 2022 г.

Делиться Твитнуть Делиться Электронная почта

Взгляд на самые глубокие и мрачные философские темы, присутствующие в популярном мультсериале Adult Swim «Рик и Морти».

Телевидение Warner Bros.

За последние девять лет сериал Рик и Морти зарекомендовал себя как один из самых наводящих на размышления сериалов, выходящих в эфир по сей день. С его справедливой долей юмора, который немного синий, шоу также имеет огромное количество более тяжелых тем. Приключения персонажей также больше сосредоточены на философских идеологиях, чем на научных исследованиях. Тем не менее, наука также является огромной частью шоу, поскольку она связана с человечеством и его собственными открытиями. Кажется, это отклонение от религии и больше внимания уделяется человеческим достижениям или достижениям самого Рика Санчеса.

Рик как персонаж переживает суматоху травм, как физических, так и психологических. Каждое из этих травмирующих событий, таких как потеря семьи из его первоначального мира, сделало его простым социопатом, которым он является сегодня. Демонстрируя точки зрения, которые противоречат чему-либо даже отдаленно религиозному, Рик является Богом своей собственной вселенной. Но, имея доступ ко всему и всему, он всегда ищет цель. Этот мультсериал наполнен такой философией. Он по-прежнему демонстрирует экзистенциалистские мыслительные процессы, нигилистические взгляды и просто налет абсурда.

Экзистенциализм

Телевидение Warner Bros.

Рик, возможно, является одним из типичных олицетворений экзистенциалистских идеологий. Он существует только для себя и думает только для себя. Однако внутри него есть сомнения относительно его способности быть настолько свободным в этом мире. Поскольку он обладает абсолютной властью благодаря легкодоступным ресурсам, он не обращается за ответами к какой-либо высшей силе, кроме себя. Однако по иронии судьбы, когда Рик готовится к смерти, падая в космос, он действительно молится Богу, пока не находит свой собственный способ избежать собственной гибели и не издевается над Богом по возвращении домой. Что очаровательно, так это его принятие религии, когда он пытается избежать смерти; затем, когда он полностью сбежал, он снова поворачивается спиной к идее об этом.

Рик делает разные вещи просто потому, что может. Возможно, одна из самых заметных выходок персонажа произошла в третьем эпизоде ​​​​третьего сезона под названием Пикл Рик . Почему именно Рик превращается в огурец? Под идеей, что он сделал это только потому, что мог, и в процессе уничтожил целую группу наемников… просто потому, что мог, может скрываться действительно сложный ответ. Тем не менее, Рику, кажется, нравится отвлекать себя этими взрывными усилиями, потому что, когда он не Рик, Бог-ученый, он просто Рик, отец и дедушка. Это, кажется, пугает персонажа, который часто пытается покончить с собой или, по крайней мере, переживает экзистенциальный кризис, когда его оставляют наедине со своими мыслями.

Во втором эпизоде ​​четвертого сезона Рик и Морти под названием Старик и сиденье , У Рика есть собственное туалетное убежище, засыпанное ловушками и способами поймать любого, кто попытается вторгнуться в его рай. Однако все принимает удручающий оборот, когда этот захватчик становится своего рода мотиватором для Рика, чтобы он внимательно посмотрел на себя, что неизбежно происходит, когда ловушки Рика начинают преследовать его, когда он сидит на собственном унитазе. Оживают голограммы, высмеивающие готовность Рика изолировать себя от мира. По иронии судьбы, самая большая сила этого персонажа — его разум, но он также и то, чего он боится больше всего.

Нигилизм

Warner Bros. Television Distribution

С самого первого сезона Рик и Морти преследуют идею нигилизма, который, кажется, отвергает всякий смысл жизни. Главные персонажи, кажется, прыгают из вселенной в альтернативную вселенную так же часто, как кто-то заправляет свой бензобак. Тем не менее, это оставляет шрамы на них обоих. В восьмом эпизоде ​​​​первого сезона под названием Rixty Minutes Морти признается своей сестре Саммер, что он не из их вселенной. По прибытии им пришлось убить своих двойников и похоронить их на заднем дворе. Тот факт, что этот старшеклассник на самом деле должен жить всего в нескольких футах от своего собственного мертвого «я», является откровением для этой серии. Это, а также видение огромной вселенной столь же страдающих существ исказило его восприятие реальности и самой жизни.

