Психологическая травма: как она передается из поколения в поколение
11 592
Французский генетик Изабель Мансуй давно проводит опыты на мышах, чтобы понять, как устроен человеческий мозг. Она стала известной еще десять лет назад, когда открыла белковую молекулу, которая отвечает за нашу забывчивость. Очередной опыт ученого оказался удачным.
Под ее руководством группой швейцарских генетиков был проведен эксперимент*, в ходе которого мыши постоянно подвергались различным испытаниям, а затем у их потомства исследовали подверженность стрессу. И результаты оказались удивительными: потомки травмированных мышат имели больший уровень тревожности и депрессивности, чем этого можно было бы ожидать.
Ученым удалось обнаружить определенные молекулы — микроРНК — в сперматозоидах стрессированных родителей, которые, вероятно, влияют на подверженность стрессу у их потомства (микроРНК — небольшие молекулы, которые регулируют работу многих генов, повышая или снижая их активность).
«В генетике существует центральная догма неодарвинизма, согласно которой приобретенные признаки не наследуются, — комментирует Валерий Ильинский, научный директор компании Genotek, сотрудник Института общей генетики РАН. — То есть родители, испытавшие стресс, не должны были бы передавать подверженность ему своим потомкам. Однако пока непонятен механизм влияния этих молекул из сперматозоидов на последующее развитие мыши, ведь молекулы микроРНК сохраняются в клетках относительно непродолжительное время — не более нескольких дней».
Психология сильнее биологии?
Какое значение имеют результаты данного исследования для нас? «Главное, о чем не стоит забывать: опыты, проведенные на животных, невозможно напрямую использовать для анализа человеческой психики, — предупреждает Александра Оксимец, кандидат Московского психоаналитического общества. — Кардинальная разница в том, что ребенок рождается не настолько готовым к жизни, как мышонок. На его развитие гораздо большее влияние, нежели у животных, оказывают воспитание и окружающая среда».
Но как же тогда объяснить статистические данные о высоком количестве самоубийств среди людей, чьи родители пережили серьезные потрясения (например, после войны во Вьетнаме)? Психоаналитики уверены, что гораздо большее значение имеет то, насколько травмированный человек способен воспитать психологически благополучного ребенка.
Александра Оксимец считает, что «травма влияет на родительскую функцию и, как правило, приводит к тому, что человек не может обеспечить своим детям должную заботу. Она разрушает тот психический аппарат, который позволяет перерабатывать и переживать наши тревоги. Вместо него начинают работать защитные механизмы в виде отрицания, например, когда человек отрицает все плохое, что происходит с ним и с его ребенком.
Дети рождаются очень беспомощными, и первому году их жизни сопутствует сильная тревога. И травмированный родитель, не способный справиться с собственными переживаниями, не может помочь своему ребенку переживать эту тревогу благоприятным для него образом — понимать, что мир не страшный и не опасный.
Напротив, он бессознательно передает ему свои страхи и боль».
Не убивает, а делает сильнее
Независимо от того, подтвердятся ли результаты исследования Изабель Мансуй о генетической передаче травмы из поколения в поколения, очевидно, что корни этой проблемы лежат в нашей психике. И это тот самый позитивный ключ, который поможет нам избежать этой «пагубной наследственности».
«И от отца, и от матери нам генетически передается огромное количество вещей — то, что мы называем «конституцией» или, в психоанализе, ОНО: темперамент, влечения и сила этих влечений, — рассказывает Александра Оксимец. — И дальше, в процессе созревания и взросления, у нас развивается психический аппарат, который позволяет трансформировать все это в переносимые переживания, чувства, мысли, символические образы, фантазии, сны».
И первый человек, который помогает нам на этом нелегком пути, — мама, которая своей заботой, лаской, вниманием прорабатывает за маленького ребенка все его страхи и тревоги.
Именно она формирует у ребенка базовое доверие к миру — ощущение, что окружающая среда не враждебна, что всегда есть тот, кто поддержит и поможет.
Человечество издавна изобрело различные методы проработки и проживания личностных травм. Существует даже мнение, что философия возникла как один из таких способов.
«На сегодняшний день самый эффективный способ проработки травмы — это психотерапия, — комментирует Александра Оксимец. — Она помогает развить способы рефлексии, самореализации, сублимации. Родители, которые сумеют, обращаясь к тем или иным практикам, проработать свою травму, с большей вероятностью защитят своих детей от ее негативных последствий».
Любопытно, что в эксперименте швейцарских генетиков мыши передавали своим детям не совсем травму, а ответную реакцию организма на нее. Более того, исследование показало, что впоследствии они были выносливее к окружающей среде, чем другие мыши, — и их потомство тоже.
«Я бы трактовала это, напротив, как положительную реакцию на травму — своего рода наследственный иммунитет», — замечает психоаналитик.
От травмированного общества к травмированной личности
В XX веке мир пережил множество трагедий, в том числе две мировые войны, фашистские и тоталитарные режимы, техногенные и экологические катастрофы, навсегда перевернувшие жизни миллионов людей. Психологические травмы, полученные участниками и свидетелями этих событий, мы переживаем до сих пор.
