Как работает психологическая поддержка заключенных в России
Более 60% бывших заключенных возвращаются в тюрьму после освобождения. Часто проблема заключается не в склонности к правонарушениям, а в том, что человек не может социализироваться. «Афиша Daily» поговорила о психологической помощи с бывшими заключенными, отцом осужденного на пожизненный срок, психологом и правозащитницей.
Когда мне был 31 год, я сел в тюрьму на 11,5 лет по статьям 105 УК РФ «Убийство», 162 УК РФ «Разбой» и 222 УК РФ «Незаконное приобретение оружия». Вышел на свободу в 2011 году.
Первые две недели, когда меня держали в СИЗО, я вообще не вылезал из «ямы». Так называют карцер, куда сажают людей, чтобы добиться от них тех показаний, которые нужны ментам. В карцере очень холодно, [по размеру] он 180 на 70 сантиметров — два шага вперед и шаг в бок. Я сидел, прыгал, отжимался: 15 минут спишь, 15 минут отжимаешься, чтобы не замерзнуть, — и так круглые сутки. Это физическое и психологическое давление на заключенного.
Бить они тебя вроде как не могут, поэтому следователь дает указание работникам тюрьмы — они выдумывают разные нарушения и сажают тебя в изолятор. СИЗО было тяжело вынести, но, мне кажется, я сам себя к этому подготовил и старался принимать все как должное. Все-таки не случайно туда попал, не по неосторожности, а осознанно совершил преступление и знал, что меня за это ждет.
Когда попал на зону, я был уже взрослый, сразу адаптировался и стал «игровым». Игровые — это, по сути, блатные. Я сидел, играл в карты, этим и зарабатывал, занимался спортом, на промзону не ходил, читал много книг. Так прошли первые годы.
[Результат] психологического давления тюрьмы, вся адаптация зависят только от человека. Нельзя сказать, что вот это можно пережить и перетерпеть, а вот это нельзя. Потому что некоторые с первых дней [совершают самоубийство], а некоторые принимают [ситуацию], сидят 20 лет и умудряются выйти нормальными людьми.
Я много читал, про психологическое состояние человека в том числе.
По сути, основное давление в тюрьме создают сотрудники — милиционеры. Но когда ты включаешь с ними контролируемую глупость, то есть подчиняешься им на моральном уровне, то никаких проблем у тебя не будет. Но, конечно, не у всех так получается.
Когда ты приезжаешь на зону, ты попадаешь в общество, которое состоит из людоедов, педофилов, боевиков, депутатов. От самых низших слоев до высших.
У нас даже бывший священник сидел за педофилию — он говорил, что пошел против РПЦ и его как бы подставили. Но потом он там еще одного зэка совратил, и в итоге стало ясно, что не из‑за проблем с церковью он туда попал. И вот сможешь ты вытерпеть все это или нет, зависит только от тебя самого.
Я лично доставал человека из ситуации на грани смерти: он только заехал, всего год просидел и повесился. По-моему, он сел за убийство в драке. Не знаю, что у него творилось в голове. Потом еще один совершил подобное, вроде как из‑за того, что девушка бросила. Такие ситуации в тюрьме сложно переживать, не всем удается.
Менты обычно давят на тех, кто не соблюдает режим строго. Меня несколько раз ловили с картами, сажали в изолятор, — но это не такой изолятор, как в СИЗО, там нормально. Просто сидишь один.
У нас был психолог в бараке. Никто к нему [не ходил], а мы своим кругом из пяти человек решили сходить один раз, и нам понравилось. Мы там собирались слушать кассеты с медитацией или просто музыку. Это было полезно для того, чтобы сменить обстановку, посидеть в мягких креслах, из зоны выйти. В бараке 60 человек, ты видишь их год за годом, поэтому эти встречи были как глоток свежего воздуха. Но это все носило официальный характер, психолог у нас был не очень-то заинтересованный. Мне кажется, что я мог больше ему рассказать, чем он мне посоветовать. Но мне и не нужна была его помощь.
Были там у нас забитые, загнанные, с психологическими расстройствами — вот им бы помощь оказывать, а их там никто не лечит. Иногда давали какие‑то таблетки, иногда увозили на больничку ненадолго, потом снова возвращали.
В итоге многие из них так и сошли с ума.
Когда я вышел из тюрьмы, меня встретили одноклассники. Они ко мне часто приезжали и привозили передачки. В тюрьме сидит много людей, к которым вообще никто никогда не приезжает, потому что у них никого нет. Мне кажется, что им как раз сложнее всех. А ко мне у моих близких отношение не поменялось: все знали, какой я человек. Поэтому у меня не было ощущения, что мне на воле будет тяжело. Но проблема была в том, что я не знал, чем буду заниматься. Поехал к другу, начал искать работу. И проблема с этим есть до сих пор, потому что во всех фирмах спрашивают, сидел ли я. И скрыть это практически никогда не удается. Вот это, пожалуй, моя единственная проблема сейчас, связанная с тюрьмой.