Никто не существует специально. Никто никуда не принадлежит. Все умрут. Приходи смотреть телевизор.

Небольшая цитата, подобная этой, оказывает огромное влияние на аудиторию в том, что касается точки зрения шоу на вселенную. Однако то, что подтверждает точку зрения Морти, это то, что их жизнь на самом деле продолжается. Независимо от того, справились ли они с травмой или нет, эпизоды по большей части просто перезапускаются; жизнь жестоко продолжается. Мы можем видеть проблески эмоций, которые кратковременно прорываются, но они либо замаскированы, либо похоронены глубоко в подсознании, ведь в нигилизме все бессмысленно.

Абсурдизм

Warner Bros. Television Distribution

Рик и Морти не привыкать к сюжетным точкам и последовательностям, которые вызывают необычные, забавные моменты с абсурдными темами. Однако все в этом сериале имеет свое значение. В шестом эпизоде ​​второго сезона, Рики должны сойти с ума , Рик переносит Морти в мир внутри их собственного… автомобильного аккумулятора. Однако этот миниатюрный мир живет так же, как и мы, но их единственная цель — питать устройства Рика. Они углубляются в миниатюрные вселенные и свою собственную миниатюрную вселенную, чтобы раскрыть этот цикл капиталистического образа жизни, который, по сути, заставляет нас взглянуть на наше собственное общество.

Общая цель этих инопланетных существ, живущих в автомобильном аккумуляторе Рика, на самом деле состоит в том, чтобы питать автомобильный аккумулятор Рика. Рик — бог их мира, и ему на них наплевать, на самом деле он считает их одноразовыми. Когда Рик и Морти действительно прибывают, чтобы навестить этих существ, он в шутку приветствует их двойным средним пальцем. Что это говорит о нашем собственном мире?

Миниатюрные обитатели (включая Зипа, которого озвучил нынешний король ночных ток-шоу Стивен Колберт) знают о том, что находится за пределами их вселенной, так же много, как и мы. Хотя мы, возможно, и не живем внутри автомобильного аккумулятора, нам не хватает понимания, когда мы обращаемся к религии как к помощи, безопасности и пониманию. Рик и Морти принимают это непонимание, отвергая удобные ответы, иногда погрязая в собственном нигилизме, но используя его в своих творческих целях.

Если вам нравились Рик и Морти, вам понравятся эти шоу

Читать Далее

Делиться Твитнуть Делиться Эл. адрес

Связанные темы

• Функции
• Рик и Морти (2013)

Об авторе

Винсент Котронео (опубликовано 61 статья)

Еще от Винсента Котронео

Комментарий

Ты нигилист? | Daily Philosophy

Пандемия Covid привела к изоляции во всем мире: оставайтесь дома, избегайте скопления людей, не путешествуйте и т. д. Итак, вот вопрос: изоляция лишила вашу жизнь смысла? Или ваша жизнь всегда была бессмысленной, как и у всех остальных, так что изоляция ничего не изменила в этом отношении?

Последнее — то, что сказал бы нигилист, и обычно считается глубоко пессимистичным, возможно, даже аморальным. Но так ли это? Может быть, нигилист просто пытается констатировать факт, сродни тому, что жизнь возникла на Земле. В таком случае это не оценка жизни, будь она отрицательной или положительной. Если я скажу вам, что человеческая жизнь возникла на Земле или что она основана на углероде, то я не оцениваю жизнь, а просто сообщаю о ней факт; Я оцениваю только тогда, когда говорю вам, например, что жизнь прекрасна или ужасна. Когда нигилист говорит вам, что человеческая жизнь не руководствуется космической целью, называемой «смыслом жизни», они просто пытаются констатировать факт о той реальности, в которой мы живем, а именно о той, которая не имеет смысла. контекст, который определяет цель или судьбу человечества. Мы не играем в космические шахматы, не пытаемся добиться космического мата, потому что жизнь не игра — это все, что думает нигилист. Так почему же у нигилизма такая плохая репутация?

