Почему и зачем философствует человек: Почему и зачем человек философствует? Какова природа философского знания? Что относится к глобальным проблемам современности?

Содержание

Билет№1.

Билеты по философии.

1. Почему и зачем человек философствует? Какова природа философского знания?

Традиционно философия определяется как исследование первопричин и начал всего сущего — универсальных принципов, в рамках которых существует и изменяется как бытие, так и мышление, как постигаемый Космос, так и постигающий его дух. Профессиональные философы нередко высказывают мнение о несуществовании общепринятого определения философии, равно как и общепринятого представления о её предмете, поскольку само признание той или иной теории или методологии является философской процедурой и осуществляется на основе той или иной системы философских представлений. Философское знание является системно-рациональным, т.е. оно строится на основе некоторых исходных положений, принципов и развертываются посредством обоснования логического выведения одного из другого, достижение и изложение философского знания связано с использованием специальных знаний и специального языка. В этом сущность сближения философского знания с любым теоретическим, в частности научным. Философское знание является целостным выражением отношения человека к миру, причем это целостное, духовное выражение мира осуществляется на уровне всеобщих его свойств и связей. Любое знание стремится к духовному воспроизведению мира в форме картины мира (научной, философской, религиозной). В этом своем свойстве философия отличается от любой другой картины мира: философская картина мира характеризуется всеобщностью. Философские знания являются ценностными, и это сближает их с другими типами мировоззренческого знания (религия, искусство), а также отличается от любого предмета знания, научного. Являясь ценностным, философское знание характеризуется особой ролью субъективностью личностного момента, ему всегда присуще ценностная ориентация автора. Многие философы видели предназначение философии в том, как человеку жить, во что верить, каким правилам, нормам следовать. В этом случае образ философии начинает двоиться.

Философия как наука о мире в целом, или о способах познания мира, или о социальных источниках и социальных функциях человеческих идей — это знание о существующем, о мире, обществе, познании, человеке как они есть.

2. Каковы «болевые точки» современной цивилизации? Что следует отнести к глобальным проблемам современности? Каков критерий (основание) «глобальности» проблем? Билет №2

1. В чем суть полемики по проблеме исторического генезиса философии?

2. Каковы основные этапы взаимодействия общества и природы, в чем их специфика?

Проблема взаимоотношений человека и природы весьма многогранна и имеет разносторонние аспекты: философские, социальные, юридические, политические, экономические и др. В разные исторические эпохи ученые исследовали влияние природной среды на человека, производительные силы, развитие цивилизации, стремились осмыслить закономерности их взаимодействий.

Общая продолжительность периода, в течение которого осуществляются взаимодействия человека и природы, составляет не менее 3,5 млн лет. Именно таков возраст найденных археологами в Восточной Африке костей древнейших людей (архантропов), а также следов их жизнедеятельности — первых каменных орудий. Несколько моложе (от 1 млн до 250 тыс. лет) возраст ископаемых останков архантропов в других районах мира — на острове Ява (питекантропов).

Первый этап в истории взаимоотношений человека с природой, названный учеными древнекаменным веком, или палеолитом, длился более 3 млн лет.

Второй этап — новокаменный век (неолит), наступление которого условно датируют временем около 10 тыс. лет назад, знаменовался появлением земледелия и скотоводства, переходом от свойственных палеолиту присваивающих форм хозяйства к производящей экономике. В этом переходе природный фактор играл важную роль, поскольку природные условия ухудшились и снизилась продуктивность охоты — важнейшего источника пищи человека. Развитие производственной деятельности усилило степень воздействия людей на природу: они начали интенсивно вырубать леса, строить различные ирригационные сооружения, каналы и т.

п. Появились населенные пункты, а затем и города — центры торговли и мануфактуры, естественные ландшафты все более видоизменялись. Однако еще многие тысячелетия главной формой взаимодействия общества с природой оставалась сельскохозяйственная деятельность, зависящая от особенностей природной среды.

Третий этап связывают с промышленным переворотом на рубеже XVIII—XIX вв., ознаменовавшим переход от ремесленного производства к промышленному, от малопроизводительного ручного труда — к машинному. Это позволило человечеству создать грандиозные производительные силы. И если изменения в природе, вызываемые хозяйственной деятельностью людей, прежде носили в основном локальный характер, то промышленная революция привела к резкому ускорению темпов роста индустриального производства, вовлечению в хозяйственный оборот новых источников сырья и энергии, значительному усилению воздействия общества на природу. Промышленное производство увеличило возможности преобразования окружающей среды в интересах человека, но в то же время привело к нарушению экологического баланса.

Отношения между обществом и природой во многих странах мира (особенно в крупных индустриальных районах) стали приобретать критический характер.

«Зачем человеку философия?» — Яндекс Кью

один пример, источник вдохновения, познания и смыслов – тема научной статьи по философии, этике, религиоведению читайте бесплатно текст научно-исследовательской работы в электронной библиотеке КиберЛенинка

УДК 101.9

Вестник СПбГУ. Сер. 17. 2015. Вып. 1

Вальтер Омар Кохан

ФИЛОСОФСТВОВАТЬ С МАЛЬЧИКАМИ И ДЕВОЧКАМИ В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ: ОДИН ПРИМЕР, ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ, ПОЗНАНИЯ И СМЫСЛОВ*

В статье Вальтера Кохана прослеживается краткая история философской работы с детьми в Латинской Америке. Отталкиваясь от идей Мэтью Липмана и Энн М. Шарп, автор представляет принцип этой работы, используемый исследователем народного образования в Латинской Америке Симоном Родригесом: изобретать или заблуждаться. В статье раскрываются особенности этой альтернативы, позволяющие осмыслить школьную работу с философией. Проблемы философии, детства и образования рассматриваются в контексте политических ценностей, связанных с поиском Латинской Америкой своего места в мире в эпоху глобализации. Автор рассказывает об опыте Лауры, профессора Национального университета Ла Платы, привнесшей практику философии с детьми в школу при университете. Этот пример иллюстрирует идеи, высказанные в статье: то, что кажется разочарованием, по воле случая становится находкой, условием, возможностью переосмыслить собственные задачи и условия философской работы с детьми. Наконец, автор представляет практики, которые помогают осмыслить этот опыт. Речь идет о том, чтобы закрепить и исследовать значение изобретения для образования, для учителя-философа, одна из главных задач которого — найти свое место в системе образовательных учреждений.

Ключевые слова: философия для детей, Симон Родригес, изобретение.

PHILOSOPHIZE WITH BOYS AND GIRLS IN LATIN AMERICA: ONE EXAMPLE, A SOURCE OF INSPIRATION, KNOWLEDGE AND MEANINGS

W. O. Kohan

Walter Kohan has traced a brief history of the philosophical work with boys and girls in Latin America. Author proceeds from the ideas of Matthew Lipman and Ann M. Sharp and represents the main principle, which is used by Simon Rodriguez, the researcher of education in Latin America: invent or be wrong. The article reveals the possible parameters of the alternatives that would make sense of the school philosophy. Ideas of philosophy, childhood and education are considered in the context of political values related to the search of Latin America’s place in the world of the globalization era. The author cites the experience of Laura, a professor of the National University of La Plata who brought the practice of philosophy with young boys and girls in school at the University. This example illustrates the ideas expressed in the article: what seems to be a disappointment by chance becomes a godsend, opportunities to rethink their own tasks and conditions of philosophical work with girls and boys. Finally, the author presents a practice that helps to make sense of this experience. The idea is to consolidate and explore the meaning of the invention for education, for the teachers of philosophy, one of the main tasks of which is to find its place in the educational institutions.

Keywords: philosophy of girls and boys; Simon Rodriguez; invention.

Вместо предисловия

В конце апреля 2014 г. нас с проф. Б. В. Марковым пригласили принять участие в работе международного семинара-коллоквиума по философии образования под эгидой Института педагогического образования и образования взрослых РАО.

Кохан Вальтер Омар — Ph.D., профессор, Государственный университет Рио де Жанейро, R. Amapa, 11, Abraäo — RJ, 23968-000, Бразилия; [email protected]

Kohan Walter O. — Ph.D., Professor, Государственный университет Рио де Жанейро, R. Amapa, 11, Abraäo — RJ, 23968-000, Бразилия; [email protected]

* Перевод с испанского канд. филос. наук Г. Е. Сергиевской.

Не знаю, как это произошло, как удалось устроить это чудо, но оно случилось: в семинаре принимал участие профессор Государственного университета Рио де Жанейро Вальтер Омар Кохан, яркий представитель латиноамериканского движения «философия с детьми». И дело не столько в академических регалиях Вальтера Кохана (в 1996 г. защитил докторскую диссертацию «Осмысляя философию в воспитании детей» в Иберо-американском университете, в 2009 г. завершил пост-докторантуру в Университете Париж VIII, читал лекции в университетах Латинской Америки и Европы), сколько в его увлеченном поиске возможностей побудить человека к творческому росту над собой, к развитию духа креативности — к тому, что делает жизнь содержательной и интересной, как у нас еще совсем недавно говаривали — инновационной.

Хорошо известно, что все мы родом из детства, однако это обстоятельство каким-то образом утрачивает свое значение, как только дело доходит до практической реализации его следствий. Если угодно, классический тезис о практике как критерии истины пасует перед энергией нормативного мышления, шаблона, тиражируемого «эффективным менеджментом». Именно мысль о необходимости исследования практик, развития навыков их анализа сделала наше общение на мастер-классе, проведенном Вальтером Коханом, живым и интересным. Мы пригласили Вальтера написать для нашего «Вестника» статью, которую и предлагаем вниманию читателей.

Нет необходимости комментировать ее содержание: статья перед вами, кроме того, этим летом вышла в свет книга В. Кохана «Философия и детство. Критические перспективы и конструктивные практики» [1], содержание которой отражает почти 20-летний практический опыт автора. Однако стоит сделать несколько замечаний о том, что может ускользнуть от внимания читателя. Ограничусь двумя. Так, рассказывая в своей статье об опыте Лауры, В. Кохан замечает, что «от одной из этих групп детей — больше чем детей — после нескольких разочаровывающих встреч Лаура готова была отказаться». Что означает это «больше чем детей»? Вопрос не праздный. На заданный в ходе мастер-класса вопрос о том, какие возрастные границы разделяют детство, отрочество, юность, зрелость, В. Кохан ответил, что большинство детей в Латинской Америке работают с двенадцати лет и потому считаются и считают себя взрослыми! А это значит, что образование для огромного большинства населения доступно только в вечерней форме и те формы работы, о которых пишет автор, реализуются прежде всего в рамках вечернего образования.

И еще. Конечно, говорить о творчестве гораздо легче, чем его культивировать. Это связано не столько с социальными и социально-психологическими условиями существования человека — проблема в самом призвании философии. Кажется очевидным, что философская вовлеченность автора в работу с детьми и взрослыми является антиметодологической, но, с другой стороны, она — объект вопрошания. В. Кохан предлагает отказаться от понимания образования как средства натаскивания, дрессуры определенных форм субъективности; задача скорее в том, чтобы открыть те пространства, в которых и учитель и студент смогут принимать участие в новых формах. Читатель может поддаться соблазну прочитать «пространство» как метафору, имеющую условный, необязательный характер, однако здесь это понятие обозначает контекст того исторического содержания, которое, как теперь принято говорить, «принимается по умолчанию» и которое, благодаря нашей собственной истории, отличает нас друг от друга.

В. М. Литвинский

Философствовать с мальчиками и девочками. В Латинской Америке сочетание философии с детством было введено Мэтью Липманом в его проекте «Философия для детей», но нам хотелось размышлять самим, хотелось не подражать, но создать свой собственный способ осмысления и осуществления этого феномена. Поэтому мы использовали выражение «философствовать с девочками и мальчиками» в Латинской Америке, и оно, пожалуй, требует некоторых разъяснений, хотя бы в части отличий от наиболее распространенного и известного выражения «философия для детей».

Во-первых, говоря «философствовать» (осуществлять философию, практиковать философию, экспериментировать), я имею в виду философию как глагол — практику, действие, то, что сделано, а не философию как существительное — знание, систему или теорию. Ясно, что всё это также является философией и невозможно философствовать без философии, но я подчеркиваю здесь аспект, который мне кажется наиболее важным.

Во-вторых, много значит предлог «с». «С» — это конъюнкция, способ соединить, установить отношение между двумя вещами, которые одинаково важны. В этом случае философия практикуется с другими, а не для других. Предлог «для» создавал бы эффект внешнего вида, чего мы хотим избежать. Философия не есть то, что приходит извне, то готовое, что есть у учителя для детей, — это деятельность, которая осуществляется вместе с ними. Философия — не то, что заранее уже известно и должно быть лишь выучено, — философия реализуется в деятельности.

Наконец, говорим «девочки и мальчики», поскольку в испанском (я не знаю, имеет ли место аналогичное явление в русском языке; мы не сталкиваемся с ним, например, в английском, французском, немецком, итальянском или португальском) существует важный вопрос рода. В грамматике кастильского языка множественное число образуется, как правило, из мужского рода, так что мужской род охватывает людей обоих полов. Избегая этого исключительно языкового дисбаланса, мы говорим «девочки и мальчики», чтобы девочки не были вынуждены узнавать себя в слове мужского рода, расширенном до тотальности.

Немного истории. Прошло уже почти пятьдесят лет с тех пор, как Мэтью Лип-ман начал разработку своей программы «Философия для детей». Его идеи распространились по всему миру и дали начало сложному и открытому движению. Сегодня мы далеко ушли от конца 1960-х, когда в своем родном Нью-Джерси Мэтью Липман дал жизнь проекту, изначально нацеленному на решение скромной задачи — обеспечить подростков школьного возраста инструментами нормативного мышления. Это были годы контркультуры, студенческих бунтов в западных университетах, высадки Соединенных Штатов на Луне, холодной войны, когда для того, чтобы победить коммунизм, так называемый западный мир должен был утвердить его в качестве врага. Прошло почти полвека, и мир значительно изменился. Например, этот текст, отпечатанный на пишущей машинке, которой сегодня уже почти никто не пользуется, будет мгновенно и виртуально переправлен на другой конец мира и переведен на русский язык, чтобы вы могли понять меня и мы могли вступить в диалог. США больше озабочены исламизмом, чем коммунизмом. Война уже не столько холодная, сколько горячая. В мире больше голода, больше разрушений. Мир стал значительно горячее.

Но и мир «Философии для детей» в последние годы пребывает в брожении. Уже нет ни Мэтью Липмана, ни Энн Шарп, которая почти с самого начала присоединилась к проекту Липмана, превратив его в «глобальный» проект, что даже близко

не входило в первоначальные замыслы его творца. Оба они умерли в 2010 г. Появились, конечно, новые фигуры. Как и всякое движение, программа «Философия для детей» порождала самые различные отклики и явления, как внутри, так и извне. Сторонников и противников. Ортодоксов и новаторов. Философия для детей и философствовать с детьми. Философия и философствование. Для и с. Мальчики, девочки. Латинская Америка, Европа, Африка, Океания, Азия — весь мир заинтересовался проектом, который распространился на все четыре стороны планеты.

Липман и Шарп всегда делали ставку на этот рост. Они ничего не требовали от заинтересованных в продвижении проекта в других странах. Сначала они занимались в основном программами разработок и учебников, созданными Липманом, и их реализацией на практике в «исследовательских сообществах», что придавало ведущейся работе определенное единство. Начиналось всё обычно с того, что кто-то, заинтересовавшись предложением, отправлялся в США, чтобы принять участие в одном из семинаров и интенсивных тренингов, которые Липман, Шарп и их команда устраивали в доме престарелых Мендхэмов в Нью-Джерси. Проходило по четыре семинара в год — два 10-дневных и два 14-дневных. Самые горячие энтузиасты повторяли этот опыт. В их числе был и я. Это было глубокое погружение в философскую практику. Там осуществлялось то, что можно описать словами «жить в философии» — жить страстным и всеохватывающим образом. Велась практическая работа с материалами программы, а также теоретическая работа, посвященная ее основам. По окончании семинаров участники возвращались в свои страны, чтобы воспользоваться там учебными материалами для перевода и распространения философии для детей. Таким образом, программа расходилась по миру, принимая различные формы. Носителями ее в одних случаях выступали философы, имеющие чисто теоретический интерес к проблеме, в других — работающие в школе практики с самыми разными образовательными замыслами. Иногда это были люди без философской подготовки, иногда — представители психологии или других гуманитарных областей, а также специалисты в области религии. В одних случаях программа воспроизводилась и применялась точно, в других принималась только ее идея, вдохновение, — так возникали другие, параллельные формы, и сегодня мир философских практик для детского возраста является довольно сложным и разнообразным.

Латинская Америка: изобрели или ошиблись? Латинская Америка — это регион, который ищет свое место в мире. Ее землю некогда населяли бесчисленные туземные народы, многие из которых были истреблены европейскими захватчиками, появившимися здесь в конце XV в. Этим, а также тяжелейшим колониальным прошлым была обусловлена яростная борьба за независимость, начавшаяся в XIX в. ; вторая половина ХХ в. прошла под знаком незаконных диктатур, поддерживаемых США, что нанесло серьезный ущерб экономической, социальной и политической жизни наших стран. В последние годы молодые и неустойчивые демократии ищут более подлинной независимости.

В течение последних двадцати лет мне довелось немало путешествовать по нашему региону и познакомиться с различными формами, в которых существует «философия для детей». В конце 1992 г. в рамках международной программы под руководством М. Липмана я защитил свою докторскую диссертацию в Иберо-аме-риканском Университете в Мексике и с тех пор участвовал в различных бизнес —

проектах, в частности в странах Южного континента, среди которых Аргентина, где я родился, Чили и Бразилия, где и живу с 1997 г.

В нашем регионе «философия для детей» вызвала самые разнообразные реакции, от энтузиазма, разгоревшегося, в частности, среди учителей школ начального и среднего образования, до определенной враждебности со стороны ряда университетских ученых, изредка переходящей в полное безразличие. В некоторых странах безразличие стало частью стратегии, закрепленной официальными документами в государственных системах образования.

Липман и Шарп видели в программе философии для детей источник распространения демократии. В конечном счете наиболее важным элементом программы была как раз реформа школы, нацеленная на то, чтобы она могла формировать граждан демократического государства, востребованных современным обществом. Вводя свою программу в других странах — особенно в странах с авторитарным прошлым — Липман и Шарп полагали, что определенным образом экспортируют демократию. Естественно, что для них демократия была не только системой управления, но и образом жизни; верно и то, что они недостаточно критично относились к ценностям и влиянию демократической системы США в пределах и за пределами своей страны. Попытки экспортировать политику небезопасны.

Латинская Америка была одним из первых регионов, получивших «философию для детей». Во многих случаях вплоть до сего дня используется программа Липмана, с присущими ей методами и смыслами. При этом политические смыслы осуществления философии с девочками и мальчиками должны тщательно анализироваться и обсуждаться. Здесь уместно привести мнение Симона Родригеса, учителя Симона Боливара, одного из главных борцов за независимость Латинской Америки в XIX в.

Жизнь и работу Симона Родригеса пронизывает одна альтернатива: «мы изобрели или ошиблись». Это крик души, которая размышляет о жизни, полной мышления и труда, посвященных образованию. В чем состоит эта альтернатива? С одной стороны — творчество, изобретение, мышление, жизнь, свобода; с другой — копирование, ошибка, имитация, мнение, подобострастие. В первом мы нуждаемся, но не имеем привычки им заниматься; второе уже нами избрано, и речь идет о том, чтобы изменить этот выбор. Образование народа через осуществление философского мышления может стать путем к подобному преобразованию.

Такова философская, педагогическая, политическая, экзистенциальная альтернатива. Здесь ставится на карту и то, что мы есть, и проект того, чем мы можем стать. Это критика образовательных и политических систем, которые были скопированы с американских и европейских учреждений. Мы говорим «мыслить, а не подражать». То же касается и народного просвещения, которое не должно рабски подражать, но должно быть самобытным.

Для этого есть различные причины. Первой является то, что ни одно из современных государств не делало того, что необходимо сделать в Латинской Америке: обучить весь народ правде в знаниях и делах для того, чтобы прийти к самостоятельной и открытой совместной жизни. Здесь необходимы радикальные преобразования. Того, что необходимо Латинской Америке, нет ни в одной другой стране. Нет системы образования, пригодной для копирования. Нет республики, у которой есть школы, которые должна иметь республика. Школы работают почти одинаково плохо и в Европе, и в США, и в Латинской Америке.

Есть и специфические причины для философской работы с девочками и мальчиками. Необходимо создавать, потому что имитация может означать воспроизведение структуры подчинения и уничтожения, которая на протяжении веков являлась нормой в Латинской Америке. Частью этой структуры является, например, логика, изучаемая в монархических школах, — сложные навыки рассуждения, воплощенные в аристотелевских силлогизмах. Такое использование логики неприемлемо в Латинской Америке (как и в любом другом месте), а преподавание логики как инструментария, навыка или инструмента мышления, может обернуться невольной поддержкой структуры подчинения власти.

С. Родригес утверждает нечто противоположное: необходимо думать о других основаниях — думать, чувствуя, думать, рисуя реальность истинной свободы для всех живущих на этих землях. Истина не пребывает где-то там, вовне, в ожидании, пока ее обнаружат. Истина — та часть этики и политики, которая сделает этот край областью свободы, истины для всех, кто его населяет, местом, не похожим ни на какие другие.

Изобретение, таким образом, является критерием истины, эпистемологической и политической основой жизни. Не все изобретения являются истинными, но если мы не изобретаем, то не имеем доступа к истине: истина не может быть сымитирована, воспроизведена, скопирована, смоделирована в другой реальности. Мы должны найти истину сами — или мы не найдем ее никогда.

Полагаю, что философия для детей завоевывает пространство осмысления и задается вопросами о собственных основаниях. Хотим ли мы философствовать с мальчиками и девочками? Зачем? В каком смысле? Что именно мы отмечаем в философии и детстве, когда констатируем встречу между тем и другим? Какой философской концепцией мы при этом пользуемся? Какую используем концепцию детства? Какие философские, политические, образовательные смыслы предоставлены нами для этой встречи?

Философия как мысленный эксперимент. Мы знаем этимологию греческого слова philosophía:: любовь, желание, привязанность, дружба (рМ1о$) и знание (sophía). Таким образом, философия — это не знание, но взаимоотношения с ним. Как известно, начиная с Сократа философ не знает, но хочет знать, или, во всяком случае, не может знать ничего другого, кроме того, что ничего не знает (он не может познавать другие вещи, не зная, что он их не знает). Отсюда страсть к вопросам, которые и создают философию, потому что вопрос — это путь, который открывается в мышлении. Философия как опыт представляет собой путешествие с помощью мышления и посредством вопросов.

Однако, как утверждает неаполитанский философ Джузеппе Ферраро, философия — это не только дружба со знанием, но и знание дружбы; не только любовь к знанию, но и знание любви. Это как раз единственный путь к любви (гтоИка), который знает сократический мыслитель. Как утверждает Ферраро, мы не занимаемся философией, чтобы быть друзьями, но поскольку мы друзья, мы занимаемся философией. Речь идет о дружбе как рШНа, как общей страсти существовать в едином пространстве смыслов.

Итак, философия — это упражнение мысли; не техника, мастерство или инструментарий, но встреча с другими, необходимая, чтобы спрашивать вместе о том, что нам интересно, чтобы испытать различные способы отвечать на наши вопросы, чтобы

помочь нам осмыслить то, что, кажется, невозможно осмыслить. Мы погружаемся в философию, всем телом, всей жизнью, целиком и полностью.

Важно отметить, что речь идет не о том, чтобы задавать вопросы о чем-то внешнем для нас, но о том, чтобы поставить под вопрос нас самих, наши вопросы о себе и о других, проходящие через наши мысли и чувства. В этом смысле тот, кто осуществляет философию как опыт мышления, не только спрашивает, но прежде всего спрашивается, превращает знания о себе самом и мире в практику вопрошания и ставит себя самого под вопрос наравне с другими.

Философия влияет на нашу жизнь, на наш образ жизни, ибо ставя себя под вопрос, мы уже не можем жить так же комфортно и спокойно, как до этого вопро-шания. Это мы узнаём вместе с Сократом: философское вопрошание затрагивает частную и общественную жизнь, жизнь каждого в отдельности и жизнь, объединенную в полис: почему мы живем так, как живем? Почему эта жизнь, а не другая? В этом смысле философия есть политика, поскольку она обращается к образу жизни в полисе (городе-государстве), расширяет права и возможности единомышленников изменить совместную жизнь.

Как мы занимаемся философией? С другими, с самой философией, думая вместе, привнося (привлекая) историю собственной философии, со своими вопросами и ответами, в диалоге, где сходятся волнующие нас вопросы, различные способы мышления. Совместное мышление требует совместных действий: мы спрашиваем, читаем, обсуждаем. Для этого нам необходимо смотреть, слушать, быть внимательными к тому, что нас окружает, к миру, к тому, что думают другие, и к тому, что думаем мы сами. Мыслить — значит тренировать внимание, которое усиливается благодаря упражнению и возвращается в жизнь, чтобы открыть свои смыслы (значения) и возможности.

Детство и время. Мы осмысливаем жизнь в ее связи со временем. Если рассматривать время в его хронологической протяженности (как сЫопо5, количество движения), то детство — это первый этап жизни, ее первые шаги. В этом смысле — как этап или часть жизни — детство в основном и рассматривается в академическом пространстве. Но время может мыслиться не только как количество движения. Когда мы подходим к времени не столько с количественными, сколько с качественными критериями, детство характеризуется уже не количеством прожитых лет, но качеством или уровнем приобретенного опыта. Именно этот тип детства и интересует нас в первую очередь: детство как определенный способ познавать мир, с некоторой наивностью, без предвзятости, с пристальным вниманием к своему удивлению; детство как время, когда всё, что мы познаём, происходит в первый раз.