По мнению специалистов, только проработка травм на общественном уровне может прекратить эту деструктивную «наследственность». Мы приводим цитаты из работы Вернера Болебера «Воспоминание и историзация: трансформация индивидуальной и коллективной травмы и ее межпоколенческая передача»**:
«Коллективные катастрофы, такие как Холокост, Вторая мировая война, а также репрессии и этническое насилие, помогают осознать, что политические и социальные катастрофы, так называемые man-made disasters … настолько сильно сотрясают общество, что даже поколения спустя мы вынуждены иметь дело с их травматическими последствиями.
Травматическое переживание, вина, стыд … образовали сложное переплетение, воздействие которого не ограничилось одним только первым поколением, но и перешло на поколение следующее.
Так, потомки сделались «контейнером» для непроработанного страдания и травматизаций, непризнанной вины и ответственности их родителей…
Поэтому отдельному человеку и не удается включить травматический опыт в повествование более высокого уровня, для этого необходим общественный дискурс об исторической правде травматизирующего события, о его отрицании и защитных механизмах. Только признание причиненной травмы и вины восстанавливает межчеловеческий порядок и тем самым — возможность соответствующего понимания травмы».
* nature.com/news/sperm-rna-carries-marks-of-trauma-1.15049
** Вернер Болебер — сопредседатель Комитета по исследовательским проектам Международной психоаналитической ассоциации, главный редактор журнала Psyche, член Международной психоаналитической ассоциации, обучающий аналитик Немецкого психоаналитического общества.
Текст:Юлия Варшавская
Новое на сайте
«Будьте хозяином ваших мыслей»: как освободиться от страха и тревоги — 4 полезные практики
К чему это снится: смерть ребенка от падения с высоты
«Парень не говорит, что любит меня»
«Мы такие разные»: можно ли построить отношения с полной противоположностью — 2 основных подхода
Измены, фантазии и бывшие: как говорить с партнером о сексе — 4 самые сложные темы
«Меня ранит то, что другие пренебрежительно относятся к своему здоровью»
«Детка, я решу все твои проблемы»: что больше всего возбуждает женщин в мужчинах
5 вопросов, которые помогут избавиться от чувства вины
Почему в культуре и обществе гендерные стереотипы передаются из поколения в поколение
Иногда кажется, что, сколько ни говори о гендерном равенстве, в масштабах всего общества стереотипы не победить.
Профессор Российской экономической школы и руководитель проекта в рамках программы Всемирного банка DE JURE Султан Мехмуд объясняет, что мешает распространению прогрессивных взглядов и почему опускать руки нельзя
По данным Всемирного экономического форума, чтобы полностью ликвидировать гендерный разрыв во всем мире, необходимо 132 года кропотливой работы на всех уровнях. Больше века уйдет на то, чтобы закрепить в сознании мужчин простую мысль: необходимо принять равноправие с женщинами как некий базис. Причем если в сфере здравоохранения и образования уже сейчас есть заметные подвижки, то экономическая и политическая роль женщин все еще серьезно страдает из-за мужского «лобби».
Вместе с коллегами — Шахин Насир (доцент Лахорской школы экономики) и Дэниел Ли Чен (профессор Тулузской школы экономики) — я провел полевое исследование в пакистанской сети чартерных школ Progressive Education Network.
Мы случайным образом отобрали несколько групп учительниц и стали проводить с ними просветительскую работу на тему гендерных проблем и равноправия. Для одних мы провели семинар и показ фильма «Говори» (Bol) о ситуации с правами женщин в современном Пакистане, для других к просмотру фильма добавили учебный курс по гендерным исследованиям. Он продолжался один семестр. Более того, затем этот же курс сами учителя преподавали школьникам (в возрасте от пяти до 12 лет). Мы усложнили эксперимент и разделили учеников на однополые и смешанные группы.
А кроме того — и это еще один негативный эффект — уровень насилия в семье таких прогрессивных учителей увеличился более чем на 10%. Иными словами, последователи новой гендерной традиции платят довольно высокую цену — они испытывают внутреннее давление (в виде повышенного кортизола), а также внешнее давление (социальное осуждение, домашнее насилие). При этом чем больше учителей (в нашем исследовании пороговым значением стало 45%) разделяли принципы гендерного равенства, тем меньше они испытывали стресс по этому поводу и тем больше последователей приобретали. То есть если женщины видели, что их коллеги разделяют идеи равенства, им было проще присоединиться.
Однако фактор насилия в семье по-прежнему оставался значимым, вне зависимости от широты женского движения в школах. И тут мы подбираемся к, пожалуй, самому важному вопросу: возможно ли убрать фактор внешнего сопротивления среды, то есть как повлиять на тех, кто сопротивляется переходу от давно укоренившихся (и географически, и культурно, и социально) патриархальных установок к гендерному равенству?
Материал по теме
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать, как вообще те или иные убеждения формируются и передаются в обществе.