Сейчас моему сыну 46 лет. Уже 17 лет он сидит в тюрьме за то, чего не делал, и мне до сих пор ужасно неприятно говорить об этом. Российская система выбрала бандитские деньги — они оказались важнее, чем человек, который приносил славу этой стране (Паата Гвасалия — заслуженный мастер спорта России и мастер спорта СССР международного класса.
— Прим. ред.). Он сейчас сидит в «Белом лебеде» (исправительная колония особого режима для пожизненно осужденных в городе Соликамске. — Прим. ред.). В мире нет места хуже, чем тюрьма для пожизненно заключенных. [Обычно] люди сидят в тюрьме, понимая, что рано или поздно они выйдут на волю и увидят близких, а там нет этого, нет жизни, нет надежды. То, что он продержался там 17 лет, — это большое счастье. Это благодаря людям, местным, которые верят, что он невиновен, и помогают. Мы тысячу раз пытались обжаловать решение суда в разных инстанциях, но никаких результатов.
Сколько лет он там сидит, каждый раз, когда приходит начальник, он кричит: «Освободите меня, я не виновен». Несколько лет назад у него сломалась психика. Я теперь редко приезжаю к нему, потому что мне тяжело видеть его таким, моя племянница его навещает и помогает чем может. Я знаю, что местные врачи там что‑то делают. Они просили нас покупать какие‑то лекарства, мы покупали и привозили ему.
Я сам сидел пять лет за мошенничество, когда был молодой. Но я все равно не представляю, каково ему. Он говорил мне раньше: «Папа, ты знал, за что ты сидишь, а я не понимаю, за что мне это». Он, конечно, отчаялся. Раньше сидел в общей камере, их было 3–4 человека, так хотя бы с кем‑то общался.
А сейчас, когда у него начались проблемы с нервами, его посадили в одиночную камеру. Его водят на прогулку, кормят, но он ни с кем не общается.
Иногда его забирают в больницу, дают таблетки, а потом возвращают в барак. Я приезжал к нему в прошлом месяце, он чувствовал себя намного лучше, нормально отвечал на все мои вопросы. Говорит, что врачи делают все, что могут. Не знаю, общается ли он психологом, он мне не говорил. Но в нашем случае никакой психолог ему уже не поможет.
Россия была готова отдать нам его в Грузию, мы несколько лет собирали документы и вели переговоры о том, чтобы его перевели домой. Но у нас в стране начался бардак, отношения с Россией испортились.
И мы уже полгода не можем получить документ о том, что Грузия согласна принять его. Но мы стараемся как‑то решить этот вопрос. Я хочу, чтобы он был дома, в стране, где его родные и близкие. И если умрет, то пускай умрет дома. И мы уже даже признаем, что он виновен, лишь бы только нам его отдали.
У него жизнь сломана. Да и я уже не могу бороться, очень устал. У меня нет никакой надежды на освобождение, самый лучший вариант для нас — уехать домой.
Я сидел почти семь лет за мошенничество в особо крупном размере. Сел в 22 года, до этого успел получить диплом юриста, поработать по профессии. И я точно знал, чего хочу от жизни.
Все, чем я занимался на зоне, — читал книги. Еще у меня был свой компьютер и интернет: я писал статьи, и все было хорошо. Но, конечно, психологическая адаптация необходима тем парням, которые лет в 20–25 попадают в тюрьму за наркотики и которым грозит от 10 лет. Потому что, когда приходит осознание, что ты сел в 20, а выйдешь в 30–35, совершенно не понимая, чем дальше заниматься, становится тошно и страшно.
Лично я смог привыкнуть и приспособиться.
Когда ты только попадаешь на зону, это жопа. Во-первых, целый год, пока идет суд, ты надеешься, что тебя отпустят. А потом тебе дают срок 10–15 лет, и это большой удар, потому что дальше тебя ждут серьезные испытания. Как только ты попадаешь туда, тебе надо понять, кем ты будешь, как себя вести и какая у тебя будет социальная роль в обществе, состоящим из 1000 зэков и 200 ментов, которые абсолютно такие же, как эти зэки, просто по другую сторону баррикад. У нас была шутка среди зэков: «Ну че ты, Палыч, ты ж такой же, как и мы, просто тебя пока не посадили». Я бы сказал, что в первый месяц очень нужна помощь в адаптации, чтобы понять, как все устроено. Но проблема в том, что психолог тебе в этом вряд ли поможет.
Психологи не всегда знают, что происходит в том или ином бараке. Например, во Владимире зона «красная»«Красной» называют зону, которая полностью контролируется администрацией. «Черной» — там, где последнее слово за зеками.
— там нет никаких понятий, кроме как «кто сильнее, тот и прав». А вот у нас была хорошая зона: там есть правила, адекватные менты и связь с родственниками по телефону. А эти тонкости важно знать, чтобы выстраивать работу с заключенными.