Бессмысленная жизнь звучит довольно плохо, верно? Что ж, это так, если вы используете «бессмысленно» в качестве оценки.

Короткий ответ: это смешалось с другими идеями и было неправильно понято. Бессмысленная жизнь звучит довольно плохо, верно? Что ж, это так, если вы используете «бессмысленно» в качестве оценки. Это потому, что вы установили шкалу оценки, по которой осмысленная жизнь — это хорошая жизнь, а бессмысленная жизнь — это плохая. Доминирующие религиозные традиции нашего мира делают именно это, и теперь мы научились делать то же самое без религиозного фона. Поэтому, если вам нужен пример осмысленной жизни в наши дни, вполне естественно обратиться к великим деятелям этого мира, таким как Эйнштейн, Пикассо или Мандела — можно сказать, что все они вели исключительно осмысленную жизнь.

Если, с другой стороны, вы хотите осудить кого-то за то, что он проводит большую часть своего бодрствования за видеоиграми, то вы можете сказать, что его жизнь бессмысленна. Но нигилист вовсе не оценивает — они делают то, что отвергают такого рода оценку, а именно оценку жизни в целом или жизни конкретного человека с точки зрения «смысла». Думать, что они негативно относятся к жизни, все равно что думать, что кто-то, кто говорит вам, что вода не имеет запаха, на самом деле говорит, что у нее неприятный запах. Нигилист говорит, что жизнь не имеет ни хорошего, ни плохого смысла, как вода не имеет ни хорошего, ни плохого запаха.

Джеймс Тарталья и Трейси Лланера (2021): Защита нигилизма. (Фокус Рутледжа на философии). Автор этой статьи, профессор Джеймс Тарталья, только что опубликовал целую книгу о нигилизме. Нажмите на изображение, чтобы получить его прямо с Amazon!

Партнерская ссылка Amazon. Если вы купите по этой ссылке, Daily Philosophy бесплатно получит небольшую комиссию. Спасибо!

Почему нигилист так говорит? Ну для начала, потому что они думают, что это правда. Они не думают, что мы живем в реальности со смыслом жизни, высеченным в камне Создателем. Они не видят веских причин так думать, и их скептицизм еще больше усиливается тем фактом, что человеческая раса никогда не могла прийти к согласию относительно того, что это означает. С точки зрения нигилиста, смысл создается людьми, ставящими перед собой цели, и, в конечном счете, является продуктом желания людей что-то делать.

Итак, если вы хотите купить дом, а банк говорит, что вы не можете взять ипотечный кредит, то решение банка имеет для вас значение, которое вы, естественно, оцениваете как плохое, поскольку оно мешает достижению вашей цели. Мы создаем всевозможные значимые контексты, подобные этому, в наших обществах, такие как футбол, например, где мы можем сразу же увидеть определенное физическое движение как удар по воротам, а затем оценить его как хорошее усилие или упущенную возможность. передать другому игроку. Такие контексты существуют и в других видах животной жизни — когда волка изгоняют из стаи, это значит для волка что-то плохое.

Но смысл не выходит за пределы контекста жизни, чтобы инкапсулировать человеческую жизнь в целом, согласно нигилизму, поэтому в этом смысле, космическом, жизнь бессмысленна. Человеческая жизнь абсолютно до краев наполнена смыслом — смыслом покупки дома, смыслом футбола, что угодно — и все же сама человеческая жизнь бессмысленна. Думайте об этом как о картинной раме: все внутри рамы покрыто краской, но на раме нет краски.

Нигилисты не думают, что мы живем в реальности со смыслом жизни, высеченным в камне Создателем.

