Разум понятие: РАЗУМ — это… Что такое РАЗУМ?

Новости : Центр культуры : АлтГТУ

Действительно, поток посетителей выставки Юрия Загинайлова всё растет и растёт!  Многие посещают выставку по несколько раз, внимательно всматриваются в картины и вчитываются в стихи. Неоднократно гости Центра культуры обращались ко мне с просьбой пояснить название:  «Что такое ноосфера?»  Коротко попытаюсь ответить на этот вопрос, тем более,  что в преподавательской деятельности  мне неоднократно  приходилось обращаться  к работам Тейяра де Шардена и В.И. Вавилова – основоположников учения о ноосфере.

Термин и понятие «ноосфера» были введены в науку французскими учеными — математиком Э. Леруа, философом П. Тейяром де Шарденом и В.И. Вернадским. Еще в 20-е гг. XX в. В.И. Вернадский обратил внимание на мощное воздействие человека на окружающую среду и преобразование современной биосферы. Человечество, считал учёный,   охватит разумным управлением живую оболочку планеты, превратив ее в единую сферу — ноосферу (сферу разума). Это понятие Вернадский сформулировал в

1944 г. Он успел лишь в общих чертах наметить основы нового учения, но его слова и сейчас актуальны и звучат предостерегающе: «В геологической истории биосферы перед человеком открывается огромное будущее, если он поймет это и не будет употреблять свой разум и свой труд на самоистребление».      Ноосфера  (от греч. noos — разум) — это биосфера, разумно управляемая человеком. Ноосфера является высшей стадией развития биосферы,  она связана с возникновением и становлением цивилизованного общества, когда разумная деятельность человека становится главным фактором развития на Земле.Отправной точкой своих исследований и Вернадский, и Тейяр де Шарден считали цефализацию — процесс увеличения массы головного мозга и, как следствие, эволюционно ускоренное развитиенервной системы человека. Происходит скачок — от инстинкта к мысли, следовательно, эволюция биосферы идет в направлении развития сознания, т.е. формирования ноосферы. Отсюда вывод:

нематериальная мысль человека становится геологическим фактором, материально преобразующим планету. П. Тейяр де Шарден называл ноосферой некую «оболочку мыслей» над Землей. Он представлял разум как пламя, в котором греется земной шар и которое постепенно охватывает планету, образуя ее новый покров: «Земля не только покрывается мириадами крупинок мысли, но окутывается единой мыслящей оболочкой, образующей функционально одну обширную крупинку мысли в космическом масштабе». В.И. Вернадский вкладывал в понятие ноосферы такой смысл. По мнению ученого, ноосфера — материальная оболочка Земли, меняющаяся под воздействием людей, которые своей деятельностью так преобразуют планету, что могут быть признаны «мощной геологической силой». Эта сила своей мыслью и трудом перестраивает биосферу «в интересах свободно мыслящего человечества как единого целого».  Постепенно идея ноосферы захватила умы многих известных ученых во всем мире, что само по себе говорит о ее значимости и глобальном характере.

Употребляя термин «ноосфера», экологи имеют в виду тот комплекс проблем, решение которых необходимо для направленного развития биосферы. Говоря об «эпохе ноосферы», мы подчеркиваем еще одну важную сторону учения  В.И. Вернадского. Оно утверждает необходимость не только целенаправленного развития биосферы, подчиненного обеспечению дальнейшего развития цивилизации, но и такого изменения общества, его природы и организации, которые были бы способны создать нужную гармонию (СИНЕРГИЮ!) в развитии природы и общества.

 Ноосфера — это уникальное единство человечества, производства и природы, которое должно преобразовываться и управляться высшим человеческим разумом. Разум, по мнению сторонников теории, гарантирует всестороннее прогрессивное развитие человечества на основе новых социальных законов и глубокого знания естественноисторических закономерностей. В.И. Вернадский подчеркивал, что возникновение ноосферы как части биосферы есть природное явление, гораздо более глубокое и мощное в своей основе, чем человеческая история. «…Все человечество, вместе взятое, представляет ничтожную массу вещества планеты. Мощь его связана не с его материей, но с его мозгом, разумом и направленным этим разумом его трудом.

Ноосфера есть новое  явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом».

История возникновения ноосферы выглядит в этом учении следующим образом: переход от собирательства к охоте, далее — к земледелию и скотоводству явился началом аграрной революции, вызвавшей глубокие изменения природной среды в результате использования энергии животных, воды и огня. Лесные и степные естественные экосистемы искусственно стали превращаться в агроэкосистемы. Развитие земледелия и животноводства привело в движение ранее отсутствовавший фактор воздействия на биосферу —

антропогенный. Согласно различным оценкам, человек эксплуатирует уже более 55% суши, использует около 13% речных вод, скорость сведения лесов достигает 18 млн. га в год. С ростом масштабов использования природных ресурсов, обусловленных промышленной революцией, антропогенное влияние на биосферу и ее компоненты объективно увеличилось.И далеко не всегда это воздействие – позитивно!  Еще в 1940-е годы В.И. Вернадский отмечал, что производственная деятельность человека приобретает катастрофические масштабы, сравнимые с геологическими преобразованиями. Катастрофическое  воздействие человека на биосферу сводится к следующим формам:

• сведение лесов,
• распашка целинных земель,
• эрозия и засоление почв,
• снижение биологического разнообразия
• воздействие новых постоянно действующих механических и физико-химических факторов, усиливающих экологический риск. А  это,  в свою очередь,  выражается в следующих глобальных проблемах:

1. Изменение структуры земной поверхности (распашка степей, вырубка лесов, мелиорация, создание искусственных озер и морей и т.п.).
2. Изменения состава биосферы, круговорота и баланса слагающих ее веществ (изъятие полезных ископаемых, образование отвалов, выброс различных веществ в атмосферу и сброс в водные объекты, изменение оборота влаги).
3. Изменение энергетического, в частности теплового, баланса отдельных регионов земного шара, опасное для всей планеты.
4. Изменения, вносимые в биоту (совокупность живых организмов) в результате истребления некоторых видов, создание новых пород животных и сортов растений, перемещение их на новые места обитания.

Таким образом, человеком нарушены основные принципы естественного устройства биосферы. С одной стороны, процесс человеческой деятельности расширил границы биосферы в глубины земной коры и океана, в высоты стратосферы и космоса. С другой стороны, прослеживается снижение биосферной активности и массы живого вещества. Под действием человека на поверхности Земли в границах первичной биосферы сформировалось новое состояние природы —

биотехносфера (техносфера).

 Биотехносфера — область нашей планеты, в которой существуют живое вещество и созданные человеком урбанистские технические объекты, и где проявляется их взаимодействие и влияние на внешнюю среду. В отличие от биосферы, биотехносфера — не самоуправляющаяся организованная система, а сложный конгломерат многих подсистем, которыми управляет человек. Эти подсистемы не аккумулируют, а расходуют энергию, биомассу и кислород биосферы. Возникновение множества подсистем и систем биотехносферы усложнило состояние биосферы. Биотехносфера и составляющие ее техногенные подсистемы расположены в биосфере, но они не обладают большинством свойств и функций, которые присущи природным экосистемам. Будучи гетеротрофными, техногенные функциональные образования могут существовать при использовании энергии и биомассы, накапливаемых автотрофными системами биосферы. Именно по этой причине техногенные системы разрушают биосферные автотрофные экосистемы, замещая их в пространстве.

В процессе функционирования биотехносферы разрываются  циклы, существующие в первичной биосфере. Что проявляется, прежде всего, в том, что изъятые из окружающей среды некоторые вещества биотического происхождения не возвращаются в природу в пригодном для включения в естественный биотический круговорот виде. Тем самым,  стимулируется нарастающее обеднение природной среды веществами, которые необходимы для постоянного самовозобновления живого вещества. Пока существует человечество, биотехносфера будет развиваться. Прогрессирующий процесс освоения природно-ресурсного потенциала биосферы закономерен и неизбежен. Однако достижения научно-технического прогресса носят противоречивый характер. Двойственность эта проявляется в том, что расширяются возможности использования сил природы, а вместе с тем усиливается отрицательное влияние на биосферу и биосферные процессы. Чтобы человеческая популяция сохранилась в условиях возможных биосферных изменений, вызванных антропогенным давлением, а не исчезла, как исчезают многие виды живых организмов,

 человечеству необходимо сформировать для себя новую экологическую нишу. Такой новой  экологической нишей человечества адепты теории считают ноосферу. Термин ноосфера впервые появился в 1926−1927 гг. в статьях французского математика и философа Э. Лepya, который ввел это понятие для характеристики современной геологической стадии развития биосферы. Его позицию разделял крупнейший французский геолог П. Тейяр де Шарден. Однако следует отметить, что термин ноосфера появился в трудах французских ученых лишь после того, как они в начале 1920-х годов прослушали в Сорбонне курс лекций В.И. Вернадского по проблемам геохимии и биогеохимии. Свою интерпретацию концепции ноосферы дал на основе учения о биосфере В.И. Вернадский. За год до смерти он написал статью «Несколько слов о ноосфере», в которой приводятся доказательства, что разумная деятельность человека является не только его «внутренним» делом. Биосфера переходит в новую стадию — ноосферу (буквально

 мыслящая оболочка, сфера разума), для которой характерна тесная взаимосвязь законов природы с законами мышления и социально-экономическими законами. Ноосфера у В.И. Вернадского — не отвлеченное царство разума, а исторически неизбежная стадия развития биосферы. Как живое вещество преображает косную материю, являющуюся основой его развития, так человек неизбежно обладает обратным влиянием на породившую его природу. Как живое вещество и косная материя, объединенные цепью прямых и обратных связей, образуют единую систему, — биосферу, так человечество и природная среда образуют единую систему — ноосферу.

Еще в 1926 г. в статье «Мысли о современном знании истории знаний» он писал о том, что созданная в течение всего геологического времени, установившаяся в своих равновесиях биосфера начинает все сильнее и глубже меняться под воздействием научной мысли человечества. По замечанию академика

 А.Л. Яншина, именно эту биосферу Земли, измененную научной мыслью и преобразованную для удовлетворения всех потребностей численно растущего человечества, ученый и назвал впоследствии «ноосферой». Развивая концепцию ноосферы, В.И. Вернадский рассмотрел то, как на основе единства предшествующей стадии взаимодействия живой и косной материи на следующей стадии взаимодействия природы и человека может быть достигнута гармония (синергия). Ноосфера — «такого рода состояние биосферы, в котором должны проявляться разум и направляемая им работа человека, как новая небывалая на планете геологическая сила». В.И. Вернадский развил концепцию ноосферы как растущего глобального осознания усиливающего вторжение человека в естественные биогеохимические циклы, ведущего, в свою очередь, ко все более взвешенному и целенаправленному контролю человека над глобальной системой.В контексте ноосферного учения геохимические функции человечества характеризуются не его массой, а его производственной деятельностью. Темп, направление, характер использования биогеохимической энергии должны определяться не потребностями, а Разумом человека считает учёный. Ноосфера — не просто общество, существующее в определенной среде, и не просто природная среда, подвергающаяся сильному воздействию общества, а нечто целое, в котором сливаются развивающееся общество и изменяемая природа (природная среда). Возникает совершенно новый объект, в котором переплетаются законы живой и неживой природы, общества и мышления. Переход к ноосфере — непростой и небыстрый процесс выработки принципов согласованных действий, нового поведения людей, смена стандартов, перестройка всего бытия.

Для осуществления  коэволюции человечество уже сейчас должно приступить к разумному регулированию своей численности и существенно снизить негативное давление на природу, а в последующем — разработать глубоко обоснованные технологии построения ноосферы на базе сохранения биосферы — обязательного условия жизни.  Таким образом, ноосфера — высшая стадия развития биосферы, характеризующаяся сохранением всех естественных закономерностей, присущих биосфере (при высоком уровне развития производительных сил у научной организации воздействия общества на Природу), максимальными возможностями общества удовлетворять материальные и культурные потребности Человека. К сожалению, В.И. Вернадский не закончил работу, связанную с развитием идеи ноосферы. В концепции ноосферы представлен в полной мере один аспект современного этапа взаимодействия человека и природы — глобальный характер единства человека с природной средой. В период создания этой концепции противоречивость данного взаимодействия не проявлялась с такой силой, как сейчас. В последнее десятилетие в дополнение к глобальному характеру взаимоотношений человека и природной среды обнаружилась противоречивость этого взаимодействия, чреватая кризисными экологическими состояниями. Стало ясно, что единство человека и природной среды противоречиво хотя бы в том плане, что из-за увеличивающегося обилия взаимосвязей между ними растет экологический риск как плата человечества за преобразование природной среды.

Пока еще нельзя ответить на вопрос, создаст ли в будущем человек сферу разума или своей неразумной деятельностью погубит и себя, и все живое? С выходом человека в космос область взаимодействия человека с природной средой перестала ограничиваться сферой Земли. Понятие «ноосфера» после выхода человека в космос уже не соответствует пространственной конфигурации воздействия человека на природу. Имеется еще одно важное соображение, неучтенное в концепции ноосферы.  Человек взаимодействует со средой своего обитания не только разумно, но и чувственно, поскольку он сам — существо не только разумное, но и разумно-чувственное, в котором разумный и чувственный компоненты сложным образом переплетены. Ноосферу не обязательно следует понимать как некий экологический идеал, поскольку не всегда с экологической точки зрения хорошо то, что преимущественно рационально, а само понятие разумного — исторически изменчиво. Такое чувство, как любовь к природе, не всегда может быть рационально интерпретировано и, тем не менее, способно положительно повлиять на общую экологическую обстановку. В связи с этим следует помнить о том, что писал о человеке В.И. Вернадский: «как и все живое, может мыслить и действовать в планетном аспекте только в области жизни — биосфере, в определенной земной оболочке, с которой он неразрывно связан, и уйти из которой не может. Его существование есть ее функция». Однако концепция ноосферы сохраняет свою ценность, поскольку представляет единство человека и природы в виде процесса — ноогенеза, ведущего к становлению единой системы «человек — природная среда». Ноогенез — один из аспектов процесса становления родовой сущности человека, и его нельзя остановить. Стремление к осуществлению своих целей в природе останется, по-видимому, главенствующим в определении человеком перспектив его взаимоотношений с природой с того момента, как он перешел от защиты своей видовой специфики к превращению ее в важный фактор формирования природной закономерности. Осознав огромную ценность жизни в рамках биосферы, катастрофические последствия ее преобразования, человек должен проникнуться экологическим мышлением и перейти к равноправному сотрудничеству с природой.

Концепция В.И. Вернадского о ноосфере основывается на признании решающей роли человеческой деятельности, груда и мысли в эволюции биосферы, а через последнюю — и в изменении происходящих на Земле геологических процессов, и лика Земли в целом. Становление ноосферы — возможность, но не необходимость. Ценность этой концепции в том, что она дает конструктивную модель вероятного будущего, ее ограниченность в том, что она рассматривает человека, прежде всего, как разумное существо, тогда как индивиды и тем более общество в целом редко ведут себя по-настоящему разумно.

Следует также отметить и некоторую непоследовательность в изложении данной концепции, относящуюся ко времени перехода биосферы в ноосферу. В целом, концепция ноосферы напоминает натурфилософские построения и сциентические утопии. Пока человечество движется отнюдь не к построению ноосферы, и последняя остается одной из гипотез.  О невозможности построения ноосферы, в описанном выше варианте, говорит и В.Г. Горшков. По его мнению, создать ноосферную регуляцию среды с эффективностью, равной биологической, нереально. Даже если на месте естественной биоты будут созданы полностью безотходные и энергетически чистые технологические и биотехнологические циклы,  не изменяющие состояние окружающей среды,  среда все равно будет подвержена неконтролируемыми биотой естественным флуктуациям. Что приведёт к быстрому разрушению до непригодного для человека состояния. Ноосфера в подобном варианте представляет собой утопию. По мнению академика Н.Н. Моисеева, «эпохой ноосферы следует называть тот этап антропогенеза, когда человечество окажется способным реализовать режим коэволюции человека и биосферы». В связи с рассматриваемой концепцией укажем на следующее, по-нашему мнению, заслуживающее внимания обстоятельство. Вот как его описал в своей книге профессор B.C. Голубев: «Можно лишь предположить: если бы идеи В.И. Вернадского о ноосфере последовательно развивались, то главная цивилизационная идея современности — устойчивое развитие, возможно, пришло бы на Запад из России, а не наоборот, и раньше, чем это в действительности произошло».

 Творческое становление  Юрия Николаевича Загинайлова совпало с периодом максимального расцвета в России теории ноосферы. Когда ещё утопический её характер не проявился в полной мере, вот почему среди его ровесников так много очарованных ею «интуитивистов», к  которым он относит и самого себя. Прекрасной сентенцией Тейяра де Шардена  об «оболочке  мыслей» над Землей вдохновлялись поэты, музыканты, драматурги, философы. Представление о  разуме  как пламени, в котором греется земной шар и которое постепенно охватывает планету, образуя ее новый покров, способный создать нужную гармонию (СИНЕРГИЮ!) в развитии природы и общества вдохновило  возникновение  множества  произведений интуитивистского искусства.

В видео презентации, подаренной мною автору, отражено творчество близких по духу Юрию Николаевичу известных композиторов, художников, скульпторов, поэтов. Среди них первый профессиональный литовский композитор, художник и поэт М.К. Чурлёнис, наш современник – поэт Алексей Грасс, скульптор Berit Hildre,  В.А. Андреева, о которой хотелось бы написать подробнее. Виктория Алексеевна родилась в Москве, окончила филологический факультет МГУ (1960−1965). В 1974 эмигрировала в США; училась в Нью-Йоркском университете на кафедре сравнительной литературы. 

Была одним из двух редакторов журнала «Гнозис» (совместно с Аркадием Ровнером) и одним из четырёх редакторов «Антологии Гнозиса современной русской и американской литературы и искусства» (Нью-Йорк, 1982). Стихи начала писать с 1960-х годов. Примыкала к подпольным, неофициальным литературным кругам Москвы 1960-х и 1970-х годов. Стихи публиковались во многих эмигрантских сборниках и журналах, а с 1989 и в российских журналах. Автор поэтического сборника «Сон тверди» (1987, Нью-Йорк, «Гнозис пресс»; переиздана в 1989 там же с параллельными переводами английского поэта Ричарда Маккейна и в 2002 в дополненном виде — в Москве). В 1989 вместе с Аркадием Ровнером написала театральную пьесу «Чаадаев» (1989, Нью-Йорк). Автор многих статей о литературе и религиозной философии (Вл. Соловьёв, Блок и Белый, Бердяев, Киреевский и Чаадаев, Толстой и Фет), которые публиковались в эмигрантских журналах, а с 1989 и в российских. В 1985−1991 написала «Телефонный роман» — новаторский роман, состоящий из телефонных монологов одинокой русской писательницы в Нью-Йорке (напечатан в 1997 в Литве). С 1994 жила в Москве. Работала над проектом публикации Отцов церкви (Ориген, Климент Александрийский, Иероним Стридонский) в серии «Учители неразделённой церкви». Её стих « Вселенная» мог бы стать поэтическим пояснением смысла выставки Юрия Николаевича.

«У времени обличья нет!
Безглазым кажется мне чудом
Вселенная — ты лазарет,
Где лечат всех бессильных духом»

 Но  стихотворным эпиграфом всё же мы взяли стихотворение Алексея Грасса « Музыка Земли» в полной мере отражающее « ноосферные»  творческие поиски Ю.Н. Загинайлова.

 «Есть музыка Земли, я предан ей…,

Пропитан, околдован и обласкан.

И ты её дыханию внемли,

Читай…

Как сказку!

Но струн её касаться не спеши,

Пока они в тебе не зазвучали, —

Не нарушай мелодию Души,

Не лей печали…

Но просто слушай,

Сняв «доспехов» слой,

Как чудо разливается по венам,

Как музыка становится тобой,

А ты –

Вселенной!»

Директор ЦК ГФ АлтГТУ  Евгения Павловна Цепенникова

Люди не единственные разумные существа на Земле

Принято считать, что на Земле существует один разумный вид — человек. Но в науке нет общепринятых критериев, что считать разумом. При некоторых подходах может оказаться, что разумных видов больше. Например, эксперименты с узнаванием себя в зеркале показывают, что зачатками самосознания обладают три вида обезьян, дельфины и, как установили ученые этой осенью — слоны. О том, что дают эти эксперименты для понимания природы и происхождения разума рассказывает сотрудник Института психологии Российской академии наук, кандидат психологических наук Станислав Козловский.

— Каковы критерии разумного и есть ли они?

— Разум — достаточно широкое понятие. И существует много критериев разума. Одним из критериев разумности, наличия психики является чувствительность. Разум в этом случае понимается как синоним слова психика. Проводились эксперименты с червяками, их сажали в Т-образный лабиринт и учили сворачиваться, когда они ползут по этому лабиринту, только в правую сторону. И червяки научились! Есть и более сложные критерии. Так у человека есть самосознание, человек осознает себя как личность, он понимает, что есть Я, а что есть все остальное. Животных трудно спросить их есть ли у них чувство Я. И был придуман такой тест в 1960 году: Гордон Гэллап взял шимпанзе и под наркозом пометил у них шерсть красной краской в районе уха, на щеке.

Когда шимпанзе очнулись после наркоза, их подвели к зеркалу, причем зеркало они уже видели, были с ним знакомы. Они увидели свое отражение в зеркале и тут же стали хвататься за те места, которые у них были помечены краской.

Они поняли, что что-то не так. Что за пятна у меня на лице? Сразу было видно, что если обезьяна смотрит в зеркало и хватается за себя, то она воспринимает себя, помнит, как она выглядела раньше, видит в зеркале отражение и понимает, что она это она. После того, как появилась эта статья, подобные эксперименты были проведены на макаках. Оказалось, макаки не воспринимают свое отражение, они воспринимают там соперника, пытаются укусить его. Выработать какое-то узнавание себя не получается.