В этом смысле можно, имея не много лет отроду, проживать опыт недетского мира или, будучи взрослым годами, жить в мире по-детски. Первое происходит со многими мальчиками и девочками как в Латинской Америке, так и во всем мире: они вынуждены проживать недетскую жизнь, эксплуатируемые, отчужденные от своего детства. Мы занимаемся философией с людьми детского возраста, а также с молодежью и взрослыми в процессе обучения грамоте, и в каждой из этих групп есть люди, переживающие опыт детства, и есть люди, лишенные его.

Обычно детство мыслится как время, когда мы формируемся или обучаемся. Принято говорить, что философия может быть инструментом для формирования детей более рассудительных, творческих, нравственных, демократичных, ответ-

ственных. Принято думать, что философия может служить хорошим проводником из детства во взрослую жизнь. Я рассматриваю взаимоотношения между детством и философией по-другому. Философия помогает защитить, насытить детство, окружить его заботой, если же детство было упущено — восстановить, припомнить. Детство не как этап начала жизни, но как опыт начинания нельзя преподавать, но ему можно обучать.

Педагогическое и политическое значение философствования с девочками и мальчиками. Благодаря усилиям Симона Родригеса мы знаем, что Латинской Америке необходимо всеобщее образование, народное или социальное, т. е. образование для всего народа без исключения, для каждого, кто, придя в школу, по-своему интегрируется в мир знания, мышления, жизни. Образованный народ — это народ, образованный в полном объеме, в котором каждый думает обо всех, а не только о себе самом, в котором все в равной степени включены в созданные учреждения, чтобы заботиться о своем образовании. Никто не должен воспитываться в обществе, в котором есть хотя бы один человек, находящийся вне образовательных учреждений.

В таких школах учителя играют уникальную роль. Это так называемые учителя-философы в этимологическом значении слова. Учителя-философы — не мудрецы, которые передают то, что знают, но любители знаний — стремящиеся знать и помогающие стремиться к знанию, мыслящие и помогающие в стремлении мыслить, обучающиеся и поддерживающие в готовности учиться, вдохновленные и вдохновляющие других к вдохновенной жизни. Учителя-философы изменяют отношение человека к знанию, помогают ему выйти из состояния апатии, комфорта, иллюзии, побуждают его осознать, как важно понимать мир и восприниматься как часть мыслящего мира. В конечном счете учителя-философы рождают желание узнать, понять и преобразовать жизнь. Они воздействуют на внимание учеников, побуждая их ставить под вопрос то в своей и общественной жизни, о чем необходимо вопрошать и думать, чтобы жить по-другому. Они знают о дружбе и могут способствовать мышлению среди друзей.

Учителя-философы не заставляют учиться и не указывают, что необходимо узнать, так же как и не советуют, что следует запомнить. Их не волнует, следовательно, что выучит тот, кто учится; они озабочены лишь тем, что никогда нельзя прекращать учиться. Их знание — это знание других, для других, с другими; их знание реализуется и приобретает смысл, когда другие учатся жить, учатся познавать жизнь. Учителя-философы, таким образом, думают в других, а не в себе самих, ищут знание, чтобы другие могли знать. Эти учителя необходимы с самого начала, с первой школы, потому что обучая правильному отношению к знанию, они также обучают и всему остальному, и без этого ученичества ничего нельзя понять по существу. Эти учителя должны быть всегда, потому что они искусно воспитывают всех без исключения.

Чтобы действительно иметь возможность осуществлять философию со всеми, нужно исходить из того, что все думают, что все знают, что все в равной степени способны к мышлению и знанию. В этом смысле нет никакой иерархии, что было провозглашено Дж. Рансьером на чтениях, посвященных Ж. Жакото: нет «тех, кто знает», и «тех, кто не знает». Все в равной степени способны мыслить и учиться. Это не означает, что все думают одно и то же, одним и тем же образом, но лишь то, что все имеют равные возможности обучаться и думать.

Пример учительницы: Лаура. Лаура, профессор философии в аргентинском городе Ла Плата, на протяжении многих лет преподает на факультете гуманитарных наук и образования в городском Национальном университете. Она готовит студентов — будущих преподавателей философии, а также преподает дисциплину «философия образования» для студентов различных подразделений факультета. Можно сказать, что ее жизнь учителя посвящена философии и образованию, пониманию соотношения между тем и другим, осмыслению философского аспекта образования и образовательного присутствия философии в школьных учреждениях.

После многих лет преподавания в Университете и работы с практикантами средней школы Лаура решила перенести философию за пределы этих стен — в принадлежащую Университету народную школу, где учатся дети начального периода обучения (от 6 до 12 лет). На сегодняшний день она осуществляет эту деятельность уже около шести лет. Каждый год начинается с того, что Лаура создает необходимые для философствования условия, под которыми подразумевается, что участники образуют круг, просят слова, чтобы говорить, и т. п., — всё это определяет взаимоотношения между участниками этих практик. Философия рассматривается здесь не как знание или содержание (значение), но как отношение со знанием и мышлением. Лаура не обучает тому, что думали философы, но обращается к тому, что девочки и мальчики думают в философском смысле этого слова. Она также посвящает много времени тому, чтобы объяснить детям, с которыми работает, почему такой способ существовать и общаться является важным условием для осуществления философии.

Иногда создать такие условия бывает проще, иногда труднее. Группы, особенно учитывая возраст, довольно многочисленны (около 30 детей), и в младших классах несколько недель может уйти на то, чтобы такие условия установились и не выходили за рамки, принятые в школах.

Несколько лет назад от одной из групп детей — больше, чем детей — после нескольких разочаровывающих встреч Лаура была готова отказаться. Прошло около пяти недель с начала занятий, а она смогла добиться лишь того, чтобы дети проявляли меньшее нежелание сидеть в кружке, слушали или поддерживали минимальное внимание по отношению друг к другу. Однако они не были готовы ни думать о том, что услышали, ни размышлять вместе над темой, которая была бы им интересна.

Лаура сидела уставшая, почти опустошенная, готовая опустить руки, не зная, что еще сделать, чтобы привлечь внимание этих детей. И тут она вспомнила одну песенку из своего детства и начала петь. Вдруг установилась удивившая ее тишина: девочки и мальчики смотрели с пристальным вниманием, оставив свои занятия. Они были не только удивлены, ошеломлены незнакомыми словами, но и пришли в замешательство и растерянность перед учителем, который, отказавшись от привычного нормативного образа, стал больше похож на артистку, чем на учителя. Их внимание привлекла не сама песня, не то, о чем пела Лаура, а именно ее собственная персона, она как человек. Было похоже, что они не могут поверить, что Лаура наконец перестала быть учительницей и предстала перед ними как Лаура — она сама с частичкой своей истории. Они вдруг встретились с другим, новым человеком, разительно отличающимся от того, с кем они встречались раньше, того, кто упорно, с педагогическим деспотизмом пытался преодолеть их сопротивление.

Удивительно, но эти девочки и мальчики изменили свое отношение и начали помогать Лауре в ее начинаниях без ее просьб — просто повторяя ее довольно

экспрессивные и своеобразные телодвижения, повторяя слова песни. Так прошло время до конца занятия. Произошло педагогическое чудо: учитель добился того, что обучающиеся вняли тому, чему раньше не внимали, пережили в мире что-то такое, что прежде было для них чуждым, странным, заинтересовались чем-то, чего, возможно, даже не знали до появления преподавателя. В конце занятия Лаура попросила детей, чтобы они спросили своих родителей, бабушек и дедушек, тетей и дядей — кого угодно, знают ли они вторую часть песни, и если найдут, предложила группе выступить с ней.

На следующей неделе, когда Лаура вошла в класс, она обнаружила, что все уже там и ожидают ее, встав в круг, чтобы продемонстрировать и спеть результаты своих поисков. Лаура не могла в это поверить: с помощью музыки она открыла, сама того не желая, связь с этими детьми, которые казались неуправляемыми. После того как всё было испробовано, почти случайно удалось создать условия для философствования. Таким образом, эта группа девочек и мальчиков не только подтвердила мысль Платона, который в начале «Федона» пишет, что музыка — это самая большая философия (или самая большая философия — музыка; можно читать этот отрывок в обоих смыслах), но и продемонстрировала бесплодность чрезмерно жестких педагогических планов, потенциал случайности, непроизвольности и творчества для создания определенных эмоциональных психологических условий для мышления, хрупкое и деликатное положение философии в школе и, наконец — а может быть, прежде всего, — цену изобретательности преподавателя.

Весь год работы Лауры с этой группой был отмечен контактом с музыкой. Этот мотив стал таким мощным, что превратился в текст и смысл. Лаура поддерживала это движение. Она немного забыла о своих первоначальных ожиданиях и позволила музыке диктовать ритм философии. Таким образом, встречи приобрели специфическую динамику, с каждым разом становившуюся все более «философской». Этим девочкам и мальчикам стало нравиться само сидение в кругу ради совместного размышления над вопросами, которые их интересуют. Начав с музыки, они постепенно перешли ко множеству других способов выражения.

Зачем философствовать с мальчиками и девочками в Латинской Америке? Симон Родригес показывает, что философия — это не только совокупность идей, но и в первую очередь — образ жизни. Всю свою жизнь, со всеми ее открытиями и ошибками, он неустанно боролся за революционные преобразования в школах, против плачевного положения значительной части жителей этих земель. Он никогда ничего не делал ради комфорта. Преподавал, несмотря на неодобрение и сопротивление, делая ставку на создание нового мира, нового образа жизни. Его образ вдохновляет на размышления о практической философии с девочками и мальчиками Латинской Америки, на то, чтобы в полной мере осмыслить философское образование детей этой земли. Вдохновленные им, быть может, и мы научимся открывать новую жизнь, чтобы практиковать философию с мальчиками и девочками. И из этой новой жизни выйдут жизни, которые мы не в состоянии предсказать.

Эпизод с Лаурой является примером такого вдохновения и поясняет, перед каким выбором стоит преподаватель-философ. Мы изобрели или ошиблись. Мы нашли истину для самих себя или не нашли ее. Нам открылась правда или мы столкнулись с ошибкой. Как найти истину в и для нас самих? Надо отправляться в путь с истиной. Надо жить по правде с теми, кто населяет эту землю. Надо создавать шко-

лу для школ. Сама жизнь Родригеса является попыткой думать, изобретать и практиковать эту истину, которая необходима нам, живущим в этой части мира. Каждый учитель может создать свою собственную жизнь воспитателя, мотивы и смыслы для своей школы. Это то, чему учит С. Родригес. Если мы не создадим свой собственный способ быть образованными, мы ошиблись.

Это же демонстрирует и опыт Лауры. Лаура ушла из Университета, чтобы практиковать философию с девочками и мальчиками. Принесла философию в школы. Создает школу философии. Философия живет как школа. Опыт, о котором мы рассказали, показывает, что может сделать эта школа, школа философии, когда она открывается для себя самой в своем взаимоотношении с музыкой, в своем музыкальном бытии, в своем проживании музыки с уникальностью и мощью, которые побеждают безразличие и скуку учеников. Создать условия для философствования в школе можно только тогда, когда показываешь самого себя в своих истинных проявлениях, вне известного репертуара школьного планирования.

Два года спустя эта группа уже не нуждалась в присутствии Лауры для того, чтобы сидеть и думать вместе в кругу. Участники просили слова, чтобы пообщаться между собой, один из них (каждый по очереди) устанавливал очередность. Иногда Лаура выходила из круга, и, кажется, никто не замечал этого: беседа не прекращалась. Они спрашивали, отвечали, спорили. Записывали свои разговоры. То, чего раньше не выносили, теперь превратилось во внутренне необходимую и самоуправляемую практику. Беседы теперь уже связаны не только с музыкой, но и со многими проблемами, которыми пронизана повседневная жизнь этих девочек и мальчиков. Вначале они могли предложить лишь один ответ на один вопрос, а сейчас рассматривают различные ответы, которые могут дать на свои собственные вопросы; знают, что на вопрос можно ответить другим вопросом; понимают, что в некоторых случаях нужно изменить сам вопрос и признать, что есть вопросы, на которые даже после долгих размышлений найти ответ нельзя.

В самом начале работы Лаура виделась этим мальчикам и девочкам такой же, как и многие другие педагоги: странной, навязчивой, невыносимой, слабовольной и неудовлетворенной. Так они смотрели не только на Лауру, но и на то, что предлагала им Лаура, — на философию. Но пообщавшись какое-то время в этом кругу, который Лауре поначалу не удавалось раскачать и который теперь эти девочки и мальчики оберегают более чем что-либо, они разглядели в нем пространство, возможно, единственное в школе, позволяющее заботиться о мышлении и жизни, своей и других, пространство диалога, вслушивания и внимания, настолько редкостное и ценное, насколько это только возможно для группы людей в едином образовательном учреждении, независимо от их возраста. Философия остается редкой, незавершенной и невостребованной, но при всей своей слабости показала себя спутницей, подругой, близкой собственному способу бытия и мышления тех мальчиков и девочек, которые ее практикуют. Школа создает философию. Философия создает школу. Вот изобретение Лауры.

Таким образом, философия — это способ создать школу, помочь ученикам самообразовываться, обучаться через диалог, через слушание, через слово другого, которое делается собственным, и собственное слово, которое находит свое выражение в другом теле. Философия — это также возможность для школы обеспечить учащимся более интересную жизнь, придать школьной жизни больше смысла, музыки

и возможностей. Философия вносит в школу детство, создает условия для новых начинаний, творений и рождений, новое пространство и время для того, чтобы каждый мог обдумать вместе с друзьями интересующие его вопросы. Философия несет школу (scholé — досуг) в школу, а также своим приверженцам, преподавателям и обучающимся любого возраста.

Лаура такой же учитель, как и многие другие в Латинской Америке. Опыт Лауры подсказывает условие для создания школы в школе, во имя философии и, возможно, не только ее: нет ни философии, ни школы, которые имели бы значение без самого изобретения, без направления истины на путь вопрошания и мышления. Нет философии в школе без преподающего школу философии. Так это воспринимают мальчики и девочки Лауры. Этому они учат нас — с помощью философии… в школе.

Примечание. Основные идеи М. Липмана можно найти в работах [1-2]. Произведения Симона Родригеса опубликованы в собрании его сочинений [3]. Дж. Ферра-ро выпустил несколько книг о взаимоотношениях с детством, образованием и философией, среди них [4]. Чтения, посвященные Ж. Жакото, нашли отражение в книге Жака Рансьера [5].

Литература

К предисловию

1. Kohan W. O. Philosophy and Childhood. Critical Perspectives and Affirmative Practices. New York: Palgrave Macmillan, 2014. xiv+129 p.

К статье

1. Lipman M. Philosophy Goes to School. Philadelphia: Temple University Press, 1988. ix+228 p.

2. Lipman M. Thinking in Education. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. ix+280 р.

3. Rodríguez S. Obras Completas: 2 t. Caracas: La Presidencia de la República, 1999. 521+550 р.

4. Ferraro G. La scuola dei sentimenti. Dall’alfabetizzazione delle emozioni all’educazione affettiva. Na-poli: Filema, 2003. 159 p.

5. Rancière J. Le maître ignorant: Cinq leçons sur l’émancipation intellectuelle. [Paris]: Fayard, 1987. 233 р.

Статья поступила в редакцию 15 сентября 2014 г.

Зачем моделировать историю? Педагог учит философствовать с помощью игры | Образование | ОБЩЕСТВО

В конце марта в стране запустили проект «Российская философия в UNESCO House и ведущих вузах Европы и России». Это такой новый формат интеллектуальной игры, которая носит название «Колыбель: Исход».

В Омске игра пока не стала публичной, но её уже внедрили в учебный процесс на историческом факультете Омского государственного университета им. Достоевского. Об игре мы поговорили с её создателем, учителем философии из Челябинска Николаем Скипиным.

Тренировка мышления

Наталья Виркунен, «АиФ в Омске»: Николай, что собой представляет игра «Колыбель: Исход», о чём или о ком она?

Николай Скипин: «Колыбель: Исход» — настольная игра, позволяющая игроку пережить опыт философствования, построения идеологии и политологических техник. Расскажу, как происходит игра с моими учениками.

Вначале я рассказываю предысторию — мотивация для происходящего. Земляне отправили к потенциально пригодной для человека планете экспедицию колонистов, состоящую из учёных, инженеров, творческих людей и гуманитариев. Пока корабль летел, из-за того что каждый член экспедиции имеет свой набор ценностей и этических норм, колонисты разделились на четыре политические фракции, и началась политическая борьба за власть — места в сенате.

Затем разделяю школьников на четыре команды — это идеологические фракции: консерваторы, либералы, социалисты и энвайронменталисты (зелёные). И дальше фракциям нужно предлагать своё решение поставленной задачи. В игре обязательно должен быть победитель. Поэтому все участники голосуют за лучшие решения, по итогам которых даются места в сенате.

Комбинаций много: в каждой фракции по 15 лидеров, в игре прописано 36 ситуаций. Это значит, что играть можно практически бесконечно. Учитывая, что сейчас готовятся новые ситуации и лидеры, школьники и за два года не смогут попробовать все комбинации.

— Вы считаете, в такой форме старшеклассникам легче рассказывать о философских идеях?

— Это же целая проблема — замотивировать ученика на предмет, который, как он считает, ему не нужен. По философии не сдают ЕГЭ, и попробуй докажи, что она поможет сделать хороший анализ в других предметах.

Игра — хорошая форма, чтобы удержать внимание школьника. Во время игры ученику приходится совершать несколько процедур: понять ситуацию, развить мысль автора цитаты и донести её понятно и желательно харизматично до других. В этом процессе школьник либо включён, либо выключен, третьего не дано. И если он выключен — команда сама «включает» его. Хочешь не хочешь — запомнишь, что говорил Горький о лени, Бердяев — о технике, Фёдоров — о жизни и смерти.

В игре столько комбинаций, что школьник может изучать философию года два. Фото: Из личного архива

— Но у наших детей и так слишком много игр в жизни, не заиграются?

— Я бы сказал, что слово «игра» не является чем-то облегчающим содержательную часть того педагогического инструмента, который называется «Колыбель: Исход». Когда военные играют в войну — это называется учениями, когда играют с природой физики или биологии — это называется экспериментом. Я бы называл процесс игры «Колыбель: Исход» моделированием. Мы моделируем вполне возможную в будущем историю.

Даёшь русскую мысль?

— Чем продиктован метод — вашим стремлением разнообразить учебный процесс или скудными знаниями современных детей?

— У школьников или студентов негуманитарных вузов нет мотивации изучать гуманитарные дисциплины типа философии, культурологии или политологии. Игровая форма — это реакция на низкую мотивацию. Содержание же — ответ на другую проблему.

В «Колыбели» сейчас присутствует 60 мыслителей разных исторических эпох, политических течений, научных школ. Это всё представители отечественной культуры мышления. К сожалению, зарубежная философия и политология намного популярнее нашей. Но у нас на Шпенглера есть Данилевский, на Шардена — Вернадский, на Хайдеггера — Бердяев, на Маркса — Бакунин и Герцен, на Прудона — Кропоткин, на Гёте — Достоевский.

Сейчас в игре самый «старый» представитель — Григорий Сковорода (XVIII век) и есть современники, которые здравствуют (Александр Дугин, Андрей Кураев, Фёдор Гиренок, Владимир Кутырёв). Это альтернатива, которую предлагала наша культура мышления и которая до сих пор по достоинству не оценена.

— Какие учебные учреждения в Омске взяли на вооружение ваши игры?

— Игра есть на кафедре политологии исторического факультета ОмГУ им. Достоевского. Вообще Омск стал первым регионом, который получил игру «Колыбель: Исход». А в целом география проекта такая: 22 региона и три страны — Болгария, Эстония и Украина. Игра переведена на французский язык, и французские экземпляры ждут момента, когда будут подарены коллегам из ЮНЕСКО на конференции в Льеже в ноябре этого года.

Главное — логика

— Чтобы играть, обязательно иметь базовые знания в философии или они придут после игры?

— Базовые знания — не обязательное условие. Школьники, которые приходят ко мне в сентябре первый раз на урок, чаще всего философию воспринимают стереотипно, знаний не имеют. Был опыт игры и с совсем неподготовленными учениками. У большей части игроков проблемы с логикой и аргументацией, а не с пониманием того, что они пытаются предложить.

Игра позволяет пережить опыт философствования. Фото: Из личного архива

— Для чего нужна школьникам философия, её ведь преподают в вузах?

— Физик, химик, биолог и любой другой естественник должен понимать этическое значение своих экспериментов, где заканчивается свобода и т. д. Старшие классы школы, где я преподаю, — это то время, когда ученик уже готов к философии, но у него еще нет столько свободы, чтобы пропустить тот или иной предмет. Поэтому в этом синтезе возможного и необходимого мы можем подготовить для вуза ответственного и думающего специалиста, и не важно, какой специальности он учится.

— Возможно ли перевести в игровую форму всю школьную программу и стоит ли это делать? Насколько дорогим будет удовольствие?

— Были предложения от предметников. Говорят: «Неплохо было бы такое же сделать по такому-то предмету». Я говорю: «Вот форма, наполняй своим содержанием». Как видите, пока по другим предметам нет игр. Если найдётся желающий, который бы смог систематизировать свой предмет, с удовольствием с ним скооперировался бы, но о себе точно могу сказать — не справлюсь: нужно быть погружённым в предмет, чтобы его систематизировать в эту форму.

Стоимость уходит на второй план. Сейчас я рассылаю игры своим коллегам бесплатно, сам привожу их, если есть возможность. Государству интересны такие инициативы, поэтому на разработку и рассылку игр у меня получается брать гранты.

— Цифровой аналог у ваших игр предусмотрен?

— Это та точка роста, над которой уже давно ломаю голову. Пока не знаю, как можно было бы адаптировать игру для компьютера или смартфона. Но рано или поздно и эта задача будет решена.

— Где в Омске можно сыграть в ваши игры? Когда они будут доступны общественности?

— Можно обратиться с инициативой к молодёжному российскому обществу политологов Омска. Возможно, ребята посчитают это интересным и смогут организовать игру вместе с преподавателями упомянутой кафедры.

В споре – и истина, и интерес

— Расскажите о вашем педагогическом опыте, как давно и чему учите детей.

— Первый раз вёл философию у студентов в 2016 году. Первая пара далась тяжело, понял: если не соберусь, то так весь семестр дурака будут валять. В итоге, решил, что лучше принципа «разделяй и властвуй» в этой ситуации ничего быть не может, и уже со второй пары почти каждая лекция была наполнена спорами студентов между собой. Если студентам невзначай закинуть вопрос, связанный с темой лекции, то, когда у них заканчиваются аргументы, приходится слушать лектора, который может привести ещё аргументы.

Через год оказался в школе с набором спорных тем, и уже в 2018-м развил это в методичку, которую назвал «Философский бой». По сути, это регламентированные дебаты на философскую тему, осовремененные диспуты, в которых участвовали средневековые мыслители. Получается, что учу школьников спорить. На занятиях мы не столько проходим историю философии, сколько приёмы и методы мышления.

— Вы не считаете, что школа, которая до сих пор учит детей при помощи доски и мела, давно устарела? Как в этих условиях привить интерес к учёбе? Это в принципе возможно?

— Мне кажется, преподавать можно и по старинке, было бы кому. А вот с этим большая проблема. «Педагог» давно не звучит гордо. Все педагоги понимают свою беззащитность во многих ситуациях. Это страшнее отсутствия интернета в школе. Как в этих условиях прививать интерес к преподаванию, так скорее стоит вопрос.

— Какие методы обучения считаете оптимальными? Западные системы признаёте — например, в Финляндии дети до 7 класса только играют.

— Каждая модель адаптирована под ту культуру, в которой она и создавалась, под те цели и задачи, которые стоят перед государством и обществом. Мы, педагоги, не только созерцать должны, находясь внутри профессии. Можно подсмотреть немного у Франции и Германии. У них мотивационные инструменты ушли далеко вперёд. Среди первых задач педагога они выделяют мотивацию к преподаваемому предмету и снятие страха ошибки.

Зачем нужна философия? | homeofknowledge.ru

Философия, как наука зародилась настолько давно, что дату или век никто и не скажет. По сути, она зародилась именно в тот момент, когда человек обрел такое качество, как осознанное размышление. Что это значит? Это значит то, что человек начал задавать себе вопросы, зачем мы живём, куда идём и какими путями надо идти? Т. е. человек начал сознательно выделять в себе человеческую сущность, нарабатывать нравственность и рассудительность, т.е. философствовать. Философия – это процесс. Процесс рассудительности, поиск решений, ответов и приемлемых путей развития как для себя, так и для народов. Человеческая мысль, разумно обоснованная, создаёт вектор движения (развития) в направлении к той цели, которая должно быть достигнута человеком или человечеством, по мнению философа.

Но какая польза человеку от всех этих рассуждений? Ведь там толку мало, никакой конкретики и никаких инструкций к действиям. На самом деле, это не совсем так. Даже если искать в философии что-то конкретное и с инструкциями, то можно найти труды философов с явными указаниями, как поступать в определённых ситуациях. Например, Макиавелли в своём труде “Государь” и Платон в своём труде “Государство” дают советы, какие решения надо принимать (действовать) для достижения определённых целей государственного масштаба. Это одни из самых известных примеров. Но философия в большей степени направлена не на инструкции к применению в обыденной жизни, а на нравственный аспект человека и человечества, его мышление, и вектор, по которому должен двигаться человек и человечество.