Согласно современным исследованиям, существует три типа передачи культурных (в том числе социальных и гендерных) кодов: вертикальный (от родителей к детям), горизонтальный (между сверстниками) и косвенный (это любые несемейные и неравные ролевые модели, например, учителя в школе или вузе). Начнем с конца. Подводя итоги нашего эксперимента в пакистанских школах, мы оценивали и влияние более прогрессивных учителей на учеников: нами была зафиксирована та самая косвенная передача новых культурных кодов. Дети вслед за учителями стали больше поддерживать гендерное равенство. Также мы выявили и еще один положительный эффект: в смешанных группах улучшилась успеваемость по математике, гендерный разрыв в математике между мальчиками и девочками практически исчез.
Почему мы обратили внимание именно на математику? Это своего рода золотой стандарт, который коррелирует с наличием в семье тех или иных гендерных предубеждений.
Семейные установки (или вертикальная трансмиссия социокультурной идентичности) неоднократно исследовались различными научными группами. В частности, американские ученые изучили успеваемость детей, рожденных во Флориде в период с 1994 по 2002 год, и выяснили, что если девочка родилась в богатой семье белых американцев, где преобладает андроцентризм и где изначально мечтали именно о мальчике, то она неизбежно будет набирать в тестах по математике меньше баллов. Тут стоит отметить, что в финансово неблагополучных семьях у родителей, как правило, нет времени на воспитание и денег на образование детей, поэтому влияние гендерных стереотипов, их вертикальная передача ограничена. Кроме того, ученые выяснили, что мальчикам в бедных семьях в целом живется хуже, чем девочкам, — это неблагополучие потом проявляется в их поведении и образовании, в том числе в тех же отметках по математике.
Материал по теме
Есть и другой пример.
Если мать вынуждена много работать, ее сын, вырастая, скорее выберет себе работающую жену. Эту корреляцию можно объяснить двояко: либо мужчины предпочитают женщин, похожих на их матерей, либо мужчина, выросший с работающей матерью, с большей вероятностью будет участвовать в домашних делах, тем самым облегчая участие своей жены на рынке труда.
Теперь чуть подробнее о третьем типе передачи гендерных кодов — горизонтальном, то есть о взаимном влиянии сверстников (на самом деле взаимодействие внутри общества намного шире, но для упрощения классификации будем использовать именно этот термин).
Есть исследование, которое показывает, что в ловушке гендерных стереотипов оказываются даже взрослые, от которых ожидаешь прогрессивных взглядов, — студенты программы MBA. В одной из бизнес-школ США провели эксперимент: студентам раздали анкеты с вопросами о карьерных и зарплатных ожиданиях.
Если одиноким (незамужним) девушкам говорили, что их ответы будут публично зачитываться перед всей группой, то они намеренно занижали свои зарплатные ожидания и сообщали в анкете, что не готовы к переработкам и частым командировкам. Они приняли во внимание свои «брачные перспективы» и действовали в рамках стереотипа о «хорошей жене». Мужчины и замужние женщины такого изменения в ответах не демонстрировали.
Материал по теме
Подобных экспериментов довольно много. Но закончить хотелось бы позитивным примером из Саудовской Аравии, где женская занятость на рынке труда одна из самых низких в мире — сейчас она составляет чуть более 20%. Авторы исследования на основании опросов и экспериментов пришли к такому выводу: чтобы мужчина согласился отпустить жену на работу, ему нужно не только самому быть не против — он также должен знать, что такое поведение одобряют и другие мужчины из его окружения.
Причем речь не только о ближайшем окружении, но также о мужчинах-соседях (в рамках одного района).
500 женатых мужчин (18–35 лет) разделили на группы по 30 человек, так, чтобы в каждую попали люди примерно из одного района. На вопрос «Можно ли женщине работать вне дома?» 87% опрошенных ответили утвердительно. Но когда участников спросили: как вы думаете, что ответили остальные? — ¾ мужчин недооценили количество тех, кто одобряет работу женщин. Во второй фазе эксперимента части участников рассказали, что на самом деле почти все они поддерживают намерение женщин работать. Согласно результатам исследования, это повысило готовность мужчин позволить своим женам выйти на работу. В исследуемых группах женщины начали ходить на собеседования и даже устраиваться на работу уже через пять месяцев. Впрочем, это всего лишь научный эксперимент. В реальности, чтобы доля работающих жительниц Саудовской Аравии выросла на 5%, понадобилось более 20 лет.
Даже если судить только по приведенным здесь примерам, многие — не только мужчины и не только жители традиционно патриархальных стран — продолжают жить во власти гендерных стереотипов, и выбраться из-под их воздействия порой довольно сложно. Ученые замечают и изучают эти явления, фиксируя постепенное преодоление этой асимметрии и движение в сторону равноправия. Это происходит не так быстро, как хотелось бы, но гендерные нормы и роли — это не неизменные силы природы, они трансформируются со временем.
Многие даже не помнят этого, но когда-то мужчинам было стыдно выходить из дома без головного убора и трости. Как далеко зайдет этот процесс и когда новая норма — равноправие — станет не просто словами, а нашей реальностью, зависит, как мы видим, от многих факторов. Гендерные стереотипы довольно живучи, причем на разных уровнях — государства и школы, семьи, друзей и даже соседей.