Я был блатным юристом. У меня была интересная роль, я хорошо общался с блатными — это была своего рода защита, потому что блатные на зоне — это очень важные ребята. И если их бесил какой‑нибудь мент, я писал через компьютер во все инстанции жалобы на этого мента якобы от матерей заключенных. К нам приезжали проверки, и его в итоге увольняли. Поэтому меня и из ментов особо никто не трогал.
В общем, я провел там время очень интересно, но это потому что я смог себя правильно настроить. Те, кто не может, впоследствии, конечно, очень страдают.
У нас был какой‑то актовый зал, кабинет соцзащиты и психолога. В коридоре, где были двери в эти помещения, всегда висели объявления, что можно обратиться за психологической помощью, либо список вакансий, куда можно попробовать устроиться при освобождении.
Это в основном вакансии сварщика, токаря, сантехника. Конечно, нужные профессии, но в большинстве случаев заключенные — бездельники, и им это неинтересно. В целом у большинства зэков, с которыми я сидел, не было никаких идей и целей на дальнейшую жизнь. Они разговаривали и обсуждали, как бы грабануть технично, чтобы новую тачку купить.
Какой бы хороший психолог ни был, на него не будет спроса. Скорее всего, люди будут к нему ходить, чтобы как‑то пошутить или просто отдохнуть, а за психологической помощью не пойдут.
С другой стороны, и психологи-то не особо заинтересованы в общении с зэками. Наша вот брала у меня заявление об УДО. Я должен был заполнить какую‑то анкетку, чтобы она посмотрела и написала на меня характеристику. Она позвонила мне и начала задавать вопросы из разряда, помню ли я, как совершал преступление, мол, я же был в нетрезвом виде. А у меня четыре эпизода за мошенничество, при чем тут вообще моя трезвость. То есть она меня с кем‑то перепутала.
В общем, чаще всего им самим абсолютно плевать, что там и с кем происходит. Они сами не заинтересованы в оказании помощи, потому что понимают: ничем помочь не могут.
У меня ни разу не было сомнения, что у меня будет своя юридическая компания. Я с этой идеей шел всю жизнь, и тюрьма ничего не изменила. А тем, у кого никаких целей по жизни нет, никакой психолог не поможет.
Кто занимается оказанием психологической помощи заключенным?
Психологическая служба помощи заключенным — это относительно молодой структурный компонент в уголовно-исполнительной системе. Первые должности психологов-практиков начали вводить еще в советский период в воспитательных колониях для несовершеннолетних в 1974 году. Тогда в стране мало было психологов, на должность назначали не профессионалов, чаще педагогов, поэтому ожидаемого эффекта не наступило. В конце восьмидесятых годов была попытка провести эксперименты и опробовать работу психологов во всех колониях. И эксперимент дал положительные результаты.
В 92-м должности психологов стали постепенно вводиться во все исправительные колонии.
Зачем это было нужно? В 43-й статье Уголовного кодекса написано: «Наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений». То есть государство стремится не просто наказать человека, а сделать все возможное, чтобы осужденный возвратился в общество законопослушным гражданином и больше не совершал преступлений. Для достижения этой цели используются различные средства исправительного воздействия: труд, общеобразовательное и профессиональное обучение, достаточно жесткий режим содержания, воспитательная работа, общественное воздействие, и в том числе работа с психологом.
В настоящее время около 3500 психологов работает в этой системе. И практически во всех учреждениях, даже в следственных изоляторах, где находятся подозреваемые.
В чем заключается работа тюремных психологов?
Опираясь на зарубежный опыт, мы поняли, что нельзя допустить, чтобы психологи превышали свои полномочия и каким‑то образом оказывали давление на заключенных.
Поэтому был принят специальный закон, который внес некоторые изменения в Уголовно-исполнительный кодекс. В статье 12, пункт 6.1. написано: «Осужденный имеет право на психологическую помощь, оказываемую сотрудниками психологической службы исправительного учреждения и иными лицами, имеющими право на оказание такой помощи. Участие осужденных в мероприятиях, связанных с оказанием психологической помощи, осуществляется с их согласия».
Мы никогда насильно не обследуем ни одного осужденного. Но всегда пытаемся поговорить с осужденным именно на этапе прибытия в исправительное учреждение.
Важно изучить его психическое состояние, чтобы избежать различных чрезвычайных происшествий — например, суицида. И оказать ему необходимую помощь.
Обычно вновь прибывшие заключенные дают согласие на такие обследования.
Психолог изучает материалы дела и может выявить по составу преступления, что человек, например, склонен к проявлению агрессии. Тогда он пытается предложить ему личные беседы несколько раз в неделю.
И вообще-то, люди часто соглашаются, потому что знают, что психологу рано или поздно придется писать на них характеристику, чтобы им разрешили выйти по УДО. А если он отказывается работать со своим гневом, то психолог, скорее всего, ничего хорошего не напишет. Поэтому они сначала ходят ради собственной выгоды, а потом часто втягиваются и приходят с удовольствием. Понимают, что им необходимо работать над собой, учиться управлять своим гневом, уметь справится с тоской, депрессией или ночными кошмарами. Но многое зависит от психолога. Я был на групповом тренинге в одной из колоний строгого режима и застал очень интересную ситуацию. В конце занятия психолог сообщила, что она уходит в отпуск на месяц — осужденные очень расстроились и пытались уговорить ее приходить хотя бы раз в неделю. Но бывает и наоборот, конечно.