“Этика есть философия убеждения” — И.Кант.

Дело в том, что человек читающий философские рассуждения по какому-либо вопросу, может найти в этих рассуждениях и умозаключениях приемлемые для себя жизненные позиции и принципы, взять их на вооружение, и следовать им в своей обыденной жизни. Или даже он может увидеть в мыслях философа настолько резонирующую с ним идею, что это станет частью его мировоззрения и одной из целей в его жизни. Философия очень сильно может повлиять на поведение человека. Но как бы не были заразительны идеи философов, определяющее значение окажет сила восприятия человека. Именно восприятие определит, пройдёт ли данная идея в голову или нет…но это уже больше вопрос психологии.

Но даже тут этот психологический момент играет важную роль, т. к. читающий философию “видит” как мыслят другие люди. Ведь все известные философы всегда обосновывают свои суждения и выводы. Рассказывают, как они дошли до этого. “Увидев” совершенно новый взгляд на какое-либо явление или обнаружив совершенной новую грань известного явления, читающий, хорошо способствует развитию собственного мышления и укрепляет веру в собственный разум. Разум, который способен на гораздо большее, чем сейчас. Другие смогли додуматься, и я смогу. Мы люди, и нашему разуму это под силу.

И речь тут идёт не о следовательских методах раскрытия преступлений и о логических загадках, а о вопросах, имеющих гораздо больший масштаб. Вопросы мировоззрения, развития мысли человека и человечества в целом. И главное, философия отвечает на вопрос — как должен мыслить человек чтобы разобраться в том или ином вопросе?

Философия — наука?

Если с философией, в общих принципах, мы определились, то что же подпадает под науку? Сначала посмотрим в словарь Даля:

НАУКА — чему учить или учатся; всякое ремесло, умение и знание; но в высшем значении зовут так не один только навык, а разумное и связное знание: полное и порядочное собрание опытных и умозрительных истин, какой-либо части знаний; стройное, последовательное изложение любой отрасли, ветви сведений.

Исходя из определения, философия подпадает под науку. С маленьким замечанием, философия – самая неточная наука из всех точных и неточных наук. Философские позиции настолько различны, что прямо противоречат друг другу. И тем не менее, эти позиции уживаются под покровом философии. Есть такое слово в философии – парадигма. Парадигма – это когда человек занимает позицию с конкретными взглядами, убеждениями, представлениями, а все противоположенные позиции отторгает. Похожая ситуация существует и в науке, когда человек занимает определённую позицию фундаментальных научных установок, терминов и представлений, которые уже общеприняты в научном мире. Но если кто-то не соглашается с фундаментальными научными установками, указывает на существующие ошибки и выдвигает новые взгляды, то научный мир, из-за своей консервативности, выталкивает новые взгляды из-под покрова науки, и объявляет это антинаукой. В этом плане, наука – старая строгая училка. Минимум гибкости.

Но вот что интересно. Ведь когда-то, каждая существующая общепризнанная теория в научном мире имела своё начало в философских рассуждениях. Философы только предполагали, что наверное, это устроено так-то, а это сяк-то. Потом эти предположения обретали законченную форму (гипотезу), потом эту гипотезу (предположение) доказывали (и тогда гипотеза обретала вид теории), и, если была такая возможность, проверяли эту теорию на практике. Ну а если и на практике теория себя оправдала, то пускали эту теорию в научный мир. А некоторые теории пустили в научный мир и без размеренных научных испытаний…

Интересно получается…научный мир ругается на бестолковость философии, но по сути философия – мать всех наук. Именно философы своими предположениями и рассуждениями дали начало многим идеям, которые в последствии развил научный мир. А значит философия – это наука. Только, как указывалось выше, очень неточная и очень запутанная для неподготовленного читателя.

Язык изложения.

Философские рассуждения в письменной форме носят особый вид. Стиль изложения мысли или идеи сильно отличается от художественной литературы, что вынуждает неподготовленного читателя перечитывать одно и то же предложение по нескольку раз, чтоб не утерять нить рассуждения, по которой ведёт автор. Почему они так поступают? Хорошо бы спросить у них, да только большинство из них уже покинули наш бренный мир.

Этому явлению предшествует несколько причин:

— Философская мысль, или идея, имеет большой образ, который сложно выразить в словесном виде. Человеку порой сложно описать свои ощущения, сказать, что он чувствует в определённой ситуации, а уж точно передать философскую мысль — задача не из лёгких.

— Даже если философ внятно говорит/пишет и владеет ясным изложением, не всегда человек готов к непредвиденному ходу мысли философа. Сознание читающего может быть сильно “закрыто лошадиными шорами”, и он попросту не поймёт суть написанного. Слова все знакомые, а суть непонятна.

— Далеко не все философы были русскоговорящими, и мысли свои они излагали на своих родных языках, а уже потом их труды переводили на русский язык. И тут важно точно выразить мысль автора на другом языке, ничего не потеряв и ничего лишнего не добавив. Это касается и всех других направлений, но философию особенно.

— Терминология. Часть философов подразумевает, что читатель/слушатель будет уже знаком с некоторыми терминами и поэтому не тратит время на разъяснение оных. У философии есть своя аудитория, которой интересно данное направление, и они уже, волей-неволей, знакомы с некоторыми понятиями и явлениями в философском мире.

Все вышеперечисленные причины не являются существенными. И здесь нет ничего нового. Каждый человек, когда сталкивается с чем-то качественно новым, он может растеряться или “встать на месте” чтоб хоть немного осознать, что вообще происходит. Спустя какое-то время он осваивается и идёт дальше. Так же и с философией. Открытое сознание никогда не отвернётся от новых мыслей и идей, так же как и закрытое сознание будет резонировать только с тем, что уже ему известно.

Грань.

“Не слушайся ничьих советов, в том числе и этого” – Сократ.

Как в искусстве существует многовековой спор, что можно назвать искусством, а что нельзя, и где провести эту грань, так и в философии споры на эту тему до сих пор актуальны. Какое рассуждение можно назвать философским, а какое нет? Тут есть один хитрый момент:

В искусстве, можно дать определение, что такое искусство, и всё, что не попадает под это определение, искусством не считается и наоборот. Сложность заключается только в том, чтоб найти такое точное определение. У философии же другой подход. Философия подразумевает, что человек сам должен дать определение философии, развить свою мысль, и самостоятельно решить, что есть философия, а что нет. Не всем это подходит, но такова суть.

И естественно, почти все философы сталкивались с тем, что простые балаболы “генерировали” потоки ерунды и называли это философией. Как же определить стороннему человеку, кто из них философ, а кто балабол, не углубляясь в этот вопрос? Есть ответ и на этот не простой вопрос…

«Философия — постоянная жажда знания бытия» – Платон.

Все древние известные философы указывают на одну из основных задач философии – познание истины. Познание истины в природных явлениях, человеческого мышления и бытия. Если рассуждения человека приближают к решению этой задачи, или хотя бы указывают разумный путь для этого, то это рассуждения философа. Если нет, то нет. В философии доминирует позиция – истина всегда одна. Мало кто придерживается убеждения “у каждого своя правда”, т.к. это обрекает действительно ищущих на бесконечные скитания по лабиринту. Может быть множество путей поиска истины, но всё равно, все эти пути приведут к одному умозаключению по какому-либо вопросу. Пусть указанный философами путь размытый, мало понятный, и не известно, как далеко он заведёт, но он есть, и это возможность пройти по нему, и узнать, что же скрывает грань неизведанного.

На первый взгляд кажется, что грань, разделяющая философию и не философию, существует. По одну сторону лежат искренние человеческие стремления познать истину бытия, а по другую “хождения вокруг да около” и пр. болтовня. Грань эта широкая, изгибистая, динамическая, её сложно узреть, но она требуется для отсечения ерунды. Но на второй взгляд, грани этой не существует, потому что эта грань существует только в человеческой голове. Именно человеческая мысль, в силу своего суждения, проводит эту грань. А сила суждения (и мышления) у всех разная, и допускается такой вариант, где в рассуждениях человека нет места границам между условностями. Ведь имена данные наукам – условности. Какая разница стремящемуся познать истину бытия, как называются процесс познания на человеческом языке? Совершенно не важно… Стремящегося познать истину интересует только истина, и путь, по которому он идёт к ней. Человеческое мышление имеет безгранично громадный потенциал. Нужно только овладеть им.

Человек и философия.

«Человек — не статистический центр мира, как он долго полагал, а ось и вершина эволюции, что много прекраснее“ — Тейяр де Шарден.

О сколько философских трудов написано о недооценке человека. Как философы сокрушаются и угнетаются в своих трудах с одной простой мыслью – как люди так себя недооценивают?! Человек, как существо наделённое сознанием, разумом и громадным потенциалом роста, способно проникнуть своим мышлением в самые потаённые тайны Большого Космоса, а большинство из нас даже не обращает на это внимание. Существующее паразитическое общество убедило человека, что это невозможно, и он поверили в это. Хитро придумано. Паразиты не ограничили человеческое мышление, а заставили его поверить в эту ограниченность, и человек сам себя ограничил.

Философская мысль частично позволяет отбросить эти грани. Философы как бы говорят: “Посмотри сюда, а потом туда, и ещё вон туда обрати свой взор”, и даже на всем известные вещи, философы обращают внимание, только совершенно под другим углом. Человек смотрит, удивляется, и думает: ”как же я этого не замечал?”. Именно в такие моменты грани человеческого мышления падают. И чем больше таких граней падёт, тем быстрее человек сможет самостоятельно расширять свои грани мышления и гибкость мысли, и всё уже без помощи философский трудов. Человек становится сам себе философом. Другими словами – хозяином своего разума.

И вот тут только и начинается самое интересное. Человек, понявший, как правильно пользоваться собственным сознанием, мышлением, развитием и какую роль играет нравственность в его жизни, обретает больший контроль над своей жизнью, чем имел до этого. Его интересы и поведение постепенно меняются, он начинает больше слушать себя, развивать интуицию, и двигаться вперёд. Человек с радостью будет делится своими находками, указывать пути, и рассказывать, куда они ведут. Уже он будет проводником к новому для других, как когда-то были философы для него.

Именно философы выделяют человеческие качества в людях. Говорят, как важно быть человеком, а не разумным животным. Обращают наше внимание, что не просто так нам свойственно выделять себя в окружающей среде. Побуждают трудиться над собой, созидать, стремиться к истине, развивать нравственность и всё то, что свойственно человеческому началу. Да, этим занимаются не только философы, но и другие, но именно философы подчёркивают главное в людях – человечность. Быть человеком, не значит просто иметь человеческих облик. Быть человеком, это значит подняться над своим животным началом взяв его под контроль, это значит посвятить свою жизнь созиданию а не прозябанию, это значит сохранять нравственность живя в безнравственном обществе, это значит стягивать ответственность на себя, за то, что было сделано и не сделано, это значит верить в собственные силы, а не рассчитывать на помощь других.

Философия нужна и важна для человека. Не всем она по нраву, но как говорится “каждый из нас немного психолог” точно так же “каждый из нас немного философ”. И чем больше мы будем развивать в себе эти “немного”, тем лучше будет наша жизнь и общество в целом.

В итоге, кратко, зачем человеку философия:

— Помогает воспитать в себе человеческое начало. Нравственность.

— Развивает навык самостоятельного мышления.

— Развивает навык, который позволяет “увидеть”, как мыслят другие люди.

— Намечает человеку генеральные вектора развития в его жизни.

— Помогает сформировать мировоззрение.

“Философия помогла мне обратить внимание на самого себя” – нем. Johann Wolfgang von Goethe.

Как я понимаю философию?: anarchiekatze — LiveJournal

Обещала — выложила. Эссе в рамках курса Философии

Что такое философия? Дисциплина, изучающая наиболее общие существенные характеристики и фундаментальные принципы реальности и познания, бытия человека, отношения человека и мира, – гласит нам русская википедия. Получается, что это наука? Да, в школе бы меня такое определение вполне устроило. Но на втором курсе университета я ознакомилась с работой Мартина Хайдеггера, немецкого философа, которая заставила меня задуматься: а не является ли вопрос «Что такое философия?» — философским.
Люди разного времени, национальности и сфер деятельности пытались дать определение этому явлению – философия. Платон, например, считал, что философия — это уподобление Богу в меру человеческих сил. Он считал, что Бог не философ, он не философствует, он просто знает. Мы, в отличии от него, не знаем. Поэтому и запускается этот таинственный процесс – философствование.
Философствование. Что же это за процесс такой? Снова обратимся мудрецам, на этот раз к немецкому философу Иммануилу Канту. Он считал, что философствование – это выход человека из состояния духовного несовершеннолетия, то есть тот момент, когда человек начинает жить своим умом. То есть философия – это своеобразное просвещение, а философ – человек, который мыслит самостоятельно, способный распоряжаться своей жизнью и несущий ответственность за свой выбор. Получается, если человек психологически зрелый, то человек философствует. Но зачем он это делает?
Человек обращается к философии за знанием. Ища истину, человек начинает философствовать. Будь то это моральная, нравственная сторона или вопрос о создании мира – путь начинается с философии. Например, в своё время из философии выделились физика, биология и психология.
Но путь этот у каждой личности свой. Ведь каждый духовно зрелый человек – личность, с собственной индивидуальностью. И каждый человек, философствуя, формирует свое, индивидуальное мировоззрение, основанное на личной системе ценностей, иначе говоря, на представлениях о “благе” – о том, что для человека “хорошо” или “полезно”, к чему он “должен” стремиться. Иначе говоря, свою собственную философию.
Получается, единой философии нет. Мировоззрений ровно столько, сколько личностей было и есть в этом мире. И именно столько понятий и определений философии существует. Ведь каждый трактует ее по-своему. Такое мнение есть и у меня.
Так что такое философия в моем понимании. Однозначного ответа я дать не могу, определение философии зависит скорее от контекста.
Например, философия в рамках университета, как дисциплина, – это все же наука. Точнее мы изучаем лишь только один раздел философии – метафизика. Он исследует первоначальную природу реальности, мира и бытия. То есть объект изучения присутствует. Мы изучаем вполне конкретные понятия, знакомимся с новым языком, узнаем новые факты, анализируем. Чем не наука?
Но вот в реальности такое определение оказывается очень узким и поверхностным. Это происходит хотя бы потому, что нет одного общего философского стандарта, ибо сколько личностей – столько философий. Что же тогда есть философия в реальности? Как и у большинства людей, у меня возникает ассоциация со словом «мировоззрение». И наверное, это одно из самых понятных и точных определений философии. Ведь если подумать, из чего состоит философия? Из взглядов, мнений, принципов. Они определяют наше виденье, нашу картину мира. С помощью мировоззрения человек может найти свое место в мире. В конечном счете, мировоззрение создает жизненный путь человека, придает его жизни осмысленность и целенаправленность.
Но, опять же, не любое мировоззрение – философское. Все же, с какой стороны не посмотри, а философия – нечто рациональное, основанное на каких-либо принципах, например, на банальной логике, отличное от иррационального, то есть от сверхъестественного. Именно рациональное суждение отличает философское мировоззрение от мифологического и религиозного. Ярким примером является философия религий. С одной стороны, она основана на сверхъестественном. Но, она не вытекает из религии, она ее изучает, анализирует как часть духовного мира человека. То есть философия даже иррациональное может превратить в нечто рациональное.
Получается, главное в философии — способность умозаключать и рассуждать, а так же совершать поступки в соответствии со своими понятиями и размышлениями. Рассуждая, человек порождает свободу ума, которая ведет к свободе личности. Живя в соответствии со своими мыслями, человек берет ответственность. Философствуя, человек становится личностью. Если человек не философствует, он удобен для других. Он живет под указания других, по чужим навязанным ценностям. Особенно это хорошо для властей и государства, ибо управлять едино мыслящими массами с одинаковыми ценностями легко, им просто угодить. Но в итоге, государство развивается однобоко.
Поэтому, для меня философия – это инструмент формирования личности. Философствование наделяет человека мудростью, которая является одной из высших добродетелей. И именно она сеет остальные добродетели, такие как мужество, справедливость, умеренность, доброта, скромность. Продолжать можно бесконечно. И, если придерживаться мнению Аристотеля, именно добродетели делают человека счастливым.
Философия – это мудрый путь к счастью. Он долгий и тернистый и пролегает где-то в глубинах человеческой души. Универсального рецепта счастья не существует, иначе мудрецы давно бы его вычислили. Но философствуя, каждый найдет свой секрет.

Ваша Юлия

Зачем философствовать? | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

Это английский перевод серии лекций, которые Жан-Франсуа Лиотар прочитал студентам бакалавриата в Сорбонне осенью 1964 года. Машинописная рукопись, содержащая их и исправления Лиотара, лежала во французской библиотеке и не публиковался на французском языке до 2012 г. Зачем философствовать? — очень ранняя работа, предшествовавшая основным произведениям Лиотара. Это также немного более доступно, чем другие его произведения, поскольку аудиторией были студенты. Эта тема по-прежнему актуальна, поскольку она исследует причины для занятий философией, особенно в мире, в котором ее неправильно понимают и в значительной степени недооценивают.

Четыре лекции. Первая связывает источник философии со стремлением к единству, вытекающим из его отсутствия. Лиотар обсуждает, как желание возникает в отношениях присутствия и отсутствия и проистекает из поиска чего-то отсутствующего и стремления к нему. Он применяет эту идею к социальному и политическому контексту и утверждает, что философия возникает в обществе, когда она теряет смысл и не может дать единой и последовательной картины реальности. Это уступает место обсуждению желания, особенно в Платоновской 9-й книге.0003 Симпозиум , на котором Алкивиад готов отдать свою красоту Сократу в обмен на мудрость Сократа. Сократ скептически относится к обмену, так как у него нет мудрости, которую он мог бы предложить, и он понимает, что мудрость не может быть предметом обмена на рынке. Философ — это тот, кто отмечает, что «философствовать — это не желать мудрости, а желать желания», поскольку получение всех ответов и удовлетворение этого желания невозможно (38). Желание мудрости пронизывает всю философию, и философия находится в необычном положении, поскольку она может размышлять о своем желании, имея его.

Вторая лекция Лиотара посвящена вопросу происхождения. После обсуждения философий Гегеля и Гераклита он приходит к выводу, что философия возникает из-за отсутствия единства и отсутствия смысла, но этот недостаток присутствовал всегда. Философ оплакивает отсутствие единства, но это не значит, что эта проблема указывает на время, предшествующее тому, что заключало в себе целостность. Таким образом, происхождение философии не является историческим вопросом, поскольку обращение к древним грекам с целью поиска происхождения философии упускает из виду, что происхождение все еще с нами, то есть отсутствие и стремление к утраченному объекту. Итак, происхождение или мотив философии существует в 19 веке.64, как и сегодня.

Третья лекция самая длинная и посвящена философской речи. Философия происходит через речь, но Лиотар отвергает более типичный взгляд на язык, в котором субъект и объект резко разделены. Сильная дихотомия субъекта/объекта предполагает, что либо субъект полностью контролирует решения, касающиеся речи, и отвечает за нее, либо мир вдохновляет говорящего, как непосредственная муза, действующая через говорящего. Согласно Лиотару, и слова, и значение (означающее и означаемое) рождаются посредством акта речи. Речь требует усилия, так как значение мира неочевидно, но говорящий не находится под полным контролем, так как речь находится в отношениях со смыслом, полученным из мира.

Философская речь — это особый тип речи, который возникает, когда кажется, что мир больше не имеет смысла или не говорит с нами (89). Отчасти это зависит от того, чтобы слушать то, что есть других , и искать то, что еще не было сказано. Философский язык не просто сообщает или наблюдает, но создает выражение нового, схватывая нечто скрытое в мире. В отличие от других видов дискурсов, философия более рефлексивна и знает, что не может владеть собой (9).4). Вместо того, чтобы занять «сторону» в дихотомии субъекта и объекта, философия находится на «стороне» означающего и означаемого одновременно.

Философская речь говорит, по словам Лиотара, слишком много и слишком мало одновременно. Он говорит слишком мало, не достигая своей цели единой истины, потому что дискурс всегда незавершен, а сам дискурс не самодостаточен, а предполагает своего рода круговорот. Но он говорит слишком много, используя язык, который несет в себе больше значений, скрытых под поверхностью, подобно поэтическому языку (9).6-97). Для Лиотара философская речь стремится к истине, но упускает ее, потому что невозможно получить исчерпывающие ответы на все вопросы, даже если она продолжает достигать своего рода истины своего рода (97). Его рассуждения о языке явно укладываются в рамки психоаналитической модели, поскольку желание отсутствующего, выявляемое посредством философского дискурса, имитирует закон языка вообще и то, как оно возникает через нехватку. Лиотар описывает тот факт, что философия не может ответить на все вопросы, заявляя, что «для ребенка тоже наступает время, когда мать больше не может быть ответом на все» (9). 6).

Как раз тогда, когда всякая надежда на то, что философия достигнет осмысленной цели, кажется, потеряна, поскольку то, что формулируется через нее, не является систематическим пониманием мира, четвертая и последняя лекция Лиотара комментирует связь между философией и действием и, в конечном счете, значение философствования. Поскольку он уже утверждал, что философская речь не может достичь своей цели обеспечения единства и тотального понимания мира, что является фантазией, кажется, что польза от философии ограничена. Лиотар отмечает, что в отличие от 399 г. до н. э. Афины, больше не нужно заставлять философа пить болиголов, чтобы подчеркнуть бесполезность философии, но это «убийство» может происходить и в наше время, делая философствование неуместным и ограничивая аудиторию (102).

Лиотар исследует утверждение Маркса о том, что смысл философии не в том, чтобы теоретизировать о мире, а в том, чтобы изменить его. Для Лиотара цель философии состоит в том, чтобы сформулировать реальные проблемы, которые существуют, но еще не сформулированы. Философия не удовлетворит желания и не обеспечит единства, но любая политическая трансформация действительности требует теории. Типичные политики, стремящиеся к достижению целей, не обязательно более успешны в изменении реальности, чем философы, потому что они часто сохраняют статус-кво . Истинное преображение стремится разрушить ложную совесть и артикулирует в настоящем то, что манит будущее (111-12). Лиотар непреклонен в том, что философ артикулирует не заранее определенный закон истории, а артикулирует трансформацию мира, которая уже произошла и нуждается в речи (112, 116). Значение должно быть сформулировано в речи, чтобы можно было действовать, и Лиотар утверждает, что преобразующее действие не может происходить без теории, отражающей отсутствие смысла в обществе (113, 120). Он утверждает: «Только если реальность приходит к мысли, если мир приходит к речи, тогда мысль и речь могут быть истинными» (114).

Философия пытается соединить означаемое и означающее и старается не попасть в ловушку того, что уже было обдумано (121). Философия не может дать результаты или систему мышления, которая все объединяет и упорядочивает, но она свидетельствует об отсутствии единства и называет его. Философия неизбежна, поскольку даже попытки остаться в неведении и отвергнуть философское мышление все равно преследуют ее проблемы (123). Лиотар заключает вопрос: «В самом деле, как мы можем не философствовать?» (123). Для Лиотара «преобразить этот мир можно, только слушая его» (122).

В лекциях есть интересные комментарии к Фрейду, Гегелю, Марксу, Сократу, Декарту, Соссюру и многим другим, которые обогащают и дают представление о других работах Лиотара. Есть также литературные отсылки к таким фигурам, как Китс и Камю, а также интересные комментарии на такие темы, как христианство и эстетическая теория. Повсюду удивительно используются поэтические метафоры для объяснения интеллектуальных понятий, например, ситуация между Алкивиадом и Сократом описывается как «не рынок наличных денег, а рынок кредита, на котором должник — в данном случае Сократ — не уверен в своей правоте». кредитоспособен» (33). Точно так же, описывая тот факт, что если бы философский язык был просто вопросом индивидуального выбора и прихоти, он был бы «пуст, как зрительный зал перед началом представления» (9).5), или как бы описывая политика, поддерживающего нынешние властные структуры, как мать, которая не хочет, чтобы ее ребенок вырос во взрослого (111). Есть также намеки на будущие работы Лиотара, например, когда он описывает Бога Гераклита как управляющего миром, как карточную игру, и управляет им в соответствии с этими правилами, а философию описывает как игру в шахматы или карты, что указывает на . Игровой (53-54, 65). Кроме того, он описывает преобразующее действие как задавание вопроса «Вот что происходит, вот куда это идет» (113), что напоминает один из Это происходит? из Le Différend. В общем, эти лекции достойны прочтения и представляют собой прекрасную и поучительную защиту философии. Любая защита философии, которая не использует технологическую рациональность или оправдывает философию, давая кому-то навыки для получения работы, безусловно, важна, поскольку высшее образование все больше и больше попадает в капиталистическую бизнес-модель.

Тем не менее, некоторые вопросы остаются. Во-первых, вывод сводится к тому, что истинной ценностью философии является общественно-политическая ценность в преобразовании мира и отказе от возможности его систематизации. Несомненно, что есть эпистемологи, метафизики и этики, которые возражали бы против возвышения социального и политического аспекта философии над всеми остальными. Кроме того, многие утверждают, что можно достичь некой объединяющей структуры, делающей философию более прямолинейной в своих целях. Для Лиотара это фантазия, которая есть у некоторых философов, но они заблуждаются (9).8-99). Тем не менее, настаивание на том, что происходит какая-то политическая трансформация, и обращение к философу, чтобы назвать его, кажется, нуждается в дополнительной защите, чтобы быть абсолютно убедительным.