Пробить эту стену трудно, но, как показывают приведенные выше исследования, возможно, хотя и с определенными издержками. Но самое главное: чем больше людей начинают придерживаться более прогрессивных и толерантных взглядов, тем меньше этих издержек.
Может ли наследие травмы передаваться из поколения в поколение?
Загрузка
(Изображение предоставлено Alamy/Getty Images/BBC)
Марта Энрикес
26 марта 2019 г.
Наши дети и внуки сформированы генами, которые они унаследовали от нас, но новые исследования показывают, трудности или насилие также могут оставить свой след.
I
В 1864 году, ближе к концу Гражданской войны в США, условия в конфедеративных лагерях для военнопленных были наихудшими. В некоторых лагерях была такая переполненность, что у заключенных, солдат армии Союза с севера, каждый имел квадратные метры могилы. Резко возросла смертность заключенных.
Для тех, кто выжил, мучительный опыт запомнился на всю жизнь. Они вернулись в общество с ослабленным здоровьем, худшими перспективами трудоустройства и меньшей продолжительностью жизни. Но влияние этих невзгод не остановилось на тех, кто их испытал. Это также повлияло на детей и внуков заключенных, которые, по-видимому, передавались по мужской линии в семье.
Хотя их сыновья и внуки не страдали от тягот лагерей для военнопленных – и если их детство было хорошо обеспечено – уровень смертности среди них был выше, чем среди населения в целом. Оказалось, что военнопленные передали какой-то элемент своей травмы своим потомкам.
Вам также может понравиться:
• Что происходит, когда заканчивается еда?
• Влажные страны, которые пересыхают
• Почему все больше мужчин лишают себя жизни
Но, в отличие от большинства наследственных состояний, это не было вызвано мутациями самого генетического кода. Вместо этого исследователи изучали гораздо более неясный тип наследования: как события в жизни человека могут изменить способ экспрессии его ДНК и как это изменение может быть передано следующему поколению.
Это процесс эпигенетики, при котором читабельность или экспрессия генов модифицируется без изменения самого кода ДНК. Крошечные химические метки добавляются или удаляются из нашей ДНК в ответ на изменения в окружающей среде, в которой мы живем. Эти метки включают или выключают гены, предлагая способ адаптации к меняющимся условиям, не вызывая более постоянных сдвигов в наших геномах.
Последствия травмы могут отразиться на нескольких поколениях, от деда к их сыну, а затем к внуку (Фото: Alamy/Getty Images/BBC)
Но если эти эпигенетические изменения, приобретенные в течение жизни, действительно могут быть переданы последующим поколениям, последствия будут огромными. Ваш жизненный опыт, особенно травматический, окажет реальное влияние на вашу семью для будущих поколений. Растет число исследований, подтверждающих идею о том, что последствия травмы могут отразиться на поколениях посредством эпигенетики.
Для военнопленных в лагерях Конфедерации эти эпигенетические изменения были результатом крайней переполненности, плохих санитарных условий и недоедания.
Мужчинам приходилось выживать на небольшом пайке кукурузы, и многие умерли от диареи и цинги.
«Это период сильного голода», — говорит автор исследования Дора Коста, экономист из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. «Мужчины превратились в ходячие скелеты».
Коста и ее коллеги изучили медицинские карты почти 4600 детей, чьи отцы были военнопленными, сравнив их с более чем 15300 детьми ветеранов войны, которые не попали в плен.
У сыновей военнопленных уровень смертности был на 11% выше, чем у сыновей ветеранов, не являющихся военнопленными. Исследователи обнаружили, что другие факторы, такие как социально-экономический статус отца, работа и семейное положение сына, не могут объяснить более высокий уровень смертности.
Эта избыточная смертность была в основном связана с более высокой частотой кровоизлияния в мозг. Сыновья ветеранов военнопленных также немного чаще умирали от рака. Но дочери бывших военнопленных оказались невосприимчивы к этим последствиям.
Этот необычный сцепленный с полом характер был одной из причин, по которой Коста подозревал, что эти различия в состоянии здоровья были вызваны эпигенетическими изменениями. Но сначала Коста и ее команда должны были исключить генетический эффект.
По какой-то причине кажется, что травма сильнее всего передается от отцов к сыновьям (Фото: Alamy/Getty Images/BBC)
«Могло случиться так, что генетическая черта, позволившая отцу выжить в лагере, например, склонность к ожирению, в обычное время проявляла себя плохо», — говорит Коста. «Однако, если вы посмотрите на семьи, вы увидите, что последствия есть только у сыновей, рожденных после, а не до войны».
Если бы это был генетический признак, то дети, рожденные до и после войны, с одинаковой вероятностью показали бы сокращение ожидаемой продолжительности жизни. После исключения генетической причины наиболее правдоподобным объяснением оставался эпигенетический эффект.
«Гипотеза состоит в том, что Y-хромосома оказывает эпигенетическое воздействие», — говорит Коста.
Этот эффект согласуется с исследованиями в отдаленных шведских деревнях, где нехватка продовольствия оказывала влияние на поколения по мужской линии, но не по женской линии.