В настоящее время существует много психокоррекционных программ и методик, начиная от групповых дискуссий и заканчивая арт-терапией. Например, есть художественная терапия, когда заключенные рисуют.
Еще используется терапия сказкой, когда осужденные пишут свои рассказы: для психолога это способ понять какие‑то скрытые проблемы, а для заключенного это хороший метод для выплеска эмоций. При подготовке осужденных к освобождению используются когнитивно-поведенческие тренинги, анализируются причины совершенного преступления, прорабатывается отношение к пострадавшим, чувство вины, формируется ответственность за свои поступки.
Технологии есть, но главные факторы — это желание самого осужденного и профессионализм психолога. И эти составляющие есть далеко не в каждой колонии.
Еще есть важное направление — работа с осужденными на пожизненное лишение свободы. У меня порой спрашивают: а зачем с такой категорией работать? Но если мы видим, что человек страдает и можно хоть как‑то облегчить его участь, то почему нет? В Мордовии есть колония для осужденных с пожизненным лишением свободы, и там уже больше десяти лет работает доктор психологических наук, известный отечественный психолог Валерия Сергеевна Мухина.
Она регулярно проводит встречи с заключенными, они ее очень уважают, пишут ей письма. Там, например, был осужденный, склонный к депрессии, который постоянно плакал. Она начала с ним работать, и оказалось, что у него два высших образования. Он с ее помощью начал делать переводы зарубежных книг и немного восстановился, духовно подтянулся.
Есть ли службы, занимающиеся адаптацией бывших заключенных?
На федеральном уровне службы пробации, которая помогает и опекает бывших заключенных, у нас нет. Но во всех исправительных учреждениях осуществляется специальная подготовка осужденных к освобождению. Она многоплановая. Социальные службы решают вопрос о будущей регистрации, возможном месте проживания. Также решается вопрос о трудоустройстве, для этого приглашаются специалисты с центра занятости. С теми, кто этого хочет, работает психолог, они вместе анализируют трудности, с которыми придется столкнуться на свободе.
Во многих колониях сегодня создаются центры профилактики.
Там учат, как правильно распределить деньги, как ездить на метро, трамвае и так далее. Обучают даже пользованию бытовой техникой, если нужно. Социальные работники пытаются установить контакты с близкими. Нужно обязательно выяснить, как они к нему относятся, смогут ли позаботиться о нем. Может ли он с ними жить, готовы ли они принять его.
Большую помощь бывшим осужденным оказывают центры профилактики, которые создаются местными органами власти и общественными организациями. Например, в Москве для женщин есть центр профилактики «Аврора». Там оказывают психологическую помощь, обучают новым профессиям и консультируют по семейно-бытовым вопросам. Буквально в августе я был в Краснодарском крае, там есть два центра профилактики. Они там даже с жильем помогают, выделяют какие‑то общежития.
Часто проблема не только в психологическом состоянии заключенного, но и в отношении общества к нему. Оно ведь у нас двоякое. Мы вроде сначала кричим, что над людьми в тюрьмах издеваются, бьют их и унижают.
А потом сами очень осторожно и порой пренебрежительно относимся к тем, кто сидел.
И человек, вышедший из тюрьмы, порой снова идет на преступление, чтобы как бы подтвердить то отношение, которое к нему складывается. Он, может, и пытается измениться, но из‑за того, что общество его не принимает, ничего не получается.
Рано или поздно, но мы придем к созданию государственной службы пробации, которая возьмет на себя функции оказания помощи людям, освободившимся из мест лишения свободы. И уверен, как только это произойдет, уровень рецидива в нашей стране существенно уменьшится.
У нас на самом деле мало психологов, несмотря на то, что в последние годы они действительно стали появляться. Тем не менее пробел очевиден. Я видела прямо потрясающих специалистов. Например, в Бутырке работает девушка-психолог, которая читает литературу, о которой я слышала из уст каких‑то очень известных психотерапевтов. Но не все такие, как она. Многие действуют по старинным принципам, работают с заключенными по учебникам советских времен.
Тут рассчитывать на особую эффективность не приходится. И это большая проблема.
В наших колониях есть комнаты психолога и залы психологической разгрузки. Обычно они представляют из себя небольшое помещение, где стоит аквариум, висит одна или несколько картин, еще там может лежать ковер, могут стоять мягкие диваны и кресла. При входе всех обязательно просят разуваться. Когда приходит заключенный, его усаживают в кресло, включают музыку и предлагают расслабиться. Он слушает, релаксирует. И в зависимости от того, какой это специалист, он может начать задавать вопросы, пытаться понять его состояние и как‑то повести заключенного в нужном направлении. Либо он просто оставляет его в этой комнате, закрывает и уходит. Все по-разному. Но это в любом случае хорошо.