Кроме того, лекции содержат проблематичное использование гендерных терминов, которые существуют в более поздних работах Лиотара, таких как The Inhuman , в которых рациональность имеет мужской пол, а желание, бессознательное и телесные влечения — женский. Философ в единственном числе всегда имеет мужской пол, как и политик. Кроме того, в рассуждениях Лиотара об Эросе, вдохновленных работами Платона и Лакана, влечение связано с мужественностью и мужественностью, а отталкивание связано с женственностью (24-25). Жизнь также связана с мужской мужественностью, тогда как смерть связана с женственностью, но неясно, одобряет ли Лиотар эти гендерные изображения или просто описывает взгляды Платона и Лакана (24-25). Тем не менее, некоторые метафоры Лиотара, как, например, когда он сравнивает кажущуюся бесполезность философии с «забавами барышни из хорошей семьи (поскольку она, как и она, не производит сверхзвуковых самолетов или потому, что она работает в своей комнате и представляет интерес для почти никому)» (122) кажется современному читателю ненужным и дает больше доказательств проблемного использования пола в его работе в целом.

Все и вся, Зачем философствовать? дает хорошее представление о причинах философии, которая отвергает подход средства/цели, но видит ценность, присущую самой деятельности. Лиотар одновременно и скромнее, и грандиознее в своих философских целях, поскольку многие философы отвергли бы идею о невозможности последовательного понимания мира, и все же не зашли бы так далеко, чтобы предположить, что философия может описывать непредставленную политическую критику, которая может трансформировать реальность. Книга дает представление о мотивах Лиотара, которые привели к его более поздним работам, и предлагает интригующие возможности значения философии в целом. По этим причинам это важно и дополняет наше понимание его работы в целом.

Зачем нам всем нужна философия

Чтобы обрести настоящую свободу, вы должны быть рабом философии.
— Эпикур

Великий философ Людвиг Витгенштейн однажды сидел в парке и вел философскую дискуссию с другом, когда его друг, весьма оживленный, встал и громко сказал: «Это — это дерево! Я знаю за факт что это дерево!»

Последовала неловкая пауза, когда двое мужчин поняли, что прохожие остановились и теперь смотрят на них. Витгенштейн, быстро подумав, повернулся к людям и сказал: «Не беспокойтесь, этот парень не сумасшедший… мы просто занимаемся философией».

Когда большинство людей думают о философии, они, скорее всего, представляют себе неразборчивые книги, растянувшиеся на тысячу страниц, ничего не говорящие и ничего не решающие. Они представляют душных стариков в расстегнутых рубашках, развязанных шнурках и разношерстных носках, шаркающих по коридорам какого-то архаичного университета, что-то бормоча себе под нос, совершенно не подозревая об окружающем их человечестве.

Будучи студентом университета, когда я говорил людям, что подумываю выбрать философию в качестве специальности, они часто смотрели на меня со смесью ужаса и замешательства, как будто я только что сказал им, что собираюсь засунуть кусок масла в мою задницу. Один друг даже зашел так далеко, что сказал: «Чувак, зачем тебе это с собой?»

Философия веками была любимой боксерской грушей. Критика изношена и выветрена: философия на самом деле ничего не решает; философы просто спорят о споре; наука сообщает нам все, что нам нужно знать, поэтому философия больше не актуальна и так далее.

Эти критические замечания вряд ли новы. И они не ограничивались ноющими студентами колледжа или скептически настроенными родителями. На самом деле, критиками были многие из известных философов. Альбер Камю яростно настаивал на том, что ему 9 лет.0055, а не философ, и поправит журналистов, если они назовут его таковым. Шопенгауэр считал большинство философов своего времени — таких стойких приверженцев, как Гегель, Фихте и Шеллинг, — торгашами и мошенниками. Карл Маркс дошел даже до того, что написал: «Философия стоит в таком же отношении к изучению действительного мира, как мастурбация к половой любви». ¹

Ой…

Но именно интеллектуальные титаны нашего века — Монти Пайтон — возможно, лучше всего уловили эту критику в своем классическом сатирическом отрывке «Философия футбола» 9.0005

«Гегель утверждает, что реальность есть лишь априорное дополнение к ненатуралистической этике, Кант посредством категорического императива утверждает, что онтологически она существует только в воображении, а Маркс утверждает, что она была вне игры».

Все это говорит о том, что с самого начала я понимаю, что иду здесь в тяжелую битву. Философия не для крутых детей. Философия — это, по-видимому, множество умственных усилий за небольшое вознаграждение. Философия больше не практична и не решает никаких актуальных вопросов. У нас есть наука. У нас есть большие данные и искусственный интеллект. Кого волнует, сможем ли мы когда-нибудь узнать, является ли дерево деревом, верно?

Излишне говорить, что я не согласен с хейтерами. Философия полезна. Это также важно. На самом деле, я дойду до того, что утверждаю, что философия, вероятно, более полезна и важна для среднего человека в 21 веке, чем в любое другое время в истории человечества.

Так что пристегнитесь — дерьмо станет реальным… как только мы поймем, что именно означает слово «настоящее».

Содержание

Что такое философия?
Почему важна философия?
Философия в 21 веке
Философия поможет вам поставить под сомнение то, что вы знаете
Философия помогает выбрать, как жить
Философия помогает вам влиять на мир
С чего начать чтение философии

Наука — это то, что вы знаете. Философия — это то, чего вы не знаете.
— Бертран Рассел

Вот небольшая забавная особенность критики философии: чтобы критиковать философию, вы должны заниматься философией.

Философия — это исследование нашего понимания реальности, знаний и того, как нам следует жить. Когда вы объединяете мысли в стройную систему убеждений, вы сплетаете воедино философию. Когда вы выносите оценочные суждения, чтобы определить, что хорошо, а что плохо, вы полагаетесь на философию. Когда вы смеетесь над нелепостью книги, в которой есть такие утверждения, как «Бытие — это бытие бытия», — что ж, не хочу вам это говорить, но вы занимаетесь философией. ²

Таким образом, философия не может быть отвергнута по той простой причине, что она охватывает весь сознательный опыт. Чтобы критиковать философию, вы должны полагаться на некоторую степень философии. Чтобы испортить систематические рамки понимания, вы должны создать систематическую основу понимания.

Эта небольшая логическая головоломка известна как «перформативное противоречие». И откуда оно взялось? Правильно, ублюдки: это из философии.

Философия сводится к трем основным вопросам: ³

Что верно в отношении существования? (Метафизика)
Откуда мы можем знать, что это правда? (эпистемология)
Какие действия мы должны предпринять в результате этого знания? (Этика)

Я бы сказал: «Вот и все», но все три вопроса привели к тысячелетним исследованиям и спорам, и ни по одному из них не было достигнуто консенсуса.

Это может показаться смешным, но это не значит, что в философии не было достигнуто огромного прогресса. Многое имеет. На протяжении тысячелетий эпистемология дала нам науку, логику/разум, экономику, психологию и многие теории познания, лежащие в основе наших политических систем и обществ сегодня.

Точно так же за тысячелетия наше понимание этики развилось до такой степени, что мы больше не порабощаем огромные части населения, систематически сжигаем людей заживо за их убеждения или наблюдаем, как разъяренные львы поедают людей заживо на арене по выходным. развлечения.

Сегодня во всем мире общеприняты такие понятия, как демократия и права человека. На самом деле, «расширяющийся круг» эмпатии настолько вырос за последние столетия, что теперь мы не только заботимся о благополучии людей, но и рассматриваем обращение с животными и окружающей средой как этические проблемы. ⁴

А с точки зрения метафизики… ну, за последние четыреста лет мы ушли от: «Я думаю; следовательно, я», ⁵ на «Может быть, вы живете в гигантской компьютерной симуляции?» ⁶

Ну, я полагаю, это прогресс?

Ты уже любишь фильм о метафизических вопросах — ты просто не знал об этом.

Неизученная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить.
— Сократ

Философия важна, потому что в какой-то момент нашей жизни мы все должны задать себе эти вопросы и ответить на них.

Что правда?
Почему я верю, что это правда?
Как мне жить, основываясь на том, во что я верю?

Неспособность ответить на один или несколько из этих вопросов быстро приведет к тому, что мы обычно называем психическим или эмоциональным кризисом — мы впадаем в депрессию, поддаемся тревоге, изо всех сил пытаемся найти какой-либо смысл или цель.

Таким образом, философия оказывает непосредственное и глубокое влияние на наше благополучие и повседневную жизнь. Человек знает, что он блестящий продавец. Вся его личность заключена в его способности выполнять свою работу, делать свою работу и производить впечатление на своих коллег.

Однажды его увольняют. И ему не только показано, что то, что он считал правдой, было неправильным, но теперь это ставит под сомнение его действия и мотивы за последние двадцать лет. Он не знает, что правда. Он не доверяет себе, чтобы выяснить, что правда. Он уже не знает, что делать. Он психический и эмоциональный развалина.

Подобные события случаются со всеми нами. Они могут быть вызваны потерей любимого человека, серьезными проблемами со здоровьем или просто тем, что нам надрали задницу на работе. Но наша ментальная структура того, как мы видим и понимаем мир, рушится, и мы оказываемся потерянными, неспособными определить, что является правдой о нас самих, о нашей жизни или о мире.

На самом деле, вы, возможно, слышали о такого рода переживаниях, называемых «экзистенциальным кризисом» — например, «муж Джейн трахнул почтальона, и теперь у нее экзистенциальный кризис». Этот термин изначально был заимствован у экзистенциальных философов, таких как Сёрен Кьеркегор и Жан-Поль Сартр, и с тех пор стал основой психологии и психиатрии.

Философы-экзистенциалисты говорили, что для восстановления самообладания и умственной силы нам необходимо перестроить мысленный эшафот — мы должны переопределить то, что мы знаем об истине, откуда мы знаем, что это правда, и как это должно определять наши действия. Мы должны найти новые источники смысла, более фундаментальные определения идентичности и цели, более полезные принципы отношения к миру.

Во многих смыслах такое переосмысление философии — это то, что терапия призвана помочь нам сделать. Также могут быть полезны такие практики, как медитация или ведение дневника. Используя эти инструменты, мы можем медленно переоценивать наши ценности, менять убеждения и предпринимать новые действия, чтобы создать для себя лучшую жизнь…

…то есть мы можем заниматься философией.

Философия учит нас основным методам поиска смысла и цели в мире, где нет заданного смысла, нет космической цели. Философия дает нам инструменты для определения того, что может быть важным и истинным, а что, вероятно, легкомысленным и выдуманным. Философия показывает нам принципы, которые помогают направлять наши действия, определять нашу ценность и ценности, генерировать магнитное поле, чтобы направлять наш внутренний компас, чтобы мы никогда больше не чувствовали себя потерянными.

Остерегайтесь, сражаясь с монстрами, вы сами не станете монстром. Ибо когда долго смотришь в бездну, бездна тоже смотрит в тебя.
— Фридрих Ницше

Если нам всем нужно ответить на три фундаментальных вопроса, чтобы оставаться эмоционально и психически здоровыми, то я бы сказал, что жизнь 21-го века разрушила нашу способность отвечать на эти вопросы, как никогда раньше.

Что я знаю, чтобы быть правдой?
Поток информации, как это ни парадоксально, не сделал нас более уверенными в том, что правда, а что ложь, а сделал меньше. Между фейковыми новостями, плохой наукой, слухами в социальных сетях, манипулятивным маркетингом и пропагандой узнать, можно ли доверять информации, с которой сталкиваешься, труднее, чем когда-либо прежде.
Откуда я знаю, что это правда?
Более того, наши традиционные методы установления того, что мы знаем о мире, подверглись критике. Наука сталкивается с широко распространенным кризисом репликации. ⁷ Коррупционные скандалы раскрываются почти в каждом крупном учреждении. Властям не доверяют. И чтобы подлить еще больше масла в огонь, мы лучше осознаем свою склонность к иррациональным предубеждениям, предубеждениям и ложным предположениям. Мы не только не знаем, что правда, но в большинстве случаев мы даже не знаем, как выяснить, что правда.
Как мне жить, основываясь на том, во что я верю?
Не зная, что есть истина и как найти истину, становится менее ясно, чем когда-либо прежде, как нам жить. Что такое хорошо? Что полезно? Что важно? Мы все думают, что мы знаем, но есть общая неуверенность, которая, я думаю, пронизывает большую часть нашей культуры и порождает постоянное чувство экзистенциальной тревоги и незащищенности.

Философия важнее, чем когда-либо прежде, потому что она глубоко размышляла над этими вопросами на протяжении тысячелетий. Он знал о ловушках и недостатках человеческого разума, о неубедительности всех знаний, о почти невыполнимой задаче расшифровки морального блага и действия в соответствии с ним. Когда дело доходит до этих экзистенциальных вопросов, мы можем стоять на плечах нескольких гигантов.

Ниже я описал три различных способа, которыми философия может улучшить вашу жизнь. Это поможет вам лучше сомневаться в том, что вы знаете. Помогает выбрать, как жить. И это помогает вам влиять на мир.

Я рассмотрю каждую тему, а затем в конце статьи дам несколько рекомендаций по книгам, а также подскажу, как начать изучать философские идеи самостоятельно.

Единственное, что я знаю, это то, что я ничего не знаю.
— Сократ

Самое прекрасное в философии то, что она находится в постоянном состоянии вопросов. Нет такой формы знания, которая была бы настолько надежной, чтобы философия не схватила его за шею и несколько раз не добилась своего.

Возьмем, к примеру, Рене Декарта. В 1641 году Декарт решил заняться первым из основных философских вопросов: «Что я знаю об истине?»

Написав примерно десять страниц, Декарт быстро понял, что практически нет ничего такого, что нельзя было бы придумать, что было бы неправдой. Комната, в которой вы сидите, может быть галлюцинацией. Ваши воспоминания могут быть придуманы или выдуманы. Новости, которые вы читаете или слышите, тщательно продуманная ложь.

Декарт зашел так далеко, что постулировал то, что мы сегодня знаем как сценарий «Матрицы»: что мы можем спать, и вся эта жизнь — сон. На самом деле, даже наши выборы и решения могут контролироваться какой-то злой, манипулятивной силой. Наш самоконтроль может быть просто иллюзией. Он создал мысленный эксперимент со злым демоном, который может заставить вас поверить, что вы живы и свободны и наслаждаетесь этим прекрасным днем, попивая молочный коктейль. Тем не менее, ничего из этого не реально.

Поэтому, когда дело дошло до этого, Декарт понял, что единственное, что он может сказать с помощью абсолютная уверенность в том, что он существует. Возможно, комната была фальшивой. Может быть, мир был сном. Может быть, его друзей и семьи никогда не существовало. Но учитывая тот факт, что он вообще мог задавать эти вопросы — тот факт, что что-то имело сознание и осознавало — он должен существовать в какой-то форме. Затем он написал одну из самых известных строк: cogito, ergo sum. ⁸

«Я думаю; поэтому я существую».

Декартовская деконструкция знания очистила доску и уступила место всплеску интеллектуального творчества в Европе, которое с тех пор стало известно как Просвещение. Декарт полагал, что его прозрение положит начало метафизике (или ответ на вопрос «Что мы можем знать истинного?») и заложит основу для новой формы понимания — понимания, основанного на логике, разуме и доказательствах. .

Декарт считал, что наш единственный доступ к истине лежит через математику, что наше восприятие ненадежно.

Так и было бы. Декарт оказал огромное влияние на новую методологию понимания, которая позже стала известна как натурфилософия или то, что мы сегодня называем «наукой».

Но на этом безумие не закончилось. Примерно через сто лет после Декарта шотландский философ Дэвид Юм в нежном возрасте 29 лет опубликовал «Трактат о человеческой природе» 9.0056, где он разрушил идею причинно-следственной связи и предположение, что мы вообще можем что-то предсказать.

Потерпите, это может показаться безумием. Логически говоря, Юм сказал, что невозможно доказать , что что-либо произойдет в будущем, независимо от того, как часто или как регулярно это происходило в прошлом. Если солнце всходило на востоке каждый день в течение миллионов лет, это все равно не доказывает , что завтра оно снова взойдет на востоке. Это просто делает безумно вероятным, что она поднимется на востоке.

