Типология русского романтизма. Психологический роман Жуковского
Романтизм утверждает культ природы, чувств и естественного человека. Именно в эпоху романтизма оформляются феномены туризма, альпинизма и пикника, призванные восстановить единство человека и природы. Востребованным оказывается образ «благородного дикаря», вооруженного «народной мудростью» и неиспорченного цивилизацией. Пробуждается интерес к фольклору, истории и этнографии.
В русском романтизме появляется свобода от классических условностей, создается баллада, романтическая драма. Утверждается новое представление о сущности и значении поэзии, которая признается самостоятельной сферой жизни, выразительницей высших, идеальных стремлений человека; прежний взгляд, по которому поэзия представлялась пустой забавой, чем-то вполне служебным, оказывается уже невозможным.
Трагическая судьба В. А. Жуковского оказала влияние на его поэзию (“Жизнь и поэзия — одно”). Его любовь к Маше Протасовой, которую выдали замуж за другого, потом ее смерть, потеря друзей, чувство обездоленности с детства, одиночество обусловили основные мотивы лирики поэта.
Несчастная любовь и разлука — мотив почти всех баллад — имеют явно автобиографическое происхождение. Теон в стихотворении “Теон и Эсхин”, рыцарь Тогенбург в одноименной балладе, судьба Алины и Альсима напоминают нам самого Жуковского и его судьбу. Характерен для поэзии Жуковского и мотив умирания. В элегии “Вечер” Жуковский вспоминает своих умерших друзей, изображает “угасание” природы, наступление ночи, когда знакомый окружающий пейзаж становится как бы ирреальным: луч зари “умирает”, “угасает” река, а что является на месте их? Знак другого мира — “луна”. Вечернее время и неверный свет луны создают атмосферу таинственности, “ущербная луна”, “сумрак”, “туман” — непременные атрибуты мистической поэзии. Проникнуть в запредельное человеческая душа способна именно в вечерний, тихий час (“Вечер”, “Невыразимое”).
В балладе “Людмила” изображается бешеная скачка Людмилы и ее жениха на коне (символ перехода в иной мир). Мистический пейзаж и дорога в балладах всегда означают “поездку” в мир иной, часто герои баллады находят свой конец в результате этой поездки.
В балладе “Лесной царь” “ездок оробелый не скачет, летит”. Это и гипербола, и элемент фантастики, отмечающий встречу с потусторонними силами. В результате ребенок умирает. В “Людмиле” мертвецы появляются в конце баллады, жених Людмилы — мертвец, “тихая юноши могила” изображена в элегии “Вечер”, в элегии “Теон и Эсхин” упоминается “безмолвный, таинственный гроб”. Слова-лейтмотивы помогают противопоставить два мира: “здесь” и “там”, “настоящее” и “грядущее”, “невыразимое” и подвластное “выраженью”. В балладе “Светлана” “голубочек белый”, символ Святого Духа, спасает героиню от пагубного воздействия темных сил. Жених Светланы как бы возвращается с “того света”, но он жив здоров, все кончилось хорошо благодаря вере Светланы, которая, в отличие от Людмилы, не ропщет на Бога и — главное — не теряет веры и любви. Если Людмила, считая возлюбленного убитым, восклицает: “Сердце верить отказалось”, то Светлана живет надеждой на встречу.
«Скорбь о неизвестном, стремленье вдаль, любви тоска, томление разлуки» остались существенными нотами поэзии Жуковского.
Характер её почти исключительно зависел от идеально мистического настроения поэта, вызванного неосуществившимися мечтами о счастливой любви. Обстоятельства времени, сантиментально-меланхолические литерат. вкусы, развившиеся в нашем обществе к этому времени, — как нельзя лучше пришлись к субъективному, личному чувству Жуковского. Внесением романтического содержания в свою поэзию Жуковский значительно расширил утвердившийся до него сантиментализм нашей литературы; но, развивая романтические мотивы, Жуковский опять следовал больше всего указаниям того же чувства.