Потому что в колониях нет мест для уединения. Нет такой комнаты, куда заключенный мог бы уйти, чтобы сменить обстановку и отдохнуть от людей, с которыми он проводит все свое время в течение долгих лет.
Эти психологические комнаты — единственная возможность заслониться от всего шума и побыть наедине с собой.
К тому же это место, которое напоминает домашний уют. У человека появляется возможность ненадолго окунуться в эту атмосферу. Но для того чтобы это работало для всех заключенных, таких комнат нужно много, психологов нужно больше раза в два-три.
Мы сейчас настаиваем на том, чтобы в колониях проводились занятия по йоге, цигуну и прочим методикам, которые позволяли бы снять накопившийся стресс. У нас все это начинает работать, но пока очень медленно. Но тем не менее процесс запущен. В СИЗО Москвы сейчас возьмут на постоянную основу двух специалистов, они будут на должностях реабилитологов: один из них будет преподавать йогу, а второй цигун. Это большой прорыв, раньше ничего подобного не было.
Еще считается, что освоение новых специальностей тоже относится к процессу реабилитации. Некоторые осужденные осваивали даже профессию психолога, будучи за решеткой. Наша задача в том, чтобы человек из тюрьмы вышел здоровый психически и умеющий реализовать себя в социуме. Я считаю, что реабилитируют даже театральные кружки, которые есть при некоторых колониях.
Мне известны истории, когда некоторые заключенные, которые играли в театральных кружках, потом на воле искали такие же занятия в домах творчества. Это все-таки тоже способ как‑то закрепиться в жизни.
Все очень зависит от учреждения. У нас в колониях сидит в среднем 800–1000 человек. И как один психолог может поработать со всеми? Никак, поэтому бывает и так, что работа психолога в учреждении не приносит никакой пользы. Я помню, что в одной из колоний была замечательная женщина-психолог: она собрала огромную стопку рисунков, которые нарисовали осужденные, и проанализировала их, а потом вызывала тех, кто, по ее мнению, больше всего подвержен негативному влиянию и психическому расстройству. Но не везде есть такие психологи. А нормативов, которые обязывали бы сотрудников тестировать, наблюдать, разговаривать с заключенными, нет.
Материал подготовлен при помощи документального проекта «Это реальная история», созданного студией «Амурские волны» и телеканалом ТВ-3.
12 сентября вышел второй сезон проекта, а 26-го покажут серию о Сергее Помазуне — «белгородском стрелке», который убил шесть человек в центре города. По словам близких, он стал психически нестабильным после первого освобождения из колонии, что, по одной из версий, и привело к последующим трагическим событиям.
Психология заключённых: почему тюрьма так меняет людей?: scanerdarkly — LiveJournal
?- Психология
- Cancel
Кто не читал — ознакомьтесь сначала с текстом той статьи — это поможет лучше разобраться в сегодняшней.
После публикации получил несколько вопросов от друзей, из них самым интересным показался такой: «Мне интересны причины, по которым именно эти «понятия» стали цениться у заключенных, и почему жизнь на зоне так быстро и сильно меняет человека?» На этом и хочу остановиться сегодня.
Давно установлено, что пребывание в заключении дольше 5-7 лет малоэффективно для исправления. Скорее, оно эффективно для закрепления человека в тюремном мышлении. И знаете почему? Потому что именно после 5-7 лет непрерывного пребывания в исправительном учреждении, в психике заключённого происходят необратимые изменения (любой соответствующий учебник подтвердит): тюремные ценности из навязанных ситуацией становятся истинно «своими», принятыми человеком. Это происходит из-за чудовищной агрессивности тюремной среды, её способности «проникать в подкорку». В одной статье читал мнение, что тюрьма для психолога — то же самое, что адронный коллайдер для физика: человеческие отношения доходят до крайних значений. Любой свежезаключённый испытывает мощнейший стресс от состояния несвободы, резкого сокращения личностного пространства и необходимости выстраивать отношения с людьми, которых он в своё окружение не выбирал.
Насчёт причин, по которым в тюрьме преобладают те или иные ценности.
В исправительных учреждениях царит кастовый строй, практически как в классической Индии, о которой нам рассказывали на уроках истории: есть лидеры (блатные, братва), есть рабочие (мужики) и есть неприкасаемые (петухи, обиженные). Скатиться из лидеров или рабочих в неприкасаемые сравнительно легко, а вот стать из неприкасаемого даже простым рабочим — практически невозможно. Отсюда и повышенная тюремная осторожность, взвешенность, вежливость, педантичность — ведь всего одна ошибка, заключающаяся даже в неосторожной фразе, может стоить очень и очень много.
Что ж, друзья мои, надеюсь я ответил ещё на пару вопросов о психологии заключённых. Призываю вас комментировать и задавать любые вопросы по теме. Возможно, напишу ещё несколько постов в продолжение, если вам будет интересно.