Другим основанием для утверждения нигилизма является практическая озабоченность сложившейся практикой суждения о жизни людей как о более или менее осмысленной при отсутствии религиозного смысла жизни. Как это возникло, достаточно ясно: в религиозном контексте нашей конечной целью является осмысленная жизнь, и такое отношение сохранилось среди атеистов, а также среди людей, которые просто не задумываются о религии.

Проблема, как ее видит нигилист, заключается в том, что, хотя религиозные смыслы жизни имеют моральную составляющую, эти новые суждения о смысле не обязательно должны иметь какое-либо отношение к тому, чтобы быть хорошим человеком. Зачем выделять Эйнштейна, Пикассо или Манделу как примеры осмысленных жизней? Их жизнь имела большое социальное влияние, так что, возможно, это мера. Но тогда должны ли мы говорить, что Гитлер или какой-то другой кровожадный деспот прожил исключительно осмысленную жизнь? Если это так, то, возможно, нам не стоит осуждать этого геймера за бессмысленную жизнь, потому что он может стать звездой спидраннинга с миллионами подписчиков на его канал на YouTube — и в этом случае, согласно этому, у него будет исключительно значимая жизнь. критерий.

Хорошие новости для нигилистов | Идеи с Нахлой Айед | Живое радио | CBC Listen

Философы Трейси Лланера и Джеймс Тарталья предлагают свою жизнерадостную защиту нигилизма, удобного для переноски, портативного, многоцелевого и аэродинамического отношения к жизни, вселенной и почти ко всему. Чтобы добиться этого, они по очереди берутся за классические возражения против нигилизма и пытаются заставить каждое из них исчезнуть в… небытие!

Послушайте интервью CBC на веб-сайте cbc.ca: https://www.cbc.ca/listen/live-radio/1-23-ideas/clip/15844916-хорошие-новости-нигилисты

Если это звучит не так, то, возможно, разница, исключающая Гитлера и игрока, заключается в том, что Эйнштейн, Пикассо и Мандела сделали что-то хорошее. Но кто определяет «хорошо»? И даже если мы согласимся дать положительную оценку достижениям Эйнштейна в науке, достижениям Пикассо в искусстве и достижениям Манделы в политике, что мы добавляем, переключая внимание с науки, искусства и политики, чтобы сказать, что все эти достижения привели к осмысленной жизни?

Я не думаю, что на эти вопросы можно ответить, потому что вся идея — полная каша. Оценочный смысл жизни имеет смысл, если есть творец с планом, но без него мы просто загрузили себя довольно токсичным способом судить друг друга — и самих себя — по критериям, которые никто не может указать, потому что т любой.

Человеческая жизнь абсолютно до краев наполнена смыслом – смыслом покупки дома, смыслом футбола, что угодно – и все же сама человеческая жизнь бессмысленна.

Однако у нигилиста еще большее беспокойство вызывает то, что светские заменители смысла жизни могут и часто применяются к самому человеческому роду. Еще со времен французского Просвещения 18 века идея использования технологий для создания рая на земле, а не ожидания рая после смерти, была влиятельной идеей.

Многие планы сделать наше будущее лучше с помощью технологий сработали, но мы должны помнить, что это всего лишь планы, а не кандидаты на смысл жизни. Иногда от планов нужно отказываться, когда что-то идет не так, и если это коллективные планы, затрагивающие всех, они должны быть прозрачными и публично обсуждаться. Относитесь к ним как к созданным человеком смыслам жизни, придающим всеобщее значение и судьбу человечеству, и они станут опасными. Ибо тогда вы можете начать думать, что увидели наш истинный биологический смысл и, следовательно, необходимость улучшить человеческую расу с помощью евгеники, чтобы мы могли завершить процесс самосовершенствования, начавшийся естественным отбором; эта идея, конечно, потерпела катастрофическую неудачу в 20-м веке.