Из содержания средневекового романтизма он брал только то, что отвечало его собственным идеально-мистическим стремлениям и мечтам. Значение Жуковского состояло в том, что поэзия его, будучи субъективною, в то же время служила общим интересам нашего умственного развития. Субъективизм Жуковского был важным шагом вперёд по пути отрешения русской литературы от холода псевдоклассицизма. Она внесла в русскую литературу малоизвестный ей дотоле мир внутренней жизни; она развивала идеи человечности и своим неподдельным, задушевным чувством возвышала нравственные требования и идеалы.
Общий характер поэзии Жуковского вполне выразился в первый период поэтической деятельности его, к 1815 — 16 гг. : позднее его оригинальное творчество почти иссякает и воздействие его на русскую литературу выражается почти исключительно в переводах, принадлежащих к крупнейшим фактам истории нашей литературы. Помимо высокого совершенства формы, мягкого, плавного и изящного стиха, они важны тем, что ознакомили русского читателя с лучшими явлениями европейского литературного творчества.
«Благодаря Жуковскому», говорил Белинский, «немецкая поэзия — нам родная». По тому времени это была высокая задача, открывавшая русскому читателю совершенно новые и широкие горизонты.
Что такое романтизм? — Вопросы литературы
«Проблемы романтизма. Сборник статей», «Искусство», М. 1967, 360 стр.
Наконец настало время, когда романтизм стал предметом подлинно научного изучения. Было время, когда романтизм третировался и рассматривался в его противопоставлении реализму, как что-то «низшее», враждебное реализму, как проявление идеалистического и даже мистического начала в искусстве.
Романтизм, правда, делили на революционный и реакционный, на активный и пассивный, но границы между этими прямо противоположными тенденциями так и не удалось определить. При этом забывалось, что и в реалистическом искусстве также наличествовали обе эти тенденции. Не приходится уже и говорить, что такой подход не мог раскрыть своеобразия художественного метода. А ведь романтиками были и Шиллер, и Байрон, и Лермонтов, и поэты-декабристы, и молодой Пушкин, и ранний Гёте, и Вальтер Скотт, и Гюго! Уже из-за одного этого к романтизму следует отнестись с должным вниманием. Тем более что в советской литературе, в особенности в ее первоначальный период, традиции романтизма играли весьма важную и значительную роль.
Поэтому следует приветствовать инициативу издательства «Искусство», выпустившего за последнее время две книги о романтизме – В. Ванслова «Эстетика романтизма» (1966) и сборник «Проблемы романтизма».
Сборник «Проблемы романтизма» преимущественно теоретический, рассматривающий сущность романтизма как литературного течения, особенности и своеобразие его художественного метода.
Вернее всего его следует определить как предварительную разведку, как выяснение основных вопросов, связанных с развитием романтизма в русской литературе.
Авторы сборника рассматривают романтизм в двух планах: историко-литературном и типологическом, что позволяет с достаточной определенностью поставить вопрос о его историческом своеобразии.
Основное место в сборнике принадлежит статьям А. Н. Соколова «К спорам о романтизме», Г. Поспелова «Что же такое романтизм?» и У. Фохта «Некоторые вопросы теории романтизма». При всем их различии эти статьи дают общее определение романтизма как художественного метода. Остальные статьи сборника посвящены более частным вопросам, помогающим выяснению общих проблем.
В содержательной статье А. Соколова прослеживается развитие романтизма в русской литературе. Автор стоит на твердой историко-литературной почве, рассматривая романтизм в его историческом развитии. «Бесспорной и относительно ясной научной задачей, – пишет А. Соколов, – является конкретно-историческое исследование романтического направления, как оно сложилось в той или иной национальной литературе в определенный исторический период.
Так изучается романтизм русский, немецкий, английский, французский, польский, чешский и т. д. – во всех литературах, где он когда-либо существовал».
Предметом литературного исследования в этих случаях является та или иная национальная форма романтизма. Анализируя своеобразие русского романтизма, А. Соколов в то же время указывает, что это не исключает, а, наоборот, обязывает исследователей находить общие закономерности и связи отдельных национальных «романтизмов» с романтизмом в мировой литературе в целом, то есть изучения его в типологическом аспекте. «Типология помогает понять и определить сущность данного явления, его необходимые, конститутивные признаки». Однако сам А. Соколов не касается этих типологических проблем, структурных, или, как он называет, «конститутивных признаков».