Но что, если этот повышенный риск смерти был вызван наследием травмы отца, которая не имеет ничего общего с ДНК? Что, если бы травмированные отцы с большей вероятностью жестоко обращались со своими детьми, что приводило к долгосрочным последствиям для здоровья, а сыновья несли на себе большую тяжесть этого, чем дочери?
Опять же, сравнение здоровья детей в семьях помогло исключить это. У детей, рожденных мужчинами до того, как они стали военнопленными, не было всплеска смертности. Но сыновья тех же людей после их пребывания в лагере для военнопленных сделали это.
«Это случай исключения других возможных вариантов», — говорит Коста. «Многое из этого является доказательством путем исключения и наиболее последовательным объяснением».
Многие случаи, когда считается, что травма отразилась из поколения в поколение посредством эпигенетики у людей, связаны с самыми мрачными моментами в истории.
Считается, что войны, голод и геноцид оставили эпигенетический след на потомках тех, кто от них пострадал.
Эпигенетический сигнал у детей людей, переживших травматический опыт, дает надежду на то, что он изменит влияние, которое он оказывает на их ДНК. (Фото: Alamy/Getty Images/BBC) Исследование 2015 года показало, что у детей, переживших Холокост, были эпигенетические изменения в гене, который был связан с их уровнем кортизола, гормона, участвующего в реакции на стресс.
«Идея сигнала, эпигенетического открытия, которое находится у потомков переживших травму, может означать многое», — говорит Рэйчел Иегуда, директор отдела исследований травматического стресса в Медицинской школе Маунт-Синай и автор книги. изучение. «Интересно, что это там».
Исследование было небольшим, в нем приняли участие всего 32 человека, переживших Холокост, и в общей сложности 22 их ребенка с небольшой контрольной группой. Исследователи раскритиковали выводы исследования. Не рассматривая несколько поколений и не исследуя геном более широко, мы не можем быть уверены, что это действительно эпигенетическое наследование.
Иегуда признает, что в некоторых отчетах статья была преувеличена, и потребуются более масштабные исследования, оценивающие несколько поколений, чтобы сделать твердые выводы.
«Это было одно небольшое исследование, в котором участвовали взрослые через много-много лет после родительской травмы. Тот факт, что мы получили подсказку, стал большой новостью», — говорит Иегуда. «Теперь вопрос в том, как наложить мясо на кости? Как вы на самом деле понимаете механизм происходящего?»
Контролируемые эксперименты на мышах позволили исследователям уточнить этот вопрос. Исследование 2013 года показало, что существует межпоколенческий эффект травмы, связанной с запахом. Исследователи вдули ацетофенон, который имеет запах вишневого цвета, через клетки взрослых самцов мышей, одновременно ударив их по ноге электрическим током. В течение нескольких повторений мыши ассоциировали запах цветущей сакуры с болью.
Идея о том, что эффект травматического опыта может передаваться от родителя к их потомству, до сих пор многими считается спорной (Фото: Alamy/Getty Images/BBC)
Вскоре после этого эти самцы скрещивались с самками мышей.
Когда их щенки почувствовали запах цветущей вишни, они стали более нервными и нервными, чем щенки, чьи отцы не были приучены бояться этого. Чтобы исключить возможность того, что щенки каким-то образом узнали о запахе от своих родителей, их вырастили неродственные мыши, которые никогда не нюхали вишневый цвет.
Внуки травмированных самцов также проявили повышенную чувствительность к запаху. Ни одно из поколений не проявляло большей чувствительности к запахам, кроме запаха цветения вишни, что указывает на то, что наследование было специфичным для этого запаха.
Эта чувствительность к аромату вишневого цвета была связана с эпигенетическими модификациями ДНК их сперматозоидов. Химические маркеры в их ДНК были обнаружены в гене, кодирующем рецептор запаха, экспрессируемый в обонятельной луковице между носом и мозгом, который участвует в восприятии запаха цветущей сакуры. Когда команда исследовала мозг щенков, они также обнаружили большее количество нейронов, которые обнаруживают запах цветущей вишни, по сравнению с контрольными мышами.
Второе и третье поколение, по-видимому, имели не страх перед самим запахом, а повышенную чувствительность к нему. Это открытие проливает свет на часто упускаемую из виду тонкость эпигенетического наследования: следующее поколение не всегда демонстрирует точно такую же черту, которую развили их родители. Дело не в том, что страх передается из поколения в поколение, а в том, что боязнь запаха в одном поколении приводит к чувствительности к тому же запаху в следующем.
«Значит, это не «яблоки за яблоки», — говорит Брайан Диас, автор исследования и научный сотрудник Университета Эмори и Йерксского национального исследовательского центра приматов в США. Он добавляет, что здесь следует уточнить даже термин «наследство». «Слово наследование предполагает, что оно должно быть точным представлением признака, который передается по наследству».
Последствия передачи по наследству последствий травм огромны, даже если они незначительно изменяются между поколениями. Это изменит то, как мы смотрим на свою жизнь в контексте опыта наших родителей, повлияя на нашу физиологию и даже на наше психическое здоровье.