Дэвид Хьюм
Мы никогда не можем быть уверены, что что-то произойдет, независимо от того, сколько раз это происходило раньше. Лучшее, что мы можем сделать, это прийти к крайне вероятным приближениям. Подобно тому, как Декарт показал, что мы никогда не можем быть уверены в истинности нашего восприятия, Юм показал, что мы никогда не можем быть уверены в истинности нашего понимания причинно-следственных связей.
Это взорвало мозги всем, кто был в то время внимателен… это было, может быть, несколько десятков богатых белых парней. ⁹
Но все же… По ходу XVIII века влияние Юма росло, и вскоре его аргументы стало невозможно игнорировать. Немного позже молодой человек из Пруссии по имени Иммануил Кант прочитал идеи Юма и сказал, что они пробудили его от «догматического сна». Это зажгло желание поднять мантию понимания человеческого знания и двигаться дальше, чтобы узнать, как мы вообще можем знать что-либо. Сочинения Юма вдохновили Канта стать философом. ¹⁰
Кант взял идеи Декарта и Юма и пошел еще дальше. Он сказал, что есть разница между нашим восприятием чего-либо и «вещью в себе». Я вижу дерево за окном своего офиса — я ощущаю свет, отражающийся от поверхности дерева и взаимодействующий с моей сетчаткой, чтобы стимулировать нервную систему таким образом, что образ дерева создается в моем сознании. Теоретически я могу протянуть руку и «прикоснуться» к дереву, то есть я могу ощутить нервные импульсы, идущие по моей руке от атомов в моих пальцах, которые подходят достаточно близко к атомам дерева, так что субатомные силы раздвигают их и посылают сигнал моему телу. нервной системы, что я «прикасаюсь» к дереву.
Но я никогда не смогу узнать дерево. Я никогда не смогу познать жизнь так, как познает жизнь дерево. Неважно, сколько сенсорных данных я соберу о дереве, я никогда не смогу ощутить дерево… Я могу только ощутить данные. Мои биологические возможности ограничивают меня интерпретировать дерево только с помощью имеющихся у меня средств — зрения, осязания, чувства, вкуса и т. д.
Следовательно, можно сказать, что я не знаю, что существует дерево. Все, что я знаю, это то, что в моем сознании происходят когнитивные размышления о дереве. Истинное существование дерева, его основа древовидность , мне навсегда недоступна.
Я знаю, о чем ты говоришь… «Да, Марк, но серьезно. Это дерево. Я знаю, что , — это дерево!»
А теперь кто этот сумасшедший, стоящий в парке?
Это дерево? Или просто плод нашего восприятия?
Ладно, ладно, так какого хрена я все это проделываю? Это просто умственная мастурбация, верно? Какое это имеет отношение к чему-либо?
Эти исследования человеческого понимания поднимают много важных вопросов. Но вот два:
В прошлом веке психологи уловили то, о чем говорили эти философы: мы ограничены и ограничены нашим биологическим и неврологическим аппаратным обеспечением. Любое представление об объективной истине всегда будет искажено необходимостью соответствовать нашим ограниченным сенсорным способностям. Наше восприятие ошибочно, наши воспоминания часто воображаемы, наша способность рассуждать часто нарушена. Многое из того, что мы считаем «истинным» на первый взгляд, в лучшем случае является неточным, а в худшем — полностью иллюзорным. ¹¹ Это имеет последствия для реального мира, поскольку мы изо всех сил пытаемся выяснить, что на самом деле происходит вокруг нас — что реально, а что вымысел, что является пропагандой, а что законным расследованием. Это призыв к нам быть бдительными, критически настроенными и скромными в своих убеждениях. Как сказал Джордж Оруэлл, «чтобы увидеть то, что находится перед нашим носом, требуется постоянная борьба».
Поскольку человеческое понимание ограничено, мы должны быть осторожны с тем, что принимаем за истину. Как правило, философия пришла к выводу, что наука является лучшим методом установления знания и действия на его основе, но она также признает, что в большинстве ситуаций твердые научные доказательства недоступны или невозможны. Философия напоминает нам, что многие из наших самых сокровенных убеждений — убеждения о свободе, морали и (особенно) Боге — фундаментально не доказуемы никаким эпистемологическим методом. Все, в определенной степени, должно приниматься с некоторой долей веры. Следовательно, нам нужно быть умными в отношении того, в какие системы убеждений мы верим, а какие игнорируем.
Все это очень окольный способ сказать, что оставаться в неведении относительно большинства вопросов и обстоятельств не только более правильно, но и более полезно для вас и окружающих вас людей.
Необоснованная уверенность порождает тираническое, нарциссическое поведение. Необоснованная уверенность отдаляет вас от точек зрения и убеждений других. Необоснованная уверенность мешает вам учиться и расти на своих ошибках.
Именно в этом буддизм, возможно, на 2000 лет опередил Запад, когда он открыто продвигал философию «незнания» и непривязанности к любым материальным желаниям в реальном мире.
Во что бы вы ни верили, вы знаете, что это правда — это не так. Никто из нас этого не делает. Мы все барахтаемся в метафизической бездне. И каждый из нас должен создать какую-то форму понимания из ничего, чтобы удержаться на плаву. Если невозможно однозначно ответить на вопрос «Что верно?» Тогда следующий лучший вопрос: «Во что стоит верить?»
Если вы строите свою жизнь согласно природе, вы никогда не будете бедны. Если вы формируете свою жизнь в соответствии с мнением людей, вы никогда не станете богатым.
— Эпикур
Как только вы начнете сомневаться в значимости и правдивости всего, что происходит в вашей жизни, вы начнете понимать, что многое из того, во что вы верите и цените, определялось не вами — это определялось людьми и культурой вокруг тебя.
Ты не решил, что любишь собак, ты просто вырос с собакой. Не вы ценили приличия, а ваше сообщество. Вы не думали о том, что хотите стать врачом — ваши родители угрожали отречься от вас, если вы не пойдете в медицинскую школу.
В какой-то момент нашей жизни мы все должны сделать шаг назад и подвергнуть сомнению ценности, с которыми мы выросли, и спросить себя, служат ли эти ценности нам. Во многих случаях мы выросли с хорошими ценностями, особенно если у нас были родители, которые присутствовали и работали, и их не стошнило на наш праздничный торт.
Настоящий подарок на день рождения: годы терапии во взрослом возрасте!
Но в каждой семье есть свои неблагополучия. В каждой культуре есть свои навязчивые идеи. И неизбежно, став взрослыми, мы начинаем обнаруживать места, где ценности и убеждения, которые мы выросли, считая истинными, не помогают нам, а скорее вредят нам.
Немецкий философ Фридрих Ницше назвал этот вопрос о том, во что мы выросли, «переоценкой ценностей» и сказал, что если у человека есть умственная и эмоциональная смелость подвергнуть сомнению эти унаследованные ценности и убеждения, они станут тем, о чем он говорил. как Ubermensch , или «Супермен».
Сверхчеловек , согласно Ницше, не был ограничен традиционными или конвенциональными верованиями своего периода времени. По его словам, следует подвергнуть сомнению даже понятия добра и зла. Таким образом, Сверхчеловек не только готов столкнуться с социальным неприятием или насмешками, но во многих случаях он приветствует это, потому что это просто еще одно свидетельство его готовности определять ценности для себя. ¹²
Ницше считал, что в будущем, с быстрым развитием науки и технологий и огромным социальным влиянием, которое они будут оказывать, только Сверхчеловек сможет оставаться вдумчивым, независимым и психически здоровым. Всех остальных слишком легко загнать в это общественное движение или ту религиозную доктрину. Он утверждал, что сверхчеловек войдет в царство «по ту сторону добра и зла», место, где традиционная мораль подвергается сомнению и отбрасывается в пользу чего-то более глубокого и преобразующего. ¹³
Ницше не прожил достаточно долго, чтобы объяснить, как будет выглядеть это «нечто более глубокое», но его работы действительно предсказали многое из того, что произошло за последние 100 лет:
религии люди будут привлечены к политическим и общественным движениям с религиозным рвением.
Он верил, что этот фанатизм вызовет войны и насилие в таких масштабах, которых мир еще не видел.
Он писал, что большая часть населения, жизнь которого стала настолько легкой и удобной благодаря современным удобствам, будет испытывать всепроникающий нигилизм и апатию.
Ницше сошел с ума в 1890 году. Группе французских философов, известных как «экзистенциалисты», потребовалось еще пятьдесят лет, чтобы наконец продолжить то, на чем остановился Ницше.
В то время как Ницше писал о грядущей эпохе нигилизма, такие философы, как Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар и Жан Мерло-Понти, писали из самой ее гущи. Все они были жертвами и выжившими во Второй мировой войне, лицом к лицу столкнувшись с присущей им бессмысленностью жизни.
Ницше писал о мужестве выбирать собственные ценности в героических и возвышенных выражениях. Он видел в этом сложную задачу, на которую решались лишь немногие избранные. Но экзистенциалисты писали об этой задаче как о врожденной ответственности каждого человека. Для Сартра те, кто не смог сознательно выбрать то, что они ценят в своей жизни, жили по своей сути недостоверной жизнью. ¹⁴
Большая часть моей работы на протяжении многих лет была связана с этим — попыткой помочь людям «переоценить свои ценности» и определить, что для них важно среди потока бесполезной информации. ¹⁵
Этот сознательный выбор убеждений и ценностей не только влияет на собственное психическое и эмоциональное благополучие, но и определяет, какой след вы оставляете в мире. На самом деле, как мы увидим, люди, оставляющие самые большие следы, как правило, имеют для себя четко определенные философские системы убеждений.
Цель жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а в том, чтобы не оказаться в рядах безумцев.
— Марк Аврелий
В 1949 году Симона де Бовуар опубликовала Второй пол . Книга начинается довольно скромно — первые семьдесят страниц объясняют в научных деталях биологические различия между мужчинами и женщинами.
Но по прибытии ко второй части книга быстро принимает революционный оборот. Бовуар смело заявляет, что «женщиной не рождаются, а становятся», и начинается переоценка гендерных норм и социальных определений пола.
Второй пол делает простое наблюдение: есть два определения «женщины» — биологическое определение и социальное определение. Биологическое определение твердое, физическое и (в основном) фиксированное.
Но социальное определение изменчиво. Он развивается и меняет форму в зависимости от времени и местоположения культуры. Это социальное определение женственности является не моральной истиной, а скорее отражением экономических и социальных реалий каждого общества. Затем Бовуар убедительно доказывает, что реальность жизни большинства женщин в западном мире не соответствовала ценностям эпохи Просвещения. И поскольку определение «женщина» является гибким и может быть изменено, она стремилась изменить определение таким образом, чтобы ускорить положительные изменения.
Это объемный философский труд, насчитывающий более 800 страниц, с огромными длинными отрывками, подвергающими критике понятие женственности со всех мыслимых сторон. Более 100 страниц посвящены Фрейду и психоаналитическим определениям женственности, а еще 100 страниц посвящены влиянию культурного давления на девочек, начиная с раннего детства, на их развитие.
В отличие от сегодняшнего дня, когда слишком много «активизма» происходит в Твиттере с нажатой клавишей Caps Lock, Бовуар собрал грандиозную интеллектуальную работу, основанную на точных науках и соединенную вместе с воздухонепроницаемой причиной.
Симона де Бовуар
После выпуска книга вызвала скандал. Ватикан быстро добавил ее в список запрещенных книг. Женщины начали создавать сети для контрабанды книги по всей Европе. После перевода на английский сотни страниц были вырезаны из-за боязни общественного возмущения. Любому издателю в Соединенных Штатах потребовалось почти десять лет, чтобы вообще согласиться опубликовать его.
Но, в конце концов, она была опубликована. И хотя он не разорвал списки бестселлеров, он незаметно проник в культуру через обширные сети скучающих домохозяек с высшим образованием — умных, амбициозных молодых женщин, которые закончили колледж, преуспели в учебе, а затем сидели в своих пустых местах. кухни на ближайшие десять лет.
Одной из этих домохозяек была женщина по имени Бетти Фридан. После прочтения Второй пол, Фридан присутствовала на встрече выпускников колледжа, где она провела пятнадцать лет, и не могла не заметить, что все ее подруги прошлых лет, казалось, страдали от того же недуга, что и она: одинокие, скучающие, подавленные.
Фридан решила написать книгу о переживаниях американской домохозяйки. Она писала о них в моральных терминах. Она назвала книгу «Загадка женственности» . В нем она объяснила дегуманизирующие последствия традиционных гендерных ролей в жизни женщин.
Она критиковала все, начиная с того, что редакторы женских журналов были мужчинами, и заканчивая потерей свободы действий из-за того, что женщины должны были бросить свою карьеру ради воспитания детей, и отупляющей скукой монотонной работы по дому. Фридан взял опрометчивые и абстрактные аргументы переоценки гендерных ценностей Бовуара и кристаллизовал их в повседневной жизни американской женщины.
Результат вызвал огненную бурю. Зародилось современное феминистское движение в США.
По моему мнению, Бовуар когда-нибудь будет считаться самым влиятельным мыслителем 20-го века. Независимо от того, как вы относитесь к состоянию феминистского активизма, Второй пол прекрасно иллюстрирует огромное влияние философских мыслей на мир.
Вот почему кажется, что с философией ничего никогда не «решается»: ее идеи движутся так медленно в течение такого ошеломляющего периода времени, что правильно оценить их влияние можно только спустя сотни лет после свершившегося факта. Мы можем проследить аналогичную генеалогию социалистической и коммунистической мысли до Маркса (1840-е годы), капитализма и свободной торговли до Адама Смита (1770-е годы), политической философии либерализма, демократии и прав человека до Джона Локка (1680-е годы) или классификация наук восходит к Аристотелю (около 330-х гг. до н.э.).
Поскольку философия имеет дело с такими абстрактными и универсальными понятиями, усилия, направленные на переопределение наших определений таких идей, как справедливость, равенство, свобода и гендер, требуют не только монументальных интеллектуальных усилий для переопределения ( «Капитала» Маркса, часов в почти 2000 страниц — и он все еще не был закончен, когда он умер), но требуются поколения, чтобы идеи должным образом распространились среди населения и были воплощены в повседневных приложениях.
На каждого Бовуара нужны десятки Фриданов. И на каждого Фридана нужны тысячи активистов и сторонников, чтобы хоть какое-то ощутимое изменение действительно произошло.
Но я считаю, что если вы посмотрите на всех людей, оказавших наибольшее влияние на планету прямо сейчас, то увидите, что ими всеми движет какая-то форма личной философии — они тоже были вынуждены пройти через работу «переоценки всех ценностей» и определяя для себя добро и зло. Они взяли на себя ответственность за выбор собственного смысла и передачу его миру.
Например, большая часть идеалов Силиконовой долины («двигайся быстро и ломай вещи») построена на философии, которая является частично техноутопической (заимствованной из научной фантастики) и частично либертарианской (верой в то, что рыночные инновации приносят лучший результат). результат для всех). Марк Цукерберг, пожалуй, самый заметный из всех магнатов Силиконовой долины, завоевал доверие, придерживаясь личной философии «объединения мира» и «сближения человечества».
(Примечание: это было в середине 2000-х, еще до того, как мы все узнали, какими чертовски ужасными были люди — в то время это казалось отличной идеей.)
Другой пример: Алан Гринспен был одной из самых влиятельных фигур в мире за последние 50 лет. Гринспен, который в молодые годы был близким другом и последователем Айн Рэнд, стал председателем Федеральной резервной системы в 1987 году и руководил одним из крупнейших экономических бумов в истории.
В этот период он принял более активный подход к управлению экономикой с помощью процентных ставок и долга. Его политика остается влиятельной и противоречивой даже по сей день. Критики утверждают, что все, от краха 2008 года до растущего неравенства в развитом мире, можно отнести к банковской практике, которую Гринспен впервые применил во время своего пребывания в должности.
Другое: Си Цзиньпин изменил политэкономию Китая, сделав ее более агрессивной и менее демократичной. ¹⁶ Си сделал это, выступив против своих предшественников, возродив тысячелетия китайской мысли. Затем он объединил эти традиционные идеи с маоизмом, чтобы оправдать подавление инакомыслия, совершение зверств и усиление враждебности по отношению к остальному миру.
Другой: совсем недавно набор идей, в общих чертах названных «критической расовой теорией» (CRT), с помощью известных авторов, таких как Ибрам Х. Кенди, и репортеров-активистов из New York Times стали широко распространены в школах, университетах, сообществах активистов и средствах массовой информации в Соединенных Штатах. CRT учит, что расизм не только распространен, но и повсеместен. Все и все либо расисты, либо антирасисты. И подавление расизма должно иметь приоритет над всеми другими проблемами. ¹⁷
Примеры бесконечны. Философии возникают из абстрактных облаков идей и постепенно просачиваются к низовым активистам и политикам, которые на протяжении поколений материализуют эти идеи в мир. Однажды воплощенные в реальность, эти философские принципы затем претворяются в жизнь и изменяют нашу жизнь.
И пока вы не осознаете их, пока вы не осознаете интеллектуальные силы, формирующие и диктующие дискурс, лежащий в основе вашего повседневного жизненного выбора, вы беспомощны, но поддаетесь их влиянию.
Ладно, надеюсь, теперь твои соски тверды для философии.
Хорошо. Давайте поговорим о книгах. Если вы полный новичок в философии и вас пугает длина и плотность большинства философских работ, это нормально. Мы можем сломать вас медленно. Ниже я включил список «точек входа» книг, в которых обсуждаются основные философские идеи западного канона, чтобы вы могли немного ознакомиться, прежде чем погрузиться в себя.
Есть также философские романы и мемуары. Многие философы предпочли этот формат классическому эссе. Их, безусловно, легче читать, но иногда их аргументы и точки зрения не так ясны.
Наконец, я включил как более простые книги по философии, так и более сложные и серьезные книги. Очевидно, что ни один из этих списков не является исчерпывающим. Они в основном основаны на моем собственном вкусе и вещах, которые я читал и которым наслаждался. Если вам нужны дополнительные рекомендации, вы можете посетить раздел рекомендаций книг на веб-сайте.
Советую пользоваться учебными пособиями во время чтения, особенно при чтении сложных книг. Я настоятельно рекомендую Стэнфордскую философскую энциклопедию. Это невероятный ресурс для резюме основных работ и более простых объяснений сложных концепций. Это также бесплатно.
Кроме того, как ни странно, записи в Википедии о крупных философах и их работах часто очень хороши. Не бойтесь читать краткое изложение только что прочитанной книги, если вы не уверены, что все поняли.
Приятного чтения. И счастливого ума.
Точки входа в философские идеи
Мир Софи Джостейна Гардера. Легкий для чтения роман, который также служит введением ко всему западному канону.
Путеводитель по хорошей жизни: древнее искусство стоической радости Уильяма Ирвина — введение в стоицизм.
Гипотеза счастья Джонатана Хайдта — краткое изложение древней мудрости о счастье в сочетании с современными психологическими исследованиями счастья.
Отрицание смерти Эрнеста Беккера. Беккер опирается на работы Фрейда, Кьеркегора и Отто Ранка, чтобы составить экзистенциальную основу того, как страх смерти вдохновляет нас на создание смысла.
Препятствие — это путь Райана Холидея — отличная отправная точка для стоической философии, а также для древней философии в целом.
Все хреново: книга о надежде Марка Мэнсона. Я добавляю сюда свое собственное дерьмо, но само собой разумеется, если вы прочитали эту статью и она вам понравилась, книга вам понравится.
Философские романы и мемуары
Незнакомец и Чума Альбера Камю
Тошнота Жан-Поль Сартр
Преступление и наказание и Братья Карамазовы Федор Достоевский
Кандид Вольтера
Медитации Марка Аврелия
Так говорил Заратустра Фридриха Ницше
Человек в поисках смысла Виктора Франкла
Упрощенные книги по философии
Республика Платона
«Размышления о первой философии» Рене Декарта
Этика Бенедикта Спинозы
Письма стоика Сенеки
Природа и другие очерки Эмерсона
По ту сторону добра и зла Фридрих Ницше
Страх и трепет Серена Кьеркегора
Серьезная философия
Трактат о человеческой природе Дэвида Юма
Критика чистого разума Иммануила Канта
Феноменология духа от G. W.F. Гегель
Мир как воля и представление Артур Шопенгауэр
Бытие и ничто Жан-Поль Сартр
Причины и лица Дерек Парфит
Сноски
Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Немецкая идеология , I, III, 1, 6, C, 1845-6↵
Эта строка появляется в книге Мартина Хайдеггера « Бытие и время ». Я бы дал вам номер страницы, но я все еще слегка травмирован последней попыткой прочитать ее. ↵
Конечно, есть еще вопросы. Я пропускаю другие просто ради краткости, прежде всего эстетику и философию языка. Но, на мой взгляд, это три важных момента.↵
Расширяющийся круг: этика, эволюция и моральный прогресс — книга Питера Сингера 1981 года, объединяющая темы социобиологии и этики. В нем Зингер определяет этический прогресс истории как «расширяющийся круг» эмпатии. Изначально мы сопереживаем только себе и, возможно, некоторым членам семьи. Позже мы смогли сочувствовать незнакомцам, похожим на нас, потом непохожим на нас. Теперь наша эмпатия может распространяться на все человечество и даже на нечеловеческие существа.↵
Декарт, Рене (1641) Размышления о первой философии . (Д. А. Кресс, переводчик). Индианаполис, Индиана. Издательство Хакетт. стр. 19.↵
См.: Bostrom, N. (2003) «Вы живете в компьютерной симуляции?» Философский ежеквартальный журнал. Том. 53, № 211. Стр. 243-255.↵
Бейкер, М. (2016). 1500 ученых поднимают крышку воспроизводимости. Новости природы , 533 (7604), 452.↵
Декарт, Рене (1641) Размышления о первой философии . (Д. А. Кресс, переводчик). Индианаполис, Индиана. Издательство Хакетт. стр. 19.↵
Забавный факт: Дэвид Хьюм и Адам Смит были лучшими друзьями. Проверьте: Расмуссен, Деннис, (2017) Неверный и профессор: Дэвид Хьюм, Адам Смит и дружба, сформировавшая современную мысль. Принстон, Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета. ↵
Еще один забавный факт: прежде чем заняться философией, Кант увлекался астрономией. На самом деле именно он выяснил, как образовались планеты Солнечной системы.↵
В книге Дональда Хоффмана Дело против реальности представлен увлекательный аргумент о том, что мы почти наверняка не воспринимаем реальность или даже близкое приближение к ней. Краткое изложение некоторых его ключевых идей см.: Hoffman, D. (2019). Видим ли мы реальность? New Scientist, 243 (3241), 34–37.↵
Ницше, Ф. (1885) Так говорил Заратустра: Книга для всех и ни для кого (Р. Дж. Холлингдейл, переводчик) Нью-Йорк: Нью-Йорк, Penguin (1963), стр. 214-5.↵
Ницше, Ф. (1887) По ту сторону добра и зла: прелюдия к философии будущего. (В. Кауфманн, переводчик) Нью-Йорк: Нью-Йорк, Random House (1966), стр. 124-131.↵
Введение в экзистенциализм см.: Sartre, Jean-Paul (2007) Экзистенциализм — это гуманизм . Нью-Хейвен, Коннектикут: издательство Йельского университета. ↵
Мэнсон, М. (2016) Тонкое искусство пофигизма: контринтуитивный подход к хорошей жизни . Нью-Йорк: Нью-Йорк, Harper One. И да, я только что процитировал себя, ублюдок.↵
Грир, Т. «Объяснение мышления китайского лидера Си Цзиньпина» Внешняя политика . Проверено: 3 сентября 2020 г. ↵
См.: Kendi, IX (2019) Как быть антирасистом. Нью-Йорк: Нью-Йорк, Нью-Йорк: Один мир, Рэндом Хаус. Критику CRT см.: Lindsay, J. & Pluckrose, H. (2020) Cynical Theories , Durham, North Carolina: Pitchstone Publishing.↵
Episode #125 — Стенограмма — Философствуй!
Всем привет. Я Стивен Уэст. Это Философствуй!
Сегодняшний выпуск — первая часть цикла о Жиле Делёзе. Надеюсь, вам понравится сегодняшнее шоу.
Итак, почти с самого первого дня в этом подкасте мы видели, как философы приходят, смотрят на мир вокруг себя, и в результате интенсивных размышлений и рассуждений, удерживая мир в своей версии философского исследования, они все приходят к их собственные системы, которые делают все возможное, чтобы определить, как устроен мир. Всегда предполагалось, что с течением времени мыслители строят работу мыслителей, которые были до них. Со временем каждая из этих систем становится чуть более непредвзятой, чуть более точной с точки зрения понимания эпистемологии, эстетики, этики, метафизики мира. Но если говорить более конкретно, и что более важно для разговора, который идет в середине-конце 20-го века, о котором мы говорили, было предположение, что мы движемся в правильном направлении, когда дело доходит до вопросов онтологии. : Что такое быть? Что значит быть? Десятки других вопросов, о которых мы говорили в отдельных эпизодах.
Но, как мы видели в начале 20-го века, появляются структуралисты и показывают, что взгляды этих отдельных философов не являются бескорыстными, беспристрастными попытками ответить на эти вопросы. Их взгляды на то, как устроен мир, на самом деле были даны им культурным климатом, в котором они родились, и историей, из которой культура структурно возникла. Чуть позже в этом столетии появились постструктуралисты, которые зашли так далеко, что стали критиковать всю эту традицию попыток жестко определить то, как устроен мир. Инструменты, с помощью которых мы должны вести философию, никогда не смогут дать нам доступ к чему-то столь амбициозному, по их мнению.
Мы видели, как Деррида делал это на основе слов. Значения слов не так стабильны и поддаются определению, как мы когда-то думали. Что когда дело доходит до построения какой-то сложной онтологии, как это делали мыслители в прошлом, самого языка всегда будет недостаточно, когда дело доходит до установления некоего окончательного набора параметров для вселенной. Мы видели, как Фуко отвергал эту традицию на основании категорий, которые мы используем для определения того, что такое человек. Термины, которые мы используем для самоопределения, для него недавнее изобретение. Кто такой из этих философов на протяжении всей истории, кто такой Фуко, если уж на то пошло, чтобы делать какие-то грандиозные утверждения о природе устройства мира или о том, что значит быть человеком?
Итак, первый шаг для такого типа мыслителей часто заключался в том, чтобы пролить свет на эти великие повествования о прошлом, а затем разрушить или разгадать их и показать, что они на самом деле есть. В этот момент связанная с ними идеология или догма рухнет на самое дно; мы извлечем из этого процесса все возможные уроки. И цель на этом этапе будет заключаться в том, чтобы найти новый способ, которым мы можем заниматься философией, не попадая в те же ловушки, что и в прошлом, если это вообще возможно. Но вопрос, который мы все должны задать себе прямо здесь: если вы начнете с отправной точки этой постмодернистской критики великих нарративов прошлого, считаете ли вы, что деконструкция и фрагментация — единственный путь, по которому постмодернистский мыслитель мог бы двигаться вперед? ?
Я имею в виду, может показаться, что на этот вопрос легко ответить. Конечно, ничто никогда не сокращало. Но стоит упомянуть, что есть некоторые люди — почти всегда люди, которые имеют очень поверхностное или несуществующее прочтение постмодернистских мыслителей — есть люди, которые путают постмодернизм с деконструкцией. Они ошибочно заключают, что общая цель постмодернизма состоит в том, чтобы распутать эти великие нарративы, встряхнуть набросок истории философии и начать заново, отбросив все. Но постмодернизм гораздо более, я бы сказал, многовариантен. Деконструкция — лишь одна из многих предложенных стратегий. Да, это была стратегия, которая стала популярной благодаря работе нескольких ключевых мыслителей, и поэтому о ней наверняка слышал средний человек. Но было много других подходов постмодернистских мыслителей, которые не имеют ничего общего с видением всей истории философии как практически лишенной ценности движения вперед.
Один из таких подходов лежит в основе работы философа Жиля Делёза. Видите ли, потому что, если вы из тех, кто смотрит на эти великие нарративы прошлого и видит во всех них примеры неудач философии, Делёз сказал бы, что вы выносите на обсуждение множество допущений. Знаете, допустим на секунду, что вы согласны с этим утверждением: «Философия в значительной степени была пустой тратой времени». Делёз, вероятно, хотел бы спросить вас, какова, по вашему мнению, роль философии? Как вы думаете, какую роль играла философия на протяжении всей истории? И в более общем плане он хотел бы спросить, как он это сделал в своей книге, которую мы сегодня освещаем, если история философии провалилась, то что такое философия?
Итак, мы собираемся поговорить об ответе Делёза на этот вопрос: «Что такое философия?» Но прежде чем мы это сделаем, просто для того, чтобы подготовить почву для всей этой серии, вероятно, лучше всего дать небольшой контекст о Делёзе. Большинство основных работ Делёза были написаны в соавторстве с французским мыслителем Феликсом Гваттари. Так что некоторые из идей, которые мы собираемся обсудить, разделялись ими обоими. Но если и есть отличительная черта всей работы Делёза, которая может помочь нам понять, откуда он взялся с некоторыми из этих причудливых вещей, о которых мы будем говорить в следующих нескольких эпизодах, так это то, что в первую очередь интересует Делёза, см. выше. все остальное — это новые идеи, новые способы мышления, новые взгляды на вопросы онтологии, новые способы понимания того, как устроен мир, которые могут предложить нам иной взгляд на вещи.
Есть человек по имени профессор Тодд Мэй, который проделал большую работу, формулируя самые важные идеи в работах Делёза. И в начале одной из своих книг он говорит о том, что одним из полезных способов осмысления работы Делёза в целом является всегда рассмотрение его идей в контексте более широкой континентальной традиции задавать вопрос: «Как можно жить? ” Видите ли, потому что особенно с постмодернистскими мыслителями, которые появились совсем недавно, очень легко заблудиться в какой-нибудь академической дискуссии, где это похоже на змею, пожирающую собственный хвост, понимаете, какая-то сверхтонкая интерпретация того, что Делёз говорил на стр. 172, абзац. 3 книги, которую он написал в период от раннего до среднего периода своего мышления, когда он был в отпуске в Швейцарии. Он может довольно быстро попасть в сорняки. Вот почему я думаю, что для подкаста, подобного этому, полезно формулировать вещи с точки зрения вопроса вроде «Как можно жить?» Потому что мысль Мэя в его книге состоит в том, что этот вопрос не всегда был тем вопросом, который мы задавали на протяжении всей истории философии.
Вы хотите вернуться в древность — Сократ, Платон, Аристотель — эти люди занимались философией не для того, чтобы понять «Как можно жить?» Нет, в то время им казался очевидным вопрос, на который философия должна пытаться ответить: «Как жить?» Вы спросите, а в чем тут разница? Что ж, вся их работа предполагает идею о том, что философия ищет некий божественный порядок. Во Вселенной четко прописано, каким должно быть лошадь, каким должно быть енота, каким должно быть дерево. И в их дискуссиях о трансцендентном мире форм, содержащем сущности вещей, в дискуссиях о телеологиях Аристотеля цель состояла в том, чтобы выяснить, как мы должны поступать, если мы люди, и тогда, естественно, падать. в соответствии с этим божественным порядком. Суть заключалась в том, что существует уровень трансцендентного порядка, нависающий над всем этим, который должен быть открыт философией.
Двигаясь дальше по истории, на протяжении большей части эпохи Просвещения, вопрос, который казался очевидным для философов того времени, был больше похож на «Как следует действовать?» Различие между тем, как следует действовать, и тем, как следует жить, заключается в устранении представления о том, что человек открывает смысл своей жизни, обращаясь к некоему божественному порядку. Мэй указывает, что это обычно считается рождением личности в истории. Этот исторический момент, когда жизнь отвечает за свои действия — перед богом, или категорическим императивом Канта, или какой-либо другой моральной философией, — вместо того, чтобы искать и находить свою цель в том действительном порядке, в котором она существует, — это один из основные причины, по которым в философии происходит сдвиг от того, как следует жить, к тому, как следует действовать.
Позже в истории этот вопрос смещается с «Как следует поступать» на «Как можно жить». И истоки этого где-то в 19 веке у экзистенциалистов. Ницше цитируется как человек, ответственный за это во многих отношениях, смерть бога, смерть возможности для нас прийти к какой-либо объективной морали, а вместе с ней и смерть этих прежних вопросов философии, таких как: «Как следует поступать?» ?» которые требуют некоторого трансцендентного естественного порядка, чтобы они имели смысл. Как я уже говорил, новая игра в городе на данный момент становится вопросом, больше похожим на «Как можно жить?» И это вопрос, на который, по мнению Мэя, континентальная философия все еще пытается ответить по сей день, и вопрос, который мы все должны учитывать, глядя на работы Делёза.
Чтобы добраться до этого, потребуется целая серия, но, возможно, лучше всего начать с ответа на вопрос «Как можно жить?» заключается в рассмотрении книги Делёза и Гваттари 1991 года под названием Что такое философия? Так что же такое философия? Ну, я имею в виду, во-первых, есть смысл, в котором, если это 1991 год, и вы пишете книгу под названием Что такое философия, , вам лучше сказать что-то довольно гениальное или, по крайней мере, сильно отличающееся от того, что когда-либо было написано. перед вами, потому что философ, пишущий книгу и пытающийся дать ответ на этот вопрос, в данный момент просто не испытывает ностальгии. Но на самом деле это хорошая новость, если подумать. Видите ли, еще до того, как вы начнете читать книгу, вы можете ожидать увидеть совершенно иной взгляд на философию, чем когда-либо прежде. И это именно то, что они пытаются сделать в этой книге.
Для ответа на вопрос «Что такое философия?» хорошей отправной точкой будет вопрос: «Чем на самом деле занимается философия?» И из этого следует вопрос: «Чем занималась философия на протяжении всей письменной истории?» Для деконструктивиста история философии была довольно разочаровывающим занятием, потому что на протяжении тысячелетий люди, занимающиеся философией, исходили из предположения, что их работа приближает нас все ближе и ближе к объективному, иногда трансцендентному пониманию того, каковы вещи. Помните, мы говорили о том, как вопросы менялись со временем. Что ж, если вы все это время думали, что именно этим занимается философия, неудивительно, что вы были разочарованы. Я имею в виду, если вы деконструктивист, который не верит во что-то вроде объективной истины, к которой можно прийти, неудивительно, что философия начинает выглядеть как пара тысяч лет потраченного впустую времени на создание великих нарративов.
Но Делёз собирается применить здесь совершенно другой подход. Видите ли, как сам постмодернист, он тоже не верит ни во что похожее на объективную истину. Но Делёз не основывает обоснованность философской системы на том, истинна она или нет. Поймите, для постструктуралиста, эти философы на протяжении всей истории, независимо от их намерений или надежд, когда дело касалось их работы, никогда не собирались прийти к истине о вещах. Все это время было невозможно. Так что аргумент о том, что философия потерпела неудачу, потому что она еще не пришла к истине, просто не то, что, по мнению Делёза, является очень интересным аргументом. Для Делёза реальный вопрос звучит так: если философы все равно никогда не придут к истине, чем на самом деле они занимались все эти годы?
Для Делёза онтология всегда была тем, что он называет процессом создания, а не открытия. Под этим он имеет в виду, что философы прошлого думали, что открывают истину о Вселенной, когда занимались своей философией, тогда как на самом деле проделанную ими работу можно было бы более точно описать как создание онтологических структур, помогающих людям их времени. понять поистине непостижимый хаос, которым является реальность. Опять же, создание, а не открытие. Реальность для Делёза — это хаос. Для постструктуралиста у нас нет инструментов. Мы никогда не сможем осознать хаос реальности. Однако то, что мы можем сделать, и то, что мы делали на протяжении всей истории, — это создавать онтологические системы, составленные из понятий, которые помогают внести подобие порядка в этот хаос. Что такое философия для Делёза? Короткий ответ: философия — это искусство создания концепций.
Давайте еще немного поговорим об этом искусстве создания концепции, потому что очень важно понять, как Делез смотрит на все. Видите ли, Делёз не рассматривает историю философии так: «Пришел Декарт и создал свою философию, а затем пришел Юм и исправил ошибки Декарта. О, но потом появился Кант, исправил ошибки Юма и немного приблизил нас к истине». Нет, каждый из этих мыслителей был побочным продуктом совершенно разных культур и времен. И у каждой из этих уникальных культур и времен были свои уникальные загадки, связанные с хаосом, в котором мы живем, и это имело для них значение. В этот момент философы того времени создали системы понятий, чтобы иметь возможность упорядочить те вопросы, которые имели значение. Видите ли, для Делёза неправы не Декарт и Юм, а прав Кант, потому что он пришел после них и мог видеть их работу. Нет, никто из них не был прав. Но вот в чем дело, мы тоже. Цель не в том, чтобы быть правым или найти истину о вещах, как многие в прошлом ошибочно считали целью философии. Хаос реальности, в которой мы живем, невозможно полностью осознать. И если смотреть с этой точки зрения, это полностью меняет возможности, когда дело доходит до того, чем философия действительно занималась на протяжении всей истории и какую ценность она может иметь для нас сегодня.
Вы знаете, обычное электронное письмо, которое я получаю, обычное обвинение кого-то в нашем современном мире, который может прослушать случайный эпизод философского подкаста и понять, о чем это все, что-то вроде: «Хорошо, поэтому я прослушал эпизод о Декарте. Я слышал все, что вы хотели сказать о том, как его метафизика разрушает реальность. А у меня к вам только один вопрос. В чем смысл? Я имею в виду, кого волнует, что какой-то спекулятивный мыслитель 17-го века сказал о том, как раскололся мир. Мы знаем, что сегодня он ошибается. Мы знаем, что он сильно упростил это. Теперь у нас есть намного лучшие теории. Я просто обнаружил, что мне очень трудно заботиться обо всех этих вещах».
Делёз, вероятно, сказал бы, что ценность метафизики Декарта не имеет ничего общего с ее истинностью или с тем, что это лучшая теория, которая у нас есть сегодня. Ценность Декарта, Юма, Канта и всех остальных состоит в том, что они могут предложить нам окно в другой способ, которым люди упорядочили этот хаос, другой набор концепций, отвечающих на другой набор вопросов о хаосе. которые были интересны другой культуре во времени. И когда вы смотрите на это таким образом, история философии начинает выглядеть не столько как собрание великих повествований, сколько как золотая жила полезных идей.