Рассматривая романтизм как отражение «неустойчивого, переходного состояния общества», автор предлагает разделять романтизм по идеологическому признаку – на романтизм революционный, прогрессивный и романтизм консервативный, реакционный, указывая, впрочем, на ту путаницу, которая возникает у разных исследователей благодаря такой дифференциации.
«Особенно большие затруднения в этом плане вызывает вопрос о художественном методе романтизма». Но ведь это же и есть основной вопрос исследования! А. Соколов справедливо считает, что «романтический художественный метод как система принципов отображения и изображения действительности один в своем существе, в своей художественно-познавательной природе». Но если это так, то тогда дифференциация по чисто идеологическому признаку должна как будто бы отпасть? Здесь в позиции автора остается какая-то неясность, тем более, что он тут же пишет, что концепция двух романтических методов теоретически ошибочна. Во всяком случае, призыв А. Соколова к отказу от концепции «двух линий» в романтизме означает, несомненно, дальнейший шаг на пути его изучения. Этот шаг должен быть сделан в сторону теоретического и типологического рассмотрения структуры романтизма. Автор статьи, признавая необходимость этого, однако, отказывается определить «систему признаков романтизма».
Статья Г. Поспелова подводит в основном итоги определений романтизма в русской литературоведческой науке и критике.
Рассматривая концепции романтизма у В. Белинского, А. Веселовского, А. Шахова, А. Белецкого и других, сам Г. Поспелов, в сущности, остается на позициях психологического определения романтизма, подменяя в известной мере романтизм как художественное направление понятием «романтика». «Будем применять слово «романтика», – пишет он, – как особый термин для обозначения романтического отношения к жизни». Поэтому и оказывается, что «Пушкин сделался романтиком по своему отношению к жизни задолго до создания южных поэм»! Это звучит не только крайне неопределенно, но и ставит под сомнение существование классицистического периода в творчестве раннего Пушкина. Так постепенно у Г. Поспелова понятие романтизма как литературного метода подменяется определением «романтические переживания», превращая романтизм в психологическую категорию. «Коротко можно сказать таким образом, – отмечает Г. Поспелов, – что романтика – это подъем эмоционального самосознания личности, ее душевных переживаний, вызванных стремлениями к возвышенному, сверхличному идеалу и объективизируемых в тех или иных явлениях действительности».
Но, настаивая на «романтике» как психологической категории, автор приходит к признанию невозможности таким путем определить многообразие и специфику творческого метода различных писателей. «По своему творческому методу, – признает Г. Поспелов, – и отдельные писатели романтического направления, и отдельные периоды и жанры в их творчестве, и даже отдельные их произведения бывали различны».
Вслед за А. Шаховым Г. Поспелов дает определение того «литературного кодекса», который оформляется в литературное «направление или школу». Правда, Г. Поспелов предпочитает другой термин – «течение»: «Предлагаемые нами термины хорошо соединяются: течения – «текут», направления – их «направляют», направление – это программно направленное течение». В принципе здесь есть здравая мысль о роли теоретических деклараций и установок для формирования вокруг них «направления» или «школы». Но сам же автор этой теории признает, что бывают такие литературные течения, которые возникают и развиваются, не получив программной направленности.
Да и в тех литературных школах, которые имеют теоретическую «программу», творческая практика отдельных художников неизменно выходит за ее пределы. Поэтому в итоге выводы Г. Поспелова к очень многим авторам практически неприменимы.
В результате ни теория неизменной «романтики» как существа романтизма, ни истолкование «течения» как совокупности объединяющих декларативных положений не способны определить художественный метод романтизма и отбрасывают Нас назад, к пройденному этапу изучения.
В отличие от А. Соколова и Г. Поспелова У. Фохт стремится рассматривать романтизм с типологической точки зрения, предпринимая попытку дать определение романтизма, «пусть не окончательное, рабочее». В качестве такого определения У. Фохт выдвигает основную «гносеологическую предпосылку» – «интуитивное познание действительности». Объявив интуицию, интуитивное познание действительности краеугольным камнем обоснования романтизма, он, однако, оговаривается, подрывая тем самым в значительной мере свой тезис, что и в романтическом искусстве разум, мысль, незнание «играют колоссальную роль».