В наши дни, когда мы живем в компьютерную эпоху, некоторые начинают рассматривать человеческую жизнь как разум, готовый сбросить свою биологическую форму, потому что они думают, что увидели наш истинный информационный смысл. Но если нигилизм верен, у человечества нет ни цели, ни неизбежной судьбы. Нам не суждено жить с роботами или слиться с ними. Мы можем попытаться сделать это, если захотим, но это должно быть коллективное решение, и право голоса должны иметь обычные люди, чью жизнь это изменит.

В наши дни некоторые начинают рассматривать человеческую жизнь как разум, готовый сбросить свою биологическую форму.

Терминология «нигилизма» и «смысла жизни» возникла у небольшой группы немецких философов в конце XVIII века, которых беспокоило французское Просвещение. Контекст обсуждения был религиозным, поэтому «смысл жизни» был хорошим парнем, а «нигилизм» — плохим парнем; без религии и смысла жизни наша жизнь потеряла бы свой смысл и стала бы бесцельной, бесцельной, бессмысленной, думали они.

Но мы не потеряли цель, у нас ее никогда не было. Тем не менее, мы можем ставить себе цели и делаем это постоянно, просто они выбираются нами и, следовательно, никогда не могут быть чем-то встроенным в природу реальности под названием «смысл жизни». Без религиозного контекста идея смысла жизни становится больше проблем, чем пользы, как я пытался показать, и лучший способ избавиться от беспокойной идеи — отрицать, что она соответствует чему-либо реальному. Так мы избавились от идеи колдовства, которое приводило к тому, что женщин топили и сжигали. «Ведьм нет, — говорили мы, как говорит нигилист, — в жизни нет смысла». Так что если у вас нет религиозных верований, и вы не считаете, что смысл жизни — это хорошая идея сохранять за пределами религии, тогда подумайте о том, чтобы стать нигилистом. Посмотрите с удивлением на бессмысленность реальности, к которой вы принадлежите, насладитесь философским прозрением, а затем продолжайте жить, с энтузиазмом погружаясь в свои проекты, как вы это делали раньше.

Итак, пандемия Ковида лишила вашу жизнь смысла?

Итак, пандемия Ковида лишила вашу жизнь смысла? Нет, просто проекты в вашей жизни, вероятно, не имели того смысла, который вы бы предпочли, или, по крайней мере, не такого большого.

Вы бы предпочли встретиться с этим человеком лицом к лицу, а не просто поговорить с ним по видеосвязи, например. Последнее не имело меньшего значения, просто другое, менее соответствующее тому, что вы хотите делать со своей абсолютно бессмысленной жизнью. Возможно, называя свою жизнь «бессмысленной», вас все еще немного тошнит, но просто помните, что для того, чтобы быть нигилистом, может потребоваться немного практики, потому что у другой стороны была более чем двухсотлетняя фора, чтобы распространять свои заблуждения; намного дольше, если вы вернетесь к терминологии, потому что смысл жизни — одна из самых старых идей, которые у нас есть.

Тот факт, что есть люди, которые думают, что нигилист — это тот, кто отвергает мораль, кто разочаровался в жизни, кто ненавидит мир или кто погружается в мелочи, потому что они забыли, что действительно важно… не не беспокойтесь ни о чем из этого.

Слово окружено заблуждениями, их полно в интернете, и это помогает жить идее о смысле жизни – ведь пока нигилизм считается плохим, его противоположность будет считаться хорошей. Однако если вы отказываетесь подниматься по оценочной лестнице, тогда весь вопрос предстает в новом свете.

Спросите себя: почему кто-то, кто отвергает космический смысл, отвергает мораль, или отказывается от жизни, или ненавидит мир, или погружается в мелочи? Нет причин. Конечно, вы сами можете отвергать космический смысл и все же думать, что описать чью-то жизнь как осмысленную — значит сказать о ней что-то хорошее.

Но что? Без понятия.