Знаете, именно поэтому я сказал, что Делёз — прежде всего философ, озабоченный поиском новых идей, новых способов мышления. В этом ценность философии прошлого, настоящего и будущего. Философия прошлого — это не то, что можно разобрать и показать, что для него это бессмысленно. Философия прошлого может дать нам новый взгляд на вещи, которые иначе мы могли бы не увидеть. И эти новые идеи могут помочь нам создать онтологические рамки, которые помогут нам ответить на важные для нас вопросы и построить наш мир. Философия – это искусство создания концепций. И что нам, возможно, придется с болью осознать, согласно Делёзу, так это то, что с самого начала письменной истории философия как практика была намного больше похожа на искусство, чем мы думали ранее, скорее на творческую практику, чем на практику, в которой мы открываем вещи. .
Делёз и Гваттари говорят о трех основных творческих актах, которыми занимаются люди: искусстве, науке и философии, каждый из которых сам по себе служит своей уникальной и важной цели. И значительная часть их книги Что такое философия? посвящен тому, чтобы показать, чем эти три практики отличаются друг от друга. Лучший способ описать, что они означают, — это, вероятно, просто выбрать что-то. Представьте закат, например. Теперь художник посредством творческого акта может изобразить этот закат весьма специфическим образом, посредством сложного смешения красок и приемов кисти, или определенного сочетания музыкальных нот, или посредством совершенного переплетения слов в стихотворении. Художник может изобразить эстетику и человеческий опыт этого заката чрезвычайно уникальным способом, на который философ или ученый никогда не мог бы надеяться. Тем не менее, ученый может создать свою собственную картину того, что происходит во время заката. Они могут говорить о солнце как о горящем шаре газа, его свет излучается через космический вакуум только для того, чтобы свет взаимодействовал с химией нашей атмосферы и океана. Они могли говорить об измерениях и расстоянии каждого аспекта этого заката с высоким уровнем детализации. Ученый описывает то, что Делез называет функциями между вещами. И это совсем другое измерение того самого заката, который художник и философ никогда не надеялся описать.
Но есть еще одно измерение того же самого заката, и это то, что Делёз считает царством философа. Например, философ может задать такой вопрос, как «Горящий газовый шар в центре нашей Солнечной системы и бесчисленные фотоны, которые взаимодействуют с нашей атмосферой и океаном, должны ли мы рассматривать эти две отдельные вещи или разные аспекты одной и той же вещи». ?» До того, как у нас появилась концепция фотона, отличались ли лучи света от солнца или его части? Философ может задать такие вопросы, как «Что значит быть закатом? Должны ли мы думать обо всем этом — небе, солнце, облаках, тепло освещенной земле и многом другом — как об одной наблюдаемой совокупности, которая не могла бы существовать без каждой из этих частей? Или, может быть, мы должны разбить его на части. Хорошо, а земля отличается от неба? Может быть, земля должна быть одним, а небо и свет — другим. Должны ли мы считать цвета заката отличными от огней или их части?»
Дело в том, что, по мнению Делёза, в царстве философа происходит нечто, что он называет «доэмпирическим». И этим он не имеет в виду, что они не используют сенсорные данные для разработки концепций. Он имеет в виду, что вся эмпирическая человеческая деятельность, включая науку, опирается на искусство создания понятий. Он опирается на философию. Возьмем, к примеру, науку. Наука только анализирует существующие концепции. Я имею в виду, что до тех пор, пока что-то не будет объявлено концепцией, мы не сможем создать область науки, посвященную ее изучению. Например, вы можете представить общество, которое формально впервые наблюдает за солнцем. Теперь звезды невероятно сложные вещи. Есть тысячи движущихся частей. И несмотря на то, насколько очевидным это кажется нам, на самом деле нет интуитивно понятного места, где они начинаются или заканчиваются, потому что их эффекты охватывают миллионы световых лет вокруг них. На самом деле, даже использовать пример со звездой — плохая идея, потому что для нас это уже существующее понятие. Мы уже нарезали мир особым образом и назвали эту штуку звездой. Но вы можете себе представить, как другие общества могли бы измельчать эффекты звезды миллионом других способов.
Причина, по которой это важно для науки, заключается в том, что мы не объединим вещи, пока мы не объединим ядерный синтез, происходящий в недрах звезды, со всем светом, теплом, гравитацией и кучей других вещей, из которых состоит наша понятия звезды, только после создания этого понятия у нас могут быть ученые, посвященные изучению этого единства, которое мы определили как звезду. Скажем, мир был нарезан немного по-другому, ученые изучали бы немного другое. Вот почему понятия, которые мы создаем, искусство создания понятий — философия, по Делезу, — так важны для любой эмпирической области исследования. Создание понятий является важнейшей частью того, что философия внесла в историю человечества. И Делёз не отводит здесь философии никакого привилегированного положения. Я имею в виду, что он считает искусство, науку и философию одинаково важными по-своему. Просто философия — это то, что исторически люди больше всего не понимали в отношении функции.
Теперь, перед следующим эпизодом, очень важно немного поговорить о том, как Делёз описывает способ создания этих онтологических структур. Системы понятий для него всегда состоят из трех первичных частей. Один — это сами понятия: красный, дерево, солнце и т. д. Два — это то, что он называет «планом имманентности», о котором мы поговорим подробнее в следующий раз и во всей этой серии, если уж на то пошло. Но версия с одним предложением состоит в том, что это метафора области, в которой философы выполняли свою работу, или, точнее, набора параметров, установленных под самим актом создания понятий, которые делают создание понятий даже возможным. «План имманентности» — это место, где философ переходит от простого набора понятий к системе понятий, организованной и осмысленной с помощью того, что Делез называет имманентной логикой, предшествующей самим понятиям. Например, он говорит в первой главе из Что такое философия? об отношениях между философом и концептом.
Какая связь между философом и понятием? Ну, опять же, для Делёза работа философа гораздо больше похожа на работу художника, чем мы когда-либо считали раньше. Теперь, в первой главе, он говорит, что отношения между философом и концепцией подобны отношениям между плотником и деревом. Но вы могли бы даже использовать более явный художественный пример, если хотите, и сказать, что это отношение похоже на отношение художника к своей краске. Оба примера создают художественные творения из имеющегося у них сырья. Но учтите на секунду, что столяр не создавал древесину, которую он использует. Они просто идут в лес и получают немного. Художник не создавал свой холст и краски, знаете ли. Они просто идут в JOANN Fabrics и покупают. Точно так же, как создание понятий предшествует любому эмпирическому исследованию вселенной, в которой мы живем, есть еще кое-что, что предшествует созданию понятий. И лучший термин в философии Делёза для описания этого места — «план имманентности». Еще раз, мы поговорим об этом на протяжении всей серии.
Итак, первой частью этих систем являются сами концепции. Вторая часть — это «план имманентности». Третья и последняя часть — это то, что Делёз и Гваттари называют «концептуальными персонажами», что, проще говоря, является голосом, которым представлена конкретная философия, который придает ей контекст и позволяет ей обрести смысл. Философия всегда представлена конкретным лицом или человеческим персонажем. Эти персонажи так же важны для процесса, как понятия или «план имманентности». Напомним, что у нас есть сами понятия, существующие на этом метафорическом «плане имманентности», представленные «концептуальными персонажами», которые задают контекст работы. Это рецепт работы любого великого философа на протяжении всей истории.
Мы могли бы поговорить и об этом. Но, послушайте, дело в том, что мы много раз говорили в этом шоу об этой старой дихотомии, которая используется в множестве различных философских систем, называемых трансцендентностью и имманентностью. В начале эпизода мы говорили об этих старых философских вопросах, которые опираются на трансцендентность. Делёз явно отвергает любые философии трансцендентности, такие как утверждение, что сущности вещей существуют в мире форм, как мир человеческого опыта в сравнении с миром вещей самих по себе, многие другие примеры философов, утверждающих, что они достигли объективной цели. . Он отвергает эту трансцендентность и вместо этого предлагает этот «план имманентности» в качестве объяснения, которое, кажется, решает многие проблемы, с которыми философы сталкивались на протяжении тысячелетий.
Вероятно, эта тема будет повторяться в этой серии статей о Делёзе, о разрешении старых споров в философии. Потому что, помимо того, что он был человеком, твердо приверженным поиску путей к новым идеям и способам мышления, он думал, что многие из споров в философии, которые иногда уходят в глубь веков, на самом деле не касались чего-то такого существенного. Многие из этих разногласий просто сводятся к группе людей, не согласных с определениями или интерпретациями концепций и с тем, как они работают. Мы рассмотрим это в следующих эпизодах.
Спасибо за внимание. Я поговорю с тобой в следующий раз.
Философия любви | Интернет-энциклопедия философии
В этой статье исследуется природа любви и некоторые этические и политические последствия. Для философа вопрос «что такое любовь?» порождает множество вопросов: любовь — это абстрактное существительное, что означает для некоторых это слово, не связанное с чем-либо реальным или разумным, вот и все; для других это средство, с помощью которого наше существо — наше «я» и его мир — подвергается необратимому воздействию, когда мы «прикасаемся к любви»; одни пытались проанализировать его, другие предпочли оставить его в сфере невыразимого.
Тем не менее нельзя отрицать, что любовь играет огромную и неизбежную роль в наших культурах; мы находим его обсуждаемым в песнях, фильмах и романах — с юмором или всерьез; это постоянная тема взросления жизни и яркая тема для молодежи. С философской точки зрения природа любви со времен древних греков была опорой философии, порождая теории, варьирующиеся от материалистической концепции любви как чисто физического явления — анималистического или генетического побуждения, определяющего наше поведение, — до теорий. любви как интенсивно духовного дела, которое в своей высшей степени позволяет нам прикоснуться к божественному. Исторически сложилось так, что в западной традиции платоновский «Пим» представляет собой начальный текст, поскольку он дает нам чрезвычайно влиятельное и привлекательное представление о том, что любовь характеризуется рядом возвышений, в которых животное желание или низменное вожделение заменяется более интеллектуальной концепцией любви. любовь, которую также превосходит то, что может быть истолковано богословским видением любви, превосходящей чувственное влечение и взаимность. С тех пор появились недоброжелатели и сторонники платоновской любви, а также множество альтернативных теорий, включая теорию ученика Платона Аристотеля и его более светскую теорию истинной любви, отражающую то, что он описал как «два тела и одна душа».0005
Философская трактовка любви выходит за рамки множества субдисциплин, включая эпистемологию, метафизику, религию, человеческую природу, политику и этику. Часто утверждения или аргументы, касающиеся любви, ее природы и роли в жизни человека, например, связаны с одной или всеми центральными теориями философии и часто сравниваются или исследуются в контексте философии пола и гендера, а также тела. и преднамеренность. Задача философии любви состоит в том, чтобы убедительно изложить соответствующие вопросы, опираясь на соответствующие теории о человеческой природе, желаниях, этике и т. д.
Содержание
Природа любви: Эрос, Филия и Агапе
Эрос
Филия
Агапе
Природа любви: дальнейшие концептуальные соображения
Природа любви: романтическая любовь
Природа любви: физическая, эмоциональная, духовная
Любовь: этика и политика
Ссылки и дополнительная литература
1. Природа любви:
Эрос, Филия и Агапе
Философская дискуссия о любви логически начинается с вопросов о ее природе. Это подразумевает, что любовь имеет «природу», утверждение, против которого некоторые могут возразить, утверждая, что любовь концептуально иррациональна в том смысле, что ее нельзя описать в рациональных или осмысленных предложениях. Для таких критиков, выдвигающих метафизический и эпистемологический аргумент, любовь может быть выбросом эмоций, не поддающихся рациональному исследованию; с другой стороны, некоторые языки, например папуасский, даже не допускают этого понятия, что отрицает возможность философской экспертизы. В английском языке слово «любовь», происходящее от германских форм санскрита lubh (желание), имеет широкое определение и, следовательно, неточное, что порождает проблемы первого порядка определения и значения, которые в некоторой степени решаются ссылкой на греческие термины, eros , philia и agape . .
а. Эрос
Термин эрос (греч. erasthai ) используется для обозначения той части любви, которая представляет собой страстное, сильное желание чего-то; его часто называют сексуальным желанием, отсюда и современное понятие «эротика» (греч. 9).0003 эротика ). Однако в трудах Платона eros считается обычным желанием, стремящимся к трансцендентной красоте — особая красота индивидуума напоминает нам об истинной красоте, которая существует в мире Форм или Идей ( Федр 249E: «он кто любит прекрасное, называется любящим, потому что он причастен к нему» (пер. Джоуэтт). Платоновско-сократическая позиция утверждает, что любовь, которую мы порождаем к красоте на этой земле, никогда не может быть по-настоящему удовлетворена, пока мы не умрем; но в то же время мы должны устремляться от конкретного возбуждающего образа перед нами к созерцанию красоты самой по себе.
Смысл платоновской теории эроса заключается в том, что идеальная красота, которая отражается в конкретных образах красоты, которые мы находим, становится взаимозаменяемой между людьми и вещами, идеями и искусством: любить — значит любить платоновскую форму красота — не конкретный индивидуум, а элемент истинной (идеальной) красоты, которым они обладают. Взаимность не является необходимой для взгляда Платона на любовь, поскольку желание направлено на объект (Красоты), а не, скажем, на компанию другого и общие ценности и стремления.
Многие сторонники платонической философии считают, что любовь по своей сути является более высокой ценностью, чем вожделение или физическое желание. Они отмечают, что физическое желание имеет общее с животным царством. Следовательно, это реакция и стимул более низкого порядка, чем рационально вызванная любовь, то есть любовь, порожденная рациональным дискурсом и исследованием идей, что, в свою очередь, определяет стремление к идеальной красоте. Соответственно, физическая любовь к предмету, идее или человеку сама по себе не есть надлежащая форма любви, любовь есть отражение той части предмета, идеи или лица, которая причастна идеальной красоте.
б. Филия
В отличие от желания и страстного стремления эроса , филия влечет за собой любовь и признательность другого. Для греков термин philia включал не только дружбу, но и привязанность к семье, а polis — политическую общность, работу или дисциплину. Philia для другого может быть мотивировано, как объясняет Аристотель в Никомаховой этике , книга VIII, ради агента или ради другого. Мотивационные различия проистекают из любви к другому, потому что дружба полностью полезна, как в случае деловых контактов, или потому, что их характер и ценности приятны (подразумевая, что если эти привлекательные привычки меняются, то меняется и дружба), или для другого в том, кто они сами по себе, независимо от их интересов в этом вопросе. Английское понятие дружбы приблизительно отражает аристотелевское понятие дружбы.0003 philia , как он пишет: «Дружбу вызывают следующие вещи: добрые дела; делать их без спроса; и не провозглашать факт их совершения» ( Rhetoric , II. 4, пер. Риса Робертса).
Аристотель уточняет, чего мы ищем в настоящей дружбе, предполагая, что надлежащее основание для philia объективно: те, кто разделяет наши взгляды, кто не таит обиды, кто ищет того же, что и мы, кто умерен и справедлив , которые восхищаются нами так же, как мы восхищаемся ими, и так далее. Philia не может исходить от сварливых, сплетников, агрессивных в манерах и характере, несправедливых и так далее. Из этого следует, что лучшие характеры могут породить наилучшую дружбу и, следовательно, любовь: действительно, как быть хорошим характером, достойным philia , является темой Никомахенской этики . Самый разумный человек тот, кто хотел бы быть самым счастливым, а потому тот, кто способен к наилучшей форме дружбы, которая между двумя «хорошими и одинаковыми добродетелью» бывает редко (9). 0003 NE , VIII.4 пер. Росс). Мы можем предположить, что любовь между такими равными — разумными и счастливыми людьми Аристотеля — была бы совершенной, с кругами убывающего качества для тех, кто нравственно удален от лучших. Он характеризует такую любовь как «своего рода избыток чувства». ( NE , VIII.6)
Дружба более низкого качества может также основываться на удовольствии или пользе, получаемых от общества другого человека. Деловая дружба основана на пользе – на взаимной взаимности сходных деловых интересов; как только бизнес подходит к концу, дружба распадается. Это похоже на дружбу, основанную на удовольствии, получаемом от общества другого человека, которое является не удовольствием, которым наслаждается тот, кто находится в самом себе, а потоком удовольствия от его действий или юмора.
Первым условием высшей формы аристотелевской любви является любовь человека к самому себе. Без эгоистической основы он не может проявлять симпатию и привязанность к другим ( НЭ , IX. 8). Такое себялюбие не является гедонистическим или прославленным, в зависимости от стремления к непосредственным удовольствиям или лести толпы, это вместо этого отражение его стремления к благородному и добродетельному, кульминацией которого является стремление к рефлексивной жизни. Требуется дружба с другими, «поскольку его цель состоит в том, чтобы созерцать достойные действия… жить приятно… участвовать в обсуждениях и размышлениях», что подобает добродетельному человеку и его другу (9).0003 NE , IX.9). Нравственно добродетельный человек, в свою очередь, заслуживает любви тех, кто ниже его; он не обязан давать взамен равную любовь, из чего следует, что аристотелевская концепция любви является элитарной или перфекционистской: «Во всех дружеских отношениях, подразумевающих неравенство, любовь также должна быть соразмерной, т. е. тот, кто лучше, должен быть любим больше, чем он любит». ( NE , VIII, 7,). Взаимность, хотя и не обязательно равная, является условием аристотелевской любви и дружбы, хотя родительская любовь может включать в себя одностороннюю нежность.
с. Агапе
Агапе относится к отцовской любви Бога к человеку и человека к Богу, но расширено до братской любви ко всему человечеству. (Еврейское ахев имеет несколько более широкий семантический диапазон, чем агапе ). Agape , возможно, опирается на элементы как eros , так и philia в том смысле, что он ищет совершенный вид любви, который одновременно является нежностью, выходом за пределы частного и страстью без необходимости взаимности. Эта концепция расширяется в иудео-христианской традиции любви к Богу: «Возлюби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всеми силами твоими» (Второзаконие 6:5) и «люби ближний, как ты сам» (Левит 19:18). Любовь к Богу требует абсолютной преданности, напоминающей любовь Платона к Красоте (и христианские переводчики Платона, такие как св. Августин, использовали связи), которая включает в себя эротических эротической страсти, благоговения и желания, превосходящих земные заботы и препятствия. Фома Аквинский, с другой стороны, воспользовался аристотелевскими теориями дружбы и любви, чтобы провозгласить Бога самым разумным существом и, следовательно, наиболее заслуживающим любви, уважения и внимания.
Универсалистская заповедь «возлюби ближнего своего, как самого себя» отсылает субъекта к тем, кто его окружает, кого он должен любить в одностороннем порядке, если это необходимо. Эта команда использует логику взаимной взаимности и намекает на аристотелевскую основу, согласно которой субъект должен любить себя каким-то подходящим образом: ведь если бы он любил себя особенно неподходящим, извращенным образом, это привело бы к неловким результатам! Философы могут спорить о природе подразумеваемой здесь «любви к себе» — от аристотелевского представления о том, что любовь к себе необходима для любого вида межличностной любви, до осуждения эгоизма и убогих примеров того, что гордыня и самовосхваление могут привести к основывать свою любовь к другому. Св. Августин отказывается от спора — он утверждает, что человеку не нужно приказывать любить себя (9). 0003 De bono viduitatis , xxi). По аналогии с логикой «лучше давать, чем получать», универсализм агапе требует от кого-то начального призыва: в противоположность аристотелевской позиции христианин обязан распространять любовь на морально превосходящих. другим. Тем не менее, это повеление также влечет за собой равноправную любовь — отсюда и христианский кодекс «возлюби врагов твоих» (Матфея 5:44-45). Такая любовь выходит за рамки любых перфекционистских или аристократических представлений о том, что некоторые люди (или должны быть) более привлекательными, чем другие. Agape находит отголоски в этике Канта и Кьеркегора, утверждающих моральную важность беспристрастного уважения или любви к другому человеку qua человека в абстрактном смысле.
Однако беспристрастная любовь к ближнему (Иакова 2:9) вызывает серьезные этические опасения, особенно если ближний якобы не заслуживает любви. Таким образом, начинаются дебаты о том, какие элементы поведения соседа следует включить в агапе , а какие следует исключить. Ранние христиане задавались вопросом, применим ли этот принцип только к ученикам Христа или ко всем. В споре победили беспристрастные, утверждавшие, что человечность ближнего обеспечивает первичное условие любви; тем не менее его действия могут потребовать критики второго порядка, поскольку логика братской любви подразумевает, что это моральное улучшение братской ненависти. Для метафизических дуалистов любовь к душе, а не к телу или делам ближнего обеспечивает полезную оговорку о спасении — или, в свою очередь, оправдание для наказания тела другого за грех и моральные прегрешения, освобождая при этом истинный объект любви — душу — от ее мирского существования. мучает. Для христианских пацифистов «подставить другую щеку» агрессии и насилию подразумевает надежду на то, что агрессор со временем научится постигать высшие ценности мира, прощения и любви к человечеству.
Универсализм агапе противоречит партикуляризму Аристотеля и влечет за собой множество этических следствий. Фома Аквинский допускает пристрастность в любви к тем, с кем мы связаны, утверждая при этом, что мы должны быть милосердны ко всем, в то время как другие, такие как Кьеркегор, настаивают на беспристрастности. Недавно Хью ЛаФаллот (1991) заметил, что любовь к тем, к кому человек неравнодушен, не обязательно является отрицанием принципа беспристрастности, поскольку беспристрастность может допускать любовь к тем, кто ближе к человеку, как беспристрастный принцип, и, используя аристотелевскую концепцию любви к себе , повторяет, что любовь к другим требует близости, которую можно получить только от частичной близости. Другие утверждали бы, что концепция всеобщей любви, любви ко всем одинаково, не только неосуществима, но и логически пуста — Аристотель, например, утверждает: «Нельзя быть другом многих людей в том смысле, что дружба совершенного типа с ними, как нельзя быть влюбленным во многих людей сразу (ибо любовь есть род избытка чувства, и таковым свойственно испытывать только к одному лицу)» (9). 0003 NE , VIII.6).
2. Природа любви: дальнейшие концептуальные соображения
Предполагая, что любовь имеет природу, она должна хотя бы в какой-то степени быть описана в рамках концепций языка. Но то, что имеется в виду под соответствующим языком описания, может быть таким же философски привлекательным, как и сама любовь. Подобные рассуждения взывают к философии языка, релевантности и уместности значений, но они также обеспечивают анализ «любви» с ее основными принципами. Существует ли он, и если да, то познаваем, постижим и описываем? Любовь может быть познаваема и понятна другим, как она понимается во фразах «я влюблен», «я люблю тебя», но то, что означает «любовь» в этих предложениях, может не анализироваться далее: то есть понятие «любовь» «нередуцируемо — аксиоматическое или самоочевидное положение дел, не требующее дальнейшего интеллектуального вторжения, возможно, аподиктическая категория, которую может признать кантианец.
Эпистемология любви спрашивает, как мы можем познать любовь, как мы можем ее понять, возможно или правдоподобно делать утверждения о любви других или о себе (что затрагивает философский вопрос о личном знании и публичном поведении). Опять же, эпистемология любви тесно связана с философией языка и теориями эмоций. Если любовь является чисто эмоциональным состоянием, то правдоподобно утверждать, что она остается частным явлением, недоступным для других, кроме как через выражение языка, а язык может быть плохим индикатором эмоционального состояния как для слушателя, так и для того, кто его слушает. предмет. Эмотивисты считали бы, что такое утверждение, как «Я влюблен», несводимо к другим утверждениям, потому что это непропозициональное высказывание, следовательно, его правдивость не подлежит проверке. Точно так же феноменологи могут представить любовь как некогнитивный феномен. Шелер, например, играет с идеальной любовью Платона, которая является познавательной, утверждая: «сама любовь… вызывает постоянное появление все более высокой ценности в объекте — точно так же, как если бы она вытекала из объекта сама по себе, без всякого усилия (даже желания) со стороны любовника» (1954, с. 57). Любящий пассивен перед возлюбленным.
Утверждение о том, что «любовь» не может быть исследована, отличается от утверждения о том, что «любовь» должна не подлежать исследованию, что ее следует поставить или оставить за пределами досягаемости разума из должного уважения к ее загадочности, ее удивительная, божественная или романтическая натура. Но если согласиться с тем, что существует такая вещь, как «любовь», концептуально говоря, когда люди высказывают утверждения о любви или предостерегают, например, «она должна проявлять больше любви», то философское исследование кажется уместным: является ли оно синонимом определенных паттернов? поведения, интонаций в голосе или манере или очевидным стремлением и защитой определенной ценности («Посмотрите, как он без ума от своих цветов — он должен любить их»)?
Если любовь действительно обладает «природой», которую можно идентифицировать каким-то образом — личным выражением, различимой моделью поведения или другой деятельностью, все же можно задаться вопросом, может ли эта природа быть должным образом понята человечеством. Любовь может иметь природу, но у нас может не быть надлежащих интеллектуальных способностей, чтобы понять ее — соответственно, мы можем мельком увидеть ее сущность — как утверждает Сократ в «Симпозиуме », но ее истинная природа навсегда останется за пределами интеллектуального понимания человечества. Соответственно, любовь может быть частично описана или намекнута в диалектическом или аналитическом изложении понятия, но никогда не понята сама по себе. Таким образом, любовь может стать эпифеноменальной сущностью, порожденной человеческими действиями в любви, но никогда не постигаемой разумом или языком. Любовь может быть описана как Платоническая Форма, принадлежащая к высшему царству трансцендентальных понятий, которые смертные едва могут постичь в их чистоте, улавливая лишь проблески концептуальных теней Форм, которые логика и разум раскрывают или раскрывают.
Другая точка зрения, опять-таки заимствованная из философии Платона, может допустить, что любовь понимается одними людьми, а не другими. Это вызывает иерархическую эпистемологию, согласно которой только посвященный, опытный, философский, поэтический или музыкальный может понять ее природу. На одном уровне это допускает, что только опытный может знать ее природу, что предположительно верно для любого опыта, но также может подразумевать социальное разделение понимания — что только цари-философы могут знать истинную любовь. Согласно первому выводу, те, кто не чувствует и не переживает любовь, неспособны (если только они не инициированы через обряд, диалектическую философию, художественные процессы и т. д.) понять ее природу, тогда как второй вывод предполагает (хотя это и не является логически необходимым выводом). ), что непосвященные или неспособные к пониманию испытывают только физическое желание, а не «любовь». Соответственно, «любовь» принадлежит либо к высшим способностям всех, для понимания которых необходимо быть в той или иной форме образованным, либо она принадлежит к высшим слоям общества — к жреческому, философскому или художественно-поэтическому сословию. Непосвященные, неспособные или молодые и неопытные — те, кто не является романтическими трубадурами, — обречены только на физическое желание. Это отделение любви от физического желания имеет дополнительные последствия, касающиеся природы романтической любви.
3. Природа любви: романтическая любовь
Считается, что романтическая любовь имеет более высокий метафизический и этический статус, чем просто сексуальная или физическая привлекательность. Идея романтической любви изначально проистекает из платоновской традиции, согласно которой любовь — это стремление к красоте — ценности, выходящей за пределы особенностей физического тела. Для Платона любовь к красоте достигает кульминации в любви к философии, предмету, который преследует высшие способности мышления. Романтическая любовь рыцарей и девиц зародилась в раннем средневековье (119 г. до н.э.).0075 th Век Франция, Fine amour ) философское эхо как платоновской, так и аристотелевской любви и буквально производное от римского поэта Овидия и его Ars Amatoria . Романтическая любовь теоретически не должна была быть завершена, поскольку такая любовь трансцендентно мотивировалась глубоким уважением к даме; однако его нужно было активно преследовать в рыцарских подвигах, а не созерцать, что контрастирует с настойчивым чувственным стремлением Овидия к завоеваниям!
Современная романтическая любовь возвращается к аристотелевской версии особой любви, которую два человека находят в добродетелях друг друга — одна душа и два тела, как он поэтически выразился. Считается, что она имеет более высокий статус в этическом, эстетическом и даже метафизическом плане, чем любовь, которую описывают бихевиористы или физикалисты.
4. Природа любви: физическая, эмоциональная, духовная
Некоторые могут считать, что любовь является физической, т. е. что любовь есть не что иное, как физическая реакция на другого человека, к которому субъект испытывает физическое влечение. Соответственно, действие любви охватывает широкий спектр поведения, включая заботу, слушание, внимание, предпочтение другим и так далее. (Это было бы предложено бихевиористами). Другие (физикалисты, генетики) сводят все исследования любви к физической мотивации сексуального влечения — простому сексуальному инстинкту, общему для всех сложных живых существ, который у людей может быть направлен сознательно, подсознательно или дорационально. к потенциальному партнеру или объекту сексуального удовлетворения.
Физические детерминисты, те, кто верят, что мир полностью физический и что каждое событие имеет предшествующую (физическую причину), считают любовь расширением химико-биологических составляющих человеческого существа и объяснимой в соответствии с такими процессами. В этом ключе генетики могут ссылаться на теорию о том, что гены (индивидуальная ДНК) формируют определяющие критерии любого сексуального или предполагаемого романтического выбора, особенно при выборе партнера. Однако проблема для тех, кто утверждает, что любовь сводится к физической привлекательности потенциального партнера или к кровным узам семьи и родственников, которые создают узы сыновней любви, заключается в том, что она не охватывает чувства между теми, кто не может или не может желание не воспроизводиться — то есть физикализм или детерминизм игнорируют возможность романтической, идеологической любви — может объяснить эрос , но не филия или агапе .
Бихевиоризм, который проистекает из теории разума и утверждает отказ от картезианского дуализма между разумом и телом, предполагает, что любовь представляет собой серию действий и предпочтений, которые, таким образом, можно наблюдать самому себе и другим. Бихевиористская теория, согласно которой любовь поддается наблюдению (в соответствии с распознаваемыми поведенческими ограничениями, соответствующими актам любви), предполагает также, что она теоретически поддается количественной оценке: что А действует определенным образом (действия X, Y, Z) вокруг В в большей степени, чем он сам. делает вокруг C, предполагает, что он «любит» B больше, чем C. Проблема с бихевиористским видением любви состоит в том, что оно восприимчиво к критике, что действия человека не обязательно должны выражать его внутреннее состояние или эмоции — A может быть очень хорошим актер. Радикальные бихевиористы, такие как Б. Ф. Скиннер, утверждают, что наблюдаемое и ненаблюдаемое поведение, такое как психические состояния, можно исследовать с точки зрения бихевиоризма с точки зрения законов обусловленности. С этой точки зрения случайный наблюдатель может не заметить, что кто-то влюбляется, но акт влюбленности можно исследовать с помощью того, какие события или условия привели к убеждению агента в том, что он влюблен: это может включать теорию о том, что влюбленность любовь — это откровенно сильная реакция на набор весьма позитивных условий в поведении или присутствии другого человека.
Экспрессионистская любовь похожа на бихевиоризм в том, что любовь считается выражением состояния дел по отношению к возлюбленному, которое может быть передано посредством языка (слова, поэзия, музыка) или поведения (принесение цветов, отказ от почки, ныряние в пресловутое горящее здание), но которое является отражением внутреннего, эмоционального состояния, а не проявлением физических реакций на раздражители. Другие в этом ключе могут утверждать, что любовь является духовным ответом, признанием души, которая завершает собственную душу, дополняет или увеличивает ее. Спиритуалистическое видение любви включает в себя как мистические, так и традиционные романтические представления о любви, но отвергает бихевиористские или физикалистские объяснения.
Те, кто считает любовь эстетической реакцией, считают, что любовь познается через эмоциональное и сознательное чувство, которое она вызывает, но которое, возможно, не может быть схвачено рациональным или описательным языком: вместо этого ее следует схватить, насколько это возможно. , метафорой или музыкой.
5. Любовь: этика и политика
Этические аспекты любви включают моральную уместность любви и формы, которые она должна или не должна принимать. Предметная область поднимает такие вопросы, как: этически приемлемо любить объект или любить себя? Является ли любовь к себе или к другому долгом? Должен ли этически мыслящий человек стремиться любить всех людей одинаково? Является ли частичная любовь нравственно приемлемой или допустимой (то есть не правильной, а простительной)? Должна ли любовь касаться только тех, с кем у агента могут быть значимые отношения? Должна ли любовь стремиться выйти за пределы сексуального желания или внешности? Могут ли представления о романтической сексуальной любви применяться к однополым парам? Часть предметной области естественным образом перетекает в этику секса, которая касается уместности сексуальной активности, репродукции, гетеро- и гомосексуальной активности и так далее.
В области политической философии любовь можно изучать с разных точек зрения. Например, некоторые могут рассматривать любовь как воплощение социального господства одной группы (мужчин) над другой (женщинами), в котором социально сконструированный язык и этикет любви предназначены для расширения прав и возможностей мужчин и лишения прав женщин. Согласно этой теории, любовь является продуктом патриархата и действует аналогично точке зрения Карла Маркса на религию (опиум народа), согласно которой любовь является опиатом женщин. Подразумевается, что если бы они отбросили язык и понятия «любовь», «влюбленность», «любовь к кому-то» и т. д., они бы обрели силу. Эта теория часто привлекательна для феминисток и марксистов, которые рассматривают социальные отношения (и всю совокупность культуры, языка, политики, институтов) как отражение более глубоких социальных структур, разделяющих людей на классы, полы и расы.
В этой статье затронуты некоторые из основных элементов философии любви. Он проникает во многие философские области, особенно теории человеческой природы, личности и разума. Язык любви, как и в других языках, а также в английском, столь же широк и заслуживает большего внимания.
6. Ссылки и дополнительная литература
Аристотель Никомахова этика.
Аристотель Риторика . Рис Робертс (пер.).
Августин De bono viduitatis.
ЛаФаллот, Хью (1991). «Личные отношения». Питер Сингер (редактор) Компаньон по этике . Блэквелл, стр. 327-32.
Платон Федр.
Платон Симпозиум.
Шелер, Макс (1954). Природа симпатии . Питер Хит (пер.). Нью-Хейвен: Издательство Йельского университета.
Информация об авторе
Александр Мозли
Электронная почта: [email protected]
Соединенное Королевство
Глава 13
Глава 13
Курт Дюкасс, Философия как наука , 1941
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЭТИМОЛОГИЧЕСКИ «философия» означает любовь к мудрости, но этот термин всегда использовался для обозначения деятельности, а не эмоции — деятельности по поиску мудрости. Таким образом, любовь к мудрости — это не сама философия; скорее, любовь к мудрости или, точнее, ощущаемая потребность в мудрости — это то, что изначально побуждает человека к философствованию. Однако в чем именно заключается эта «мудрость», которую ищет философия? Является ли это разновидностью знания? Если да, то чем оно отличается от знания вообще? Я утверждаю, что мудрость есть знание норм, и поэтому философия, понимаемая в терминах той потребности, которая ее порождает, есть поиск знания норм.
1. Мудрость как знание норм. — Нормы — это истины, касающиеся ценности — положительной или отрицательной — данных видов вещей. Они выражаются утверждениями формы (или любой эквивалентной формы) «все, что имеет вид K, имеет значение V», где «имеющий значение V» означает, в зависимости от обстоятельств, хороший, или неправильный, или действительный, или ошибочный, или возвышенный, или нецелесообразный, или святой, или мудрый, или неправильный и т. д. Примером способа установления норм, эквивалентного только что данному и часто используемого, может быть: Вещи вида K должны (или не должно) быть» или, в зависимости от обстоятельств, «должно (или не должно) быть сделано», или «утверждается», или «верится», или «чувствуется» и т.
В предыдущей главе в качестве примеров утверждений о нормах социального поведения были приведены «красть нехорошо», «убийство нехорошо» и «прелюбодеяние нехорошо». Эти заявления также обычно описываются как заявления, претендующие на воплощение мудрости. Это поддерживает утверждение о том, что мудрость есть знание норм, которое дополнительно подтверждается тем фактом, что максимы, пословицы, афоризмы или правила, которые обычно рассматриваются как виды утверждений, посредством которых мудрость (будь то подлинная или ложная) выражается , все они по существу направлены на то, чтобы сформулировать руководство по получению положительной ценности или по предотвращению отрицательной ценности. Среди других примеров можно упомянуть максимы, приписываемые тому или иному из семи греческих мудрецов, такие как «Познай самого себя» или «Не делай ничего сверх меры»; или кусочки доморощенной мудрости, распространенные сегодня, такие как «Сэкономленный пенни — это заработанный пенни» или «Один стежок вовремя экономит девять»; или пословицы, данные Уильямом Блейком как воплощение мудрости ада, например: «Если глупец будет упорствовать в своей глупости, он станет мудрым» и т. д.