Мне представляется недостаточно убедительным намерение строить всю «формулу» романтизма на утверждении интуиции как основного его признака. Ведь интуиция не менее обязательна и для художника-реалиста, это в своем роде тоже психологическая категория (здесь перекличка с Г. Поспеловым!), проблема психологии творчества, а не творческого метода. Правда, как справедливо указывает У. Фохт, при своем возникновении «в пылу полемики против просветительского рационализма романтики сплошь и рядом чересчур категорично утверждали интуицию, чувство противопоставляли разуму». Думается, что эта черта мировоззрения и эстетики романтизма сохранила все свое значение и в дальнейшем, хотя и не может быть положена во главу угла как единственное отличие романтизма от других творческих методов.
«Понимание романтизма как художественного отражения действительности, – пишет дальше У. Фохт, – по преимуществу на основе интуиции позволяет определить функциональную связь его элементов, установить их систему, иными словами сконструировать научную модель романтизма».
Однако едва ли это определение позволит «сконструировать» модель, по которой могут быть построены и романтические поэмы Байрона, и романы Вальтера Скотта, и «Генрих фон Офтердинген» Новалиса, и стихи Александра Блока, и драмы Шиллера. Родственность, внутреннюю связь всех этих явлений нельзя объяснить одной «интуитивностью».
Предлагая в качестве основания для дифференциации романтизма выделить в нем «какой-либо структурный признак», например»характер (тип) интуитивного проникновения в действительность», У. Фохт намечает три типа романтизма: психологический, философский и социальный. Может, потому, что автор подробно не обосновывает этого разделения романтизма, даже приведенные им примеры вызывают решительное сомнение в справедливости такой дифференциации. Так, к психологическому романтизму им отнесены Жуковский и Фет, а к философскому – В. Одоевский и Тютчев. Но с тем же правом можно отнести, скажем, Фета к философскому направлению в романтизме, а Тютчева – и психологическому, поскольку в одних стихах этих поэтов преобладает философский, а в других – психологический элемент.
Представителем социального романтизма назван Рылеев. А как же, например, Кюхельбекер – психологический или социальный романтик? А «Кавказский пленник» или «Цыганы» Пушкина, «Измаил-Бей» Лермонтова, поэмы и стихи Полежаева – что это: социальный или психологический романтизм?
Так попытка дифференциации романтизма и установление его «моделей» на основе принципа интуитивности сразу же вызывает возражения и заводит в тупик. Тем более что самые категории «психологический», «философский», «социальный» не составляют какого-то замкнутого целого, а обычно встречаются в сочетании друг с другом. Дело еще более осложняется тем, что эти категории, как и «течения» у Г. Поспелова, сами по себе еще ничего не говорят о своеобразии «художественной модели» романтизма – они равно могут относиться и к произведениям критического реализма.
Начав с плодотворной попытки «типологического» определения романтизма, У. Фохт все же не довел ее до конца. Мне представляется, что дело здесь не только в том, что в основу основ романтизма положен принцип интуитивности, но и в стремлении вывести из одной особенности всю структуру романтического произведения.
«Романтизм – это система, в которой и интуитивный момент, и психологизм, и субъективное восприятие мира, и культ отдельной личности, и т. д. входят в систему романтической «модели», хотя практически и не все эти слагаемые могут присутствовать в одном произведении. Определить романтическую структуру как специфическую систему – такова назревшая задача, стоящая перед литературоведением. В данном случае (как и во всем сборнике) ее не удалось еще решить, хотя подступы к решению этой важнейшей проблемы уже в какой-то мере намечаются.
Статья У. Фохта – начало поисков. В ней содержатся и многие интересные соображения, которые должны быть учтены при дальнейшей разработке проблемы. Я, например, согласен с У. Фохтом, когда он утверждает, что «реальные формы романтизма осложняются еще и воздействием других направлений: ведь абсолютно чистых явлений не знают ни природа, ни общественная жизнь. Так, в романтических произведениях Рылеева и Баратынского можно обнаружить элементы классицизма, в реалистическом романе «Герой нашего времени» – элементы романтизма, а в романтической поэме Пушкина «Кавказский пленник» – элементы реализма.