◊ ◊ ◊

Джеймс Тарталья — профессор метафизической философии Кильского университета, Великобритания. Он является автором книг «Философия бессмысленной жизни» (Bloomsbury, 2016 г.), «Философия в технологическом мире: БОГИ И ТИТАНЫ» (Bloomsbury, 2020 г.) и (совместно с Трейси Лланера) «Защита нигилизма» (Routledge, 2021 г.). Он также является джазовым музыкантом, который занимается слиянием джаза и философии. Для получения дополнительной информации, в том числе многих образцов сочинений и записей, посетите: https://jamestartaglia. com

Поделиться:

Гостевой пост Вдохновение Религия BestOf

Философия «оптимистического нигилизма», или Как найти цель в бессмысленной Вселенной

В одном рассказе о человеческих делах всемогущее божество правит всем. Ничто не может произойти без ведома и санкции всемогущего бога-творца. В гораздо более поздней итерации мы обитаем в невообразимо сложной компьютерной симуляции, в которой все, включая нас самих, было создано всемогущими программистами. Первый сценарий приносит утешение миллионам людей, второй… ну, может быть, лишь горстке культовых технофутуристов Кремниевой долины. Но в любом случае неизбежно возникает вопрос: как возможно существование такой вещи, как истинная свобода? Идея о том, что свобода воли — это иллюзия, преследовала философскую мысль, по крайней мере, пару тысяч лет.

Но с точки зрения экзистенциалистов настоящий страх заключается не в том, что у нас может быть слишком мало свободы, а в том, что у нас может быть слишком много — более того, что у нас может быть окончательная свобода, свобода сознательных существ, которые появились во Вселенной непрошено и по собственной инициативе. случайно, и кто может только для себя определить, какую форму и направление могло бы принять их существование. Это был ранний взгляд Жана-Поля Сартра. «Мы остаемся одни без всяких оправданий, — написал он в своем знаменитом эссе 1946 года «Экзистенциализм — это гуманизм». — Вот что я имею в виду, когда говорю, что человек обречен быть свободным». Свобода — это бремя; без богов, дьяволов или инженеров-программистов, виноватых в наших действиях, или какого-либо предопределенного курса действий, который мы могли бы предпринять, каждый из нас в одиночку несет всю тяжесть ответственности за свою жизнь и выбор.

Вынырнув из утешительного видения человечества как центра вселенной, — говорит рассказчик в видео выше с философского анимационного канала Kurzgesagt, — мы узнали, что мерцающие огни не сияют красиво для нас, они просто есть. Мы узнали, что мы не находимся в центре того, что мы сейчас называем Вселенной, и что она намного, намного старше, чем мы думали». Мы узнали, что мы одни в космосе, на совершенно ничтожной пылинке космической, более или менее. Даже концепции, которые мы используем для объяснения этой ошеломляющей ситуации, совершенно произвольны перед лицом нашего глубокого невежества. Добавьте к этому проблему бесконечно малой продолжительности нашей жизни и неизбежной смерти, и вы получите идеальный рецепт экзистенциального страха.

Курцгезагт рекомендует лекарство от этого состояния: «оптимистический нигилизм», философию, которая постулирует абсолютную свободу посреди абсолютной бессмысленности существования и только благодаря ей: «Если наша жизнь — единственное, что мы можем испытать, , то это единственное, что имеет значение. Если у Вселенной нет принципов, то единственные важные принципы — это те, которые мы выбираем. Если у Вселенной нет цели, тогда мы можем диктовать, в чем ее цель». Это более или менее парафраз Сартра, который делал практически идентичные утверждения в том, что он называл своим «атеистическим экзистенциализмом», но с добавлением силы в своей «доктрине», что «нет никакой реальности, кроме как в действии… Человек есть не что иное, как то, что он намеревается, он существует только постольку, поскольку он реализует себя». Мы не только можем определить свою цель, писал он, мы должны это сделать, иначе нельзя сказать, что мы вообще существуем.