Потомство мышей, приученных бояться запаха цветов, также будет восприимчиво к тому же запаху (Фото: Alamy/Getty Images/BBC)
наши дети — даже задолго до того, как они могут быть зачаты — могут совершенно по-другому взглянуть на то, как мы выбираем жизнь.
Несмотря на то, что эти отголоски травмы передаются из поколения в поколение, в исследованиях эпигенетической наследственности есть большой камень преткновения: никто не уверен, как это происходит. Некоторые ученые считают, что на самом деле это очень редкое явление.
Одна из причин того, что это может быть не так широко распространено, заключается в том, что подавляющее большинство одного типа эпигенетической метки в ДНК — добавление группы химических веществ, известное как метилирование, — стирается в самом начале жизни и в процессе Добавление этих химических групп к ДНК начинается практически с нуля.
«Как только сперматозоид попадает в яйцеклетку млекопитающего, происходит быстрая потеря метилирования ДНК отцовского набора хромосом», — говорит Энн Фергюсон-Смит, исследователь, изучающий эпигенетику в Кембриджском университете.
«Вот почему трансгенерационное эпигенетическое наследование является таким сюрпризом.
«Очень сложно представить, как можно иметь эпигенетическое наследование, когда происходит удаление всех эпигенетических меток и установка новых в следующем поколении».
Однако есть части генома, которые не стерты начисто. Процесс, называемый геномным импринтингом, защищает метилирование в определенных точках генома. Но это не те места, где обнаруживаются эпигенетические изменения, относящиеся к травме.
Недавнее исследование, проведенное группой Фергюсона-Смита, предполагает, что эпигенетическое наследование, вероятно, очень редко встречается у мышей.
Эпигенетика считается связующим звеном между природой и воспитанием, когда опыт человека изменяет то, как его ДНК считывается клетками (Фото: Alamy/Getty Images/BBC)
Но другие исследователи убеждены, что они обнаружили признаки эпигенетического наследования для нескольких признаков — как у людей, так и у животных.
Более того, они думают, что нашли механизм, как это работает. На этот раз это могут быть молекулы, подобные ДНК, известные как РНК, которые изменяют работу генов.
В недавней статье были представлены убедительные доказательства того, что РНК может играть роль в наследовании последствий травмы. Исследователи изучили, как травма в раннем возрасте может быть передана, если детенышей мышей забрать у их матерей сразу после рождения.
«Наша модель совершенно уникальна, — говорит Изабель Мансуи из Цюрихского университета и ETH Zürich, руководившая исследованием. «Это для того, чтобы имитировать неблагополучные семьи или жестокое обращение, пренебрежение и эмоциональный ущерб, которые вы иногда видите у людей».
Симптомы, которые проявлялись у этих щенков по мере их взросления, также имитировали симптомы, наблюдаемые у детей, перенесших раннюю травму. У мышей были обнаружены признаки повышенного риска и более высокого потребления калорий, которые наблюдались у переживших детские травмы.
Когда самцы выросли, у них родились щенки с похожими чертами — переедание, склонность к риску и более высокий уровень антиобщественного поведения.
Исследователи извлекли молекулы РНК из сперматозоидов самцов мышей, получивших травму, и ввели эти молекулы эмбрионам мышей, чьи родители не испытали такой травмы в раннем возрасте. Однако получившиеся щенки демонстрировали типичные измененные модели поведения щенков, чьи родители пережили травму.
Они также обнаружили, что разная длина молекул РНК связана с разными поведенческими паттернами: более длинные РНК соответствуют большему потреблению пищи, изменяют реакцию организма на инсулин и больше рискуют. Меньшие молекулы РНК были связаны с проявлением признаков отчаяния.
«Мы впервые видим эту причинно-следственную связь, — говорит Мансуй.
Вполне возможно, что эмоциональный ущерб, полученный вами в детстве, может передаться вашим детям. В настоящее время Мансуй проводит эксперименты на людях, чтобы выяснить, работают ли аналогичные процессы у людей.
Первоначальные эксперименты, проведенные другими исследователями, показали, что у мужчин это действительно так.
Это исследование, как и многие исследования на мышах, сосредоточено на сперме и эпигенетическом наследовании по мужской линии. Это не потому, что ученые думают, что это происходит только у мужчин. Просто изучать яйцеклетки намного сложнее, чем сперму.
Но усилия по расшифровке эпигенетического наследования по женской линии — это следующий шаг.
«Нам нужно было с чего-то начинать, — говорит Мансуй. «Но мы хотим иметь модель травмы, которая показывает, как наследование происходит как через женщин, так и через мужчин».
Существуют и другие известные виды эпигенетических механизмов, которые относительно мало изучены. Один из них называется модификацией гистонов, когда белки, которые действуют как каркас для ДНК, химически метятся. Теперь исследования начинают предполагать, что гистоны также могут быть вовлечены в эпигенетическую наследственность через поколения у млекопитающих.
«Я подозреваю, что ответ заключается в том, что все эти механизмы могут взаимодействовать, чтобы дать нам явление, которое представляет собой межпоколенческое наследование приобретенных признаков», — говорит Диас.
Наука об эпигенетическом наследовании последствий травмы молода, а это значит, что она все еще вызывает горячие споры. Для Иегуды, который провел новаторскую работу по посттравматическому стрессовому расстройству в 1990-х годах, это вызывает чувство дежа вю.