Но кроме норм поведения в повседневной жизни, которые, как и вышеизложенные, часто выражены афористично, существуют и другие, более технического характера. Примерами могут служить правила научного метода, художественного творчества в той или иной среде, правильных и неверных рассуждений; условия, от которых зависит красота или безобразие объектов данного рода для данных лиц; утверждения различных религий о том, что дает человеку рай, нирвану или спасение, а что проигрывает; также правовые нормы и правила успешной (или неудачной) процедуры в медицине, рекламе, строительстве, производстве или других практических искусствах. Утверждения любого из них можно безразлично охарактеризовать как утверждения заявленных норм; или как заявления о характере вещей или об образах действий, от которых, как утверждается, зависит наличие или возникновение ценности или неценности; или, наконец, как утверждения кусочков заявленной мудрости. Эти три описания являются синонимами, и это подтверждает, что, как утверждается, мудрость есть знание норм.
Из приведенных примеров видно, что существуют положительные и отрицательные нормы — «должен» и «не должен»; а также что утверждение нормы может быть утверждением чего-то достаточного для достижения данного вида ценности, или чего-то необходимого для него, или чего-то и достаточного для него и необходимого для него. Однако в подавляющем большинстве случаев это утверждение признака, достаточного для отрицательного значения, или признака, необходимого для положительного значения. Например, при стрельбе по мишеням рывкового нажатия на спусковой крючок достаточно, но это не обязательно, чтобы испортить манеру стрельбы; и тянуть его плавно необходимо, но недостаточно, чтобы сделать его хорошим.
2. Нормы, отличные от целей и требований. — Перед исследуя далее отношение философии к мудрости, важно остерегаться заманчивой путаницы между нормой и желанием или целью. В стрельбе по мишеням, например, цель состоит в том, чтобы попасть в яблочко, но нормы правды о том, как держать пистолет, натягивать спусковой крючок и т. д. — то есть о манерах стрельбы по мишеням, которые имеют тенденцию приводить к попаданию в яблочко или предотвращать его. Таким образом, «резко нажимать на курок неправильно», «удерживать пистолет устойчивый — правильный», были бы утверждениями некоторых норм стрельба по мишеням. В деятельности, называемой игрой в шахматы, цель заключается в том, чтобы поставить мат королю противника, но нормы состоят общих истин о том, как играть свои пьесы которые имеют тенденцию приводить к этой цели или мешать ей. Цель деятельности, называемой исследованием, состоит в получении знания, но ее нормы — это истины относительно способов ее выполнения, которые обычно приводят к получению знания или препятствуют ему, как «образец, на котором производится индукция». база должна быть большой и браться наугад»; «силлогистический вывод, в котором средний термин нераспределен, ошибочен» и т. д. Или еще, если рассматривать случаи не непосредственно телесной деятельности, а вещей, которые являются орудиями или желательными в телесной деятельности, функция лезвия бритвы — желаемая операция, которую он осуществляет, — это бритье, но нормы для лезвий бритвы были бы истинами относительно свойств лезвий, от которых зависит адекватное выполнение этой функции, как, «если лезвие бритвы не остро, оно нехорошо»; или, иначе говоря, «лезвие бритвы должно быть острым».
3. Знание норм, используемых для определения конкретных целей цензорской деятельности. — Хотя, строго говоря, норма не является и не может быть целью, но знание норм определяет конкретные цели для целенаправленной деятельности определенного рода, а именно для поправочной или, шире, цензурной деятельности. Знание норм для того или иного вида деятельности или предмета иногда показывает, что деятельность или предмет действительно дефектны по форме, т. е. не соответствуют ее нормам. Затем можно попытаться изменить ее форму, чтобы «нормализовать ее». {1} Деятельность, направленная таким образом на улучшение формы какой-либо другой деятельности или какого-либо предмета, есть исправительная деятельность, а знание норм этой другой деятельности или объект знание той конкретной формы, в которой коррекционная деятельность стремится навязать другому деятельность или объект.
Знание норм для этой другой деятельности или предмета, однако может показать, что на самом деле его форма не является дефектной а наоборот нормально. В таком случае звонка нет изменить его, но только сохранить его. Но деятельность, которая заключается либо в обеспечении, либо в сохранении соответствия чего-то к нормам, для того-то и есть цензурная деятельность. Поэтому мы можем сказать, что полезность — стоимость как средство, практическая ценность — знания норм состоит в его способность диктовать, какая именно цензурная деятельность предназначена для цель в данных видах случаев.
4. Цензорская деятельность Не философия, а философская инженерия. — Критиковать — значит судить о соответствии или несоответствии чего-либо его нормам. Подвергать цензуре означает обеспечивать или поддерживать такое соответствие. Таким образом, цензура может можно охарактеризовать как философскую инженерию, т. деятельности, представляющей собой практическое применение философских знаний. По крайней мере, это философская инженерия, когда цензурирование осуществляется в свете (более или менее вероятного и приблизительного) знания норм, в отличие от простого подражательного принятия мнимых норм и от веры в смысле веры в определенные нормы. что превосходит в степени то, что имеющиеся доказательства для них рационально обосновывает.
Таким образом, задача инженера-философа состоит в том, чтобы применить знание норм для управления формой деятельности или объектов, для которых они являются нормами. Эти действия или объекты могут быть его собственными, или таковыми другого человека, такого как ребенок или студент, которым он призван руководить, или таковыми учреждения или части общества и т. д. И они могут быть любого рода. — научные, художественные, развлекательные, экономические, политические, образовательные и другие.
Но тот факт, что философское знание имеет специфическую осуществимость и что задача его применения имеет большое значение, оставляет нетронутым различие между задачей философского исследователя и задачей инженера-философа и, следовательно, не оправдывает отождествление философии с философской инженерией, к которой склонны некоторые выдающиеся прагматики, ни принижение теоретической части философии, к которой эта ошибка ведет их.
5. Censorables Возможные качества, телесные действия или инструменты. — Не существует такой вещи, как норма для сущности, рассматриваемой вне связи с каким-либо оценивающим существом, поскольку норма есть предложение относительно вида оценки, которую какое-либо лицо или лица делают в отношении данного вида сущности. Но какими бы бесконечно разнообразными ни были объекты, которые мы оцениваем, они автоматически попадают в отношении оценки в ту или иную из трех категорий. Мы можем назвать их тремя видами цензоров. Оценка может быть, а именно, некоторого качества, или формы некоторой телесной деятельности, или некоторого средства (положительного или отрицательного) для данной цели. Можно подумать, что использование данного инструмента и цель данной телесной деятельности были бы двумя дополнительными категориями объектов цензуры; но любая оценка, которую мы делаем относительно использования или цели, является либо самой по себе орудием для какой-то скрытой цели, либо является оценкой внутренней природы этого использования или цели. Если, например, мы осуждаем использование человеком своих денег, например, использование, состоящее в подкупе какого-либо должностного лица, то мы осуждаем либо само взяточничество, рассматриваемое качественно (т. е. оно нам не нравится), либо взяточничество, рассматриваемое как средство — в данном случае отрицательно орудие, т. е. препятствие, — к какой-либо цели мы оцениваем положительно. Или, если мы осуждаем конец какой-либо телесной деятельности, например, конец состоит в том, чтобы быть очень богатым, мы либо рассматриваем само обладание большими богатствами, качественно, и найти, что нам просто не нравятся такие вещи; или мы рассматриваем его как орудие для какой-то цели — возможно, социальной или духовной — которую мы оцениваем положительно и находим, что это отрицательное орудие, т. е. препятствие для достижения цели.
Теперь нам нужно уточнить разницу, предполагаемую выше. между телесной деятельностью и средством или орудием, а также рассмотреть с некоторой осторожностью общую природу телизма и его виды. Это позволит нам определить, что именно отношение между мудростью, т. е. знанием норм, которые философия ищет, а познание законов природы или другие неаксиологические законы.
6. Природа телеизма. — Телизм есть частный случай причинности; но оно решительно не состоит, как иногда утверждают, в причинности более раннего события более поздним. Если внимательно присмотреться к некоторым несомненным случаям телеизма, можно обнаружить это случаи, когда не более позднее наступление события Е, а более раннее возникновение желания более позднего наступления Е вызывает совершение акта А, который сам затем вызывает Е (непосредственно или через орудие). То есть совершение действия А в момент времени 2 лицом Р не обусловлено возникновением действия Е в момент времени 3; это вызвано желанием P в момент времени 1, чтобы E произошло в момент 3. Что, однако, верно, так это то, что для зрителя появление E в момент 3 объясняет исполнение A P в момент 2. Но это объясняет, что совершение не тем, что выставляется как причина его, а тем, что выставляется как нечто действительно происходящее в момент 3, желание которого со стороны Р в момент 1 было бы достаточным, чтобы вызвать и, вероятно, вызвало исполнение А со стороны Р в момент 2 .
7. Telism против автоматического механического регулирования. {2} — Претензия иногда утверждают, что в биологии встречаются случаи, когда предположение о предшествующем желании как причине неправдоподобно, что, тем не менее, является случаями телизма; например, поддержание пропорции солей крови к объему крови или поддержание температуры крови. То, что приводит к описанию их как случаев телеизма, несомненно, заключается в том, что в них обнаруживается, несмотря на вариации в более ранних обстоятельствах, такое же постоянство в более позднем событии, которое можно было бы объяснить предшествующим желанием этого события; и что, поскольку в этих случаях невозможно обнаружить предшествующее желание, единственное возможное оставшееся объяснение, по-видимому, состоит в том, что более ранние события вызываются более поздними. Но есть и третье возможное объяснение, не требующее этой нелепости, а именно объяснение этих случаев как случаев автоматического механического регулирования.
При автоматическом механическом регулировании нарушение равновесия оказывается как раз тем, что механически вызывает восстановление равновесия, так что последнее остается постоянным в более или менее близких пределах.{3} Случаи поддержания равновесия, которые все допускают так как к этому типу относится резервуар, снабженный шаровым поплавком, соединенным с впускным клапаном таким образом, что клапан впускает воду при падении уровня, таким образом поддерживая уровень в определенных пределах; или в случае масляного отопления система оснащена термостатом, поддерживающим температуру в определенных пределах.
Можно, конечно, сказать, что эти механизмы не подобно телам животных, также самовосстанавливающимся или самопитающимся. Но это вопрос степени. Существуют машины, в которых износ, возникающий хотя бы в определенных точках, автоматически подхвачен, возможно, пружиной, удерживающей подвижный подшипник контактировать с валом до тех пор, пока от подшипника ничего не останется. Эта автоматическая компенсация износа, конечно, имеет свое значение. пределы, но то же самое и с телами животных. В последнем, различных непредвиденных обстоятельств, для которых механизмы автоматического техническое обслуживание неизмеримо больше, но даже тогда мы слишком хорошо знают, что у них есть пределы, и что, когда они превышены, смерть или постоянные калечащие результаты. В качестве Что касается самоподачи, масляная горелка имеет механизм, с помощью которого он автоматически «кормит» себя маслом, когда ему это нужно, под определенных обстоятельствах, а именно, когда в баке есть масло. Точно так же тело питается само, когда оно нуждается в пище, при условии, что пища находится в пределах досягаемости имеющегося у него приспособления для добычи пищи. Если этого оборудования недостаточно или если нет пищи, тело, как и система отопления, перестает функционировать.
Можно сказать, что бак для воды с шаровым поплавком, обогреватель система и т. д., в конце концов, построены деятельностью, которая целеустремленный. Но хотя это и правда, вопрос о том, как они появились, и вопрос, влияют ли они поддержание равновесия чисто механическим способом, являются отдельными вопросами. На последнее, конечно, нужно ответить. утвердительно. Что касается первого, то стоит отметить можно найти примеры, когда равновесие автоматически поддерживается чисто механическими средствами и где цель, тем не менее, не имеет никакого значения. Течение воды реки к морю, например, поддерживается автоматически. Если каменный оползень препятствует течению, он автоматически поднимает уровень воды, и это либо создает повышение напора воды, достаточное для того, чтобы очистить желоб, или это заставляет воду искать новый выход.
Нельзя сказать, что при наличии обструкции вода поднимается для того, чтобы, т. е. потому, что она намерена продолжать к морю, а только то, что если оно не поднимется, то не так что продолжайте. Точно так же мы не можем сказать, что в резервуаре для воды с поплавковым клапаном клапан открывается пропорционально к падению уровня для того, чтобы, т. е. потому, что желает что потери компенсируются поступлением, но только так если он не открывается пропорционально, потеря не компенсируется. И о теле тоже нельзя сказать, что, например, оно потеет при повышении температуры воздуха для того, т. е. потому, что оно желает поддерживать постоянной температуру крови, но только если только тело потеет, температура крови повышается. Во всех этих случаях, то, что мы имеем, являются физическими регулирующими механизмами которые автоматически поддерживают явление перед лицом возмущающие причины, если возмущающие причины определенных видов и не превышают определенных количественных пределов. Регулирование, насколько мы можем видеть, может быть в конце концов объясняется в этих биологических случаях в том же роде терминов, как и в небиологической, т. е. в физико-химической условиях и без предположения о цели.
Холдейн, правда, показывает, что организмы отличаются от машины в определенных отношениях.{4} В организмах, например, есть есть взаимное регулирование частей, даже включая их структурировать друг друга так, чтобы их нельзя было разделить друг от друга, не изменяясь при этом. Опять же, там есть взаимная регуляция организма и его среды (как внутренней, так и внешней) друг другом, так что организм не может быть отделен от своей среды, не изменяясь при этом. Опять же, в организмах содержание некоторых функций выходит далеко за пределы любой точки, достигнутой в машин, даже в тех случаях, когда обычные способы обслуживания затруднены.
Однако сказать, что они новые, не означает, что они они не являются чисто физическими. Вполне может означать только что они представляют собой вступление в действие физических механизмов, присутствующих в организмах с самого начала, но которые, подобно предохранительный клапан котла, срабатывают только на виды случаи, которые являются редкими или, возможно, уникальными в истории данный организм. Холдейн, кроме того, не показывает, что регулирование взаимного типа, которое мы находим в связи с организмами, не могут быть объяснены физико-химически условия; он показывает только, что если объяснение физико-химическое, то оно чрезвычайно сложно и еще далеко не полностью известно нам. Короче говоря, он не показывает, что даже виды различий, которые он указывает между организмами и машины в конечном счете не поддаются анализу на различия степени.
8. Категории телической деятельности. — Телическая деятельность может быть классифицирована на основе общего характера цели; и этикетки для полученных видов при необходимости могут быть придуманы по размеру. Целью может быть, например, приобретение какой-либо силы или знания определенных фактов, или переживание какого-либо чувства, эмоции или другого аффективного состояние — в каждом случае либо самим собой (эгоцентрично), либо кем-то другим (альтроцентрично). Кроме того, желаемая цель может быть более или менее определенным. Мальчика, трясущего дерево, можно сдвинуть с места. желание одного конкретного яблока, или яблока, или какого-то фрукты — или, еще более неопределенно, что-нибудь захватывающее произойдет.
Тем не менее, телесная активность может быть классифицирована также по основе отношения желаемой цели к самой деятельности. В игровых акривириях, описываемых как аутотелические, преследуется мнимая цель в основном потому, что преследуется деятельность сама по себе доставляет удовольствие, так что наслаждение ею есть действительное конец. Сравните, например, рыбалку для удовольствия с рыбалкой для еда. Последний был бы гетеротелическим в том смысле, что активность, даже если оно доставляет удовольствие, оно исполняется не ради наслаждение как конец. Это было бы, кроме того, «практичным», т. чувство, что желаемое, а именно пища, является инструментом для скрытая цель (а именно, прекращение или предотвращение голода) и само по себе не является конечным желанием. Именно в этом отношении деятельность, относящаяся к трудовой, или трудовой, т. е. к практической, отличается от тех, которые классифицируются как художественные или, в более широком смысле, самовыражающиеся. Ибо в последнем объект, который пытаются создать, является конечным, а не посредником, желаемым. Он создан потому, что кто-то желает, чтобы он существовал, а не потому, что он мог бы желание использовать его после того, как он был создан.
Далее, телическая деятельность — и только телическая деятельность — является квалифицированной или (относительно) неквалифицированной. Оно искусно — мудро в своем роде — постольку, поскольку его специфическая форма контролируется знанием норм для своего вида, то есть знанием специфической его формы, обеспечивающей достижение ее цели. Но даже стремление к заданной цели методом «проб и ошибок» не обычно совершенно неквалифицированное стремление. Если например один намерения открыть запертую дверь, можно не знать, ключ в связке является «нормальным» ключом, но обычно знать, что сказать «Сезам, откройся» или покрутить пальцами перед дверью, являются ненормальными — неправильными — способами попытки открыть ее, и что, хотя «вставить какой-нибудь ключ в замок и повернуть» является недостаточно определенным описанием соответствующей цели формы деятельности, это тем не менее описывает форму деятельности, которая является нормальной — правильной — до сих пор как оно идет. Знание этого ограничивает разнообразие форм деятельность каждый пробует наугад. Телическая активность, таким образом, вряд ли когда-либо абсолютно, а скорее лишь относительно неквалифицирован.
9. Отношение знания законов природы к мудрости. — Данный способ достижения данной цели не может быть описан нормальным или ненормальным без привязки к обстоятельствам под которым она выполняется. Просто повернув ручку дверь — это нормальный способ открыть дверь, когда она не заперта, но не тогда, когда она заперта. Нормальная форма поэтому телическая активность (нацеленная на конец E) должна быть описана как его форма, которая, при обстоятельствах типа К, регулярно приводит к Е. Мудрость, следовательно, необходимо принимает во внимание обстоятельства: что здесь мудрость, там глупость, и мудр только тот, кто знает, где есть где!
Внимание к этому факту позволяет нам теперь точно различить как знание законов природы или вообще неаксиологических законов связано со знанием норм, т. е. с мудростью. Наш анализ телической активности выявил здесь (1) желание в момент времени 1, чтобы событие типа Е произошло в момент времени 3; (2) причинение этим желанием определенной формы деятельности А в момент времени 2; и (3) причинность этой деятельностью события Е в момент времени 3. Но А может быть причиной Е как прямо, так и косвенно. Если событие Е, например, исчезновение зуда на кончиках пальцев, нос, а действие А — почесывание кончика носа, затем А вызывает Е непосредственно, то есть без использования инструмента. Но если Е есть открытие двери дома, отличного от твоего собственное, а действие А нажимает на кнопку звонка, А вызывает E косвенно, а именно, заставляя кнопку двигаться, что вызывает звон колокола, который заставляет кого-то прийти и Открой дверь. То есть тогда А вызывает Е только посредством инструмент. Инструмент — это объект I, который при воздействии на человека, как А, ведет себя определенным образом М, это поведение является либо самим желаемым событием E, либо событие, которое, в свою очередь, заставляет другой объект J вести себя способом N, причем такое поведение J является либо самим желаемым событием E, либо и т. д. Это означает, что, когда A не вызывает E напрямую, его вызывающее E вообще зависит на свойства некоторых объектов в окружающей среде (которые составляют обстоятельства , при которых выполняется А).
Поэтому мы можем сказать, что знание свойств вещей в природе есть знание тех внешних обстоятельств, при которых данная форма деятельности А (телическая к данной цели Е) является нормальной, т. е. успешной. Это знание применимо к задаче реализации действий, которые мы уже способны выполнять, — навыков или способностей, которыми мы уже обладаем. Оно неприменимо к задаче самосовершенствования — приобретения новых сил или совершенствования. те, которые у нас уже есть в той или иной степени. Бросать жизнь Хранитель тонущему реализует способность схватить, которым он уже владеет, таким образом, чтобы сделать его косвенно адекватный — нормальный — для его цели оставаться на плаву; но это не дает ему новой силы, такой как умение плавать, и не нормализует резкие движения, с помощью которых он пытается удержаться на плаву.
С другой стороны, тот вид философии познания, который ищет есть знание конкретной формы, которая при определенных обстоятельствах данного вида, т. е. с данными инструментами или без всякого инструментов, является нормальной формой деятельности. конца E. Знание этого рода применимо к задаче самосовершенствованию — к нормализации деятельности, которой мы уже способен, но конкретная форма которого неадекватна в наших целях при существующих обстоятельствах, или развитие новых сил, нормальных для наших целей, при обстоятельства, с которыми нам приходится сталкиваться.
Проблема, состоящая в неспособности получить желаемое end может быть решена тремя способами. Они практичный способ: «используйте имеющиеся у вас полномочия»; в философский способ «развить необходимые силы»; и религиозный путь, то есть путь смирения, «отказаться от цели, которую ты желаешь, — научись говорить: «Не моя воля, но Твоя». »
10. Мудрость и техническая философия. — Для дальнейшего освещения отношение между мудростью, то есть знанием норм, и философия, задуманная как поиск этого знания, давайте рассмотрим далее, как этот поиск может продолжаться. Мы тут вспомните, что было сказано ранее об отношении теории к законам вообще, а потому и к аксиологическим законам, то есть к законам, которые являются нормами. Они могут быть обнаружены в два пути.
Один из способов — прямое индуктивное обобщение из особые переживания, которые в философии состоят из спонтанные оценки отдельных вещей. философский полученные таким образом обобщения являются эмпирическими нормами и известными край их эмпирическая мудрость. Мыслительные процессы которые получаются из спонтанных частных суждений, являющихся философским сырьем, те же, что и те, посредством которых получаются эмпирические обобщения о чем-нибудь другом: сравнения данных вещей друг с другом, различение их видов через различение сходства и различия, сведение видов следствий к видам причин, обобщение наблюдаемых случаев данных видов ко всем случаям этих видов.
Эти мыслительные процессы, когда исходным материалом для них служат спонтанные частные оценки, составляют эмпирическое философствование. Эмпирическое философствование обычно мотивировано непосредственно ощущаемой потребностью в мудрости. Она ведется, хотя и спорадически и без научных предосторожностей, многими людьми, которые ничего не смыслят в технической философии, по крайней мере, в незначительной степени и в некоторых случаях. раз, почти каждый человек. Мудрость, которую она дает, воплощена в общеизвестных правилах, пословицах и советах, примеры которых уже приводились, а для поведения в более специализированных ситуациях — в тщеславных «эмпирических правилах».
Но мудрость, которую приносит эмпирическое философствование, столь же ненадежны, как и продукты чисто эмпирического обобщения в любой другой области. Иными словами, эта мудрость касается только ситуаций более или менее стереотипных и относительно простых. Это, как правило, мудрость на относительно короткий срок, а не на долгий срок. Это будет справедливо для среднего человека, но, возможно, не для человека, который является исключительным в определенных отношениях. Более того, его максимы редко бывают очень точными. Определенные случаи явно попадают в сферу действия любого данного из них, а некоторые другие случаи явно выходят за его пределы; но многие другие не останутся ни определенно включенными, ни определенно исключенными. Эмпирическая мудрость говорит нам, например, что воровать нехорошо, но не говорит, где именно. начинается «воровство» и заканчивается «нахождение». Некоторые примеры явно относятся к одному, а некоторые — к другому; но другие сомнительны. Например, А видит, как В, который идет примерно на четверть мили впереди, роняет свой кошелек. День жаркий, а кошелек ничего не стоит, в нем всего один пенни; У А слабое сердце, и он не пытается поймать Б, но оставляет пенни себе. Является ли это воровством и, следовательно, неправильным, или оно находчиво и непорочно? Принцип о том, что воровать нехорошо, не отвечает на этот вопрос.
Расплывчатый и бессистемный способ определения объема максим эмпирической мудрости приводит не только к примерам, подобным этому, когда данный случай, кажется, не вписывается точно ни в одну из двух соперничающих категорий, но также и к примерам, когда данный случай кажется, определенно вписывается в два из них. Примером может служить часто упоминаемая возможная альтернатива между спасением жизни посредством лжи и правдой ценой потери этой жизни. Эмпирическая мудрость редко, если вообще когда-либо, имеет максимы, чтобы покрыть случаи столкновения между ее собственными общими максимами или случаи других необычных или сложных видов. Но мудрость — знание ценности вещей — действительно бедна, если она не включает в себя также знание их относительной ценности; и немногое из этого знания может быть получено путем чисто эмпирического обобщения из спонтанных оценок.
Соответственно, для более твердой, более проницательной и находчивой мудрости, которая применима не только к стереотипным ситуациям, но также и к новым или иным образом загадочным, мы должны обратиться к другому пути открытия норм, т.е. а именно, к выводу из теории. Как мы видели, теория, доказавшая свою адекватность для объяснения и предсказания эмпирических норм, также адекватна для более четкого определения рациональной сферы их значимости, для рационального урегулирования споров между ними и открытия рационально защищаемых норм для новых ситуаций.
Понятийный аппарат, из которого состоит философская теория, и процессы, посредством которых она строится, уже были описаны. Они включают в себя предварительное определение конкретного философского предиката, с которым имеет дело теория, предварительную спецификацию метода выявления случаев того, что было таким образом определено, эмпирическую проверку достоверности этих построений с помощью ссылки на уже известные конкретные философские факты (примитивные или производные). , в зависимости от обстоятельств) и систематически объяснять все, что имплицитно содержится в теории, построенной таким образом, после того, как ее достоверность была в достаточной мере проверена. Некоторые из вещей, подразумеваемых в нем являются аксиологическими законами, т. е. нормами, которые затем поддаются описанию как рациональные нормы или теоретически обоснованные нормы, в отличие от упомянутых выше чисто и непосредственно эмпирических норм. Эти процессы вместе составляют философское теоретизирование или, если угодно, теоретическое философствование как отличается от уже описанного чисто эмпирического философствования.
Эта теоретическая часть поиска познания норм это — как поиск знаний о чем-либо еще через построение теории — гораздо более абстрактное, техническое и косвенная, чем непосредственно эмпирическая часть. Ему принадлежит основная часть того, что содержится в большинстве философских трактатов. Письменное или иным образом открытое философствование — будь то в данный экземпляр действителен или ошибочен — состоит в поиске мудрость таким образом, а именно, через построение теории. философствование, состоящее в индукции непосредственно из спонтанные частные оценки, результаты которых формулируются в максимах эмпирической мудрости, обычно вообще не сформулировано само по себе; а если и есть, то формулируется не в трактатах, а в баснях, мифах или других рассказах с моралью.
Поскольку теоретическая часть поиска знаний о норм, как указано выше, является гораздо более техническим, косвенным и абстрактна, чем непосредственно эмпирическая часть, она обычно мотивировано главным образом интересом к тому, чтобы процессы теории построение и проверка теории непосредственно имеют для лиц, их исполняющих, и только дистанционно, или в какой-то из этих людей, возможно, вообще нет, из-за какой-либо ощущаемой потребности в мудрости с чем нормализовать практику. Это, к тому же, ни в неправильно, потому что задача, которую они выполняют, является незаменимой один, и правильная мотивация для него — любая мотивация, которая это выполняется.
Более того, плодотворность теорий — будь то в философии, естественных или формальных науках — не зависит от мотив, который приводит к их построению, но на их техническое совершенство и строгость, с которой они достоверность проверяется опытным путем. Прагматики утверждают, что самый плодотворный способ приобретения знаний через делать, и что для философии это означает искать специально за мудрость, которая позволит нам решить социальные или моральные проблемы нашей эпохи. Но если это предписание и предостерегает философов от чего бы то ни было, так это от поиска мудрости через построение теории, а не через непосредственное наблюдение и эксперимент; и — поскольку технически неисправен построение теории никем не пропагандируется — это осудить построение теории вообще как метод поиска знания.
Но это теоретизирование на самом деле гораздо более мощный метод. чем прямое экспериментирование, не управляемое теорией, убедительно доказано историей естественных наук. Однако, когда на это указывают, прагматики имеют обыкновение возражать, что они не осуждают построение теории, а утверждают, что достижение любого знания, даже самого абстрактного и технического теоретического знания, состоит в решении некоторой проблемы; и что это — решение какой-либо проблемы или, как они могут выразиться, успешное решение некоторая «проблемная ситуация» — вот в чем по существу состоит «обучение действием». Но тогда, если это единственный способ получения знания, то он автоматически является тем способом, которым всегда пользовались, сознательно или бессознательно, любым, кто приобрел какое-либо знание, будь то естественное, философский или другой, и был ли он «эмпириком» или «рационалист», наивный наблюдатель, экспериментатор или теоретик. Таким образом, отстаивать его использование так же бесполезно, как защищать использование дыхания мужчинами, стремящимися остаться в живых. Мы Тогда вполне можно спросить, к чему именно сводится совет прагматика, если не к совету совершенства, — к совету, а именно, добиться успеха в попытке решить проблемы, будь то теоретический или непосредственно эмпирический, к какому обращается к себе!
[Оглавление] [Глава 14]
Примечания
{1} Нормализация означает визуализацию (или поддержание) нормального состояния; а «нормальный» употребляется здесь повсюду в значении «как должно быть», т. е. «соответствующий норме или идеалу» для данного вида сущности или целенаправленной деятельности. То есть нормальный не используется здесь в более широком смысле «как обычно» или «как обычно». Привычное, или наиболее частое, или среднее может быть, а может и не быть нормальным в более строгом смысле соответствия норме, т. целевая деятельность. [Назад]
{2} Я буду использовать термин «механический» для описания случаев, когда причиной события (при сложившихся в то время обстоятельствах) не является желание события. [Назад]
{3} Такое объяснение было бы исключено, только если бы равновесие сохранялось абсолютно, а не только приблизительно постоянна; ибо, если мельчайшие отклонения от равновесия не наступало, они не могли быть причинами его восстановления или его постоянства. [Назад]
{4} Организм и среда (1917). [Назад]
[Оглавление] [Глава 14]
Философия | Психология сегодня
Отзыв от Psychology Today Staff
Термин философия, греческого происхождения, означает «любовь к мудрости». Изучение философии включает в себя задавание фундаментальных вопросов, чтобы лучше понять место людей во вселенной, их отношения и обязанности друг перед другом.
Содержимое
Что такое философия?
Как философия помогает нам понять разум и самих себя
Что такое философия?
Подобно некоторым направлениям психологии и многим традициям мудрости, ключевые философские концепции пытаются осмыслить человеческое существование и опыт и связать этот опыт с миром в целом. К ним относятся логика, этика, эпистемология и метафизика.
Формальное изучение логики помогает в принятии решений и проверке аргументов и (на первый взгляд) рационального мышления. Аксиология — причудливый термин для изучения этики и эстетики; этот тип философии стремится понять, что делает людей и действия «хорошими» или «правильными». Эпистемология исследует убеждения, мнения и объективные знания; как таковой, он может помочь людям понять, основаны ли их убеждения на объективной или субъективной информации. Метафизика задается вопросом о природе реальности и о том, существуют ли абстрактные понятия, такие как «истина» или высшая сила; он пытается понять, почему Вселенная устроена именно так, как она есть.
Что такое «легкие» проблемы сознания?
Люди взаимодействуют с миром посредством сенсорной информации, и их реакции на окружающую среду можно объяснить узнаваемыми физическими и биологическими процессами. Философ Дэвид Чалмерс назвал эти проблемы сознания «простыми», потому что их можно хотя бы частично объяснить когнитивными или физическими средствами.
В чем трудная проблема сознания?
В дополнение к сенсорному восприятию окружающего мира у людей есть взгляд на жизнь от первого лица, от которого так просто не избавиться. Некоторые называют это сознанием или человеческой «душой», но научно обоснованного объяснения этому никто не нашел. Чалмерс придумал фразу «сложная проблема сознания» в 1995 году, чтобы объяснить это явление.
Этично ли идти на жертвы ради общего блага?
Так называемая «проблема вагонетки» проверяет способность людей принимать моральные решения, заставляя их быстро выбирать между: 1) ничего не делать и позволить пяти людям умереть, и 2) убить прохожего, чтобы спасти пять жизней. Не существует «правильного» решения, так как в любом случае погибнут невинные люди. Таким образом, люди склонны по умолчанию придерживаться одного из двух философских подходов: деонтологизм настаивает на том, что убивать неправильно, поэтому невмешательство предпочтительнее, даже когда умирает больше людей; утилитаризм , с другой стороны, отдает предпочтение варианту с наилучшим возможным исходом (в данном случае — убить наблюдателя, чтобы спасти больше жизней). Однако в реальной жизни бросание кого-то под автобус, даже если это во благо, имеет серьезные последствия.
Как философия помогает нам понять разум и самих себя
Психология и неврология показывают нам, что многие из наших систем убеждений адаптивны; эстетика того, что мы находим приятным, и этика поведения в обществе со временем развивались, чтобы помочь человеческому выживанию и размножению. Таким образом, вся философия имеет психологическую подоплеку. Ключевые философские вопросы, включая отношения между разумом и телом, значение свободы воли и веры, природу сознания и то, что представляет собой счастье, являются просто компонентами операционной системы нашего мозга и как таковые могут быть сформулированы философски или научно.
Платон сказал, что мышление — это «разум в беседе с самим собой», и основные способы самовопрошания в психотерапии и психологии действительно построены на философских предписаниях. И диалог Сократа, и стоицизм очевидны в принципах когнитивно-поведенческой терапии (КПТ) и рационально-эмоциональной поведенческой терапии (РЭПТ). КПТ и особенно РЭПТ советуют людям исследовать и оспаривать свои убеждения и терпеть неприятные чувства — оттенки Эпиктета. Связь двунаправленная: есть свидетельства того, что позиции людей по таким важным философским вопросам, как существование свободы воли, зависят от их индивидуального темперамента и личности.
Является ли сознание иллюзией?
Это зависит от того, как вы определяете «иллюзию». Психолог и нейробиолог Майкл Грациано разработал свою теорию схемы внимания сознания, чтобы исследовать этот вопрос. По сути, он утверждает , что человеческий мозг разработал упрощенную модель того, как он обрабатывает сенсорную информацию и направляет внимание (называемую схемой), чтобы не перегружаться физическими деталями происходящего. Грациано предполагает, что наш субъективный внутренний опыт (или сознание) воспринимается только как нефизический, потому что с годами наш мозг принял схемы как своего рода умственный ярлык, поэтому мы не осознаем всех физических процессов, которые на самом деле происходят, когда мы непосредственный опыт в мире.
Что такое «гипотеза расширенного разума»?
Некоторые эксперты считают, что определенные когнитивные процессы и даже психические состояния выходят за пределы индивидуального разума, часто в физический мир. Например, пациент с болезнью Альцгеймера может записывать важную информацию в блокнот, к которому он может затем вернуться, или кто-то может положиться на своего супруга или группу друзей, чтобы помочь ему вспомнить важные детали или творчески решить проблему. Кроме того, большинство людей обращаются к Интернету как к источнику знаний, которых у них нет в голове.
Почему так трудно принять случайность жизни?
Человеческий мозг эволюционировал, чтобы распознавать закономерности, определять причину и следствие и вообще искать смысл жизни. Когда события, удачные или нет, происходят случайно, психологически трудно принять результат. Люди склонны обвинять себя в проблемах, которые находятся вне их контроля, или в результате невезения; это может привести к большим страданиям, например, к чувству вины оставшегося в живых.
No related posts.