Среди этой пугающе радикальной свободы Сартр увидел исключительную возможность: сделать из себя то, что мы хотим. Но эта головокружительная возможность может заставить нас вернуться к утешительным сборным иллюзиям смысла и цели. Как ужасно, чтобы решить для себя цель всей вселенной, не так ли? Но философия «оптимистического нигилизма» продолжает излагать тезис, аналогичный тезису популяризатора дзэн Алана Уоттса, который успокоил множество случаев экзистенциального страха своим ответом на идею о том, что мы каким-то образом отделены от вселенной, либо парящий над ним или раздавленный под ним. Люди не являются, как красочно написал Уоттс, «изолированными «эго» внутри кожаных мешков». Вместо этого, как продолжается видео, «Мы такая же Вселенная, как нейтронная звезда, или черная дыра, или туманность. Более того, на самом деле мы ее мыслящая и чувствующая часть, органы чувств вселенной».

Ни Сартр, ни Уоттс, с их очень разными подходами к одному и тому же набору экзистенциальных проблем, вряд ли поддержали бы аккуратное обобщение, предлагаемое философией «оптимистического нигилизма». Но так же, как было бы глупо ожидать, что шестиминутный анимационный ролик предложит полную философию жизни, было бы мучительно наивно думать о свободе как о состоянии комфорта и легкости, построенном на рациональных убеждениях и абсолютных истинах. Несмотря на все разногласия по поводу того, что мы должны делать с радикальной экзистенциальной свободой, каждый, кто ее признает, соглашается с тем, что она влечет за собой радикальную неопределенность — головокружительное чувство незнания, которое является источником нашей постоянной свободно плавающей тревоги.

Если мы хотим действовать перед лицом сомнения, тайны, невежества и необъятности, казалось бы, беспричинных страданий, мы могли бы прислушаться к совету Джона Китса развивать «негативные способности», способность оставаться «довольным полузнанием. ” Это был не совет, как пишет Лайонел Триллинг в предисловии к письмам Китса, только для художников, а «определенный способ обращения с жизнью», который, как писал в другом месте Китс, «единственное средство укрепления интеллекта». и, таким образом, чувство идентичности, смысла и цели в жизни «состоит в том, чтобы принять решение ни о чем — позволить уму быть проходной площадкой для всех мыслей».

Китса — это очень дзенское чувство, капризная версия «не знающего ума», признающего пустоту и страдание отличительными чертами существования и находящего в них не повод для оптимизма, а для неопределенной приостановки суждений. Тем не менее, подход поэтов-романтиков и буддийских монахов не для всех, и даже Сартр в конце концов обратился к ортодоксальному марксизму, чтобы придать смысл существованию, которое требовало зависимости от неопровержимых фактов материальных условий, а не от безграничных абстракций интеллекта.

Возможно, мы свободны, по крайней мере, принять идеологию, которая утоляет наш экзистенциальный страх. Мы также можем принять трагическое неповиновение другого марксиста, Антонио Грамши, который признался в чем-то вроде собственного «оптимистического нигилизма». Только он называл это «пессимизмом интеллекта» и «оптимизмом воли» — отношением, признающим суровые социальные и материальные ограничения, накладываемые на нас нашим часто болезненным, коротким, кажущимся бессмысленным существованием в материальном мире, и который, тем не менее, стремится к невозможным идеалам.

Связанный контент:

Бесплатные онлайн-курсы по философии

Ускоренный курс экзистенциализма: краткое введение в творчество Жан-Поля Сартра и поиск смысла в бессмысленном мире

Алан Уоттс объясняет значение Дао с помощью величайшей панели Нэнси, когда-либо нарисованной

Живем ли мы внутри компьютерной симуляции?: введение в ошеломляющий «аргумент симуляции»

Джош Джонс — писатель и музыкант из Дарема, Северная Каролина. Подпишитесь на него на @jdmagness

Ницше, нигилизм и поводы для радости

Немецкого философа Фридриха Ницше (1844-1900) иногда считают недоброжелательной фигурой, одержимой проблемами нигилизма и «смерти Бога».

Понятно, что эти идеи тревожат: немногие из нас имеют мужество признать, что наши кумиры могут быть пустыми, а жизнь лишена внутреннего смысла.

Но Ницше видит не только опасность, которую представляют эти идеи, но и те позитивные возможности, которые они открывают.