Tags: пенитенциарная психология, психология, тюремная психология
SubscribeКогда психологу лучше промолчать
Социальные сети прекрасно демонстрируют актуальность некоторых правил поведения для психологов: 1) не давать советов; 2) не консультировать…
Гвоздь в голове
Благодаря коллеге посмотрел убойное полутораминутное видео.
Действительно, часто человек готов смириться с гвоздём в голове, но никак не с…Песенка про психиатра
Тут недавно был день психолога, так все выкладывали лучший, наверное, мультфильм об оном: «Доктор рыба». Найдите и посмотрите на досуге,…
Действительно, часто человек готов смириться с гвоздём в голове, но никак не с…Photo
Hint http://pics.livejournal.com/igrick/pic/000r1edq
Когда психологу лучше промолчать
Социальные сети прекрасно демонстрируют актуальность некоторых правил поведения для психологов: 1) не давать советов; 2) не консультировать…
Гвоздь в голове
Благодаря коллеге посмотрел убойное полутораминутное видео. Действительно, часто человек готов смириться с гвоздём в голове, но никак не с…
Песенка про психиатра
Тут недавно был день психолога, так все выкладывали лучший, наверное, мультфильм об оном: «Доктор рыба». Найдите и посмотрите на досуге,…
Судебная и исправительная психология – КЛИНИЧЕСКО-СУДЕБНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ
Что такое судебная психология? Судебная психология — это подраздел психологии, в котором фундаментальные и прикладные психологические науки или научно-ориентированная профессиональная практика применяются к закону для решения юридических, договорных или административных вопросов (Neal, 2018). |
«Криминалист» происходит от латинского слова «суд», а «судебные психологи» — это психологи, которые помогают судам принимать решения о людях, когда речь идет о каком-то вопросе, связанном с психологией. Таким образом, судебные психологи обычно участвуют в делах «до вынесения судебного решения», что означает до принятия судебного решения, и они помогают судам принимать обоснованные решения по делам. 
Что такое коррекционная психология?
Исправительная психология — это подраздел психологии, в котором фундаментальные и прикладные психологические науки или научно-ориентированная профессиональная практика применяются в системе правосудия для информирования о классификации, лечении и управлении правонарушителями с целью снижения риска и повышения общественной безопасности ( Нил, 2018). Психолог любого типа (например, клинический, консультирующий, развивающий, социальный, когнитивный, общественный) может заниматься исправительной психологией, применяя научные, технические или специальные знания в области психологии для снижения риска правонарушителей и повышения общественной безопасности. Психологи исправительных учреждений обычно привлекаются после вынесения судебного решения (например, проводят исследования психологических последствий тюремных условий или условий испытательного срока; лечение заключенных; предоставление услуг по оценке для информирования о лечении, классификации). Численность заключенных в США за последние несколько десятилетий росла взрывными темпами, что соответствует движению за деинституционализацию государственных больниц. В США заключено больше людей, в том числе людей с психическими заболеваниями, с гораздо более высоким уровнем заключенных на душу населения, чем в любой другой стране мира. Исправительные учреждения стали крупнейшим поставщиком психиатрических услуг в стране, а тюрьма округа Лос-Анджелес теперь является крупнейшим психиатрическим лечебным учреждением в стране. |
Различные, но связанные области
Эти две области — судебная и исправительная психология — связаны своими историческими корнями, их участием в правовой системе и общей группой психически больных людей, которым они служат. Исторически они возникли примерно в одно и то же время, и ранние работы о «психологии и правовой системе» и «психологии в условиях уголовного правосудия» не различали эти две области.
Однако развились два отдельных, но связанных пути для психологов в юридических условиях. Эти два пути развили уникальные традиции обучения, центры обслуживания, профессиональные организации и даже этические кодексы/руководства.
Где я могу найти дополнительную информацию?
Ознакомьтесь со статьей Тесс Нил в журнале American Psychologist по этой теме: «Судебная психология и исправительная психология: разные, но связанные между собой области психологической науки и практики».Информация о программах ASU на получение степени в области права и психологии, где мы обучаем студентов и выпускников (онлайн и лично) в этих областях.
Для получения дополнительной информации о судебной психологии:
Американский совет судебной психологии (чтобы стать сертифицированным судебным психологом, найти специалиста для найма и т. д.)
Американское психолого-правовое общество список программ последипломного образования и постдокторских стипендий в области права и психологии (обучение на судебного психолога)
Для получения дополнительной информации об исправительной психологии:
Международная ассоциация исправительной и судебной психологии (ранее Общество исправительных психологов)
APA Division 18: Отдел уголовного правосудия
Информация об аккредитации программ клинических исследований (PCSAS) с целью повышения качества и количества ученых-клиницистов и расширения научной базы психиатрической помощи.
Влияние психологии на тюрьмы и места лишения свободы
Психология несколько раз повлияла на тюрьмы и места лишения свободы. В этой статье рассматриваются четыре из них. Это резюме недавно опубликованной статьи в Psychology, Public, Policy, and Law. Ниже приводится краткое изложение исследований и результатов, а также их практическое воплощение.