В конце 70-х годов появились сообщения, что подобные узнавания себя в зеркале наблюдаются у орангутангов и у горилл, а вот другие обезьяны – гиббоны, макаки, капуцины себя в зеркале не узнают. Потом стали проводить эксперименты над другими животными. Проводили на голубях, на кошках, на собаках, даже на слонах, но ничего не получалось, они себя не узнают.

Когда собака видит свое отражение в зеркале, она думает, что это другая собака. Но так как запаха никакого не чувствует, то быстро теряет интерес к отражению. Кстати, недавно было сообщение в новостях: в Канаде, это было в районе Ванкувера, вдруг у многих автомобилей стали появляться разбитые зеркала. Стали думать, что такое, маньяк какой-то завелся в городе? И вдруг кто-то заметил, что дятел подлетает к зеркалам и начинает их методично разбивать своим клювом. Обратились к орнитологам, орнитологи сказали, что дятел видит в зеркале своего соперника и начинает с ним сражаться и в итоге, разбивая зеркало, его побеждает.

В дальнейшем возник вопрос, а есть ли самосознание у дельфинов. Существует коэффициент энцефализации — отношение массы мозга к массе тела. Существует много животных, у которых масса абсолютная мозга значительно больше, чем у человека, к примеру, мозг кашалота весит 7-8 килограммов. Но если сравнивать отношение массы мозга к массе тела, то на первом месте окажется человек, и обезьяны по коэффицменту энцефализации выстраиваются в той же последовательности, как они показывают в результате узнавания себя в зеркале и по многим другим тестам. Когда вычислили этот коэффициент у дельфинов, оказалось, что дельфины находятся между шимпанзе и человеком.

Возник вопрос: могут ли они воспринимать себя в зеркале. В 2001 году сделали такой эксперимент: в аквариуме стояло зеркало и на дельфинов нанесли несколько меток, около десятка. Были метки невидимые, то есть они ощущали, что что-то прикреплено, но в отражении эти метки не были видны, и метки видимые. И те и другие дельфины могли видеть только в отражении зеркала. Когда дельфины подплывали к зеркалу, они начинали тут же вертеться, подставляя к зеркалу участки с метками. Потом проанализировали видеозапись, оказалось, что действительно они себя узнают, то есть они поворачиваются именно теми местами, где метки. Стало понятно, что кроме шимпанзе, орангутангов и горилл появился еще один вид животных – это дельфины, которые себя узнают в зеркале. Отсюда делается вывод, что они имеют какое-то самосознание. И буквально совсем недавно появилась статья, что себя в зеркале могут узнавать слоны.

Были эксперименты, которые вроде бы говорят о том, что слоны себя в зеркале не узнают. Когда стали анализировать эти эксперименты со слонами, оказалось, что раньше либо им ставили цветные метки, но слоны цветов не различают. Либо зеркало слонам давали маленькое, потому что боялись, что вдруг они разобьют его, поранятся, либо ставили так далеко, что они до него не могли дотянуться. В этот раз в зоопарке поставили большое пластиковое зеркало прямо в клетке со слонами. Стали наблюдать за ними.

Слоны тут же подошли к зеркалу, стали смотреть, что это такое интересное появилось у них в клетке, стали заглядывать за зеркало, вставали на задние лапы, пытались заглянуть за забор, на котором висело зеркало. Потом стали ходить вокруг зеркала, крутиться, вертеться, пытаясь заглянуть неожиданно, посмотреть, есть там что или нет, когда они туда не смотрят. Потом стали рассматривать свое тело, поворачиваться местами, которые они обычно не видят. И, в конце концов, после того, как слоны привыкли к зеркалу, был проведен контрольный эксперимент. Слонихе сделали несколько меток, одна была реально видимая. Потом слониха какое-то время ходила, ничего не ощущала, до этого крестика не дотрагивалась. Потом она подошла к зеркалу и тут же начала пытаться хоботом достать до крестика, пытаясь понять, что у нее на лице, пытаясь стереть. Тем самым было доказано, что слоны себя в зеркале узнают.

Видео было выложено в интернет, все желающие, даже те, кто сомневались, могли реально увидеть, как слониха пытается этот крестик стереть.

— То есть на сегодняшний день на Земле кроме человека есть еще пять видов, которые обладают некоторым родом самосознания, узнают себя в зеркало и воспринимают собственное тело — это шимпанзе, гориллы, орангутанги, дельфины и слоны. Раньше говорилось, что критерий, разума человеческого разума – это самосознание. Значит, теперь это уже не есть критерий человеческого разума. Можно как-то провести границу между тем, что называется разумом и тем, что есть просто форма самопознания?

— Пожалуй, нет. Здесь скорее размытая граница. Если мы возьмем человека с умственной отсталостью и сравним с ним здоровую обезьяну (не очень корректное сравнение), но окажется, что обезьяна выполняет тесты лучше, чем человек с идиотией. Она, по крайней мере, может себя обслуживать, может самостоятельно есть, выполняет простейшие интеллектуальные задачи, в то время как такой человек не может. Аналогично дети, они себя в зеркале узнают в возрасте около двух лет, до этого, если им носик краской покрасить они себя в зеркале не узнают.

— Можно сказать, разум присущ человеку лишь на какой-то стадии, и животные тоже до какой-то стадии развиваются, а потом останавливаются. А вот эта граница, эта остановка заложена на уровне генов или это скорее вопрос социального устройства, истории и практики?

— На самом деле это очень трудно сказать. Во-первых, у нас и у животных мозг отличается, мозг человека достаточно сложная структура, он гораздо сложнее, чем мозг животных. Хотя масса мозга слона и человека различается, у человека 1350 граммов, а масса мозга слона 4800 граммов в среднем, но если мы сравним их, окажется, что у слона половина мозга занимает мозжечок, который отвечает за координацию движений. Возможно, мозг у животных не развился. Но разные виды животных, такие как дельфины, слоны, обезьяны в принципе приходят к тому, что разум у них проявляется.

— Выходит, что животные, находясь в сложной инфраструктуре, созданной человеком, могут развивать в себе какие-то зачатки разума, идущие дальше, чем в природе?

— Вообще да. В обогащенной среде, как правило, мозг развивается гораздо быстрее. Был проведен такой эксперимент: взяли две группы крыс, одна находилась с рождения в клетке, где была обогащенная среда, было много для этих крыс игрушек, различные качели, погремушки. У другой группы была обычная клетка с кормом и больше ничего не было. Оказалось, что у крыс, которые жили в обогащенной среде, было большее количество нейронов, было большее количество связей между ними. Отсюда делается вывод, что обогащенная среда влияет на развитие мозга.

— А такой крамольный вопрос: над человеком подобные наблюдения велись?

— Это так называемые дети Маугли. Существует несколько уже описаний в науке, когда дети воспитывались животными, и потом когда они вернулись в человеческое общество уже в возрасте 4-6 лет, их уже превратить в человека было практически невозможно. То есть они не могут ни говорить, ни себя обслуживать, ходят на четвереньках, лают. Не помню, какой-то император провел такой эксперимент. Он считал, что существовал проязык всего человечества. То есть в детстве людей учат другим языкам, но есть врожденный язык. Он взял детей, посадил в башню и стал смотреть, на каком языке начнут говорить. Прислуге было запрещено с ними разговаривать. В итоге выросли только идиоты.

Сама человеческая цивилизация отличается от животных тем, что мы можем передавать знания из поколения в поколение. Человек возник как вид 200-400 тысяч лет назад, но самой человеческой цивилизации по разным оценкам около 20 тысяч лет. Возникает вопрос: где были люди раньше, почему они не развивались? Видимо, благодаря тому, что возник язык, возникла передача опыта, и произошел взрывной рост цивилизации.

— Можно сказать, что биология обеспечивает человеку возможность существования разума, но не гарантирует, что он возникнет, для этого еще нужны социальные условия.

— Конечно, без социальных условий человек бы не развивался. Но человек сам себе создает социальные условия.

Разум — Психологос

Разум в широком смысле — рациональное начало в человеке, развитая способность думать и действовать, опираясь на логику и факты.

Разумное в таком широком смысле — это рациональное, то есть хорошо просчитанное, продуманное и взвешенное, имеющее внятную логику и ведущее к цели наиболее надежным образом. Рациональный — вполне разумный, обоснованный, целесообразный, сделанный «с головой». При таком широком понимании разума интеллект, мышление, ум, разум, рассудок и голова — все это является синонимами, противопоставляясь аффективной сфере: чувствам, эмоциям, настроениям, желаниям и потребностям.

«Мой ум борется с моим телом»… Противопоставление разума и тела иногда звучит как противопоставление высших и низких уровней внутреннего мира человека (Воля борется с телесными желаниями и побуждениями), иногда — как противопоставление новой коры мозга и лимбической системы.

Разум в более узком смысле — не просто рациональность. Рациональными могут быть и античеловеческие проекты, злобный человек может быть вполне рационален. Но разумный человек — это человек, владеющий собой, способный отвечать за себя, и поэтому разумный человек не может быть злобным. Зачем? Под какую задачу?

Разум в более точном смысле слова — это рациональность,
​​​​​​​направленная на добро и помноженная на нравственность.

Не у всех людей разум как-либо развит, и не все люди им пользуются (по наблюдениям, средний человек думает меньше 5% времени бодрствования): у многих людей разум заменяется социальными навыками и воспитанностью. Как-либо социализированный человек живет с головой, пользуется своим умом и мышлением, а не только рефлексами, привычками и чувствами. Однако включить голову — еще не значит думать —

У человек голова может быть включена, мышление происходит, но человек при этом не думает. Действовать человек может в таком состоянии вполне адекватно, социальные рефлексы и привычки выручают, но в таких случаях всерьез говорить о человеке «человек разумный» — оснований нет.

Люди с включенным умом нередко при этом — не думают, довольствуются прошлыми решениями, шаблонно-привычными конструкциями ума, специально не обдумывая настоящую ситуацию. По настоящему разумный человек не только включает голову, но еще и думает. Разумное — значит продуманное, а умение думать — это больше, чем просто иметь мышление. Мышление может быть и иррациональным.

«Он же разумный человек?!» — Да, в нем разум есть. Но в нем есть не только разум, в нем есть и неразумное начало: шаблоны, автоматизмы, иррациональные чувства и побуждения. А соотношение этих начал может быть различным: у кого-то 80/20, у другого — 20/80.

Способность разумно думать состоит из следующих основных частей: определение понятий, формулировка тезисов и их обоснование.

Разумному обоснованию противостоят запечатление, внушение, эмоциональное заражение и многие другие иррациональные средства влияния

Способность разумно действовать — способность действовать, продумывая последствия. В противоположность человеку импульсивному, человек разумный живет проектами: анализирует проблему, ставит цели, определяет стратегию и формирует план. А после, подтянув необходимые ресурсы — делает задуманное. Воля — не часть разума, а его помощница, поскольку разум без воли легко подчиняется чувствам.

Разум можно уподобить вознице, который видит, куда нужно ехать повозке, запряженной лошадьми — желаниями. Возница может все видеть и понимать, но если у него не будет вожжей, а также силы и умения управлять своими желаниями, то это будет разум беспомощный, разум без воли. Воля нужна не всегда: если лошади бегут по проторенной дороге (есть привычки, направление задается социальными шаблонами), то вожжи можно ослабить, лошадьми можно не управлять. А вот если проторенной дороги нет, либо впереди перекресток, либо если невоспитанные лошади, при виде чего-то привлекательного в стороне, готовы с дороги свернуть — тут нужна крепкая рука. Нужна воля.

Развитие разумности определяется способностью и привычкой использовать разные позиции восприятия, думать не только с точки зрения своей точки зрения, но и с точки зрения других людей, а также с позиции объективного рассмотрения, системного подхода и позиции Ангела. Разумно — значит продумано всесторонне. Чем более развиты позиции восприятия, тем больше у человека разума. Если позиции восприятия неразвиты, если человек действует только на основе желаний и социальных шаблонов, — то при любом уме это человек неразумный​.

Ум — только начало разума, его первая ступенька. Ум работает из нулевой либо в лучшем случае из первой позиции восприятия, у него есть только одна (своя) точка зрения и одна задача — вот есть Я и вот есть то, что мне нужно. Когда же у человека вырабатывается способность и привычка использовать разные позиции восприятия, думать не только с точки зрения своей точки зрения, но и с точки зрения других людей, а также с позиции объективного рассмотрения, системного подхода и позиции Ангела, у него развивается разум. Разум — улучшенный ум, синтез ума, творчества и нравственности. Если к разуму прибавляется опыт, человек становится мудрым.

С чем и как близок разум?

Разум близко связан с такими понятиями, как ум, мышление, рассудок, интеллект, думать, мыслить — и другими. В чем особенность каждого из этих понятий? Смотри словарь когнитивной сферы. Разум предполагает память для накопления и творчество для преобразования знаемого. Смотри Первая позиция восприятия и Творчество

РАЗУМ • Большая российская энциклопедия

РА́ЗУМ, од­но из ос­но­во­по­ла­гаю­щих по­ня­тий ев­роп. фи­ло­со­фии, мно­го­об­раз­ные ас­пек­ты ко­то­ро­го рас­кры­ва­лись в её ис­то­рии как су­ще­ст­вую­щий в ми­ре об­ще­зна­чи­мый все­об­щий по­ря­док (объ­ек­тив­ный Р.), как спо­соб­ность че­ло­ве­че­ско­го мыш­ле­ния по­сти­гать этот по­ря­док (субъ­ек­тив­ный Р.), на­ко­нец, как аб­со­лют­ный Р. Бо­га-Твор­ца в теи­стич. кон­цеп­ци­ях.

В ан­тич­ной фи­ло­со­фии мож­но вы­де­лить три клю­че­вых тер­ми­на, вы­ра­жаю­щих разл. смы­сло­вые от­тен­ки по­ня­тия Р.: Ло­гос (греч. λόγος, лат. ratio), Нус (греч. νοῦς, лат. mens или intellectus) и фро­не­сис (греч. φρόνησις, лат. pruden­tia). Ло­гос – это вер­баль­ный и ло­гич. Р., спо­соб­ность рас­су­ж­дать и ар­гу­мен­ти­ро­вать. Нус – это Р. как выс­шая ког­ни­тив­ная спо­соб­ность, соз­наю­щий и по­сти­гаю­щий Р., в т. ч. спо­соб­ность к ин­тел­лек­ту­аль­ной ин­туи­ции. На­ко­нец, фро­не­сис – это Р.-со­об­ра­же­ние, прак­тич. муд­рость и здра­вый смысл, от­сю­да фун­дам. роль это­го тер­ми­на в ан­тич­ной эти­ке и по­ли­тич. тео­рии. У Пла­то­на тер­мин «фро­не­сис» име­ет бо­лее ши­ро­кое зна­че­ние «муд­ро­сти» во­об­ще и бли­зок по зна­че­нию к тер­ми­ну «со­фия» («муд­рость»). Ари­сто­тель в 6-й кн. «Ни­ко­ма­хо­вой эти­ки» про­ти­во­пос­та­вил со­фию и фро­не­сис как доб­ро­де­те­ли тео­ре­тич. и прак­тич. ра­зу­ма со­от­вет­ст­вен­но. По­ле­ми­зи­руя с Пла­то­ном, счи­тав­шим, что иде­аль­ным по­ли­сом долж­ны управ­лять фи­ло­со­фы, по­знав­шие идею аб­со­лют­но­го До­б­ра, Ари­сто­тель ука­зы­вал на то, что лю­ди, об­ла­даю­щие вы­даю­щи­ми­ся спо­соб­но­стя­ми в об­лас­ти тео­ре­тич. на­ук, т. е. на­де­лён­ные со­фи­ей-муд­ро­стью, мо­гут быть не­спо­соб­ны­ми к к.-л. кон­крет­ной дея­тель­но­сти, бу­ду­чи ли­ше­ны прак­тич. здра­во­го смыс­ла (фро­не­сис): так, ма­те­ма­тик Гип­по­крат из Хио­са по­те­рял со­стоя­ние, за­ни­ма­ясь тор­гов­лей, но по­сле это­го сде­лал вы­даю­щие­ся от­кры­тия в ма­те­ма­ти­ке; Пе­рикл был «фро­ни­мос», Анак­са­гор – «со­фос». По Ари­сто­те­лю, прак­тич. Р. (фро­не­сис) ле­жит не толь­ко в ос­но­ве по­ве­де­ния ин­ди­ви­да и ве­де­ния до­маш­не­го хо­зяй­ст­ва, но и в ос­но­ве управ­ле­ния го­су­дар­ст­вом – «по­ли­тич.» Р., раз­де­ляю­щий­ся на Р. за­ко­но­да­тель­ный, су­деб­ный и соб­ст­вен­но по­ли­ти­че­ский, или со­ве­ща­тель­ный, бла­го­да­ря ко­то­ро­му при­ни­ма­ют­ся ре­ше­ния ис­пол­нит. вла­сти. Из этих трёх ви­дов наи­выс­шим Ари­сто­тель счи­тал Р. за­ко­но­да­те­ля: по­доб­но ар­хи­тек­то­ру в строи­тель­ст­ве, он соз­да­ёт са­му фор­му гос. зда­ния. Од­на­ко в 10-й кн. «Ни­ко­ма­хо­вой эти­ки» Ари­сто­тель при­зна­ёт наи­выс­шей фор­мой сча­стья (эв­де­мо­нии) жизнь фи­ло­со­фа, реа­ли­зую­ще­го цен­но­сти чис­то­го тео­ре­тич. (со­зер­ца­тель­но­го) ра­зу­ма и дос­ти­гаю­ще­го уров­ня муд­ро­сти-со­фии.

В ан­тич­ной фи­лос. тео­ло­гии бог обыч­но по­ни­мал­ся как Р. (нус-ин­тел­лект) – су­ще­ст­во бла­жен­ное, все­ве­ду­щее и на­де­лён­ное про­ви­ден­ци­аль­ной спо­соб­но­стью. У стои­ков ми­ро­вой Р. по­ни­мал­ся как Ло­гос: муд­рец, жи­ву­щий «со­глас­но при­ро­де», при­во­дит свой ин­ди­ви­ду­аль­ный Р. (ло­гос) в гар­мо­ни­че­ское со­от­вет­ст­вие с кос­мич., или бо­же­ст­вен­ным, Ло­го­сом. У Пло­ти­на и не­оп­ла­то­ни­ков Нус – од­на из трёх «на­чаль­ных ипо­ста­сей», пер­во­на­чал бы­тия, на­ря­ду с Еди­ным и ми­ро­вой Ду­шой-Пси­хе­ей; Нус эма­ни­ру­ет из Еди­но­го, Ду­ша – из Ну­са.

В ан­тич­ной тео­рии по­зна­ния фун­дам. роль при­над­ле­жит про­бле­ме при­ма­та Р. (ну­са, ло­го­са) над чув­ст­вен­ным вос­при­яти­ем (ай­сте­сис) или, на­обо­рот, за­ви­си­мо­сти Р. от ощу­ще­ний. Пер­вая, ра­цио­на­ли­стич. шко­ла мыс­ли, объ­яв­ляю­щая фе­но­ме­наль­ный чув­ст­вен­ный мир ил­лю­зор­ным и не­под­лин­ным, пред­став­ле­на элей­ской шко­лой и пла­то­низ­мом, вто­рая, сен­суа­ли­сти­че­ская – позд­ним Де­мок­ри­том и Эпи­ку­ром («вся­кое ощу­ще­ние ис­тин­но»). Ана­ло­гич­ную роль в ан­тич­ной эти­ке и мо­раль­ной пси­хо­ло­гии иг­ра­ет про­ти­во­пос­тав­ле­ние в струк­ту­ре ду­ши сфе­ры Р. и сфе­ры «стра­стей», или эмо­ций (па­тос). Эти­ку Со­кра­та, Пла­то­на, Ари­сто­те­ля и стои­ков объ­е­ди­ня­ет об­щее убе­ж­де­ние в том, что нравств. со­вер­шен­ст­во, или «доб­ро­де­тель» (аре­тэ), не­воз­мож­но без по­сто­ян­но­го кон­тро­ля над эмо­ция­ми со сто­ро­ны ра­зу­ма. При этом ра­ди­каль­но­му тре­бо­ва­нию пол­но­го «ис­ко­ре­не­ния стра­стей» (апа­тия) у стои­ков про­ти­во­сто­ит уме­рен­ный ло­го­цен­тризм Ари­сто­те­ля и пе­ри­па­те­ти­че­ской шко­лы, счи­тав­ших идеа­лом не апа­тию, а мет­рио­па­тию – уме­ре­ние стра­стей. Этой «эти­ке доб­ро­де­те­ли» про­ти­во­сто­ит ан­тич­ный ге­до­низм (Ари­стипп, Эпи­кур и его шко­ла), при­знаю­щий имен­но «па­тос» (удо­воль­ст­вие), а не ло­гос выс­шей фор­мой до­б­ра и мо­ти­ва­ци­он­ной цен­но­стью че­ло­ве­че­ской жиз­ни.

В хри­сти­ан­ском бо­го­сло­вии пе­ре­ос­мыс­лен­ное по­ня­тие Ло­го­са от­но­сит­ся к Ии­су­су Хри­сту как во­пло­щён­но­му Сло­ву Бо­га, че­рез ко­то­рое «всё на­ча­ло быть». Это оп­ре­де­ля­ет ра­зум­ность ми­ра как реа­ли­за­ции мыс­лей Бо­га, со­дер­жа­щих­ся в его Уме (intellectus dei) идей-про­об­ра­зов всех ве­щей. Цен­траль­ная для ср.-век. мыс­ли про­бле­ма со­от­но­ше­ния Р. и ве­ры рас­смат­ри­ва­лась Ав­гу­сти­ном в кон­тек­сте их взаи­мо­обу­слов­лен­но­сти («ве­рую, да­бы по­ни­мать, и по­ни­маю, да­бы ве­рить»). В позд­нем Сред­не­ве­ко­вье эта проб­ле­ма ре­ша­лась че­рез раз­гра­ни­че­ние «ес­те­ст­вен­ных» ис­тин Р. и сверх­ра­зум­ных ис­тин От­кро­ве­ния в разл. вер­си­ях «двой­ст­вен­ной ис­ти­ны» тео­рии. Раз­ви­вав­шее­ся авер­ро­из­мом уче­ние об об­щем для всех лю­дей еди­ном Р. всту­па­ло в про­ти­во­ре­чие с хри­сти­ан­ски­ми пред­став­ле­ния­ми об ин­ди­ви­ду­аль­ном Р. ка­ж­до­го че­ло­ве­ка и бес­смер­тии его ду­ши.