Определение метода произведения, отнесение его к тому или иному направлению должно основываться на принципах его структуры, на учете функционального значения ее элементов».
Остальные статьи сборника являются подтверждением этого тезиса. Среди них следует выделить статью Д. Благого «От «Евгения Онегина» к «Герою нашего времени» (К вопросу о художественном методе Лермонтова)». Вокруг «Героя нашего времени» в продолжение многих лет ведутся страстные споры, к какому методу – романтическому или реалистическому – относится этот роман. Некоторые запальчивые литературоведы объявляют его вершиной романтизма Лермонтова. Анализируя лермонтовский роман, Д. Благой приходит к убедительному выводу, что он продолжает традиции пушкинского «Евгения Онегина»: «Имея за собой гениальный опыт реалистического пушкинского романа в стихах и одновременно используя свой собственный опыт поэта-романтика, Лермонтов идет другим путем – путем как бы наибольшего сопротивления. В сущности, почти совсем опуская конкретную предысторию Печорина, он окружает его привычным для романтического героя ореолом загадочного, «странного» человека, ставит его в весьма романтические ситуации… Именно это-то и обманывает тех исследователей, – пишет Д.
Благой, – которые считают роман Лермонтова явлением или даже вершиной русского романтизма, не учитывая, что по методу типизации, по видению и воссозданию объективной действительности, наконец, по своему стилю… «Герой нашего времени», продолжает, развивает, углубляет и упрочивает традиции пушкинского «Евгения Онегина».
Следует отметить и интересное наблюдение Д. Благого, сопоставившего некоторые черты Печорина с Грибоедовым, вернее, с его краткой характеристикой у Пушкина в «Путешествии в Арзрум». Насколько мне помнится, это сопоставление сделано впервые.
В интересной статье «Батюшков и романтическое движение» Н. Фридман устанавливает, что в поэзии Батюшкова наличествуют лишь «незавершенные»»романтические тенденции», которые заставляют назвать ее «предромантической». Внимательно проанализировав творчество Батюшкова и отметив воздействие на него античной поэзии, автор, однако, приходит к выводу, что при всех своих связях с классицизмом Батюшков по ведущим тенденциям своего творчества уже приближался к романтизму: «Ведущие черты определялись новыми романтическими тенденциями и настроениями, так как в ней (в поэзии Батюшкова.
– Н. С.) запечатлелся внутренний мир личности, не принимавшей мрачной действительности… уходящей в мир мечты о свободном гармоническом человеке…» Видимо, в поэзии Батюшкова мы имеем сложное и притом органическое сочетание романтического и классицистического начал.
А. Гуревич в статье «На подступах к романтизму (О русской лирике 1820-х годов)» рассматривает романтические тенденции 20-х годов, сказавшиеся в разладе между идеалом и действительностью, который придает новый характер творческому методу поэтов-романтиков: «Абсолютный характер идеалов при осознании абсолютной невозможности их осуществления в данной действительности и предельно остром переживании этой двойственной природы бытия и являются, на мой взгляд, основными признаками романтизма, позволяющими четко ограничить его от «соседних» литературных направлений». Такова еще одна формула романтизма, представляющаяся мне, однако, слишком общей, абстрактной и не включающей в себя характеристики художественного своеобразия романтизма.
Далее, разбирая творчество поэтов-декабристов, А. Гуревич приходит к выводу, что в нем сочетаются элементы просветительства и романтические тенденции. Видя различное соотношение в творчестве поэтов-декабристов просветительских и романтических тенденций, автор тем не менее предлагает применять к ним определение не романтизма, а «предромантизма», возражая против широко распространенного определения поэзии декабристов как поэзии «гражданского романтизма». Предромантизмом он считает и поэзию Жуковского и Батюшкова. Тем самым романтизм освобождается от ряда явлений предшествующих или смежных с ним. Романтизм, вернее, переход к романтизму А. Гуревич видит лишь у Пушкина, в первую очередь в «Цыганах». Хотя автор считает, что романтические черты творчества Пушкина выразились значительно полнее в его южных поэмах, чем в лирике, тем не менее он приходит к заключению, что «Пушкина можно назвать не только основоположником русского реализма, но и первым русским романтиком».