До сих пор неясно, как именно травма передается из поколения в поколение, поскольку механизмы, действующие на ДНК, до конца не изучены. (Фото: Alamy/Getty Images/BBC)
когда мы впервые начали проводить исследования посттравматического стрессового расстройства», — говорит она. «Это был спорный диагноз. Не все верили, что травма может иметь долгосрочные последствия».
Почти 30 лет спустя посттравматическое стрессовое расстройство является признанным с медицинской точки зрения состоянием, которое объясняет, почему наследие травмы может длиться десятилетиями в течение всей жизни человека.
Но если будет показано, что травма передается из поколения в поколение у людей так же, как у мышей, мы не должны ощущать неизбежность этого наследования, говорит Диас.
Используя свои эксперименты с цветущей сакурой на мышах, он проверил, что произойдет, если самцы, которые боятся запаха, позже потеряют чувствительность к запаху. Мыши неоднократно подвергались воздействию запаха, не получая удара током по ногам.
«Мышь не забыла, но формируется новая ассоциация, теперь этот запах больше не сочетается с током лап», — говорит Диас.
Когда он посмотрел на их сперму, они потеряли свой характерный «страшный» эпигенетический признак после процесса десенсибилизации. Детеныши этих мышей также больше не проявляли повышенной чувствительности к запаху. Итак, если мышь «разучится» ассоциировать запах и боль, то следующее поколение может избежать последствий.
Это также предполагает, что если люди наследуют травму подобным образом, воздействие на нашу ДНК может быть устранено с помощью таких методов, как когнитивно-поведенческая терапия.
«Система обладает гибкостью, — говорит Диас. «Жребий не брошен. По большей части мы не испорчены как человеческая раса, даже несмотря на то, что в нашем окружении много травм».
По крайней мере, в некоторых случаях, говорит Диас, исцеление последствий травм в нашей жизни может положить конец их эху, эхом отдающемуся в поколениях.
—
Изображения в этой статье были созданы Хавьером Хиршфельдом для BBC.
Присоединяйтесь к 900 000+ будущих поклонникам, поделившись нас по телефону Facebook , или следуйте за нами на Twitter или 2 2 или 299
1 7001733 или 2 . Если вам понравилась эта история, подпишитесь на еженедельную рассылку новостей bbc.com о функциях под названием «Если вы прочитаете только 6 вещей на этой неделе».
Подборка историй из BBC Future, Culture, Capital и Travel, доставляемая на ваш почтовый ящик каждую пятницу.
Может ли травма передаваться из поколения в поколение?
Травма
Есть довольно веские доказательства того, что родительская травма, такая как сильный стресс (мы смотрим прямо на вас, коронавирус), может изменить передачу генов.
Karina Margit Erdelyi
Медицинский обозревательJuli Fraga, PsyD
Растущий объем исследований показывает, что травма (например, в результате жестокого обращения в детстве, насилия в семье или отсутствия продовольственной безопасности, среди прочего) может передаваться из поколения в поколение .
Вот как: Травма может оставить химический след в генах человека, который затем может быть передан будущим поколениям. Эта метка не вызывает генетической мутации, но изменяет механизм экспрессии гена. Это изменение не генетическое, а эпигенетический.
Мы поговорили с доктором Крисом Мэйсоном, адъюнкт-профессором Weill Cornell Medicine, работающим в трехучрежденческой программе вычислительной биологии и медицины между Корнеллским, Мемориальным онкологическим центром Слоуна-Кеттеринга и Рокфеллеровским университетом, а также с директором Mason Lab. . Он поделился, что «эпигенетика, упрощенно говоря, — это изучение механизмов биологического контроля ДНК — световых выключателей, которые включают или выключают гены. Что это значит? По сути: эпигенетика контролирует, как и почему экспрессируются ваши гены».
То, что 20 лет назад казалось нелепым, стало быстро развивающейся областью исследований. Сегодня идея о том, что опыт человека может изменить его биологию и поведение его детей и внуков, получила серьезное распространение. Исследования на животных и некоторые небольшие исследования на людях показали, что воздействие стрессоров, таких как сильный стресс или холод, может вызвать метаболические изменения в последующих поколениях.
Итак, что же это за эпигенетические исследования?
Различия между группами, пережившими экстремальный физический и психологический стресс, такими как пережившие Холокост, те, кто родился от родителей, переживших «Голландскую голодную зиму», и сыновья солдат Конфедерации, военнопленных во время Гражданской войны в США. , все делают дело наиболее ясно, но они не представляют всей картины. В лаборатории также было проделано много работы, посвященной этому явлению, и эта работа действительно ускорилась после завершения проекта «Геном человека» (HGP) в 2003 году. Вот взгляд на то, что ученые узнали как из тематических исследований, так и из экспериментов.
Как экстремальные ситуации повлияли на потомство Мейсон рассказал, что область эпигенетики набрала обороты около десяти лет назад, когда ученые опубликовали фундаментальное исследование голландской голодной зимы, продолжительного периода голода, имевшего место к концу Вторая мировая война, когда нацисты перекрыли поставки продовольствия в октябре 1944 года, ввергнув большую часть Нидерландов в голод.