В от­кры­том Пет­ром Да­миа­ни спо­ре о все­мо­гу­ще­ст­ве Бо­га, спо­соб­ном, в ча­ст­но­сти, сде­лать быв­шее не­быв­шим, про­воз­гла­ша­лась не­при­ло­жи­мость к Не­му к.-л. ра­цио­наль­ных прин­ци­пов и по­ня­тий о ло­гич. не­об­хо­ди­мо­сти. Ес­ли для пред­ста­ви­те­лей хри­сти­ан­ско­го ари­сто­те­лиз­ма – Аль­бер­та Ве­ли­ко­го, Фо­мы Ак­вин­ско­го и др. во­ля вы­сту­па­ет как са­мо­оп­ре­де­ле­ние Р., то в во­люн­та­ри­стич. кон­цеп­ци­ях Дун­са Ско­та и У. Ок­ка­ма ут­вер­жда­ет­ся при­мат во­ли над Р., про­ис­те­каю­щий из ни­чем не обу­слов­лен­ной аб­со­лют­ной сво­бо­ды Бо­га в Его дей­ст­ви­ях в ми­ре.

Вос­хо­дя­щее к др.-греч. фи­ло­со­фии раз­гра­ни­че­ние Р.-ну­са как выс­ше­го ин­туи­тив­но­го по­сти­же­ния и рас­суд­ка (греч. διάνοια, лат. ratio) как дис­кур­сив­ной дея­тель­но­сти аб­ст­ра­ги­рую­ще­го мыш­ле­ния бы­ло вос­при­ня­то Фо­мой Ак­вин­ским с его ха­рак­те­ри­сти­кой Р. как мгно­вен­но­го не­по­средств. ус­мот­ре­ния сущ­но­сти пред­ме­та, то­гда как рас­су­док лишь по­сте­пен­но про­дви­га­ет­ся к ис­ти­не с по­мо­щью ло­гич. су­ж­де­ний и умо­зак­лю­че­ний. В эпо­ху Воз­ро­ж­де­ния Пи­ко дел­ла Ми­ран­до­ла, Ни­ко­лай Ку­зан­ский, Дж. Бру­но ут­вер­жда­ют пре­вос­ход­ст­во ин­туи­тив­но­го Р. в по­зна­нии «бес­ко­неч­но­го» и об­ре­те­нии умо­по­сти­гае­мых ис­тин.

Сфор­му­ли­ро­ван­ный Р. Де­кар­том прин­цип са­мо­до­сто­вер­но­сти со­тво­рён­но­го Бо­гом че­ло­ве­че­ско­го Р. по­ло­жил на­ча­ло ста­нов­ле­нию но­во­ев­ро­пей­ско­го ра­цио­на­лиз­ма 17–18 вв. Ав­то­ном­ный Р., по­ла­гаю­щий за­ко­ны по­зна­ват. дея­тель­но­сти, нрав­ст­вен­но-прак­тич. по­ве­де­ния и об­ществ. уст­рой­ст­ва, яв­ля­ет­ся од­ной из ха­рак­тер­ных осо­бен­но­стей эпо­хи Про­све­ще­ния, ко­то­рая ста­ла име­но­вать­ся «ве­ком ра­зу­ма» по на­зва­нию опу­бли­ко­ван­но­го в 1794 трак­та­та Т. Пей­на «The Age of Reason». Ес­ли Дж. Локк и Г. В. Лейб­ниц ви­де­ли в Р. как спо­соб­но­сти «по­зна­ния веч­ных и не­об­хо­ди­мых ис­тин» спе­ци­фич. чер­ту че­ло­ве­ка, от­ли­чаю­щую его от жи­вот­ных, то Д. Юм до­пус­кал на­ли­чие спо­соб­но­сти мыш­ле­ния и Р. так­же и у жи­вот­ных.

В ос­но­ве уп­ро­чив­ше­го­ся про­ти­во­по­став­ле­ния Р. и рас­суд­ка со­от­вет­ст­вен­но как выс­шей и бо­лее низ­шей по­зна­ват. спо­соб­но­стей ле­жа­ло раз­ли­че­ние в лат. ком­пен­диу­мах по ло­ги­ке рас­суд­ка как спо­соб­но­сти су­ж­де­ния и Р. как спо­соб­но­сти умо­зак­лю­че­ния. В фи­ло­со­фии Г. В. Лейб­ни­ца и Х. Воль­фа чув­ст­вен­ность, рас­су­док и Р. раз­ли­ча­лись лишь по сте­пе­ни от­чёт­ли­во­сти (рас­су­док как спо­соб­ность от­чёт­ли­во­го пред­став­ле­ния ве­щей, а Р. – про­ник­но­ве­ния в связь все­об­щих ис­тин у Воль­фа). Прин­ци­пи­аль­ное раз­ли­чие ме­ж­ду чув­ст­вен­но­стью и рас­суд­ком, а так­же рас­суд­ком и Р. про­во­дит И. Кант. Ес­ли рас­су­док есть «спо­соб­ность да­вать пра­ви­ла», упо­ря­до­чи­ваю­щие дан­ные чув­ст­вен­но­го со­зер­ца­ния, то Р. – это «спо­соб­ность да­вать прин­ци­пы», на­прав­ляю­щие рас­су­док в его по­зна­ват. дея­тель­но­сти. Ап­ри­ор­ны­ми по­ня­тия­ми Р., в от­ли­чие от ка­те­го­рий как ап­ри­ор­ных по­ня­тий рас­суд­ка, яв­ля­ют­ся транс­цен­ден­таль­ные идеи: ду­ша, мир и Бог. Р. в си­лу сво­ей при­ро­ды впа­да­ет в не­из­беж­ные ил­лю­зии и про­ти­во­ре­чия – ан­ти­но­мии, при­су­щие не толь­ко «чис­то­му», или тео­ре­ти­че­ско­му, Р., но и Р. прак­ти­че­ско­му с его по­сту­ла­та­ми сво­бо­ды, бес­смер­тия ду­ши и Бо­га. Прак­ти­че­ско­му Р. Кант от­даёт при­ори­тет над Р. тео­ре­ти­че­ским.

Ге­ге­лев­ская фи­ло­со­фия Р., на­це­лен­ная на пре­одо­ле­ние пред­ше­ст­вую­щей «рас­су­доч­ной» ме­та­фи­зи­ки, ха­рак­те­ри­зу­ет Р. как «яв­ле­ние аб­со­лют­но­го», как «дос­то­вер­ность соз­на­ния, что оно есть вся ре­аль­ность». Р., ре­аль­ной суб­стан­ци­ей ко­то­ро­го есть дух, осу­ще­ст­в­ля­ет «сня­тие» жё­ст­ко фик­си­ро­ван­ных по­ня­тий рас­суд­ка в их аб­ст­ракт­ной раз­дель­но­сти, по­ка­зы­вая пе­ре­ход их в свою про­ти­во­по­лож­ность (Р. как «от­ри­ца­ние»), и за­тем вос­ста­нав­ли­ва­ет их в кон­крет­ной це­ло­ст­но­сти на выс­шей, «по­ло­жи­тель­но-ра­зум­ной» сту­пе­ни. Ис­то­рия пред­ста­ёт как про­цесс по­сту­па­тель­но­го рас­кры­тия Р., и «хит­рость» ми­ро­во­го Р. со­сто­ит в том, что ин­ди­ви­ды яв­ля­ют­ся его ору­дия­ми и осу­ще­ст­в­ля­ют его це­ли, да­же не осоз­на­вая это­го.

На­ря­ду с па­фо­сом «ис­тин­но­го» Р. и оп­ти­миз­мом в от­но­ше­нии его воз­мож­но­стей, на про­тя­же­нии всей ис­то­рии Но­во­го вре­ме­ни про­сле­жи­ва­ет­ся так­же скеп­тич. и кри­тич. от­но­ше­ние к Р., ко­то­рое про­яв­ля­ет­ся уже в ран­нем про­тес­тан­тиз­ме (Р. как «по­тас­ку­ха дья­во­ла» в оцен­ке М. Лю­те­ра), в фи­ло­со­фии Б. Пас­ка­ля (про­ти­во­пос­тав­ле­ние «до­во­дов серд­ца» «до­во­дам Р.»), в по­ле­ми­ке Ф. Г. Яко­би и нем. ро­ман­ти­ков с ги­по­ста­зи­ро­ва­ни­ем Р. в нем. идеа­лиз­ме кон. 18 – нач. 19 вв., в низ­ве­де­нии Р. до эпи­фе­но­ме­на «жиз­ни» в ир­ра­цио­на­ли­стич. кон­цеп­ци­ях А. Шо­пен­гау­эра, Ф. Ниц­ше и в разл. ва­ри­ан­тах фи­ло­со­фии жиз­ни. Э. фон Гарт­ман, во­пре­ки пред­ше­ст­вую­щей фи­лос. тра­ди­ции, свя­зы­вал Р. не с соз­на­ни­ем, а с бес­соз­на­тель­ным, с вро­ж­дён­ной пред­рас­по­ло­жен­но­стью на­ших чувств и по­бу­ж­де­ний. В. Диль­тей вы­сту­пил с «кри­ти­кой ис­то­ри­че­ско­го ра­зу­ма» как спо­соб­но­сти че­ло­ве­ка по­зна­вать са­мо­го се­бя и соз­дан­ные им об­ще­ст­во и ис­то­рию, счи­тая при этом, что «в жи­лах по­знаю­ще­го субъ­ек­та, скон­ст­руи­ро­ван­но­го Лок­ком, Юмом и Кан­том, те­чёт не на­стоя­щая кровь, а раз­жи­жен­ный сок ра­зу­ма как од­ной лишь мыс­ли­тель­ной дея­тель­но­сти».

Ес­ли в Но­вое вре­мя, не­смот­ря на вы­яв­ле­ния раз­ных сто­рон и ас­пек­тов Р., он как та­ко­вой по­ни­мал­ся всё же це­ло­ст­но, то в 20 в. он по­сте­пен­но стал те­рять свой при­ви­ле­ги­ро­ван­ный ста­тус и рас­ще­пил­ся на «ис­то­ри­че­ский», «диа­лек­ти­че­ский», «ин­ст­ру­мен­таль­ный», «на­уч­ный», «ком­му­ни­ка­тив­ный», «тех­ни­че­ский» Р. и т. п. Ис­чез­но­ве­ние «ав­то­ном­но­го субъ­ек­та Р.» и ил­лю­зор­ность пред­став­ле­ний о на­ли­чии еди­ных об­ще­зна­чи­мых норм Р. ста­ли по­пу­ляр­ной те­мой в фи­лос. лит-ре по­ст­мо­дер­низ­ма. Вме­сте с тем тра­диц. по­ня­тие Р. ус­ту­пи­ло ме­сто в совр. де­ба­тах по­ня­тию ра­цио­наль­но­сти, ис­сле­до­ва­нию её раз­лич­ных ло­гич. и ис­то­рич. ти­пов.

РАЗУМ | Энциклопедия Кругосвет

Содержание статьи

РАЗУМ, или сознание. В обыденном представлении разумное существо – это существо воспринимающее, мыслящее, обучающееся, обладающее желаниями и эмоциями, делающее свободный выбор и демонстрирующее целесообразное поведение. Философские и научные теории разума пытаются понять природу этой психической (или ментальной) деятельности и ее характеристики, а также природу Я или обладающего сознанием субъекта, который осуществляет эту деятельность.

На исследование данных проблем оказало влияние развитие наук о мозге, логики и вычислительной техники, микроэлектроники и философии науки. Суть современных теорий становится понятнее, если мы обратимся к истории понятия разума (сознания) и тех концепций, которые привели к сегодняшнему уровню теоретических представлений.

Теории древности.

В глубокой древности ментальные феномены считались принадлежащими всей природе. Поведение моря, погоды, рек, а также солнца и луны – все это объяснялось желаниями и капризами духов, как бы населявших эти явления. Море демонстрировало гнев, мстило за пренебрежительное к себе отношение; солнце раздавало сезонные порции тепла, время от времени делая подарки; дождь заботливо проливался на землю в ответ на ритуальные просьбы. Такая гуманизация природы называется анимизмом. Анимизм пытается объяснить поведение всех вещей в терминах, которые обычно характеризуют действия в отношении людей и относительно сложных живых существ.

В 5 в. до н.э. древнегреческие философы предложили чисто физико-механические объяснения природных феноменов. В терминах ментальной деятельности стали объяснять только поведение человека и животных. Однако это поставило вопрос: «Что отличает сознательные, чувствующие, разумные существа от всех остальных?»

Демокрит (ок. 460 – ок. 370 до н.э.) полагал, что существа, обладающие сознанием и разумом, отличаются особой формой и особой организацией атомов, из которых составлены их тела. Согласно атомизму, Вселенная состоит из пустого пространства и бесчисленных атомов, находящихся в непрестанном движении и взаимодействии. Разум, по Демокриту, – не что иное, как особо тонкая организация специфических атомов, взаимодействующих друг с другом и с окружающей средой, производя тем самым внутреннюю и внешнюю деятельность сознательного существа. Разум образуется при рождении и распадается после смерти, чтобы никогда больше не возродиться.

Платон (ок. 427–347 до н.э.) придерживался совершенно другого взгляда. Разум отличается от физических вещей и существует независимо от тела – как до его рождения, так и после его смерти. Разум взаимодействует не только с вещами физического, чувственного мира, но также с абстрактными предметами во втором, полностью нефизическом мире, умопостигаемом мире. Разум может разобраться в том, что происходит в физическом мире, только в силу того, что ему доступен, через способность понимания, мир чистых понятий. Он использует понятия второго мира, чтобы постигать отдельные вещи, обнаруживаемые в первом мире. До и после заключения в телесную оболочку разум имеет прямой и неограниченный доступ к чистым понятиям или «формам» (идеям), составляющим этот второй мир – «платоновский рай».

Аристотель (384–322 до н.э.) не стал делать столь радикальные выводы. Разум – не какая-то отдельная и отличная от физического тела вещь, но скорее «форма» тела, в самом общем смысле термина «форма», включающем все свойства и деятельности тела. Тело, обладающее разумом, – это не соединение двух различных вещей, а единство, тело определенного рода, имеющее ментальные свойства. Однако, в отличие от Демокрита, Аристотель не считал, что разнообразные ментальные свойства имеют чисто физическую природу. Они образуют особый класс свойств, несводимых к свойствам, существующим на любом более простом уровне.

Эпоха римского господства отмечена расцветом стоической школы в философии, согласно которой живые существа в целом и обладающие сознанием существа в частности порождаются обычной материей, к которой примешаны разнообразные pneumata, или духи. Пневма – слово греческого происхождения, обозначающее дыхание; вероятно, взгляды стоиков в конечном счете опирались на наблюдения, по которым выходило, что жизнь прекращается, когда дыхание покидает тело. Согласно учению стоиков, со смертью «психическая пневма» покидает тело и возвращается к «мировой душе» (см. также СТОИЦИЗМ).

В латинском переводе греч. пневма – spiritus. Понятие духа как чего-то эфемерного, разливающегося по материи и придающего ей новые свойства, вновь появляется в христианском учении о бессмертии души и теориях средневековых алхимиков о химических превращениях.

Теории стоиков и Платона являют собой пример субстанциального дуализма: разум – индивидуальная субстанция, имеющая нефизическую природу. Точка зрения Аристотеля является примером атрибутивного дуализма: вместо отдельных видов субстанций существуют отдельные виды свойств. Наконец, теория Демокрита является примером материализма, считающего, что все вещи, а также все свойства в конечном счете имеют физическую природу.

Теории эпохи Возрождения и Нового времени.

В период позднего Возрождения европейские мыслители превзошли греков в астрономии, физике и физиологии. Совокупным результатом их работы стало по сути своей механическое понимание большинства природных феноменов, и вновь встал вопрос о месте разума во Вселенной. Р.Декарт (1596–1650) предложил новую, более радикальную форму субстанциального дуализма. С его точки зрения, разум не имеет пространственного протяжения, которое является самой сущностью материи. К этой новой идее он прибавил еще одну: разум способен к ясному и отчетливому постижению, совершенному пониманию собственной природы. Сущность разума, по мнению Декарта, заключается в деятельности мышления, способности к рассуждению.

Как можно догадаться, Декарт столкнулся с трудностями при объяснении того, как возможно систематическое взаимодействие непространственного разума и полностью механического тела. Он постулировал наличие «животных духов» (более «вещественных», чем разум, и более тонких, чем обычная материя) как посредников между разумом и материей. Местом взаимодействия Декарт считал шишковидную железу в нижней центральной части мозга. Однако никто не счел эту теорию удовлетворительной. Идея о воздействии нефизического разума на механический мозг также нарушала законы сохранения импульса и кинетической энергии. Декарт знал о некоторых из этих проблем, но не смог их разрешить.

Иная теория была предложена Ж.Ламетри (1709–1751). Основываясь на новейших открытиях физиологов, он соглашался с Декартом, что т.н. «жизненные» силы животных и человека могут быть объяснены в чисто физических терминах. Однако Ламетри пошел дальше: с его точки зрения, ментальная деятельность, отличающая человека, также является чисто физическим феноменом. В анонимно опубликованном сочинении Человек-машина (1748) Ламетри возродил идею Демокрита, что в основании всей жизненной и ментальной деятельности, в том числе декартовского рационального мышления, нет ничего, кроме сложной организации материи. Выдвигая убедительные аргументы в пользу этого тезиса, он не смог дать сколько-нибудь конкретного объяснения познавательной деятельности. Книга Ламетри часто служила предметом поношения, поскольку считалась оскорбительной с точки зрения религии. Однако постепенно путы, связывавшие мышление, ослабевали.

В то время как материалисты стремились свести сознание к материи, идеалисты пытались осуществить редукцию противоположного рода. Идеализм – это взгляд, согласно которому материя не существует независимо от сознания. Сознание есть единственная реальность, и материя существует только в том смысле, что в человеческом сознании (субъективный идеализм) или, быть может, божественном сознании (объективный идеализм) систематически возникают определенные образы. Физический мир – это как бы греза, чудящаяся или человеку, или Богу. Самым характерным представителем этого взгляда считается Дж.Беркли (1685–1753).

Важный вклад в дискуссии о разуме внес И.Кант (1724–1804). В своей Критике чистого разума (1781) он доказывал, что человеческое восприятие внешнего мира в немалой степени обусловлено деятельностью разума, поскольку формы чувственности и категории понимания вносят необходимый порядок в хаос «сырого» сенсорного материала. Поэтому материальные объекты нашего опыта могут быть эмпирически реальными – реальными для всякого человеческого опыта, – но они не обязательно реальны в трансцендентном смысле, с точки зрения Бога. На что похожа реальность-в-себе, остается неизвестным и непостижимым для человека.

Кант полагал, что мир внутреннего чувства, мысли и ощущения и другие атрибуты разума равным образом являются его конструкциями. Контакт разума с самим собой также опосредован структурными и понятийными схемами и потому является не более прямым, чем контакт с остальным миром. Разум доступен самому себе только через посредство апперцепций. Соответственно, как выглядит разум-в-себе, остается неизвестным и непостижимым для человека. Это – прямое отрицание тезиса Декарта, что разум непосредственно знает собственную природу. Таким образом, Кант – нетипичный идеалист. Он не настаивает на том, что разум лежит в основе реальности. Фундаментальные составляющие реальности – вещи-в-себе – остаются непознанными.

Позиция Канта имела фундаментальное значение для теории разума, поскольку допускала, что истинная природа ментальных феноменов может отличаться от того, чем она кажется, и отрицала за интроспекцией право судить о подлинной природе разума и его разнообразной деятельности. Следующий шаг сделал соотечественник Канта – Г.В.Ф.Гегель (1770–1831), развивавший идею, что, несмотря на правильность кантовского утверждения о непрозрачности разума для самого себя, разум тем не менее способен к движению в направлении постижения своей истинной природы. Гегель усмотрел в инструментах познания пластичность, которую не видел Кант. Благодаря науке, рефлексии и развитию понятий, утверждал Гегель, разум может надеяться когда-нибудь достигнуть истины о самом себе.

ТЕОРИИ ПРОШЛОГО ВЕКА

Дуалистические теории.

Позицию субстанциального дуализма, хотя она и пользуется широкой популярностью, разделяют лишь немногие профессиональные философы и ученые. Отчасти причиной тому служат успехи материалистической исследовательской программы, отчасти – неспособность субстанциального дуализма к теоретическому и экспериментальному прогрессу. До сих пор им не предложено объяснение того, каким образом возникают мышление и ощущение. Не решены также трудности, касающиеся механизмов и даже самой возможности взаимодействия души и тела. Если бы нематериальная душа действительно служила основой рассудка и самосознания и ее зависимость от мозга ограничивалась лишь сенсорными данными на входе и волеизъявлениями на выходе, то функционирование рассудка и самосознания почти не зависело бы от возможных повреждений мозга или попыток им манипулировать. Однако это противоречит действительному положению дел. Перерождение клеток при болезнях мозга и воздействие химических веществ могут полностью разрушить способность мышления. Простой удар по голове может не только сделать человека неспособным воспринимать внешний мир, но и разрушить его способность к самосознанию. Все это неудивительно, если считать сознание функцией мозга, однако теряет смысл, если считать его функцией чего-то совершенно другого.