Избранная статья | Психология, государственная политика и право. 23, № 4, 478-489
История и будущее тюремной психологии
Авторы
Дэвид М. Бири, Мэрилендский университет, Колледж-Парк
Рут Э. Манн, Служба тюрем и пробации Ее Величества, Лондон, Англия
Аннотация
Тюрьмы — это квинтэссенция государственного учреждения, практически полностью контролирующего жизнь людей, вынужденных проводить в них время. В зависимости от того, как они управляются и какие услуги они предоставляют, они могут изменить жизненный путь людей к лучшему или к худшему или даже оставить людей нетронутыми.
Ключевые слова
Тюрьма, тюремная психология, ученый-практик, психология заключения
Резюме исследования
«Психология продолжала генерировать критические и важные идеи в исправительной практике, включая несколько сдвигов парадигмы в относительно недавнем прошлом.
Точно так же тюрьмы остаются благодатной контекстуальной почвой, которая побуждает психологов оттачивать свои идеи, развивать теории, а также тестировать и совершенствовать вмешательства в отношении человеческого поведения». (стр. 479).
«Тюрьмы сегодня продолжают представлять типичный контекст, в котором правительство имеет беспрецедентный доступ и обязательство вмешиваться в жизнь людей, а также возможность контролировать их. […] Насыщенность правительства
«Психологи и психологи по-разному взаимодействуют с тюрьмами. Во-первых, и, возможно, наиболее распространено, они занимаются клинической работой в тюрьмах. […] Во-вторых, психологи часто выступают исследователями и трансляторами коррекционной науки, будь то социальные, когнитивные или другие специфические дисциплины.
[…] В-третьих, этот термин относится к тем, кто создает, совершенствует или использует криминалистические инструменты, такие как инструменты проверки рисков, детектор лжи, интервью и аналогичные тактические приложения в полевых условиях». (стр. 479).
«Психологи сыграли ключевую роль в создании и/или доставке научной информации, которая послужила поворотным моментом в истории исправительных учреждений. Они оба помогли внедрить полезные идеи, а также помогли защититься от ошибочных, а иногда и опасных поворотных моментов в этой области». (стр. 481)
Психология отношений между персоналом и заключенными: классический психологический эксперимент
«SPE [Стэнфордский тюремный эксперимент] подвергался широкой критике (например, Kulig, Pratt, & Cullen, 2016), но остается знаменательный эксперимент с мощным аргументом в отношении динамики отношений в условиях тюрьмы. (стр. 481).
«SPE произвела две взаимосвязанные смены парадигмы. Во-первых, она показала, что проблема жестокого обращения и насилия между персоналом и заключенными является функцией структуры.
[…] Во-вторых, это убедительно показало, что заключенные и охранники не так уж сильно отличаются друг от друга (или от всех нас). […] [P] тюрьма должна быть местом с большим потенциалом для изменения поведения, чем предполагалось ранее». (стр. 481).
Ханс Тох и популяризация модели ученого-практика
«Подход ученого-практика предполагает, во-первых, что научные идеи претворяются в практику с большей точностью, когда они доводятся до сведения ученого, и, во-вторых, человек лучше задает вопросы и лучше занимается наукой, когда глубоко осведомлен о нюансах прикладной практики. Ее производная, модель практикующий-ученый, разделяет ту же фундаментальную посылку: прикладная психологическая практика направлена на научное понимание базы научных данных и управляется ею». (стр. 482).
«Тох установил стандарт для психологов в тюрьмах, чтобы понять и принять этот подход. Он использовал психологическую науку для решения многих проблем в тюрьмах и в тюрьмах, и он был неослабно в своем отвращении к бесчеловечным или вредным практикам в тюрьмах, которые оправдывались именем психологии, но на самом деле представляли собой лженауку или ненаучное неправильное применение психологической теории».
(стр. 482).
Легитимность и процессуальная справедливость
«Люди чаще всего воспринимают власть как легитимную, когда к ней относятся с процедурной справедливостью: когда власть действует уважительно и этично (например, санкции разумны), когда решения воспринимаются справедливой и прозрачной, когда у человека есть право голоса в процессе принятия решений и когда есть возможность обжаловать решения, которые считаются неточными. Когда люди воспринимают власть как легитимную, люди более мотивированы подчиняться закону, даже когда это неудобно. Точно так же люди, как правило, не подчиняются или даже становятся непокорными по отношению к авторитетным фигурам, которые воспринимаются как процедурно несправедливые (Шерман, 19 лет).93)». (стр. 482).
«Концепции процессуальной справедливости исключительно важны для тюрем. В тюрьмах решения и акты власти широко распространены, и из-за ограниченной свободы даже самые тривиальные акты власти приобретают особое значение».
(стр. 482).