Когда голландцы были освобождены в мае 1945 года, более 20 000 человек умерли от голода. Беременные женщины были особенно уязвимы, и голод повлиял на нерожденных детей на всю оставшуюся жизнь.
Ученые обнаружили, что те, кто находился в утробе матери во время голода, были на несколько фунтов тяжелее , чем в среднем. (Считается, что матери из-за того, что они голодали, автоматически отключили ген у своих нерожденных детей, отвечающий за сжигание топлива в организме.) Когда дети достигли среднего возраста, у них был более высокий уровень ЛПНП («плохого») холестерина и триглицеридов. Они также страдали более высокими показателями ожирения, диабета, сердечно-сосудистых заболеваний и шизофрении. Когда ученые выяснили, почему, они обнаружили, что эти дети несут специфическую химическую метку — эпигенетическую подпись — в одном из своих генов.
Доктор Рэйчел Иегуда, директор отдела исследований травматического стресса в Медицинской школе Икана на горе Синай в Нью-Йорке, провела в 2015 году исследование детей 40 переживших Холокост.
Она обнаружила, что у них были эпигенетические изменения в гене, связанном с уровнем кортизола, гормона, участвующего в реакции на стресс. Она также обнаружила характерный паттерн метилирования ДНК, еще один эпигенетический маркер. Исследование пришло к выводу, что и родители, и нерожденные дети были затронуты на генетическом уровне.
Хотя большая часть работы Иегуды была сосредоточена на детях переживших Холокост, она также заметила, что дети, рожденные от матерей, забеременевших 11 сентября, имели низкий уровень кортизола, что было связано с наличием посттравматического стрессового расстройства у матери. Опять же, больше доказательств теории эпигенетики. Тем не менее, она говорит, что «преждевременно» делать вывод о том, что травма может вызвать наследственные изменения, и опасается, что исследования могут создать мрачное повествование о том, что травма одного поколения может навсегда оставить шрамы на будущих поколениях.
Доказательства есть и у других животных «Доказательство может быть в червях», — поделился Мейсон.
Хм. Давайте изучим это. Никто не станет спорить с тем, что разлагающиеся органические вещества и гнилые фрукты являются богатым источником бактерий. Другими словами: хорошая еда для нематодного червя. Но в этом гниющем изобилии скрываются некоторые вредные бактерии, которые при попадании в организм становятся смертельно опасными. К сожалению, черви не всегда могут отличить хорошие (питательные) бактерии от плохих, пока не становится слишком поздно. Тем не менее, это не мешает червям поглощать все бактерии.
Что интересно, однако, исследователи из Принстонского университета заметили, что перед смертью от проглатывания вредных бактерий черви часто откладывают яйца. Странное время, правда? Что ж, еще более странно то, что эти потомки постоянно избегают этих специфических бактерий, демонстрируя то, что известно как избегание патогенов — поведенческая черта, которую матери усвоили в самом конце своей жизни. Эти результаты, опубликованные в журнале Cell в июне 2019 года, показывают, что это усвоенное поведение может передаваться потомству червя через четвертое поколение, что дает им преимущество в выживании с помощью эпигенетического механизма с участием РНК.
Итак, вот некоторые довольно убедительные доказательства эпигенетического аргумента. И это еще не все. Другое исследование на мышах показало, что у родителей, подвергшихся воздействию токсинов, измененной диеты или неблагоприятных условий окружающей среды, потомство демонстрирует изменения в поведении, увеличение веса и может влиять на развитие мозга потомства.
Что же остается нам с COVID-19?Большая часть этих исследований невероятно убедительна, но до тех пор, пока не будет проведено больше исследований межпоколенческих эффектов травмы, нам придется подождать, чтобы выявить все возможные последствия. Может ли COVID-19пандемия и экстремальный стресс, который она вызывает во всем мире, вызывают эпигенетические изменения у потомства? Это возможно, но только время покажет.
- Что мы узнали из The Dutch Hunger Winter: Science Advances (2018). «Метилирование ДНК как посредник связи между пренатальными невзгодами и факторами риска метаболических заболеваний во взрослом возрасте».
- Подробнее о голландской голодной зиме: Международный журнал акушерства и гинекологии (2013). «Трансгенерационные эффекты пренатального воздействия голландского голода 1944–1945 годов».
- Когортные исследования детей из The Dutch Hunger Winter: International Journal of Epidemiology (2007). «Голландское исследование голодающих зимних семей».
- Холокост и эпигенетика: Биологическая психиатрия (2016). «Воздействие Холокоста на межпоколенческие эффекты на метилирование FKBP5 ».
- Эпигенетика и наследуемость: Биологическая психиатрия (2013). «Трансгенерационные эпигенетические эффекты на функции мозга».
- Гражданская война и военнопленные: Труды Национальной академии наук (2018). «Передача отцовской травмы из поколения в поколение среди бывших военнопленных времен Гражданской войны в США».
- То, как черви питаются, требует дополнительных исследований: Methods In Molecular Biology (2018).