У атрибутивного дуализма дела обстоят лучше, чем у субстанциального дуализма. Во всяком случае, некоторые философы готовы подписаться под одной из двух его версий. С точки зрения «эпифеноменализма», разумное поведение полностью обусловлено деятельностью мозга, однако некоторые нефизические свойства мозга (не играющие какой-либо причинной роли в поведении) являются побочными продуктами его физической деятельности. Среди них – различные характеристики ментального рода. Эпифеноменализм был предложен Т.Гексли (1825–1895) в качестве компромисса между двумя противоречащими друг другу мотивами: дать действительно научное объяснение поведения и отнестись с уважением к столь же реальному, но имматериальному опыту человеческой интроспекции. Многие считают данную попытку компромисса неуклюжей, поскольку ментальные характеристики просто механически как бы приставляются в конце процесса; они не играют какой-либо причинной роли, и их генезис остается неясным.

Согласно второй версии атрибутивного дуализма, ментальные характеристики являются «эмерджентными». Свойства сознания «порождены» (emerged) мозгом, достигшим в процессе эволюции достаточно сложного уровня организации. Подобным же образом появился цвет, когда сочетание атомов сформировало физические объекты, способные сложным образом отражать электромагнитное излучение. В противовес эпифеноменализму, эта версия атрибутивного дуализма приписывает причинную силу свойствам сознания, что делает ее более правдоподобной. В противовес материализму, она отрицает, что такие свойства могут быть объяснены или предсказаны исходя из чисто физических оснований. Здесь эмерджентная теория сталкивается с трудностями. Физическая наука гордится предложенными ею редукционистскими объяснениями объективных чувственных качеств, таких, как температура, высота звука и цвет. Если считать эти качества моделью эмерджентности для субъективных ментальных качеств, тогда естественно было бы ожидать и их редукционистского объяснения. Последнее грозит атрибутивному дуализму тем, что он может вновь вернуться к позиции материализма.

Позиция атрибутивного дуализма представляется более сильной, если главной проблемой, стоящей перед материализмом, мы считаем осмысленность наших высказываний и верований. Как указывали К.Поппер и ряд других философов, трудно понять, каким образом смысл может быть объяснен с чисто физической точки зрения. Эта проблема будет обсуждаться в следующем разделе.

Материалистические теории.

Начиная с 19 в. тщательное изучение эволюции и физиологии живых существ глубоко повлияло на концепии сознания. Сегодня признается, что сложные живые организмы, столь широко представленные в животном царстве, являются результатом бесчисленных экспериментов, слепо осуществленных природой, и пользуются выгодами, которые им предоставляются репродуктивными успехами их предков. Высшие животные отличаются не только сложной структурой, но и сложно организованным поведением. Сложное поведение требует изощренной системы управления, и это требование выполняется нервной системой. Эволюция существ, способных ко все более сложному поведению, повлекла за собой развитие соответствующих сложно организованных типов нервной системы. Должно существовать нечто, получающее сенсорную информацию о внешнем мире и затем соответствующим образом управляющее мускулами данного существа. Выстраиваемая по останкам живых существ, живших в древности, история обнаруживает развитие все более сложных и разветвленных типов нервной системы у организмов, способных ко все более сложному поведению. Миллиард лет тому назад началось превращение слабо организованных центральных ганглиев из нервных клеток в хорошо структурированный спинной мозг. В дальнейшем этот мозг образует на одном конце выпуклость, имеющую внутри себя более высокую плотность клеток и способную к более сложным реакциям. Затем эти утолщения разделяются на три взаимосвязанные части, обладающих различными функциями в реакции на окружающий мир и управлении поведением. 500 миллионов лет назад появляется примитивный головной мозг. В дальнейшем развитие мозга шло по очень разным направлениям. С появлением млекопитающих возникают два новых органа, имеющие существенно важное значение: мозжечок, отвечающий за двигательную активность, и два больших полушария, отвечающие за обработку многообразных сенсорных данных и управление сложными схемами потенциального поведения. Наконец, среди бесчисленных других вариаций того же типа появляется нервная система человека, служащая, как и у других существ, для получения сенсорной информации о мире, ее оценки и контроля телесных действий.

Но перечисленные функции являются и функциями человеческой психики, самосознающего разума. Это заставляет сделать вывод, что самосознающий разум – функционирующая нервная система с центром в головном мозге. По размышлении такого заключения трудно избежать. Эволюция в природе носит чисто физический характер. Генезис и развитие каждого индивида, определяемое родительской ДНК, также имеет физическую природу. Полностью физический характер имеет и то, как устроены зрелые представители нашего рода. Если у людей имеется разум – что очевидно, – то все указывает на его физическую природу.

Даже если мы соглашаемся с такой аргументацией, обсуждение материалистической точки зрения на этом не заканчивается. Имеется по крайней мере четыре типа материалистических теорий сознания, и выбор между ними остается открытым.

Бихевиоризм.

Этот термин означает прежде всего методологию исследовательской программы, занимавшей господствующие позиции в эмпирической психологии в середине 20 в., однако он может применяться и для обозначения общей научной установки. С точки зрения бихевиориста, «разумное существо» – это существо, обладающее очень сложным набором врожденных и условных рефлексов, т.е. физиологически обусловленных установок, стабильных и нестабильных, способных обеспечивать специфические поведенческие реакции на специфические сенсорные стимулы. От более простых существ человека и других высших животных отличают необычайное разнообразие взаимосвязанных рефлексов и способность образовывать новые рефлексы. Среди главных представителей этого подхода – Дж.Уотсон (1878–1958) и Б.Скиннер (1904–1990).

Бихевиористы выносят краткий приговор той полноте внутренней жизни сознания, которая находит выражение в обыденном языке. С их точки зрения, в задачу психологии входит объяснение поведения человека и животных, и это следует делать, не прибегая к древнему, подозрительному и мифологичному языку, с помощью которого здравый смысл описывает ментальные состояния. Мотивы бихевиористов вполне понятны: другие науки, такие, как физика и химия, были вынуждены отбросить понятия здравого смысла и заново посмотреть на доступные всем феномены, чтобы продвинуться в их познании. Сосредоточение внимания на доступном для наблюдения поведении было, по-видимому, той ценой, которую необходимо заплатить за превращение психологии в науку.

Бихевиористский подход позволил получить множество результатов, особенно в исследовании живых существ с простой организацией, однако натолкнулся на серьезные препятствия при изучении высших животных. Здесь отношения между сенсорными данными на входе и последующим поведением оказались настолько сложными, тонкими и разнообразными, что простая модель рефлекса оказалась недостаточной не только для объяснения, но и для описания реального положения дел. Примером может служить использование человеком языка. Все более очевидной становилась необходимость постулирования внутренних когнитивных состояний и механизмов, и психология отказалась от чисто внешнего, «периферийного» анализа, характерного для классического бихевиоризма. Движение, возникшее в противовес бихевиоризму, называется «когнитивной психологией» и развивается по трем направлениям, каждое из которых имеет своих защитников и критиков и отражено в соответствующих философских теориях сознания: 1) теория тождества, 2) функционализм, 3) элиминативный материализм.

Теория тождества (материалистический редукционизм). Это – материалистическая теория, согласно которой знакомые всем ментальные состояния и процессы реальны, но каждое из них тождественно некоторому физическому состоянию мозга или процессу в нем. Ментальные состояния – это состояния головного мозга. Например, боль – не что иное, как возбуждение особых нервных клеток; депрессия – временный недостаток определенного вещества в химических процессах, происходящих в лимбической системе мозга; голубое небо – мысль о том, что может быть просто мгновенной конфигурацией импульсов в нервных клетках полушарий и т.д. Каковы конкретно соответствующие тождества ментального и физического, остается делом дальнейших исследований. На сегодняшний день обнаружены только самые общие данные о существовании такого рода тождеств.

Сторонник теории тождества может указать на научные прецеденты, свидетельствующие о возможности получения подобных результатов. Теплота физического тела оказалась тождественной движению составляющих его молекул. Свет тождествен электромагнитному излучению. Звук тождествен колебанию воздуха.

Все это случаи успешной «межтеоретической редукции», т.е. сведения одной теории к другой. Данный термин применяется философами науки, когда новая и более глубокая концепция какой-то области явлений гораздо лучше их объясняет и предсказывает, чем соответствующая старая концепция, и когда эта новая концепция способна выразить все представления и утверждения старой концепции. В таком случае понятия старой концепции (скажем, теплота или свет), по сути дела, оказываются тождественными некоторым понятиям новой концепции (скажем, движению молекул или электромагнитному излучению). Новая концепция дает лучшее понимание того, что ранее представлялось не столь отчетливо. Что верно в отношении теплоты, света, цвета и звука, то верно и в отношении ментальных состояний, – говорят представители теории тождества. На их взгляд, развитая теория мозга сможет успешно редуцировать концептуальные структуры здравого смысла, описывающие ментальные состояния.

Будучи сильным соперником, теория тождества тем не менее сталкивается с серьезными возражениями. Некоторые из них исходят от представителей дуализма, другие – от конкурирующих версий материализма.

Суть многих возражений заключается в том, что предлагаемые тождества являются результатом концептуальных смешений или категориальных ошибок и потому должны считаться буквально не имеющими смысла. Например, полагают бессмысленным приписывать значение, истинность или ложность физическим состояниям мозга; нет смысла и в том, чтобы приписывать утверждениям или ощущениям пространственное расположение, как нет смысла утверждать, что число пять обладает инерцией.

Представители теории тождества отвечают на это, что любое ощущение семантического несоответствия является просто отражением глубоко укоренившихся в нас убеждений и ожиданий. Закоренелые убеждения – например, что физические состояния не имеют семантических характеристик или что верования не имеют пространственного расположения, – не могут служить основанием для суждения об объективной природе вещей, даже если эти убеждения предполагаются самим «обыденным языком».

История дает очевидные примеры случаев, когда закоренелые смыслы требуют пересмотра. Рассмотрим утверждение, что Земля движется, сделанное в контексте представлений о Земле как о неподвижном теле и центре Вселенной и движении как изменении положения относительно Земли. Поскольку Земля очевидно не может изменить своего положения относительно самой себя, утверждение, что Земля движется, может показаться результатом понятийной путаницы и внутренне противоречивой нелепицей. И все же Земля действительно движется. Измениться же должны некоторые глубоко укоренившиеся в нашем сознании смыслы.

Предположение о том, что звук есть колебательное движение воздуха, было встречено с неменьшим сопротивлением. Сам Беркли выдвигал против этой новой теории звука аргумент от «концептуальных смешений». Но, вопреки семантическим сомнениям Беркли, звук действительно тождествен колебаниям воздуха. Справедливость таких межтеоретических тождеств определяется, в конечном счете, не установившейся языковой практикой, а новыми эмпирическими данными.

Возражения лингвистического характера не вполне достигают цели. Однако теория тождества сталкивается с двумя более серьезными возражениями. Выдвигающие их ученые отрицают, что развитие нейрофизиологии когда-либо приведет к межтеоретической редукции. Отрицание это исходит из двух совершенно различных убеждений, соответствующих следующим двум теориям сознания.

Функционализм.

С этой точки зрения, ментальные состояния также реальны. Однако при этом ментальное состояние определяется всем множеством актуальных и потенциальных причинных связей с а) сенсорными условиями, б) другими ментальными состояниями и в) поведением «на выходе». Например, данное состояние считается болью, если его причиной является телесное повреждение или травма; вызывает дистресс и желание избавиться от этого состояния; человек морщится, прижимает к больному месту руку, стонет и т.д. Болью данное состояние делает общая функциональная роль в сложной внутренней организации причинно связанных функциональных состояний. Так обстоит дело с ментальным состоянием любого типа: каждый тип отличается своей уникальной функциональной ролью. Этот взгляд отличается от бихевиоризма главным образом тем, что в определение ментального состояния включает его отношения с другими ментальными состояниями.

Из функционализма выводится интересное следствие: робот также может быть субъектом подлинных ментальных состояний. Для того чтобы внутренние состояния стали ментальными, неважно, из чего будет состоять их носитель – из меди и полупроводников, плоти и крови или кристаллов и коллоидов. Важно, будут ли они выполнять соответствующие причинно-функциональные роли в рамках внутренней организации данной системы. И нет принципиального основания, по которому электромеханическая система – робот – не может быть сконструирована таким образом, чтобы реализовать состояния, выполняющие те же функциональные роли, что и наши собственные ментальные состояния.

Таким образом, функционализм формулирует серьезное возражение против теории тождества. Если боль может быть реализована на множестве различных физических систем, то каким образом она может быть отождествлена с конкретным физическим состоянием в одном из видов существ? Это исключило бы возможность приписать боль любому из многих других существ, которые страдают от нее, но при этом имеют иное физическое строение. По иронии судьбы, существует достаточно много различных физических состояний, которые могут играть роль состояния боли. Поэтому боль не может быть редуцирована к свойствам, характерным для нейрофизиологии человека. Боль и все другие ментальные состояния могут рассматриваться лишь в абстрактных функциональных терминах.

Против функционализма обычно выдвигают два возражения. Согласно первому, данный тип ментального состояния определяется не его функциональной ролью, а внутренне присущим качеством. Такова, в частности, «болезненность» боли, и далее выдвигается упрек, что функционализм вообще оставляет без внимания подобные характеристики ментальных состояний. Функционалист может ответить, что большинство ментальных состояний (верования, мысли) вовсе не обладают каким-либо существенным отличительным качеством, и функциональная роль является решающим фактором идентификации даже для ментальных состояний, которые таким качеством обладают. На другой упрек можно ответить, признав за ментальными состояниями качественные аспекты, уникальные для существ каждого типа, и в духе теории тождества настаивая на том, что такие качества идентичны физическим аспектам состояний мозга данного существа.

Второе серьезное возражение касается семантического содержания, осмысленности высказываний и верований. Каким образом чисто физические состояния робота или биологического мозга могут понимать смысл «верования в то, что солнце светит»? Ответ «причинно-информационного» типа заключается в том, что физические состояния в силу причинных связей с окружающей средой могут быть «информированы». Простой иллюстрацией могут служить показания термометра: любое положение столбика ртути содержит информацию о температуре среды. Подобно этому, отвечают функционалисты, состояния мозга содержат специфическую информацию об окружающей среде, сложность которой соизмерима со сложностью нас самих как «измерительных инструментов» естественного происхождения. См. также ФУНКЦИОНАЛИЗМ В ЛИНГВИСТИКЕ.

Радикальный (элиминативный) материализм. Эта точка зрения относится к представлениям здравого смысла о ментальных состояниях с еще большим скептицизмом, нежели любая из двух описанных теорий. Согласно элиминативному материализму, понятия здравого смысла, такие, как «верование», «желание», «радость», «обдумывание», «боль», а также объяснения поведения с помощью этих понятий не следует считать всего лишь поверхностными. В концептуальных структурах здравого смысла воплощено совершенно ошибочное представление о соответствующих феноменах. Каких бы успехов ни достигла нейрофизиологическая теория, понятия здравого смысла нельзя будет редуцировать или прояснить с помощью этой более совершенной теории. Скорее окажется, что внутренняя динамика функционирующего мозга имеет совершенно не ту структуру, которая изображается понятиями здравого смысла; их ошибочность станет очевидной, и в конечном счете они просто выйдут из употребления. На смену им придут более адекватные понятия, предлагаемые новой терминологической системой нейронауки. Иначе говоря, наше самопонимание будет радикальным образом пересмотрено.

Как и представитель теории тождества, элиминативный материалист может привести научные прецеденты в пользу этого предсказания. В 18 в. ученые полагали, что основой теплоты является жидкая субстанция – «теплород», которая переливается из одного тела в другое. Когда же появилась новая концепция (молекулярно-кинетическая), описывавшая суть дела совершенно иначе, понятие теплорода было не редуцировано, а просто исключено (элиминировано). Подобно этому, огонь раньше объяснялся как истечение из нагревшегося дерева тонкой призрачной субстанции, которую называли «флогистоном». Более совершенная теория горения как процесса окисления привела к элиминации понятия флогистона. Даже якобы «наблюдаемые» предметы иногда исключались из научной картины мира. Древние считали «небесный свод» реальным объектом и даже полагали, что он медленно вращается. Однако такого свода на самом деле не существует.

Элиминативный материализм низко оценивает познавательные возможности понятий здравого смысла о ментальных состояниях по двум причинам. Первая – неспособность этих понятий объяснить соответствующие явления. Природа психической болезни, сна, обучения, памяти, различий в уровне интеллекта – всех этих центральных феноменов – является загадочной, если мы остаемся в рамках здравого смысла. Вторая причина – развитие исследований по нейрофизиологии мозга, обнаруживающих сложную организацию его деятельности, не укладывающуюся в различения, которые схватываются в понятиях здравого смысла. Ни один из этих аргументов не является ни решающим, ни очень сильным; элиминативный материалист не может с полным основанием утверждать неизбежность радикального исхода. Однако нет оснований и отрицать его возможность.

Из редукционизма (теории тождества) и элиминативного материализма следует один общий и поразительный вывод. Если интроспективное осознание ментальных состояний является по большей части приобретенным свойством и основано на понятийном аппарате здравого смысла, то радикальное преобразование в нашем самосознании произойдет, когда мы откажемся от старых понятий и начнем говорить, мыслить и высказывать интроспективные суждения непосредственно в терминах иного понятийного аппарата, например пользуясь понятиями нейронауки. Аналогичным случаем является восприятие опытного музыковеда, который слышит в исполнении симфонической пьесы отдельные инструменты, созвучия и гармонические модуляции там, где дилетант слышит только «мелодию». Музыковед овладел сложным понятийным аппаратом теории музыки, который структурировал его восприятие. Если бы мы овладели понятийным аппаратом нейронауки, то интроспекция могла бы привести к столь же тонким и глубоким результатам.

На этом мы завершаем обсуждение основных материалистических теорий сознания. Каждая из них представляют собой лишь краткий абрис того, что должно со временем стать разработанной в деталях теорией восприятия, познания и контроля поведения. Исследования в этих направлениях продолжаются, и ниже мы вкратце расскажем о наиболее энергично разрабатываемых областях знаний.

СОВРЕМЕННЫЕ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПРОГРАММЫ

Искусственный интеллект.

Благодаря развитию технологии появились современные быстродействующие компьютеры. Когда такие машины сходят со сборочной линии, они способны лишь к самым простым типам вычислений. Однако базовые вычислительные возможности, приведенные в различные сочетания, позволяют выполнять более сложные операции, а сочетание последних – еще более сложные и т.д. Компьютер выполняет эти более сложные сочетания операций благодаря программе – последовательности команд, управляющих его работой. Можно создавать программы, которые позволяют обычному компьютеру выполнять любые вычислительные процессы, и его возможности ограничены только временем и объемом памяти.

Из этого следует, что достаточно большой компьютер, вероятно, может быть запрограммирован таким образом, чтобы появилась функциональная организация множества внутренних вычислительных состояний, подобная той, которая присуща обладающим сознанием и разумом человеческим существам. Если правы функционалисты, машина с такой программой должна считаться и сознательной, и разумной. Целью ученых, занимающихся проблемой искусственного интеллекта (ИИ), является создание программ, моделирующих когнитивные способности высших животных и человека. Впечатляющие результаты были достигнуты в области решения проблем, распознавания образов и обработки лингвистических данных. Однако целый ряд фундаментальных проблем все еще ждет своего решения, поскольку мы пока далеки от понимания той функциональной организации, которая является объектом моделирования, – нашего собственного разума. Первые исследования в области ИИ были слишком заняты моделированием того, «что мы делаем», а не того, «как мы это делаем».

См. также КОМПЬЮТЕРНАЯ ЛИНГВИСТИКА.

Когнитивная психология

изучает поведение высших животных, включая вербальное поведение человека, и пытается реконструировать сложную организацию внутренних когнитивных состояний, вызывающих это поведение. К сфере когнитивной психологии относится множество исследований, занятых всем спектром познавательных способностей (например, памятью, вниманием, речью, рассуждением). Акцент при этом делается на внутренних вычислительных свойствах когнитивных состояний, например на том, что реально происходит, когда кто-либо «вспоминает» объект или событие. Когнитивные исследования имеют ярко выраженный эмпирический характер: предметом изучения является познание как естественно протекающий процесс, а теории подразделяются в зависимости от того, чье поведение изучается – человека или животных.

Нейронауки.

Нейрофизиология, нейрофармакология и нейропсихология занимаются непосредственным исследованием мозга. Анализу подвергаются его физическая структура, протекающие в нем электрические и химические процессы, а также деятельность мозга в целом. Применение современных методик позволило получить впечатляющие результаты. Были изучены структурные и функциональные особенности визуальной системы, от сетчатки глаза через несколько отделов среднего мозга до располагающейся слоями системы клеток в зрительном отделе коры головного мозга. Есть прогресс в объяснении распознавания образов и объемного восприятия. Ученые близки к раскрытию химической природы важнейших психических заболеваний – шизофрении и хронической депрессии, вызываемых недостатком или несбалансированностью химических передатчиков импульсов между нервными клетками. Систематическое исследование повреждений головного мозга, вызванных травмой или опухолью, позволило составить общую карту областей мозга, отвечающих за восприятие и двигательные функции. Начинает проясняться функциональная организация мозга, хотя многие ее свойства остаются необъяснимыми.

Вышеописанные исследовательские программы занимают доминирующие позиции в изучении интеллекта. Даже в самые мрачные периоды истории науки оптимизм помогал ее развитию, а рубеж тысячелетий несомненно является периодом прорыва в науках о сознании.

Harvard Business Review Россия

Как говорится, одна голова — хорошо, а две — лучше. Если уж на то пошло, три головы — еще лучше, чем две, а четыре — тем более. При наличии сотни или тысячи разум просто обязан восторжествовать — недаром ведь появилось понятие «коллективный разум».