Статьи Е. Пульхритудовой и Ю.
Манна дополняют сборник анализом конкретного материала. Е. Пульхритудова в статье «Литературная теория декабристского романтизма в 30-е годы XIX в.» устанавливает степень приближения к романтизму и его эстетике таких писателей-декабристов, которые продолжали свою литературную деятельность после разгрома декабрьского восстания (А. Бестужев-Марлинский, В. Кюхельбекер и др.).
Ю. Манн в статье «Книга исканий» рассматривает «Русские ночи» В. Одоевского как одно из наиболее значительных явлений в Истории русского романтизма. Автор считает, что В. Одоевский, «драматизируя» свои произведения, преодолевает архаические, устаревшие формы.
Однако во всех этих статьях не делается уже попытки определить самую концепцию романтизма, проанализировать вопросы, поставленные авторами первых трех статей. В этом недостаток сборника, лишенного ясной целеустремленности, распадающегося на ряд статей, охватывающих зачастую второстепенные вопросы. Тем не менее и в этом виде он представляет значительный интерес – это разведка на пути изучения такого сложного явления, как романтизм.
Отступление романтизма | Psychology Today
Действительно ли «романтизм» сегодня отступает? Я задаю этот вопрос, потому что на днях я был в маленьком ресторане во Флагстаффе, штат Аризона, который часто посещают студенты местного кампуса государственной университетской системы, и разговорился с группой из трех молодых женщин и одного студента, которые пришли и заняли свободные стулья за столом. Мы заказали капучино и пирог с заварным кремом Lorraine.
Мы говорили о жизни в целом, когда я сказал, что лично я сожалею о полной потере романтической чувствительности в наши дни. Молодой человек спросил меня, что я имею в виду… говоря, что его «любовная жизнь» была «великолепной»; что у него не было недостатка в партнершах по постели». Мне удалось сохранить серьезное выражение лица, но я подумал, что должен — так сказать, в разговоре — просто указать, что в этом современном мире, постоянно направленном извне на новые события или «происшествия»… но сексуальный подтекст.
Услышав ответ молодого человека, я не мог не перейти в «режим лекции»… но только после того, как принесли еще одну порцию капучино – мой был «халявой»… что побудило меня пойти дальше и «поставить его правильно» об историческом значении термина «романтик». И я начал с того, что, оглядываясь назад на нашу человеческую историю, можно увидеть, что две стороны сознания постоянно находятся «в плане» — иногда в одностороннем порядке, иногда в унисон: а именно: (i) РАЗУМ (интеллектуальный, объективный и рациональный — Чувства, связанные с внешним миром; (ii) ВООБРАЖЕНИЕ (интуитивное, проницательное – ментальная сфера идей, размышлений и чувств, порожденных Психеей) 9.0003
Здесь драматическая пауза, пока я съел последний кусок пирога с заварным кремом, прежде чем начать двигаться… чтобы указать, что слово «романтик» произошло от французского romantique… которое обозначало творческую, призрачную, героическую, идеализированную… психологическую реакцию на мир и события. И что порывы так называемой РОМАНТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ середины 18-го века в Европе распространились из Франции в Германию и Англию… предвещая превосходство воображения и эмоций, формируемых и выражающихся в искусстве литературы, поэзии, философии, музыки.
, живопись, скульптура. Это был «бунт» против господствовавшего авторитета предыдущей ЭПОХИ РАЗУМА, когда научные открытия в астрономии, медицине, физике… когда господствовали такие имена, как Бэкон, Галилей, Ньютон, Гарвей…
«Итак, как бы вы описали период, в котором мы сейчас живем?» спросил молодой человек, несколько защищаясь.
«ВЕК ТЕХНОЛОГИЙ», — ответил я.