Билет№1.

1. Почему и зачем человек философствует? Какова природа философского знания?

1. В чем суть полемики по проблеме исторического генезиса философии?

2. Каковы основные этапы взаимодействия общества и природы, в чем их специфика?

«Зачем человеку философия?» — Яндекс Кью

Зачем моделировать историю? Педагог учит философствовать с помощью игры | Образование | ОБЩЕСТВО

Тренировка мышления

Даёшь русскую мысль?

Главное — логика

В споре – и истина, и интерес

Зачем нужна философия? | homeofknowledge.ru

Как я понимаю философию?: anarchiekatze — LiveJournal

Зачем философствовать? | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews

Зачем нам всем нужна философия

Содержание

Что я знаю, чтобы быть правдой?

Откуда я знаю, что это правда?

Как мне жить, основываясь на том, во что я верю?

Точки входа в философские идеи

Философские романы и мемуары

Упрощенные книги по философии

Серьезная философия

Episode #125 — Стенограмма — Философствуй!

Философия любви | Интернет-энциклопедия философии

Содержание

1. Природа любви:

а. Эрос

б. Филия

с. Агапе

2. Природа любви: дальнейшие концептуальные соображения

3. Природа любви: романтическая любовь

4. Природа любви: физическая, эмоциональная, духовная

5. Любовь: этика и политика

6. Ссылки и дополнительная литература

Информация об авторе

Глава 13

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Философия | Психология сегодня

Содержимое

Что такое философия?

Что такое «легкие» проблемы сознания?

В чем трудная проблема сознания?

Этично ли идти на жертвы ради общего блага?

Как философия помогает нам понять разум и самих себя

Является ли сознание иллюзией?

Что такое «гипотеза расширенного разума»?

Почему так трудно принять случайность жизни?

Добавить комментарий Отменить ответ