Аристотель, один из первых поборников коллективного разума, преимущество коллектива видел в том, что, «когда в процессе обсуждения участвуют многие, каждый может внести свою лепту добродетели и благоразумия… один понимает одну деталь, другой — другую, и все вместе понимают все». Главное, что разные люди обращают внимание на разные «детали», и, если их правильно соединить, коллективное знание будет обширнее (и подробнее) знания любого отдельного человека.

Но коллективы редко соответствуют этому идеалу. Компании делают ставку на продукты, у которых нет будущего, упускают заманчивые возможности, реализуют проигрышные стратегии. Власти принимают сомнительные политические решения, осложняя жизнь тысячам, а то и миллионам людей.

Коллективное отклонение от истины чаще всего обозначают термином «групповое мышление». С легкой руки психолога Ирвинга Яниса, популяризатора феномена, термин этот в 1970-х заслуженно вошел в повседневную речь. Но Янис в основном ограничился описанием группового мышления: он не объясняет с научной точки зрения, как и почему ошибаются коллективы и как им не ошибаться. Многие исследователи пытались экспериментально подтвердить его догадки о том, что сплоченность и стили управления отражаются на групповом поведении, однако пользы от этого было мало.

Но с тех пор как Янис сформулировал свою теорию, психологи и другие ученые-бихевиористы собрали богатую информацию о том, как и когда допускают промахи отдельные люди, принимающие решения. Эта работа получила признание в научных кругах — даже в виде нескольких Нобелевских премий— и широкую известность благодаря таким бестселлерам, как «Думай медленно, решай быстро» Даниэля Канемана, «Предсказуемая иррациональность» Дэна Ариэли и «Nudge» (книга, написанная одним из авторов статьи, Кассом Санстейном, вместе с экономистом Ричардом Талером).

Были и другие исследования, включая наши, коллективного принятия решений. Но их выводы мало кому известны, а потому они не оказали сколько-нибудь заметного влияния на реальное положение дел. И с этим нужно что-то делать. Мы намерены изучить феномен коллективной работы с точки зрения бихеовиористики — описать основные варианты коллективного отклонения от истины и предложить простые способы коррекции этого отклонения.

Почему происходят ошибки?

Группы ошибаются по двум основным причинам. Первая связана с качеством информационных сигналов. Люди обмениваются знанием друг с другом, что вполне естественно. Но коллектив часто сбивается с верного пути, если кто-нибудь из его членов получает от других некорректные сигналы. Вторая причина — опасение за свою репутацию. Во избежание наказания, даже если речь идет лишь о недовольстве окружающих, люди предпочитают молчать или изменять свою точку зрения. Если же эти окружающие обладают особыми правами или властью, их неодобрение может обернуться для человека серьезными последствиями. Из-за некорректных информационных сигналов и репутационного фактора коллективы сталкиваются с четырьмя отдельными, но взаимосвязанными проблемами.

Если группа принимает неверное или саморазрушительное решение, дело обычно хотя бы в одной из них: коллектив не только не исправляет ошибок своих членов, но даже усугубляет их; начинается цепная реакция/эффект каскада — члены коллектива повторяют слова и поступки тех, кто говорил и действовал первым; коллектив раскалывается — его члены занимают полярные позиции, расходящиеся более резко, чем до обсуждения; коллектив сосредоточивается на том, что все уже знают, и не учитывает важную информацию, которой располагает кто-нибудь один — или несколько его членов.

Усложнение ошибок

Возглавляемые психологами Даниэлем Канеманом и Амосом Тверски, ученые-бихевиористы выявили некоторые общие для всех ментальные ошибки (эвристики) и когнитивные ловушки, которые уводят людей от истины. Скажем, из-за ошибки планирования люди часто неверно представляют себе, сколько времени и денег потребуется на те или иные проекты, а попав в ловушку самоуверенности, считают, что их прогнозы точнее, чем на самом деле. Из-за эвристики доступности мы хватаемся за первое, что приходит в голову, потому что это памятно или потому что это мы недавно пережили, а из-за эвристики репрезентативности считаем, что если вещи, события или люди схожи в чем-то одном, то они схожи и во всем остальном. Эвристика эгоцентризма заставляет нас преувеличивать типичность наших вкусов и предпочтений, а ловушка невозвратных издержек — продолжать безнадежный проект, если в него вложено много сил и средств.

Сказывается на решениях и эффект формулировки: например, люди охотнее соглашаются на операцию, если им говорят, что через пять лет после нее живут 90% пациентов, а не тогда, когда им сообщают, что в первые пять лет умирают 10% пациентов. Нас интересует прежде всего, могут ли коллективы избежать этих ошибок или минимизировать их. Эксперименты показывают, что, как правило, не могут. Психологи Роджер Бюлер, Дейл Гриффин и Джоанна Питц выяснили, например, что ошибка планирования в группах лишь усугубляется. То есть, оценивая необходимые для выполнения задачи время и ресурсы, коллективы проявляют еще больше необоснованного оптимизма, чем отдельные люди, и выбирают самые простые и ­безоблачные сценарии будущей работы. Хэл Аркес и Кэтрин Блумер доказали, что коллективы спасают свои явно неудачные планы еще более рьяно, чем отдельные люди, особенно если члены группы прочно себя с ней отождествляют. Это объясняет, почему компании, государства и даже народы не отказываются от заведомо провальных проектов и планов. Кроме того, установлено, что группы полагаются на эвристику репрезентативности не меньше, а больше, чем отдельные люди, они более самоуверенны и сильнее подвержены влиянию эффекта формулировки.

Также тут сказываются факторы информационных сигналов и репутации. Если большинство членов коллектива совершает некие ошибки, то естественно, что эти люди замечают те же ошибки и у других, то есть опять же у большинства — и видят в этом подтверждение своей «правоты». И следом проявляется фактор репутации: если основная масса членов группы совершает ошибки, то остальным приходится тоже их совершать просто для того, чтобы не становиться белыми воронами или не казаться дураками. К счастью, исследования подтверждают, что коллективы, которые обсуждают свои решения, могут исправить или уменьшить некоторые когнитивные искажения. Когда для проблемы есть решение эвристического типа (как только кто-нибудь предлагает правильный ответ, остальные понимают, что решение есть), группы быстро его находят, даже если их отдельные представители в начале обсуждения пребывали в плену когнитивных искажений.

Из ловушки эгоцентризма коллектив выбирается быстрее, чем каждый в нем по отдельности. Человек сосредоточится на своих пристрастиях: на том, что ему нравится или не нравится. Если он обменивается мнениями с другими, он начинает понимать, что его ­вкусы присущи именно ему. В таких случаях общее обсуждение помогает ему откорректировать свою точку зрения. Правда, если коллектив состоит из единомышленников, то шансов увидеть более или менее объективную картину меньше. Значимость эвристики доступности в группах тоже несколько уменьшается. Каждый отдельный человек может предлагать первое, что приходит в голову, но поскольку воспоминания у всех обычно разные, то в группе решение получается более репрезентативным. Но многие индивидуальные когнитивные искажения не корректируются сами собой на коллективном уровне, а даже усугубляются. Это, как правило, объясняется еще тремя проб­лемами коллективного принятия решений.

Путь к неверному ответу

Наш мозг с самого нашего рождения настроен на то, чтобы синхронизироваться с другими людьми или подражать им. Не будет пре­увеличением сказать, что стадное поведение естественно для групп людей. У социологов есть термин, который они применяют к коллективным решениям и информационному обмену, — каскад. Имеется в виду, что тонкая струйка информации, текущая в одном направлении, быстро превращается в поток. Социологи Мэттью Салганик, Питер Доддс и Дункан Уоттс провели блистательное исследование на примере музыкальных файлов для скачивания. Испытуемым предлагали прослушать или скачать хотя бы одну из 72 песен новых музыкальных групп. Добровольцы, попавшие в контрольные группы, не знали, что скачивали или выбирали для прослушивания другие участники эксперимента, то есть им оставили простор для самостоятельных решений. Добровольцы из остальных групп могли видеть, сколько человек уже загрузили те или иные песни.

Ученые проверяли, повлияет ли возможность видеть, как ведут себя другие, на окончательное количество загрузок. Влияние оказалось колоссальным. Хотя худшие, по определению контрольной группы, песни не попали в число самых популярных, а лучшие не заняли низших строчек рейтинга, возможны были все остальные варианты. Если песне везло и ее сразу загружали многие добровольцы первого «призыва», дальше она могла оставаться популярной. Но во всех иных случаях судьба ее могла сложиться неудачно. И события развивались так же, даже когда испытуемым давали неверную информацию о том, какие песни ­загружались чаще всего. Если проект (продукт, бизнес, политик или позиция) с самого начала получает мощную поддержку, он может завоевать симпатии группы, даже если она ничего особо интересного в нем при иных обстоятельствах не увидела бы. Многие сплоченные группы считают, что их сплоченность предопределена общностью взглядов. Это неверно. Сплоченность вполне может быть «памятником» тому, кто первым взял слово, а значит, и тому, что можно назвать структурой коллективных обсуждений. Двум основным причинам коллективных ошибок соответствуют каскады двух типов — информационные и репутационные.

При информационном люди не высказываются из уважения к тому, что знают другие, при репутационном — из боязни общественного порицания. Вот пример информационного каскада на совещании присяжных. Один из авторов статьи, Хасти, провел несколько десятков псевдосудов с участием тысяч добровольцев. Во время экспериментов присяжные до начала заседания тайно записывают, какое решение они бы предпочли, и отмечают степень уверенности в своей правоте. Само обсуждение, как обычно и бывает в судебных процессах, начинается с предварительного голосования, цель которого — выявить позицию каждого. Присяжные голосуют по списку, и очень часто два-три первых из них все более уверенно высказываются в пользу одного и того же решения. Во время одного такого совещания присяжные 1, 2 и 3 поддержали решение о непреднамеренном убийстве два раза — и в своих тайных записях, и во время предварительного голосования. Присяжный 4 поначалу считал подсудимого абсолютно невиновным, причем до совещания оценил уверенность в своем решении самым высоким баллом. Что сделал присяжный 4, узнав о трех решениях коллег? Он немного помолчал, после чего сказал: «Непреднамеренное убийство». Тогда оживился присяжный 7, не определившийся: «Почему?». Экспериментаторы заметили, что присяжный 4 вздрогнул, прежде чем ответить: «Но это же явно непреднамеренное убийство». Не сомневаемся, что подобное происходит каждый день и в комнатах для совещания присяжных, и в залах заседаний советов директоров, и в конференц-залах всего мира. У репутационного каскада другой механизм. Члены группы считают, что знают, что правильно, но тем не менее соглашаются с большинством, чтобы о них думали хорошо. Допустим, по мнению Альберта, новый проект просто обречен на успех. Барбара не уверена в этом, но поддерживает Альберта, лишь бы никто не усомнился в ее профессионализме и не подумал, что она из принципа всегда и во всем находит изъян. Если Альберт и Барбара хотя бы на словах единодушно прочат проекту светлое будущее, то Синтия не только не будет возражать им на людях, но, вероятно, и даст понять, что разделяет их точку зрения — не потому, что считает ее правильной (она так не считает), а потому, что дорожит отношениями с ними. Поскольку Альберт, Барбара и Синтия выступают единым фронтом, их коллега Дэвид уж точно не захочет спорить с ними, даже если он точно уверен, что они заблуждаются, и может аргументированно это доказать. (Уже есть доказательства того, что женщины особенно осторожно высказываются при обсуждении «мужских» тем, например спорта, а мужчины — «женских» вроде моды. В обоих случаях группы не получают ценного знания.)

Политкорректность — термин, распространившийся в 1990-е на волне борьбы за политические права, — нечто большее, чем «визитная карточка» склонных к левым взглядам научных кругов. И в бизнесе, и в правительстве нередко формируется четкая установка, согласно которой некая точка зрения считается правильной, и те, кто подвергает ее сомнению или отметает, хотя бы и в рамках дискуссии, делают это совершенно напрасно. О таких людях говорят, что у них плохой характер, что они откалываются от коллектива, даже называют отщепенцами. Члены описанных выше коллективов в определенном смысле абсолютно рациональны. Они заботятся о своей репутации, и в этом нет ничего неразумного. Однако, как уже отмечалось, пользуясь эвристиками, которые могут ввести в заблуждение, люди попадают в ловушки когнитивных искажений. Чтобы было понятнее, как проявляются эффекты каскадирования, отметим, что важнейшая эвристика подразумевает доступность: яркая идея или пример быст­ро распространяется, и в итоге формируется популярное мнение — в группе, а может быть, в городе, в стране и даже в народе. То или иное явление или событие (вредный пестицид, опасная свалка, авария на атомной ТЭЦ, теракт) может стать очень известным среди членов группы. И тогда их представления о процессе, продукте или работе изменятся. Каскады доступности проявляются и в бизнесе. Слухи об успехе или провале могут мгновенно распространиться по компании и сформировать мнение о других вроде бы похожих событиях или продуктах. Если фильм («Звездные войны»?) или книга (о Гарри Поттере?) имеет коммерческий успех, компании учтут это и начнут аналогичный проект. Побочный эффект доступности — ассоциативная блокировка или коллективное пристрастие: убедительные идеи блокируют память о другом знании, и это превращается в проблему, когда перед группой стоит задача найти творческие решение. Яркие идеи одних членов коллектива подавляют творческую мысль других. Конечно, в реальном мире люди могут и не знать, откуда «растут» утверждения их коллег — из независимого знания, информационного каскада, феномена репутации или эвристики доступности. Они обычно переоценивают значение независимого знания как основы для мнений других членов группы. Результат — уверенные (но ошибочные) коллективные решения.

Поляризация групп

Поляризация — феномен, который проявляется, когда группы обсуждают те или иные вопросы. Его фиксировали сотни исследований. Мы наблюдали резкую поляризацию в ходе эксперимента, в котором добровольцы — ­жители двух городов штата Колорадо — обсуждали свои политические взгляды (см. врезку «Повесть о двух городах»). Целью самых первых экспериментов, посвященных эффектам поляризации, было понять, в какой степени люди готовы рисковать. Исследователи сделали четкий вывод: у людей, изначально склонных к риску, после дискуссии эта склонность усиливается. (Примеры рискованных решений: переход на новую работу, инвестирование денег в экономику другого государства, побег из лагеря военнопленных, участие в выборной гонке.)

Поэтому стало считаться, что коллективное обсуждение вызывает «сдвиг к риску». Дальнейшие исследования поставили этот вывод под сомнение — и породили новые загадки. При обсуждении одних и тех же тем у американских добровольцев происходил сдвиг к риску, а у тайваньских — к осторожности. Но сдвиг к осторожности наблюдался и у американцев, чаще всего — при обсуждении двух вопросов: нужно ли человеку жениться или лететь самолетом, если у него сильно болит живот. Чем это объясняется? Французские социальные психологи Серж Московичи и Мариса Заваллони уже давно обнаружили, что при коллективном обсуждении члены группы начинают занимать более полярные позиции. Если члены коллектива с самого начала настроены рисковать, то вероятен сдвиг к риску, а если осторожничать — то к осторожности.

Для бизнеса важно то, что поляризация происходит при обсуждении не только принципиальных, но и самых обыденных вопросов. Допустим, людей просят на шкале от нуля до восьми отметить вероятность того, что в следующем году в Европе будет продано столько-то единиц товара. Если до обсуждения медианное значение близко к пяти, то коллективное решение, скорее всего, сдвинется в сторону большей цифры, а если к трем — меньшей. Перед эффектом поляризации группы не могут устоять даже федеральные судьи — знатоки закона и, по идее, люди, которые должны занимать нейтральную позицию. Как показало исследование, проведенное одним из авторов статьи (Кассом Санстейном вместе с Дэвидом Шкейдом, Лайзой Эллман и Андресом Савицки), судьи, выдвинутые и демократами, и республиканцами, заседая с коллегами, назначенными президентом «их» же партии, при вынесении решения гораздо чаще руководствуются соображениями идеологии. Если вы хотите узнать, каким будет вердикт судьи апелляционного суда в идеологически неоднозначном случае, узнайте, какой президент его назначил — демократ или республиканец. Это вполне надежный прогностический фактор. Но для многих отраслей права важнее другое: кто утвердил остальных судей. Почему происходит поляризация группы? Основных причин три.

Первая и главная связана с информационными сигналами, но особым образом. Члены коллектива обращают внимание на аргументы коллег. У любой группы есть некая изначальная предрасположенность — к риску или осторожности, и аргументы обязательно будут тяготеть к ней. Судя по статистике, аргументов в пользу начальной позиции предлагается больше, чем в пользу противоположной. Люди будут высказывать или воспринимать не все, а лишь некоторые соображения, высказанные при обсуждении. И в ходе дискуссии люди само собой придут к более крайней позиции, по сравнению с начальной. Вторая причина связана с репутацией. Как мы видели, для людей важно, чтобы в группе к ним относились хорошо. Иногда их публичные высказывания свидетельствуют о том, как они хотят, чтобы их воспринимали другие. Услышав мнение коллег, они корректируют свою точку зрения, хотя бы немного, подстраивая ее под господствующую, чтобы соответствовать создаваемому ими образу самих себя.

Третья причина подчеркивает прочную связь трех факторов: уверенности, радикальности взглядов и признания правоты человека другими. Когда людям не хватает уверенности в себе, они обычно занимают умеренную позицию. Знаменитый американский судья Лернед Хэнд говорил: «Дух свободы — это такой дух, который не очень уверен в своей правоте». Чем больше у людей уверенности, тем более резки они в своих взглядах, так как исчезает важный сдерживающий фактор — их неуверенность в своей правоте. Согласие других повышает уверенность — и способствует крайности оценок.

Равнение на то, что «все знают»

Последняя проблема, пожалуй, и самая интересная. Допустим, группа располагает обширным знанием — достаточным, чтобы принять правильное решение, если знание будет грамотно воспринято и обобщено. Но даже в этом случае группа потерпит фиаско, если ее члены будут полагаться на широко известную информацию, игнорируя знание немногих. Несметное множество исследований доказывают высокую вероятность такого, достойного сожаления исхода. Точно характеризует ситуацию, когда группа могла бы решить задачу, но не решила, специальный термин — «скрытое знание». Скрытое знание — следствие эффекта общеизвестности: информация, известная всему коллективу, оказывает более сильное влияние на коллективные решения, чем та, которой владеет меньшинство. Простое объяснение этого эффекта заключается в том, что общеизвестная информация с большей вероятностью станет известна группе. Но важную роль играют и ложные информационные сигналы.

Вот что показало исследование Росса Хайтауэра и Латфуса Саида. Группам из трех человек давали резюме трех кандидатов на должность директора по маркетингу. Исследователи составили резюме так, чтобы один из претендентов явно выигрывал на фоне остальных. Однако каждый испытуемый получал лишь часть ­информации, изложенной в резюме. Ни одна группа не сделала единственно верного вывода, а его можно было сделать, только изучив информацию в полном объеме. Предпочтение отдавали кандидату, о котором все три добровольца знали что-нибудь хорошее. Отрицательная информация о фаворите и положительная об аутсайдерах (предоставленная лишь одному или двум членам группы) до всей группы так и не дошла.

Во многих экспериментах со скрытым знанием участвовали добровольцы из числа студентов, но и настоящие менеджеры ведут себя точно так же. Сюзанна Абел, Гарольд Стассер и Сандра Воган-Парсонс изучали, как руководители высшего звена принимают решения о найме. Экспериментаторы никак не контролировали информацию о кандидатах, которой располагали топ-менеджеры. Наоборот, руководители сами искали ее. В итоге что-то знали все, что-то — не все, а что-то — лишь кто-нибудь один. И что же? Общеизвестная информация оказывала непропорционально сильное влияние на обсуждения и выводы. Руководители не придавали значения ценным знаниям меньшинства и принимали неверные решения.

Был сделан еще один вывод. В коллективе есть два типа людей: когнитивно центральные — знающие то же, что почти все остальные члены группы, и когнитивно периферийные, обладающие уникальной информацией. Чтобы хорошо работать, группам надо пользоваться знаниями когнитивно периферийных людей. Но в большинстве групп при обсуждении решений первую скрипку играют когнитивно центральные члены коллектива. Объясняется это просто: люди предпочитают слышать известную всем информацию и слушать тех, кто может ее предоставить. Поэтому когнитивно центральным членам группы доверяют больше, чем когнитивно периферийным.

Как разбудить коллективный разум

При коллективном обсуждении самое главное — помочь группе проанализировать всю информацию, которой располагают ее члены, и не позволить ложным информационным сигналам и репутационному фактору воздействовать на решение. Вот как это можно сделать.

Не давайте слова руководителю. Руководители нередко в самом начале обсуждения высказывают свое мнение, а возражать им охотников мало. Руководители и пользующиеся авторитетом члены группы окажут большую услугу всему коллективу, если проявят готовность и желание выслушать неизвестную информацию. Хорошо, если они откажутся от идеи сразу же занять твердую позицию и тем самым позволят остальным высказать то, что те знают. По данным многих исследований, люди, принадлежащие к низкостатусным группам — малообразованные, афроамериканцы, иногда женщины, — не оказывают какого-либо заметного влияния на ход коллективного обсуждения (и предпочитают молчать). Руководители, которые подают подчиненным пример непредвзятого подхода и требуют искренности в высказываниях, могут исправить ситуацию.

Раскрепощайте критическое мышление. Социологи провели немало исследований, изу­чая такой прием, как «раскрепощение», при котором стимулируют некую мысль или ассоциацию так, чтобы повлиять на решения и поступки людей. В ходе экспериментов, посвященных коллективному принятию решений, добровольцам до обсуждения давали задание, предполагающее необходимость либо «дружить», либо «мыслить критически», и это сильно влияло на их дальнейшее поведение. Если людям надо «дружить», они молчат. Если «критически мыслить», они охотнее говорят о том, что знают. Поэтому, если руководитель группы с самого начала поощряет откровенный обмен информацией, даже неприятной, люди, скорее всего, будут меньше молчать.