«Ну, что с этим не так… это невероятно… то, что мы выясняем».
«В этом нет ничего плохого», — ответил я. Сама сложность сил, стоящих за всеми земными и космологическими явлениями, ошеломляет. Но что меня беспокоит, так это то, что «техника», которой мы все пользуемся ежедневно — смартфоны, электронная почта и т. д., — все это средства бегства от самой актуальной тайны существования, насколько я понимаю… и это психологическая и психическая тайна самого себя. «Кто», «что» и «почему» я?
Девушки осторожно потягивали капучино и ничего не говорили.
— Слушай… — сказал я, наклоняясь вперед, локти на стол… — Я к тому и клоню — никаких ссор с техникой как таковой… она вполне может продлить мне жизнь на несколько лет; может даже сделать кого-то немного мудрее.
Но когда это позволяет вам постоянно быть «вне», а не «внутри» — всегда «вовне», в сообщениях, в контакте с кем-то или чем-то — «факты» и «мир» у вас под рукой, так сказать — никогда унылый момент» – с небольшим желанием посидеть и поразмышлять… я нахожу себя «неудобным»… теряю время… так как у меня мало одиночества… редко гуляю, разговариваю сам с собой, когда «тяга» телефона и компьютера всегда под рукой .
Девушки задумчиво потягивали капучино, время от времени позволяя себе медленные улыбки.
«Итак, — заключил я, — чтобы по-настоящему познать себя — обнаружить свой отличительный характер и темперамент — требуется частая самоанализ — нужно быть «внутри» столько же, сколько и «вне». Романтичный, а также разумный. И тогда даже секс может быть романтикой. В школе мы читали стихотворение великого английского поэта Уолтера де ла Мара. Я никогда его не забывал, особенно последние три строчки…
Идти далеко; Подойди ближе
Ты все еще должен быть
Центром собственной маленькой тайны
(из стихотворения «Иди далеко; подойди ближе»)
Философия романтизма и ее влияние на современную психологию
Философия романтизма и ее влияние она повлияла на современную психологию
Философия романтизма и то, как она повлияла на современную психологию
Введение
Знание и разум имеют очень тесную связь Философия имеет дело со знанием, а психология связана с разумом По данным Американской психологической ассоциации (АПА) , психология определяется как изучение разума и поведения, которое развилось из областей науки и философии (О’Бойл, 2006).
Психологию невозможно понять без философии, она связана с отраслью ментальной философии. Из-за этого тесная связь с философией, всякий раз, когда в области философии происходят изменения, они оказывают влияние на психологию Ранняя психология рассматривалась только как ветвь ментальной философии. С продвижением и расширением в области философии произошли также улучшения в области психологии (O’Boyle, 2006).
Большой вклад в области психологии внесли Дж. Стэнли Холл и Вильгельм Вундт, основавшие Американскую психологическую ассоциацию и экспериментальный подход в психологии. Более поздние достижения в области психологии также связаны с терапевтическими последствиями (Pickren & Rutherford, 2010). Все эти достижения ведут к современной психологии, на которую влияют различные изменения в области философии. После Темных веков и Средневековья возрождение было пробуждением, которое повлияло на все области исследований, включая философию. Позже наиболее заметное влияние было в эпоху просвещения.
Это было время, когда логические рассуждения питали философское мышление. В эпоху просвещения другое движение повлияло на логическое и философское мышление, известное как романтизм.
Тезис
Теория философского романтизма оказывает различное влияние на современную психологию и консультирование.
Обсуждение
Теория философского романтизма
В эпоху Просвещения, когда каждый аспект жизни был связан с логическим и научным разумом, было невозможно понять человеческие чувства и поведение с помощью научного или логического подхода. Это стало причиной того, что на фоне научных и логических рассуждений возникла новая мысль, основанная на эмоциях и чувствах человека (Kyle, 2012). Это привело к новому пониманию в области философии, которая имеет дело с человеческими условиями.
Согласно теории философского романтизма о понятии ценностей и эмоций в жизни нельзя судить на научной и объективной основе. Эта теория основана на концепции единой и взаимосвязанной вселенной (Kyle, 2012).