«Тюрьмы управляются процедурно справедливым образом, в результате снижается уровень насилия в тюрьмах, увеличиваются просоциальные изменения и снижается рецидивизм. Процессуальная справедливость также важна для тюремного персонала, поскольку она связана с менее карательным и более реабилитационным отношением, а также с большей удовлетворенностью работой» (стр. 482).
«Действия каждого сотрудника и администратора исправительного учреждения имеют значение для проведения реформ, потому что они обеспечивают всеобъемлющий, постоянный и содержательный обмен мнениями с заключенными. Ежедневные обязанности сотрудников исправительного учреждения — инструктировать заключенного собрать свою камеру и перейти в новую капсулу, сообщить о новом рабочем месте, убрать обед, пролитый другим человеком, что сегодня не будет похода в библиотеку и то, что свидания отменяются, может иметь огромное влияние на тюремный порядок и реабилитацию заключенных в зависимости от того, даются ли эти инструкции с процедурно правильными коннотациями (например, разумные приказы, справедливые для всех, позволяющие заключенному объяснить возражение, если оно есть, и подать жалобу позже, если они посчитают, что заказ был проблематичным)».
(стр. 482).
Модель эффективной реабилитации «Риск-Потребность-Реагирование» (RNR)
«Множество исследований и мета-анализов подтверждают принципы RNR, и их охват расширился, чтобы включить разработку надежных инструментов оценки риска и потребностей, как а также внедрение и оценка буквально сотен реабилитационных программ (Bonta & Andrews, 2016)». (стр. 483).
«Модель RNR подтолкнула тюрьмы к тому, чтобы сосредоточить свои различные услуги на людях, которые в них больше всего нуждаются, и предоставлять услуги в наиболее эффективной форме. Это также привело к столь необходимой переориентации на принципы доказательной практики между учеными и практиками, которые до некоторой степени притупились в XIX веке.70-х и 1980-х годов в пользу более интуитивных подходов (Бенджамин, 2006)». (стр. 483)
«Какие уроки мы можем извлечь из неспособности тюремной психологии полностью внедрить свои знания в тюремную политику? Первый урок здесь состоит в том, что интуиция является постоянным и подчас вредным противником науки в исправлениях.
[…] Второй ключевой урок, по-видимому, связан со стратегией. […] Третий урок связан с качеством научных исследований». (стр. 483-484)
«В целом история психологов в тюрьмах, описанная выше, рисует многообещающую картину, поскольку эта история в целом была положительной. Двойное наследие «присутствия» и «парадигм», связанное с психологами, помогает объяснить эту общую тенденцию. Но неудачи в истории психологии и тюрем тоже информативны». (стр. 484)
Применение исследований на практике
«Психологические исследования в области тюремного заключения должны проводиться с искренней заботой о людях, живущих в тюрьмах, с признанием того, что они заслуживают лучшего, что может предложить психология, а не быть просто объектами исследований по вопросам, представляющим академический интерес». (стр. 482).
«Зимбардо (2008, 2016) предложил понимать это как несостоятельность руководства и недооценку силы ситуации и системы, приводящие к поведению, которое нам, людям, не нравится думать, что мы способен.
В частности, Зимбардо подчеркнул, что тюремная система должна иметь четкую, последовательную и недвусмысленную цель и набор ценностей». (стр. 481).
«Просто своевременно отвечая на официальные жалобы заключенных, например, в тюрьмах, как правило, наблюдается значительное снижение серьезного насилия в тюрьмах (Bierie, 2013). Предоставляя чистые, тихие и гуманные помещения, в тюрьмах, как правило, значительно меньше беспорядков в тюрьмах (Bierie, 2012)». (стр. 482).
«Важно, чтобы поле давало качественные и актуальные научные факты. Также важно, чтобы в этой области предпринимались активные усилия по доведению содержания науки до всех, кто работает с тюрьмами, и по объяснению ценности этих фактов» (стр. 484)
Другие интересные факты для исследователей и клиницистов
«Инструкция [Зимбардо] «охранникам» в SPE создала для охранников неясность в отношении того, чего они должны были достичь, и это привело к тому, что они сделали чрезмерный акцент на контроле в ущерб порядочности и человечности.
В свою очередь, «заключенные» либо реагировали на попытки доминировать над ними, либо покорно принимали их. Ни та, ни другая реакция не способствовала реабилитационному (исправительному) опыту заключения». (стр. 481).
«[Модель RNR] также подверглась резкой критике, что привело к бурным дебатам, например, о ценности индивидуализации по сравнению с назначением в том, как предоставляются услуги, о сходствах и различиях между факторами риска для мужчин и женщин, возможности расширение принципов RNR за пределы формальных вмешательств до менее формальных взаимодействий в исправительных учреждениях, а также потенциал для лучших результатов, которые могут быть результатом использования подхода, основанного на сильных сторонах, а не на риске». (стр. 483).
«[Эта] область должна проводить комплексные исследовательские программы с точки зрения задаваемых вопросов и используемых методов, чтобы руководители тюрем могли принимать более обоснованные решения и в полной мере задействовать социальные науки».