Воздавайте должное коллективному успеху. Нередко люди молчат, зная, что ничего стоящего в обмен на свое знание они не получат. Как показали хорошо подготовленные эксперименты, можно так перестроить систему поощрений, чтобы стимулировать ­коллективные успехи — а значит, и вознаграждать готовность делиться знанием. Если каждый в группе знает, что индивидуальное решение, даже самое правильное, ничего лично ему не сулит, а правильное коллективное ему очень выгодно, то вероятность эффекта каскада уменьшается в разы. Короче говоря, если человек идентифицирует себя с коллективным успехом, он охотнее расскажет все, что знает, даже если его информация противоречит мнению большинства. (Это, кстати, одна из причин, из-за которых информационные рынки работают и заслуживают самого пристального внимания.)

Распределяйте роли. Эта стратегия особенно перспективна. Чтобы лучше понять ее, представьте себе, что у каждого члена группы, которая что-нибудь обсуждает, своя особая роль, всем известная и всеми высоко оцениваемая. Допустим, у одного медицинское образование, у другого — юридическое, третий — специалист по связям с общественностью, четвертый — знаток статистики. У такого коллектива больше шансов получить и обобщить ценную информацию, просто потому, что все знают: каждому есть что сказать. Эксперименты показали, что, когда между испытуемыми роли распределяются открыто, вероятность сдвига в сторону всем известной информации снижается. Если группа хочет получить информацию, которой располагают ее члены, им надо еще до начала обсуждения сказать, что каждому предстоит сыграть свою, именно им присущую роль — или хотя бы внести свой информационный вклад.

Назначьте кого-нибудь на роль адвоката дьявола. Когда коллектив терпит неудачу из-за скрытого знания и самоцензуры его членов, заманчивым представляется такой вариант действий: попросите кого-нибудь одного выступить против всей группы и затеять спор, чтобы проверить господствующее мнение на прочность. На того, кто согласится на эту роль, не будут смотреть косо, как смотрят на идущего поперек большинства, потому что спорить — его обязанность. Но тут важно не переборщить: одно дело — природный критический взгляд на вещи, другое — выполнение формальной миссии: в последнем случае качество работы группы улучшается не намного, поскольку все понимают, что «адвокат дьявола» — это такая игра.

Назначьте команды, которые отстаивали бы противоположные взгляды. Способ, похожий на предыдущий, но более эффективный — создать «красные бригады». Они могут быть двух типов: первые пытаются опроверг­нуть решение основной группы, выдвигая свое, диаметрально ему противоположное, а вторые пытаются привести убедительные примеры, доказывающие уязвимость предложенного плана. Идея «красных бригад» хороша во многих ситуациях, особенно если люди искренне стараются находить ошибки и слабые места и если их однозначно поощряют к этому.

Метод дельфийского оракула. Этот метод разработал американский стратегический исследовательский центр RAND Corporation во времена холодной войны. В нем сочетаются плюсы как индивидуального принятия решений, так и коллективного знания. Цель метода — преодолеть конформизм экспертов, то есть их склонность некритически присо­единяться к господствующим в группе суждениям. В ходе первого раунда сначала абсолютно анонимно выявляют мнение или оценку каждого эксперта, а затем — преобладающее мнение: подсчитывают среднюю оценку и степень разброса и сообщают результаты экспертам. На втором раунде эксперты дают повторные оценки (или повторно голосуют), причем оценки этого второго раунда должны попадать в средние квартили (25—75%) оценок первого раунда. Этот процесс повторяется (обычно чередуясь с решениями группы) до тех пор, пока участники не сходятся на одном мнении. Есть более простая и легко осуществимая альтернатива: окончательные суждения выносятся анонимно и только после обсуждения.

Анонимность минимизирует влияние на членов группы репутационного фактора, а значит, и устраняет проблему самоцензуры.

Неправильные коллективные решения могут иметь катастрофические последствия не только для компаний, некоммерческих организаций и правительств, но и для всех, кого они затрагивают. К счастью, несколько десятилетий экспериментальной работы, а также недавние инновации помогли выработать некоторые практические коррективы и меры безопасности, благодаря которым коллективы могут действительно стать разумнее.

Что такое эмоциональный интеллект и почему он так важен

• Алина Исаченко
• для bbcrussian.com

2 августа 2017

Автор фото, London Psychometric Laboratory

Подпись к фото,

Человек может проверить свой эмоциональный интеллект, оценив себя по ряду факторов теста «черты эмоционального интеллекта», включая способность сопереживать и испытывать счастье

Эмоциональный интеллект — понятие, вызывающее споры. Одни называют его недостаточно научным, другие видят в эмоциональном интеллекте ключ к успеху во всех сферах жизни: от повышения зарплаты до счастливых отношений Так ли это?

О том, что такое эмоциональный интеллект и почему он важен, Русская служба Би-би-си поговорила с Константином Петридесом — профессором психологии и психометрии Университетского колледжа Лондона.

Способность объединить ум, логику и эмоции

Би-би-си: Что такое эмоциональный интеллект? Когда впервые о нем стало известно?

Константин Петридес: Эмоциональным интеллектом называют способность человека воспринимать собственные эмоции и управлять чувствами для эффективного решения задач.

Интерес к эмоциональному интеллекту возник в начале XX-го века из-за неспособности классических IQ-тестов (коэффициент интеллекта) объяснить особенности мотивации и поведения людей.

Однако еще древние греки задумывались над эмоциональным интеллектом, полагая, что мудрый человек — это тот, который способен объединить ум, логику и эмоции. Несмотря на то, что это было две с половиной тысячи лет назад, вопрос человеческих эмоций остался тем же.

Еще в 1870-м году в книге «О выражении эмоций у человека и животных» Чарльз Дарвин сделал попытку изучения человеческих эмоций через внешние проявления. Концепция эмоционального интеллекта (или сокращенно EQ) в современном его понимании возникла в начале XX-го века.

В 1920 году американский психолог Эдвард Торндайк впервые ввел понятие социального интеллекта как способности человека разумно действовать в отношениях с людьми.

В 1983 году Говард Гарденер предложил теорию множественного интеллекта, разделив интеллект на внутренний (свои эмоции) и межличностный (эмоции окружающих).

Журналист Дэниэл Гоулман популяризировал понятие, издав книгу «Эмоциональный интеллект» в 1995 году.

Автор фото, iStock

Подпись к фото,

Исследователи считают, что занятия медитацией необходимы для развития эмоционального интеллекта

Как показывают исследования, существует несколько диагностик эмоционального интеллекта.

К примеру, модель способностей (Ability model), которая рассматривает эмоции как генетически заложенное качество или талант, который можно объективно измерить, как способность к математике или языкам.

Модель «черты эмоционального интеллекта,» исследованием которой занимается наша лаборатория, считает, что эмоциям невозможно дать количественную оценку.

Программа изучает восприятие человеком собственных эмоций, позволяя тестируемому дать оценку своим чувствам, пройдя тест.

Дать оценку эмоциям

Би-би-си: В чем смысл теста? В чем его практическое применение?

К.П.: Тест состоит из 15 компонентов, или «черт» эмоционального интеллекта, включая способность адаптироваться к обстоятельствам, умение эффективно принимать решения, сопереживать и испытывать счастье.

Человек оценивает каждый параметр и получает картину своего эмоционального состояния, что позволяет ему обратить внимание на личностные недостатки, о которых он раньше и не задумывался.

Недавно к нам обратились из подразделения Лондонской полиции. Один из сотрудников, талантливый служащий, который при этом совершенно не умел ладить с коллегами, отличался прямолинейностью и авторитарным характером.

На работе не знали, что с этим делать.

Автор фото, iStock

Подпись к фото,

По результатам исследования, женщины с высоким эмоциональным интеллектом более довольны своей внешностью

Полицейский прошел тест, фокусируясь на мотивации, умении принимать решения и взаимоотношениях. Это помогло ему осознать собственное поведение и улучшить отношения с коллегами по работе.

Эмоциональный интеллект может измерить не только тестируемый, но и близкие ему люди. К примеру, мужчина считает себя оптимистом и вполне счастливым. Но, если попросить пройти тест его супругу, может оказаться, что она видит его пессимистом, неспособным контролировать эмоции.

Часто люди воспринимают себя не так, как о них думают другие.

Осмысление эмоций — первый шаг к переоценке поведения.

В отличие от IQ, эмоциональный интеллект можно повысить

Би-би-си: В чем отличие эмоционального интеллекта от IQ (коэффициента интеллекта)?

К.П.: Известно, что уровень IQ — объективный показатель умственных способностей, который нельзя изменить. Коэффициент интеллекта предопределяет успех в школе, на работе.

Автор фото, iStock

Подпись к фото,

Исследователи отмечают, что высокий эмоциональный интеллект положительно влияет на способность работать в коллективе

Эмоциональный интеллект — это умение человека воспринимать собственные эмоции, которое в том числе влияет на способность работать в коллективе и улавливать настроения коллег.

В отличие от IQ, который заложен генетически, человек может регулировать и повышать свой эмоциональный интеллект на протяжении жизни.

Важно понимать, что показатель социальных навыков не менее важен для личного успеха, чем способность логически мыслить или решать математические задачи.

Би-би-си: Какую роль играет эмоциональный интеллект для бизнеса и компаний?

К.П.: Работодатели обращают внимание на то, что высокие умственные способности не всегда являются критерием, определяющим успех человека на работе.

Например, нанимают человека с широким послужным списком и высоким показателем IQ, а он оказывается тираном, не способным ладить с командой.

Именно поэтому все больше крупных компаний обращается к специалистам эмоционального интеллекта за помощью: достаточно поискать в интернете «эмоциональный интеллект для бизнеса», чтобы убедиться в этом.

Би-би-си: Какой эмоциональный интеллект у политиков?

К.П.: Есть большая вероятность того, что большинство современных политиков получат высокий балл в тесте «черты эмоционального интеллекта».

Это связано с завышенным эго и нарциссизмом, которые позволяют лидерам высоко оценивать себя и свои личностные способности.

Однако это вовсе не указывает на высокий эмоциональный интеллект.

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Несмотря на президентский пост, многие считают, что у Трампа отсутствует эмоциональный интеллект

Можно достичь вершин власти, пользоваться авторитетом и при этом быть неспособным наладить отношения в семье.

Если обратиться к историческим примерам, образцом мудрого правителя был индийский император Ашока, который обладал сильным эмоциональным интеллектом. Махатма Ганди — другой пример лидера, способного к эмпатии (одной из главных составляющих эмоционального интеллекта).

Вопрос политики — в мотивации людей у власти. В политической верхушке должны стоять мудрые правители, способные к сопереживанию, а не те, кто стремится реализовать себя за счет управления другими.

Би-би-си: Как понять, что у меня низкий эмоциональный интеллект?

К.П.: Чтобы понять, есть ли основания говорить о низком эмоциональном интеллекте, следует обратить внимание на повседневные мысли, поcтупки и эмоции.

Главные моменты, которые могут быть индикаторами низкого EQ:

• Неуверенность в себе и cвоих действиях
• Склонность к чрезмерной самокритике
• Неспособность находить общий язык с окружающими

То есть, у людей с низким эмоциональным интеллектом периодически возникают проблемы с самооценкой и общением с другими, однако в то же время они более скромны и непредвзято относятся к окружающим.

Как быть счастливым и не перегореть?

Би-би-си: Как повысить эмоциональный интеллект? Существуют ли обучающие материалы, программы для этого? С чего следует начать?

К.П.: У меня часто спрашивают: как достичь успеха на работе и наладить отношения в семье? Задать такой вопрос, все равно что прийти к доктору за рецептом, не интересуясь причиной болезни.

Прежде всего необходимо задать вопрос «Кто я есть?», и только затем «Что я чувствую?» Человек должен научиться понимать себя, распознавать свои эмоции и только после этого — анализировать чувства окружающих.

Подпись к фото,

Профессор Петридес считает, что начинать изучать эмоциональный интеллект следует с вопроса «Кто я есть?», и только затем — «Что я чувствую?»

Сделать это непросто. Всю жизнь люди пытаются найти счастье извне. Так заложено системой, в которой внешние достижения — визитная карточка успеха.

Человек заканчивает школу, поступает в престижный университет, ищет высокооплачиваемую работу.

Выбирает лучшего спутника жизни, лучший дом, машину. Он постоянно пытается взобраться на стену, которую сам строит. Но это невозможно, потому что достигнув верхушки, кладет сверху еще пару кирпичей.

В определенный момент человек «перегорает», понимает, что несчастен. Бывает, это случается слишком поздно. В Лондоне много таких людей — внешне успешных и позитивных, которые на самом деле годами сидят на антидепрессантах.

Задача программы «черты эмоционального интеллекта» — дать человеку возможность перестать искать смысл извне, а вместо этого попытаться заглянуть внутрь себя и понять свою сущность. Захотеть измениться. Главное — искренне.

Следующий естественный шаг — медитация. Если внутренне человек готов к изменениям, приход в медитацию покажется ему вполне естественным.

Константин В. Петридес — руководитель психометрической лаборатории, профессор психологии и психометрии в Университетском колледже Лондона. Профессор Петридес — автор и разработчик тестов программы «Черты эмоционального интеллекта», которые применяются для мировых исследований в этой области.

Развитие концепции разума

Дается краткое описание развития представлений о душе, разуме и мозге, чтобы поместить в исторический контекст предмет нейропсихиатрии. Выбор первичных и вторичных исторических источников используется, чтобы проследить развитие этих концепций. Начиная с духов анимизма в 3-м тысячелетии до нашей эры, греческое изобретение души и ее свойств, тимоса (эмоции), меноса (ярости) и nous (интеллекта), затем прослеживается со времен Гомера, в котором душа не длится смерть тела, согласно Платону в 4 веке до нашей эры, который утверждал, что душа, включающая в себя разум (теперь называемый разумом), бестелесна и бессмертна.Ученик Платона, Аристотель, отмечал невозможность взаимодействия бестелесной души с телесным телом. Он произвел революцию в представлении о разуме. Это включало указание на то, что «разум» — это способ говорить о наших психологических способностях, таких как мышление и запоминание. Учитывая, что такие способности не являются чем-то, проблема не возникает в отношении отношения между разумом и телесным телом. Эти идеи Платона и Аристотеля поддерживались конкурирующими учеными и теологами в течение следующих 2000 лет.Платона поддерживали многие в церкви, которые могли легче понять концепцию бессмертной и бестелесной души в контексте христианской мысли. Гален установил во 2 веке нашей эры, что психологические способности связаны с мозгом, и утверждал, что желудочки, заполненные жидкостью, были частью мозга. Этот аргумент существовал более 1500 лет до 17-го века, когда Уиллис, как следствие новых методов перфузии крови, разработанных Реном после Харви, показал, что кровь поступает не в желудочки, а в кору, тем самым передавая интерес от желудочков к коре. .Гегемония идей Платона была нарушена примерно в это время Декартом, когда он утверждал, что бестелесная душа не состоит из трех частей (thymos, nous и menos), но полностью идентична разуму, который занимается не только рассуждениями, но и восприятием. и чувства, действительно тождественные сознанию, «взятому как все, что мы осознаем, что происходит внутри нас». Тень, отбрасываемая этой концепцией, требующая связи картезианского разума с корой головного мозга, простирается со времен Уиллиса до основополагающих фигур нейрофизиологии и психиатрии в начале 20-го века, а именно Шеррингтона и Крепелина, и далее.Эта история подробно прослеживается, поскольку картезианская парадигма оказывает основное сопротивление аргументу Крепелина о том, что психическое заболевание имеет биологические сопутствующие факторы. Утверждается, что современная тенденция отождествлять разум с мозгом не освещает проблему, которую решил Аристотель. Разум не такой, как говорил бы Платон Декарта, и он не эквивалентен мозгу, поскольку разговоры о разуме — это способ говорить о психологических силах человека и их упражнениях, например, « следи за своим шагом » (смотрите, где вы собираются), «имейте это в виду» (запомните).Предполагается, что история концепции разума показывает, что у человека есть телесное тело и разум, то есть ряд психологических способностей. Роль нейропсихиатрии состоит в том, чтобы идентифицировать изменения в телесном теле, которые необходимо исправить, когда эти психологические способности выходят из строя.

Концептуальный разум: новые направления в изучении концепций | Отзывы | Философские обзоры Нотр-Дама

Трудно придумать основополагающую научную концепцию, которая вызывает больше разногласий среди экспертов, чем концепция , концепция .В конце концов, концепции якобы являются первичными единицами знания — основными материалами, как часто говорят, из которых строятся мысли. Как же тогда у экспертов в области мысли и знания могут быть такие фундаментальные разногласия по поводу самого предмета своих исследований? Кто-то может утверждать, что эта странная ситуация является результатом того факта, что концепция концепции на самом деле не научная (или что изучение мысли и знания на самом деле не является наукой), но это было бы как бесполезным, так и вводящим в заблуждение.С точки зрения объяснительных постулатов, концепции не менее важны, чем гравитация, и их использование при теоретизировании не менее продуктивно. ^[1] Тем не менее, это настоящий вопрос, существует ли единая концепция концепции, к которой совместно обращаются различные теоретики.

Так что же делать со всеми противоречиями? Несколько оптимистичный диагноз, к которому я лично склоняюсь, заключается в том, что он является признаком того, насколько большой прогресс когнитивных ученых сделали за последние несколько десятилетий в анализе различных аспектов нашей психической жизни, но также свидетельствует о том, что мы все еще находятся на самых начальных этапах понимания природы ума и познания.Если кто-то интересуется текущим состоянием знаний в этой области, было бы трудно найти лучший источник информации, чем превосходная отредактированная коллекция Эрика Марголиса и Стивена Лоуренса. Он состоит из 24 оригинальных эссе многих ведущих современных деятелей когнитивной науки и объединяет философские и научные подходы к изучению концепций в плодотворный диалог.

Как предполагают Марголис и Лоуренс, этот том служит полезным дополнением к их более ранней версии Concepts: Core Readings (1999).В отличие от предыдущего тома, который содержит множество знаковых эссе, в которых определены и критически рассмотрены основные положения о природе концепций в последние десятилетия, настоящая работа представляет собой современное состояние и дает указание на новые направления исследований, ожидающих продолжения. более глубоко и подробно.

Однако одним из основных недостатков нового тома является отсутствие краткого изложения работы, которое он содержит, что примечательно тем, что введение, которое Марголис и Лоуренс представили к их предыдущему тому, само по себе было большим вкладом в эту область, и они возможно, являются одними из наиболее хорошо подготовленных экспертов по этой теме, которые могут дать обзор и обобщение этой новой работы.Хотя я не могу приблизиться к тому, чтобы полностью устранить это упущение, одна из моих основных целей в этом обзоре будет состоять в том, чтобы кратко обсудить каждую из десяти тем, вокруг которых организованы эссе, и предоставить самоуверенное резюме некоторых аргументов, выдвинутых авторами. . Другой моей целью будет попутно поразмышлять над озадачивающим вопросом, поднятым выше: существует ли единая концепция концепции, которая ставится целью для всех вкладов?

Концепты и животные ^[2]

Поразительным фактом при обсуждении концепций является то, насколько теоретики расходятся во мнениях относительно того, есть ли у животных концепции: с одной стороны, кажется очевидным, что многие млекопитающие обладают, по крайней мере, некоторыми из тех же сложных способностей к рассуждению, что и люди.С другой стороны, кажется столь же очевидным, что просто в силу спонтанности и продуктивности языка концептуальные возможности человека намного превосходят возможности любого другого вида. Как и многие споры в литературе по концепциям, этот в лучшем случае выглядит терминологическим, а в худшем — непониманием того, что когнитивные способности, которые мы разделяем с другими видами, существуют в спектре сложности и функциональной сложности. В главах 1-3 представлены доказательства концептуально сложных познавательных способностей у животных, начиная от решения проблем у медоносных пчел (Aurore Avarguès-Weber и Martin Giurfa, Ch.1) к рассуждениям бабуинов об агентстве и социальном статусе (Роберт М. Сейфарт и Дороти Л. Чейни, гл. 3).

Поведенческие свидетельства гибкого, основанного на правилах вывода и дифференциальной реакции на стимулы, представленные в этих главах, поразительны, но что они говорят нам о репрезентативных способностях животных, не являющихся людьми? Означает ли тот факт, что другие виды животных способны обрабатывать информацию об окружающей их среде некоторыми способами, аналогичными нам, тем самым, что можно сказать, что они воспринимают концепции в том же смысле, что и мы? Конечно, как сказал Джошуа М.Плотник и Никола С. Клейтон (Глава 2) обсуждают, что животные из разных таксонов, такие как приматы, слоны и врановые, похоже, развили интеллект независимо в результате того, что подвергались одинаковому давлению отбора (стр. 29). Помимо собственного внутреннего интереса, по крайней мере часть обещаний этой работы и других исследований, обсуждаемых в части I тома, заключается в возможности пролить свет на истоки наших интеллектуальных способностей. Какими бы более сложными концептуальными способностями мы ни обладали, мы можем быть уверены, что разделяем большую часть лежащей в основе когнитивной архитектуры с другими видами.

Концепции и мозг

В последние годы нейробиология начала коренным образом менять теоретический ландшафт когнитивной науки. Поэтому неудивительно, что наше продвигающееся теоретическое и эмпирическое понимание нейронной основы познания должно служить кормом для аргументов о природе понятий. Во второй части представлены нейробиологические доказательства в поддержку аргументов о структуре понятий и о том, как мы их приобретаем.