Красота и суровость текстов Ницше проистекают из его видения того, что мы можем пройти через нигилизм, чтобы развить новые осмысленные способы быть людьми.

Утешение и цель через Бога

На протяжении веков Библия давала людям способ ценить себя и то, над чем нужно работать.

«Все мы, — говорит св. Павел, — с открытым лицом, созерцая славу Господню, преображаемся в тот же образ от одной степени славы к другой» (2 Коринфянам 3:18).

В этом описании встречаются божественное и человеческое. Верующие чувствовали подъем, потому что привлекали внимание Бога. Бог возлюбил нас (1 Иоанна 4:19) и увидел нас до наших греховных оснований (Евреям 4:13), но Его любовь сохранялась. Эта любовь позволила нам вынести боль жизни. И поскольку он видел нас и наши недостатки, нас поощряли постепенно улучшать себя и соответствовать его образу.

Смерть Бога может быть как разрушительной, так и освобождающей, пишет Ницше. Эта фотография 1882 года была сделана Густавом Шульце. Викимедиа

Для Ницше, сына лютеранского пастора, рост научного понимания после эпохи Просвещения постепенно сделал невозможным сохранение веры в Бога.

«Бог умер», — провозгласил Ницше.

Ницше видел опасность в этом атеистическом мировоззрении. Если бы мы не страдали, чтобы приблизиться к Богу, в чем был бы смысл жизни? У кого теперь нам черпать силы, чтобы переносить жизненные трудности? Бог был источником истины, справедливости, красоты, любви — трансцендентных идеалов, которые мы считали героически защищающими, ведущими жизнь и умирающими смертью, которые имели смысл и цель. Как мы могли теперь разыгрывать для себя героя?

Последствия смерти Бога ужасны, но и освобождают. В «Веселой науке» (впервые опубликованной на немецком языке в 1882 году) Ницше сообщает весть о смерти Бога от человека, обезумевшего от страха перед тем, на что может быть похожа безбожная жизнь. В конце концов, он врывается в церкви, чтобы петь заупокойную мессу по Богу.

Без Бога мы одиноки, открыты естественной вселенной, лишенной утешительной идеи Богом данной цели для вещей. Согласно Ницше, этого состояния нигилизма — представления о том, что жизнь не имеет смысла и ценности, — нельзя избежать; мы должны пройти через это, как бы страшно и одиноко это ни было.

Новый рассвет

Для Ницше нигилизм может быть мостом к новому образу жизни. Мы «неопределенные животные»: достаточно податливы, чтобы их можно было переделать.

Теперь наша задача состоит в том, чтобы перейти от старого христианского способа быть человеком к тому, что Ницше называет Übermensch или «сверхчеловеком».

Проблема христианства, по мнению Ницше, заключается в том, что оно медленно, но верно разрушает себя: по иронии судьбы, превознесение правдивости как добродетели в конечном итоге приводит к интеллектуальной честности, отвергающей веру.

Фридрих Ницше, портрет Эдварда Мунка (1903). Викиарт

Наше стремление к честности породило «страсть к знаниям». Теперь поиск ответов на самые сложные вопросы жизни, а не поклонение Богу, является нашей самой большой страстью. Мы ищем самые точные причины нашего существования и, скорее всего, находим ответы в науке, а не в религии.

Ницше пишет для тех, кто воодушевлен вопрошанием. Действительно, знание и принятие того, что мы люди и подвержены ошибкам — больше не обвиняем в попытках достичь божественного стандарта, — делает нас легче. Как он пишет в «Рассвете», «смерть» Бога устраняет угрозу божественного наказания, оставляя нас снова свободными как для экспериментов с разными способами жизни, так и для совершения ошибок на этом пути. Он хочет, чтобы мы ухватились за эту возможность обеими руками.

Мы снова сможем стать героями собственных историй, как только востребуем от Бога нашу творческую волю. Ницше призывает нас относиться к своей жизни как к созданию произведений искусства, учась у художников тому, как терпеть и даже прославлять себя, культивируя «искусство смотреть на себя со стороны как на героев».

No related posts.