В главе 4 Брэдфорд З.Махон представляет одно из самых поразительных предложений во всей книге: концепции — это не представления, которые можно локализовать в определенных областях мозга; скорее, концепции — это связь между отдельными регионами. Другими словами, концепции не являются узлами информационной сети, они сами по себе являются сетями, связывающими информацию. Я не буду пытаться суммировать эмпирические исследования, которые Махон рассматривает в поддержку своего тезиса (а также его вторичного утверждения о том, что гипотеза воплощенного познания не подтверждается доказательствами).Скорее я хочу выделить ключевой вывод из его вывода: мы должны четко различать представления объектов и свойств в сенсомоторных системах и концептуальное знание объектов и свойств.

Это говорит об одном из центральных разрывов в литературе по концепциям: в то время как многие теоретики сосредотачиваются на роли концептов в поддержке задач распознавания и категоризации, связанных с обработкой сенсорного восприятия, другие сосредотачиваются в первую очередь на концепциях как носителях семантического содержания и основа для умозаключительного знания.Хотя предложение Махона никоим образом не решает вопрос о том, существует ли какое-либо единство классов репрезентаций, выполняющих эти функции, оно поддерживает тезис (который рассматривается далее в главе 9) о том, что сенсомоторные репрезентации являются пре- или прото-концептуальными и предоставляют больше примитивные информационные ресурсы, из которых строятся концепции.

Другой вклад в Часть II (Глава 5), сделанный Марголисом и Лоуренсом, собирает нейробиологические доказательства против идеи о том, что феномен нейронной пластичности (способность мозга адаптироваться к повреждениям при сохранении когнитивной функции) может уладить давние споры между нативизм (точка зрения, что концепции являются врожденными) и эмпиризм (точка зрения, согласно которой концепции приобретаются через опыт).Согласно аргументу, против которого выступают Лоуренс и Марголис, тот факт, что изменений в мозге недостаточно для изменения связанной функции, предполагает, что когнитивные способности усваиваются и могут быть изучены заново.

Контраргумент Лоуренса и Марголис сводится к различению различных версий нативизма и эмпиризма. Согласно крайним версиям каждой позиции, практически все концепции либо врожденные, либо усвоенные. Более умеренные версии допускают, что люди обладают некоторыми врожденными концепциями, а некоторые — усвоенными, но расходятся во мнениях относительно механизмов, участвующих в обучении: согласно умеренному эмпиризму, механизмы, поддерживающие усвоение концепций, являются общими и универсальными, тогда как согласно умеренному нативизму они узкоспециализированный и зависящий от предметной области.По мнению авторов, более плодотворный и правдоподобный предмет дебатов между нативистами и эмпириками касается степени, в которой наши способности к изучению различных видов информации жестко запрограммированы или, скорее, зависят от того, что мы случайно испытали в нашей среде. Более того, они утверждают, что широкий спектр доказательств пластичности мозга поддерживает умеренную нативистскую точку зрения в силу функционального сходства, когда происходит нейронная адаптация, и отсутствия адаптации, когда существенное функциональное сходство отсутствует.

Хотя доказательства, представленные Лоуренсом и Марголис, убедительны, они, как признают авторы, далеко не решающие. Это делает наиболее интересный вывод их статьи методологическим, а именно то, что данные из различных областей эмпирической психологии и нейробиологии могут предоставить значительную аргументированную поддержку дебатам в эпистемологии и философии разума. Независимо от того, убеждены ли их аргументы или согласны с их выводами, поразительно видеть, что фундаментальные дебаты в философии, уходящие в глубь веков, трансформировались научным подходом к проблеме.Это не означает, что чисто теоретические вопросы не остаются, но как только кто-то принимает различие между концепциями и механизмами, с помощью которых они приобретаются, эмпирические данные, касающиеся последних, не могут быть ответственно проигнорированы.

Концепции и эволюция

Учитывая, насколько естественно думать о концепциях и обладании концепциями в терминах естественного отбора, несколько удивительно, что эта идея не была более глубоко исследована в основной литературе по концепциям последних нескольких десятилетий. ^[3] Отчасти это предубеждение может быть связано с повсеместной приверженностью реализму и представлением о том, что многие из наших концепций по крайней мере приближены к реальным видам окружающей среды. Как подчеркивается в обоих статьях части III, эволюционные подходы к концепциям наиболее сильны, когда дело доходит до объяснения разнообразия человеческих концепций и их способности поддерживать адаптивное поведение в отличие от классификации, которая отслеживает естественные виды.

Как и в случае со статьями, относящимися к предыдущей теме, независимо от того, склонен ли кто-то признать, что теория концепций может быть полностью выведена из эволюционных ограничений человеческого познания, объяснительной силы учета фактов о категоризации, умозаключениях и других формах обработки информации в условиях этих ограничений нельзя отрицать.В частности, Х. Кларк Барретт (гл. 6) предполагает, что для теории концепций, обращающейся к большому разнообразию функций, которые, как предполагается, должны иметь концепции, биологический подход открывает большие перспективы для обеспечения подлинно объединяющей структуры.

Точно так же Паскаль Бойер (гл. 7) утверждает, что рассмотрение концепции собственности с точки зрения естественного отбора дает далеко идущие обобщения о функциональной роли концепций в нашей ментальной жизни. Согласно Бойеру, концепции в первую очередь не отслеживают реальные свойства окружающей среды, а скорее нацелены на то, как среда взаимодействует с эволюционными адаптациями.

Тем не менее, каким бы интригующим ни выглядело представление антиреалистических тезисов о концепциях в атрибутах науки, а также об эволюционной биологии, возникает вопрос, не воссоздал ли этот раздел книги одну сторону споров о реализме в философии. науки (на которую не делается никаких ссылок) в терминологии другой области исследования.

Концепции и восприятие

Часть IV касается темы, которая вызывала особый интерес в течение последних двух десятилетий, а именно, как понять взаимосвязь между концепциями и восприятием.Центральное место в этой теме занимает дискуссия, которую многие философы и психологи находят озадачивающей, но которая, тем не менее, вызвала значительное количество дискуссий: вопрос о том, имеет ли восприятие концептуальное или неконцептуальное содержание. Удивительно, но некоторые предполагают, что эта дискуссия на самом деле не начинается, потому что восприятие не имеет репрезентативного содержания любого вида, концептуального или какого-либо другого, или потому что восприятие, очевидно, обладает репрезентативным содержанием, а все репрезентативное содержание концептуально.Возможно, так же, как и любые другие противоречия, затронутые в этом томе, этот проливает свет на то, насколько глубоки расхождения в понятиях.

Хотя можно было бы сделать и хуже, чем узнать об этом споре из расширенного аргумента Джерри А. Фодора против конкретной версии представления о том, что восприятие имеет неконцептуальное содержание (гл. 8), я бы предложил вместо этого обратиться к гл. 9 и прочтение разъясняющей трактовки Дэниела А. Вейскопфа о том, как мы приобретаем наблюдательные концепции, то есть концепции, которые «соответствуют нашим способам концептуального деления мира, основанным исключительно на доступной перцепционной информации» (стр.223). Опираясь на исследования перцептивной психологии, психологии развития и когнитивной психологии, Вейскопф представляет убедительный аргумент не только в пользу точки зрения, что концепции наблюдения играют особую роль в познании, но и в отношении более широкого тезиса о том, что в силу предоставления исходных материалов из какие наблюдаемые концепции конструируются и усваиваются, само восприятие не следует понимать как конститутивно концептуальное. Пояснительные аргументы, подобные тем, которые выдвигал Вейскопф, демонстрируют центральную форму вклада философов в наше понимание концепций.

Понятия и язык

Что язык может сказать нам о природе понятий? Судя по материалам, включенным в Часть V, не так много, как мы могли бы надеяться. Дюйм. 10, Вивиан Эванс утверждает, что лингвистические концепции, то есть концепции, которые способствуют общению, обеспечивают дополнительный уровень семантического содержания нелингвистическим концепциям, упорядочивая способы их использования. Дюйм. 11, Барбара С. Мальт и ее коллеги утверждают, что язык не может служить хорошим ориентиром для структуры понятий, учитывая значительное разнообразие того, как разные языки разделяют мир.Точно так же Анна Папафрагу (гл. 12) предполагает, что взаимосвязь между мышлением и языком имеет множество нюансов, и что, хотя языки могут влиять на то, как говорящие наблюдают и взаимодействуют с окружающей средой, они не делают этого таким образом, чтобы фундаментально изменить концептуальную обработку.

В этих главах, представляющих самостоятельный интерес, также представлены важные и интересные методологические выводы об исследовании концепций: поскольку теоретики сосредотачиваются на лингвистически опосредованном поведении, таком как явный вывод или категоризация на основе языка, они упускают из виду важные способы, которыми язык может отличаться от мыслей, которые он выражает.Более того, теории концепций, которые предполагают, что концептуальная структура может быть просто получена из структуры языка, сильно упрощают объяснительную проблему, с которой они сталкиваются.

Концепции разных культур

Я остановлюсь здесь лишь кратко, чтобы отметить, что вклады в Часть VI представляют лингвистические открытия, касающиеся культурных различий в представлении о человеке (Дуглас Медин и др., Глава 13), и доказательства того, что составляет «врожденный запас человеческого существа». концептуальные примитивы »(Анна Вежбицкая гл.14). Хотя представленное здесь исследование представляет значительный интерес, оно имеет несколько меньшую теоретическую ценность, чем другие материалы, когда речь идет об основополагающих дебатах о природе концепций. Оба эссе включают представленные результаты в исследовательские программы, которые сами по себе вызывают разногласия. ^[4] Хотя эти эссе демонстрируют плодотворность применяемых в них подходов, они не способствуют значительному продвижению основных дебатов по поводу предполагаемых ими рамок.

Приобретение концепции и изменение концепции

Часть VII посвящена теме, лежащей в основе теоретизирования о концепциях: что необходимо для приобретения концепции и ее сохранения, когда меняется мнение человека о том, к чему она относится. Дюйм. 15, Сьюзан Кэри защищает подход к объяснению природы концепций и их развития, продвинутый в ее Происхождение концепций (2009), от возражений, которые были высказаны против ее точки зрения. В главе 16 Нэнси Дж. Нерсесян расширяет описание научных концептуальных изменений с точки зрения основанных на моделях рассуждений, разработанных в ее Создание научных концепций (2008).

Из них двух, проект Кэри является более амбициозным, предлагая единый отчет о приобретении и изменении концепции, и эта глава представляет собой превосходное резюме и расширение основных аргументов ее книги. Однако нельзя упускать из виду вклад Нерсесян, не в последнюю очередь потому, что весьма правдоподобно, что формы рассуждений по аналогии, которые она обсуждает при объяснении изменений репрезентативных систем в научном мышлении, имеют фундаментальное значение для обучения во многих областях.

Тем не менее, вклад Кэри заслуживает особого внимания со стороны тех, кто заинтересован в том, чтобы продвинуться вперед в основных дебатах о природе концепций и о том, как мы приходим к их пониманию. Основные идеи, используемые в ее рамках, имеют для них звучание истины, а именно, что люди рождаются с некоторыми врожденными концептуальными способностями (в дополнение к сенсорным и моторным представлениям), и что приобретение дополнительных концепций включает в себя оба случая прямого применения пред- существующие функциональные роли на наблюдаемые входные данные (подчиненные неинференциальным механизмам обучения предметной области), а также более сложные случаи, когда новые концептуальные роли определяются для преодоления существенных разрывов в концептуальном развитии.Подход Кэри берет за отправную точку отказ от некоторых из наиболее крайних позиций в теории концепций, таких как радикальный нативизм и эмпиризм, а также взглядов на то, что определенная когнитивная функция (например, категоризация или явный рациональный вывод) является отличительной чертой. область понятий. Более того, теория стремится дать исчерпывающее объяснение концептуальной структуры и развития.

Независимо от того, принимает ли кто-нибудь подробности ее рассказа о приобретении определенных областей понятий или ее ответов на критику, объяснительный подход Кэри, а также использование ею эмпирической поддержки, которую она резюмирует в пользу этого, обеспечивают модель. для теоретиков, пытающихся согласованно и единообразно решать бесчисленные проблемы, стоящие перед изучением концепций.

Концепции и нормативность

Нормативность, пожалуй, одна из самых сложных и наименее изученных черт человеческого познания. В Части VIII Дж. Кили Хэмлин (Глава 17) и Чарльз В. Калиш (Глава 18) обсуждают нормативные концепции, то есть концепции самих норм.

Хэмлин представляет обзор работ в области психологии развития, чтобы аргументировать точку зрения, согласно которой, по крайней мере, некоторые аспекты морального познания являются врожденными, и что приобретение концепций моральных норм зависит от этих врожденных способностей оценивать действия других.Как и в случае с другими эмпирическими данными, представленными в томе, который призван продвинуть вперед дебаты о нативизме и эмпиризме, этот вклад предполагает, что дебаты в том виде, в каком они традиционно ведутся — между крайними версиями этих взглядов — устарели. Вместо этого возникает более умеренный подход, согласно которому специфические для предметной области механизмы, лежащие в основе концептуального морального мышления, присутствуют у довербальных младенцев в возрасте трех месяцев. Эта версия нативизма по-прежнему допускает усвоение самих моральных концепций, но утверждает, что механизмы обучения, специфичные для самих моральных рассуждений, являются врожденными, а не частью универсальной способности к усвоению концепций.Это говорит о том, что мы специально «подготовлены» к изучению моральных концепций, поскольку способность к нормативной оценке присутствует до усвоения конкретных оценочных концепций, которые могут быть обобщены на основе наблюдаемых социальных норм.

Калиш также обсуждает нормативные концепции, такие как концепция нормы, но сосредотачивается на нормативности, связанной с усвоением концепций, которые сами по себе не являются концепциями норм. Он различает эмпирические концепции, которые рассматриваются как представляющие — и, следовательно, как точные или ошибочные по отношению к — некоторой реальной собственности в окружающей среде, и описательные концепции, которые кодируют субъективные ассоциации между особенностями опыта и мира.Это различие затем используется, чтобы предположить, что владение эмпирическими концепциями ограничивается нормами, в частности нормой, согласно которой эмпирические концепции должны точно представлять мир.

Неясно, выдерживает ли это различие тщательное изучение. Хотя, безусловно, существует разница между концепциями, которые мы принимаем за особенности окружающего мира, и теми, которые мы используем, размышляя о нашем опыте его восприятия, почему мы должны думать, что концепции из последней категории также не подчиняются нормам? Это становится очевидным, когда мы думаем о коммуникации — поскольку кто-то желает выразить мысли, использующие описательные концепции для других, он обязан мыслить и общаться логически и прагматически связными способами, а также обновлять свои концепции в ответ на новые переживания и ассоциации.Тем не менее, сосредотачиваясь на нормативности, связанной с схватыванием концепций, Калиш поднимает вопрос о возможности потенциально объединяющей особенности концептуальных представлений, которая требует дальнейшего размышления: возможно, часть того, что является отличительным концептуальным знанием, состоит в том, что существуют правила или нормы, которым нужно удовлетворять, чтобы чтобы удалось понять это.

Концепции в контексте

Часть IX включает два эссе, в которых рассматривается вопрос о том, является ли семантическое содержание концептов неизменным или зависит от контекста.Согласно Даниэлю Касасанто и Гэри Лупьяну (глава 19), гибкость концептуального представления поддерживает крайнюю форму контекстуализма в отношении содержания. Эдуард Машери (Глава 20) обсуждает поведенческие и когнитивные нейробиологические доказательства, которые, как он утверждает, поддерживают точку зрения о том, что концепции — это инвариантные совокупности знаний, хранящиеся в долговременной памяти.

Поскольку они касаются информационной структуры концептуальных представлений, эти эссе обращаются к тому, как мы должны думать о том, что такое концепции.Хотя они сильно расходятся друг с другом, каждый из них представляет, по крайней мере, частично убедительную точку зрения. С одной стороны, свидетельства, описанные Мачери, предполагают, что доступ к некоторым массивам знаний осуществляется по умолчанию (то есть независимо от контекста) из долговременной памяти. С другой стороны, Касасанто и Лупьян приводят множество примеров того, как значение является относительным и изменчивым. Ключевой вопрос здесь заключается в том, являются ли совокупности знаний, на которых сосредоточены эти авторы, тем, что мы должны обозначать как «концепции».

Этот вопрос лежит в основе повестки дня Мачери. В своей более ранней книге Doing Without Concepts (2009) он утверждает, что виды репрезентаций, которые психологи и философы используют для обозначения термина «концепция», настолько несопоставимы, что их нельзя рассматривать как естественные. Касасанто и Лупьян имеют еще более радикальные амбиции, утверждая, что концепции, понимаемые как стабильные репрезентации, которые могут быть повторно использованы в разное время и которые интерсубъективно разделяются, являются мифом.

Хотя оба эти предложения интригуют, трудно поверить, что любое из них может быть правдой. Концепция концепции слишком долго занимала центральное место в наших лучших теориях разума, чтобы иметь такой же статус, что и концепция флогистона в нашем ментальном инвентаре, как следует из аргументов Касасанто и Лупьяна. Точно так же аргумент Мачери о том, что неоднородность между видами со-референциальных концепций подрывает их статус как естественного вида, звучит разумно, только если вы сомневаетесь (как и он) в том, что свойство разделяемой референции является значимым.Тем не менее, даже если кто-то отвергает крайние выводы, к которым пришли эти авторы, нельзя упускать из виду факты, которые они приводят в поддержку своих взглядов. Неоднородность между типами концепций и контекстная чувствительность в их применении — это факторы, с которыми должна бороться единая теория концепций, и пока лишь немногие из них смогли справиться с этой проблемой.

Концепции и концептуальные индивидуации

Часть X напрямую касается вопроса, на который ссылаются многие другие статьи, а именно: что такое концепции? Дюйм.21, Элизабет Кэмп утверждает, что спор между атомистическим и холистическим подходами к индивидуализации концепций включает ложную дихотомию, и что обладание концепциями включает в себя различные, но тесно интегрированные репрезентации. Дюйм. 22, Ноа Д. Гудман и его коллеги предлагают отчет о концепциях, согласно которым вероятностные знания кодируются в композиционную языковую структуру. Джеймс А. Хэмптон (гл. 23) размышляет о других вкладах в сборник и, отмечая, что есть по крайней мере три разных смысла, в которых понятия, как говорят, имеют содержание или значение, утверждает, что мы можем рассматривать их все как аспекты концептуальное представление.Наконец, в гл. 24, Фрэнк К. Кейл и Джонатан Ф. Комински предполагают, что несоответствие между подходами к концепциям, которые фокусируются на композиционности и продуктивности мышления, и теми, которые делают упор на категоризацию, можно преодолеть, признав роль, которую уважение к экспертным знаниям играет в закреплении смысла. и ссылки на концепции.

Каждый из вкладов в этот последний раздел является синтетическим и ориентированным на будущее, направленным на объединение различных плодотворных аспектов теорий, которые стали заметными в последние десятилетия.В этом отношении эти эссе являются одними из самых успешных в плане определения повестки дня для будущих исследований природы концепций (гл. 4, 9 и 15 также примечательны в этом отношении). Хотя можно многое сказать о деталях того, что предлагает каждый подход, потребуется слишком много времени, чтобы отдать должное каждому из них здесь. Более того, важно отметить, что возникает столько вопросов, сколько ответов в этом разделе. Например, о вкладе Кэмпа или Хэмптона можно спросить: что такое «клей», который скрепляет разрозненные репрезентативные особенности, формирующие предлагаемые ими гибридные концепции?

Возможный ответ на этот вопрос предлагают Кейл и Комински, которые утверждают, что, обратив внимание на способы, которыми мы поддерживаем отсылку концептов к их объектам, полагаясь на знания других, мы можем начать понимать, как различные формы концептуальное содержание связаны.Хотя это предложение, возможно, слишком узко в своем фокусе на уважении к экспертам для достижения достаточной пояснительной широты, идея изучения механизмов, которые фиксируют референцию понятий как способ объединения разрозненных форматов представления и функций, может показаться многообещающей. Несмотря на то, что теоретики сингулярного мышления в последние годы добились успехов, пытаясь предоставить унифицированные отчеты о том, как фиксируются ссылки на единичные представления ^[5] , можно многого добиться, исследуя природу фиксации ссылок для концепции.Дальнейшее изучение структур обработки информации, лежащих в основе ссылок на концепции, может обеспечить плодотворный путь к дальнейшему прогрессу в соответствии с направлениями, предложенными авторами в заключительном разделе тома.

Таким образом, The Conceptual Mind — фантастический ресурс. Он содержит множество текущих исследований и теоретических рассуждений о природе концепций и иллюстрирует некоторые из лучших из того, что может предложить междисциплинарное исследование психики. В то же время он также демонстрирует, насколько дальнейший прогресс необходим в одной из самых фундаментальных областей исследования когнитивной науки.Я надеюсь, что усилия авторов этого тома вдохновят читателей на поиски более глубокого и комплексного понимания того, как разум достигает своей необычайной способности к концептуальному мышлению и знаниям.

ССЫЛКИ

Кэри, С. (2009). Происхождение концепций . Издательство Оксфордского университета.

Дики, И. (2016). Ссылка на крепление . Издательство Оксфордского университета.

Machery, E. (2009). Обойтись без концепций .Издательство Оксфордского университета.

Марголис, Э. и Лоуренс, С. (1999). Концепции: основные чтения. MIT Press.

Нерсесян, Нью-Джерси (2008). Создание научных концепций . MIT Press.

---

^[1] Гравитация — это теоретическое положение, которое обеспечивает лучшее объяснение неквантового физического движения. Точно так же концепции — это теоретические положения, которые обеспечивают объяснение основных характеристик познания, включая категоризацию, композиционность и рациональный вывод.Ни гравитацию, ни концепции нельзя непосредственно наблюдать, ни вера в их существование не может быть оправдана ничем иным, кроме объяснительной полезности.

^[2] Этот и последующие подзаголовки соответствуют заголовкам и темам десяти разделов тома в порядке их появления.

^[3] Некоторыми основными исключениями из этого правила являются натуралистические теории ментального содержания, но натуралистические теории сосредотачиваются на ментальном представлении в широком смысле, а не на том, что все теоретики могли бы классифицировать как концептуальное представление.

^[4] Это особенно верно в отношении эссе Вежбицкой, которое предполагает нативистскую ориентацию, но также применимо к Medin et. точку зрения других, поскольку они предполагают, что лингвистические данные освещают концептуальную структуру, что явно подвергается сомнению в эссе в предыдущем разделе тома.

^[5] См., В частности, Dickie (2016).

Концептуальный разум | MIT Press

Новые эссе ведущих философов и когнитивистов, в которых представлены последние открытия и теоретические разработки в области изучения концепций.

Изучение концепций значительно продвинулось в последние годы, благодаря новым захватывающим открытиям и теоретическим разработкам. Основные концепции были исследованы более глубоко, и возникли новые направления исследований, при этом важный вклад внесли исследователи из все более широкого круга дисциплин. В этом сборнике ведущие философы и ученые-когнитивисты предлагают оригинальные эссе, в которых представлены новейшие достижения в изучении концепций. Эти эссе, написанные для этой книги, не просто представляют собой обычные обзоры и обзоры; скорее, они предлагают последнюю работу над концепциями, выполненную разнообразной группой теоретиков, а также обсуждения идей, которыми должны руководствоваться исследования в течение следующего десятилетия.Книга является важным дополнением к более ранней версии Concepts: Core Readings , исчерпывающему источнику классических текстов о природе концепций.

Эссе охватывают концепции, связанные с познанием животных, мозгом, эволюцией, восприятием и языком, концепциями в разных культурах, приобретением концепций и концептуальным изменением, концепциями и нормативностью, концепциями в контексте и концептуальной индивидуацией. Среди авторов — такие выдающиеся ученые, как Сьюзан Кэри, Никола Клейтон, Джерри Фодор, Дуглас Медин, Джошуа Тененбаум и Анна Вежбицка.

Авторы Aurore Avarguès-Weber, Eef Ameel, Megan Bang, H. Clark Barrett, Pascal Boyer, Elisabeth Camp, Susan Carey, Daniel Casasanto, Nicola S. Clayton, Dorothy L. Cheney, Vyvyan Evans, Jerry A. Fodor, Silvia Gennari, Тобиас Герстенберг, Мартин Джурфа, Ноа Д. Гудман, Дж. Кили Хэмлин, Джеймс А. Хэмптон, Муцуми Имаи, Чарльз В. Калиш, Фрэнк Кейл, Джонатан Комински, Стивен Лоуренс, Гэри Лупьян, Эдуард Машери, Брэдфорд З.Махон, Асифа Маджид, Барбара К. Мальт, Эрик Марголис, Дуглас Медин, Нэнси Дж. Нерсесян, Бетани Оджалехто, Анна Папафрагу, Джошуа М. Плотник, Нобуро Саджи, Роберт М. Сейфарт, Джошуа Б. Тененбаум, Сандра Ваксман, Дэниел А. . Вайскопф, Анна Вежбицкая

.

концепция и приложение для обучения в классе

Виджай Кумар Гровер — Теория разума: концепция и применение в классе

обучение

ЕВРОПЕЙСКИЕ АКАДЕМИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ — Vol. II, выпуск 10 / январь 2015 г.

13059

будет обладать такой силой, чтобы вести каждого ребенка на путь успеха

.

Ссылки:

Astington, J., & Pelletier, J. (1996). Язык разума:

Его роль в преподавании и обучении. В Д. Р. Олсон и Н.

Торранс (ред.), Справочник по образованию и человеческому развитию

: Новые модели обучения, преподавания и

школьного образования (стр. 593–619). Кембридж, Массачусетс:

Dennett, D. (1978). Мозговые штурмы: философские очерки о разуме

и психологии. Кембридж: Bradford Books / MIT Press

Gallese, V.и Goldman, A. I. (1998). Зеркальные нейроны и теория моделирования чтения мыслей

. Тенденции в когнитивной сфере

наук 2, 493-501.

Хейман Р. (1969). Техники актерского мастерства. Лондон, Великобритания: Methun

& Co, Ltd.

Howlin, P., Baron-Cohen, S., & Hadwin, J. (1999). Обучение

детей с аутизмом чтению мыслей: практическое руководство.

Нью-Йорк, Нью-Йорк: John Wiley & Sons.

Халл, Л.С. (1985). Метод Страсберга: как учил Лорри Халл.

Вудбридж, Коннектикут: Ox Bow Publishing, Inc.

Джексон П. Л., Брюнет Э., Мельцов А. Н. и Десети Дж. (2006).

Эмпатия, исследуемая с помощью нейронных механизмов

, участвующих в представлении того, что я чувствую, в сравнении с тем, как вы чувствуете

боль. Neuropsychologia, 44, 752–761.

Кляйн П. Д. (1998). Роль детской теории разума в научных экспериментах

.Журнал экспериментальных

Образование, 66, 101–124.

Лесли А.М. (1987). Притворство и репрезентация: происхождение

«Теории разума», Psychology Review, 94 (4), 412–426.

Лесли А.М. (1992). Притворство, аутизм и «Теория разума»

модуль, Текущие направления психологической науки, 1,

18-21

Концепция разума Гилберта Райла

Люди — это не машины, даже не машины, охваченные призраками.Это мужчины — тавтология, о которой иногда стоит помнить.

Проблема разума — одно из тех философских затруднений, которые вызывают у меня головную боль и вызывают приступ экзистенциальной тоски всякий раз, когда я пытаюсь думать о них. Как сознание возникает из материи? Как сеть нервов может создать перспективу? И как это сознание, в свою очередь, может влиять на тело, в котором оно обитает? Когда мы смотрим на мозг или где-нибудь еще в физическом мире, мы не можем обнаружить сознание; только нервы стреляют и кровь приливает.Где это находится? Единственное свидетельство сознания — это мое собственное осознание. Так как я узнаю, что кто-то еще находится в сознании? Неужели это только я?

Если вы подумаете о проблеме таким образом, я сомневаюсь, что вы добьетесь какого-либо прогресса, потому что она неразрешима. Здесь на сцену выходит Гилберт Райл. Согласно Райлу, философия разума была положена на шаткое основание Декартом и его последователями. Когда Декарт разделил мир на разум и материю, первое частное и другое общественное, он создал несколько неловких проблем: как мы узнаем, что у других людей есть умы? Как взаимодействуют царства материи и разума? Как может разум быть уверенным в существовании материального мира? И так далее.Эта книга — попытка отойти от предположений, которые привели к этим вопросам.

Философию Райла часто сравнивают с философией позднего Витгенштейна, и это справедливо. Основные направления их аргументов удивительно похожи. Это могло быть связано просто с влиянием Витгенштейна на Райла, или наоборот — похоже, есть некоторые сомнения. Тем не менее, их уместно сравнивать, поскольку, как я думаю, взятые вместе, их идеи помогают пролить свет на философию друг друга.

И Витгенштейн, и Райл — выдающиеся писатели. Витгенштейн, безусловно, лучший из двух, хотя это не связано с каким-либо недостатком со стороны Райла. Витгенштейн афористичен, иногда уклончив, он использует многочисленные аллегории и сравнения, чтобы доказать свою точку зрения. Райл резок, прямолинеен и эпиграмматичен. Витгенштейн придерживается той же традиции, что и Ницше и Шопенгауэр, в то время как Райл является прямым потомком Джейн Остин. Но оба они остроумны, достойны цитирования и гениальны. Им удалось создать прекрасные философские труды без использования жаргона и без всякой неясности.Почему не всегда можно так хорошо писать философию?

Нет никакого противоречия или даже парадокса в том, чтобы описать кого-то как плохого в том, что он умеет проповедовать. Были вдумчивые и оригинальные литературные критики, сформулировавшие замечательные каноны прозаического стиля в отвратительной прозе. Были и другие, которые использовали блестящий английский язык для выражения самых глупых теорий о том, что составляет хорошее письмо.

Райл также обладает необычным для философов качеством, очевидно, весьма экстравертом.Его глаза обращены не на себя, а на то, что его окружает. Он уверенно и проницательно говорит о том, как люди обычно ведут себя и разговаривают, и в целом предпочитает это повседневное понимание вещей мучительным теориям своих коллег-интровертов.

Учителя и экзаменаторы, магистраты и критики, историки и писатели, духовники и унтер-офицеры, работодатели, служащие и партнеры, родители, любовники, друзья и враги — все они достаточно хорошо знают, как решать свои повседневные вопросы о качествах характера и интеллект людей, с которыми они имеют дело.

Эта его самая известная книга написана не как монография или анализ, а как манифест. Райл складывает эпиграмму за эпиграммой, пока вы не захотите получить только одну квалификацию, только одно признание того, что он может ошибаться. Кажется, он даже увлекается силой своего пера, что приводит к ненужным длинным и повторяющимся фрагментам. Более того, его стиль имеет недостаток всех эпиграмматиков: он совершенно убедителен в коротких вздохах, но в конечном итоге заставляет читателя цепляться за что-то более систематическое.

Райла часто называют философом обыденного языка, и этот ярлык ему подходит. Как и Витгенштейн, он думает, что философские загадки возникают из-за злоупотребления словами; философы не умеют правильно анализировать логическую категорию слов и поэтому используют их ненадлежащим образом, что приводит к ложным парадоксам. Задача рилейского философа — исправить этот ущерб. Райл сравнивает свой собственный проект с проектом картографа в деревне. Жители села прекрасно ориентируются и даже могут указывать дорогу.Но они могут быть не в состоянии создать абстрактное представление о планировке деревни. Это работа философа: создать карту логического расположения языка. Это не даст заблудиться другим иностранцам.

Райл начинает с указания на некоторые очевидные проблемы с декартовой картиной — картиной, которую он, как известно, называет «Призрак в машине». Во-первых, мы понятия не имеем, как взаимодействуют эти две метафизически различные области разума и материи. Таким образом, пытаясь объяснить природу человеческого познания, картезианцы отгораживают его от привычного мира и изгоняют в мир теней, оставляя необъяснимым, как отбрасывается тень.

Во-вторых, декартова картина превращает все действия коммуникации в своего рода невозможную игру в угадывание. Вам постоянно приходилось бы вникать в значение слова или жеста, делая предположения о том, что происходит в темном царстве за непроходимой завесой (разум другого человека). Такие предположения принципиально не похожи на другие предположения, потому что их, в принципе, невозможно проверить. В картезианской картине человеческий разум абсолютно отрезан от всего внешнего наблюдения.

Райл вряд ли оригинально указывает на эти две проблемы, хотя ему удается с особой силой подчеркнуть эти смущающие загадки. Его более оригинальная критика была названа «регрессом Райла». Это противоречит тому, что Райл называет «легендой интеллектуалов», — представлению о том, что все разумное поведение является продуктом мыслей.

Например, если вы составили грамматически правильное английское предложение, это означает (согласно «легенде»), что вы правильно применили правильные критерии для грамматики английского языка.Однако это должно означать, что вы применили правильные критерии к критериям, то есть вы применили метакритерии, которые позволили вам выбрать правила для грамматики английского языка, а не правила для грамматики испанского языка. Но какие мета-метакритерии позволили вам выбрать правильные метакритерии для критериев английского предложения? (То есть, какое предварительное правило позволяло вам выбрать правило, которое позволяло вам выбрать правило для определения того, следует ли использовать английские или испанские правила вместо правила выбора того, следует ли добавлять в рецепт соль или сахар? — извините, это полный рот.)

Дело в том, что мы ведем к бесконечному регрессу, если нам нужны правила для продолжения действия. Это один из классических аргументов против когнитивных теорий разума. (Я считаю, что Хуберт Дрейфус использовал тот же аргумент в своей критике искусственного интеллекта и когнитивной психологии. Учитывая успехи, достигнутые ИИ с тех пор, я уверен, что должен быть какой-то способ обойти этот регресс, хотя я не знаю какой. Надеюсь, кто-нибудь сможет мне это объяснить.)

Это самые веские причины, по которым он отвергает Призрак в Машине.Читая другие обзоры здесь, я понимаю, что многие люди достаточно убеждены в этих аргументах. Тем не менее, некоторые обвиняют Райла в том, что он не заменил картезианскую картину чем-либо еще. Это несправедливая критика. Райл изо всех сил пытается исправить ошибочную картину своим собственным взглядом, хотя вы можете не найти этот взгляд очень удовлетворительным.

После того, как он сделал все возможное, чтобы дискредитировать картезианскую картину, остальная часть книги посвящена демонстрации точки зрения Райла о том, что ни один из способов, которыми мы обычно используем язык, не требует и даже не подразумевает, что «разум — это свое собственное место.Именно здесь он наиболее близко подходит к Витгенштейну, поскольку его основные утверждения заключаются в следующем: во-первых, только когда философы (и миряне) злоупотребляют языком, у нас складывается впечатление, что разум — это метафизически отличная вещь. Во-вторых, наша интеллектуальная и эмоциональная жизнь на самом деле не отрезана и не отделена от мира; скорее, общественное поведение лежит в основе нашего существа.

Вот только один пример. Согласно картезианскому взгляду, человек «действительно знает», как делить, если, когда ему дается проблема — скажем, 144 делить на 24 — его ум выполняет необходимые шаги.Допустим, профессор дает студенту эту задачу, и студент правильно отвечает: 6. Профессор предполагает, что разум студента прошел через соответствующую операцию. Но что, если через пять минут профессор задаст ему тот же вопрос, а студент ответит: 8? А что, если он сделал это еще раз, и ученик ответит: 3? Появится следующий диалог:

ПРОФЕССОР: А, вы просто говорите случайные числа. Вы действительно не умеете делить.

СТУДЕНТ: Но когда вы спросили меня в первый раз, мой разум выполнил правильную операцию.Я забыл, как это делать после этого.

ПРОФЕССОР: Откуда вы знаете, что ваш разум выполнил правильную операцию в первый раз?

СТУДЕНТ: Самоанализ.

ПРОФЕССОР: Но если вы не можете вспомнить, как это сделать сейчас, как вы можете быть уверены, что знали раньше?

СТУДЕНТ: Опять самоанализ.

ПРОФЕССОР: Я вам не верю. Не думаю, что вы когда-нибудь знали.

Суть диалога вот в чем. Согласно картезианскому взгляду, интроспекция предоставляет не только лучшее, но и единственное истинное окно в сознание.Вы единственный человек, который может знать свой ум, а все остальные знают его через предположения. Таким образом, ученик, и только ученик, действительно знал бы, выполняет ли его разум правильную операцию, и, таким образом, он один действительно знал бы, может ли он разделить. Но это не так. Мы говорим, что кто-то «умеет делить», если он может последовательно и правильно отвечать на вопросы о разделении.

Таким образом, утверждает Райл, «уметь делить» — это предрасположенность. А диспозицию нельзя разобрать на эпизоды.Другими словами, «умение делить» — это не набор дискретных моментов, когда разум выполнял правильные операции. Точно так же, если я говорю «стекло хрупкое», я не имею в виду, что оно разбилось или даже обязательно сломается, просто то, что оно может легко сломаться. Хрупкость, как и умение делить в столбик, — это склонность.

Согласно Райлу, когда философы неверно истолковали, что значит знать, как разделять (и другие вещи), они совершили «категориальную ошибку».«Они неправильно классифицировали фразу; они приняли расположение за эпизод. В более общем плане картезианцы смешивают два разных типа знания: знание , как , и знание , что . Они путают предрасположенности, способности и склонности с правилами, фактами и критериями. Это приводит их к разного рода путанице.

Вот классический пример. Со времен Беркли философы были озадачены способностью разума формировать абстрактные идеи. Слово «красный» включает в себя множество различных оттенков и поэтому является абстрактным.Является ли наше представление о красном некой расплывчатой ​​смесью всех конкретных красных оттенков? Или это коллекции разных оттенков, которые мы объединяем в группу? Райл утверждает, что этот вопрос совершает следующую ошибку: распознать красный цвет — значит знать , как . Мы учимся этому навыку, точно так же, как распознавать мелодии, иностранные акценты и особые вкусы. Это способность, которую мы развиваем; это не формирование ментального объекта, «идеи», находящейся где-то в ментальном пространстве.

Райл применяет этот метод к проблеме за проблемой, которые, кажется, растворяются в кислоте его взгляда.Это невероятное зрелище и отличное противоядие от множества загадок, которые философы любят связывать. Тем не менее, вы не можете избавиться от ощущения, что, несмотря на всю свою прямоту, Райл танцует вокруг главного вопроса: как осознанность возникает из головной мозг?

Что ж, я не уверен в этом, но я считаю, что у Райла никогда не было намерения объяснять это, поскольку он рассматривает этот вопрос за пределами собственно области философии. Это научный, а не философский вопрос.Его цель, скорее, состояла в том, чтобы показать, что проблема разум / тело не является неразрешимой загадкой или свидетельством метафизической двойственности, и что разум не является принципиально частным и неприкосновенным. Люди — существа социальные, и лишь с большим трудом мы держим некоторые вещи при себе.

Я, конечно, не могу оставить этот отзыв при себе. Это была лучшая работа по философии, которую я прочитал после завершения работы Витгенштейна Philosophical Investigations в 2014 году, и я надеюсь, что у вас будет возможность ее прочитать.Это убедительно? Нет. Это неопровержимо? Я сомневаюсь. Но остроумно, красноречиво, оригинально и лишено вздора. Это настолько хорошо, насколько хороша философия.

Расширенный разум, концепция веры и эпистемический кредит

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ СТИПЕНДИИ MIT PRESS ONLINE (www.mitpress.universitypressscholarship.com). (c) Авторское право MIT Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в MITSO в формате PDF для личного использования.дата: 24 августа 2021 г.

Глава:

(стр.354) (стр.355) 15 Расширенный разум, концепция веры и эпистемический кредит

Источник:

Расширенный разум

Автор (ы):

Джон Престон

Издатель:

The MIT Press

DOI: 10.7551 /mitpress/9780262014038.003.0015

Эта глава бросает вызов тезису о расширенном разуме, который Энди Кларк и Дэвид Чалмерс предлагают в отношении убеждений, на котором в значительной степени основывается их тезис.Кларк и Чалмерс представляют два связанных тезиса в своем изложении расширенного разума. Во-первых, они представляют «активный экстернализм», который утверждает, что когнитивная система достигается, когда люди надлежащим образом связаны с внешними объектами; во-вторых, они представляют «тезис расширенного разума», который утверждает, что некоторые, если не все, ментальные феномены субъекта частично конституируются особенностями окружающей его среды. Вторая точка зрения находится в центре внимания этой главы, так как это аргументация, лежащая в основе представления о том, что убеждения могут быть частично образованы особенностями окружающей среды, и что разум, таким образом, распространяется в мир.Аргументы в этой главе ограничиваются убеждениями и не включают другие психические явления.

Ключевые слова: тезис о расширенном разуме, Энди Кларк, Дэвид Чалмерс, активный экстернализм, когнитивная система, психические феномены, убеждения

MIT Press Scholarship Online требует подписки или покупки для доступа к полному тексту книг в рамках службы. Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этой книге, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш Часто задаваемые вопросы, и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста, связаться с нами.

HIVE MIND | Определение HIVE MIND в Оксфордском словаре на Lexico.com и значении HIVE MIND

nombre

• 1 Условная сущность, состоящая из большого числа людей, которые делятся своими знаниями или мнениями друг с другом, которые считаются производящими некритически конформизм или коллективный разум.

  «он стал одной из тех знаменитостей, чье присутствие в сети сделало его фаворитом умы интернет-сообщества»

  Más frases de ejemplo

  • «мы обращаемся к коллективу компании, когда мы застреваем»
  • «Коллективный разум — самая большая проблема рынков».
  • «Мы думали, что все присоединяются к блогосфере — сливаются в один огромный глобальный коллективный разум».
  • «Но как современное правительство контролирует коллективный разум без телевидения и радио? »
  • « Когда мы соединяем всех и вся, мы не можем не использовать коллективный разум для сотрудничества неожиданными и неожиданными способами.«
  • « Люди собираются и конфликтуют друг с другом, подчиняясь коллективному разуму, пока мы не дойдем до конца линии ».
  • « Ни сторонники, ни противники риторики коллективного разума не могут сказать много интересного о самой Википедии, потому что обе группы игнорируют детали. ‘
  • ‘ Компания выпустила более 1400 блоггеров, надеясь, что их новый коллективный разум ускорит выпуск следующей версии их операционной системы. ‘
  • ‘ Человечество становится единым ульем ум, с групповым интеллектом, поскольку география становится замазкой в ​​руках интернет-скульптора.’
  • ‘ Прежде чем вы это узнаете, вы отступаете к чему-то централизованному, менее распределенному, чем коллективный разум. ‘
  • ‘ За этим последним мусором стоит понятие коллективного разума, в котором коллективный разум интернета улучшит идею или написанное. ‘
  • ‘ Мне очень нравится отважный маленький англичанин, потому что это способ, которым коллективный разум Лондона, если не страны, справляется с атакой, и это хороший механизм .«
  • » Вид на разум правого улья всегда хуже, чем вы ожидаете ».
  1. 1.1 (в научной фантастике) объединенное сознание или разум, сформированный несколькими инопланетянами, в результате чего обычно возникает сознание. осуществление контроля над его составными членами.

     ‘есть королева боргов, которая управляет разумом улья’

     Más frases de ejemplo

     • ‘У зергов человеческое лицо в виде Сары Керриган, женщины с мощными телепатическими способностями, которая ранее была захвачена и поглощен коллективным разумом зергов.«
     • » Псевдораса, обитающая во вселенной «Звездного пути», борг заставляет другие виды объединяться в свой коллектив и связывать их с разумом улья. »
     • Далеков, но Освин взломал разум их улья и удалил все сведения о Докторе. ‘
     • ‘ Команда сорвала планы Пэриша не один, а три раза, если вы посчитаете его уловку, чтобы попытаться использовать способности коллективного разума Джейсона в «Боги и монстры».

       No related posts.