Репрезентация в философии это: Репрезентация это

Рецензия на книгу Анкерсмит Ф. Р. «Политическая репрезентация» – Издательский дом ВШЭ – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

• АБB
• АБB
• АБB

Обычная версия сайта

• • EN

Если историки относят голландского философа и исследователя историографии Франка Рудольфа Анкерсмита к пантеону «несовременных классиков» [Савицкий, 2012], то на сцене политической философии эта фигура возникла недавно. «Я начинал с философии истории, а потом через понятие репрезентации пришел к философии политики», — говорит Анкерсмит в интервью [Анкерсмит, 2006]. И действительно, автор из книги в книгу пристраивает концепцию метафоры то на службу истории, то политике. В книге «Политическая репрезентация» мы видим, как построенная на понятии метафоры антикантианская теория исторического опыта помогает Анкерсмиту поставить на вопрос о несоизмеримости теоретических оснований.

Понятие метафоры, на первый взгляд, кажется чужым политической философии. Однако именно метафору Анкерсмит использует в качестве теоретического цемента, который связывает воедино различные дисциплины: этику, политику и историю. С ее помощью исследователь стремится снять существующее между философией и политикой напряжение — «напряжение между человеком, поскольку он является философствующим существом, и человеком, поскольку он является действующим существом» [Арендт, 2013, с. 5].

В общих чертах замысел автора выглядит следующим образом: историк и политик используют одну и ту же модель объяснения мира, где для преодоления хаоса социальной реальности необходимо обладать способностью к эстетическому синтезу перспектив. Организацию этих перспектив нам позволяет осуществить репрезентация. На протяжении всей книги Анкерсмит пытается балансировать между двумя философскими традициями: между лагерем идеалистов и реалистов.

При это он отстаивает идею, которая формулируется столь же просто, сколь трудной оказывается ее доказательство: «репрезентации отчасти определяют природу репрезентируемого» [Анкерсмит, 2012, с. 145]. На первых порах все получается довольно убедительно, но в итоге именно об это «отчасти» Анкерсмит спотыкается.

Попытка эстетического синтеза репрезентации и репрезентируемого терпит провал, когда Анкерсмит раскрывает перед читателем «истинные» ориентиры политической деятельности: «этика — это поле гравитации, порождаемое черной дырой практической бесполезности, в которую уже провалились многие возвышенные политические системы. Этика кажется самой  легкой  и  безопасной дорогой к политической „истине“, но именно по этой причине она лишена реальной ценности в наших поисках политической истины (…) В итоге печальный факт, касающийся [политического использования] этики, состоит в том, что чем больше у нас согласия относительно рациональности аргумента, тем меньше его политическая ценность и значение».

Несомненным приоритетом перед этической аргументацией для автора обладает репрезентация, закрепленная на правовом уровне, и представительная демократия оказывается именно той формой правления, которая «наиболее успешно придает действительную конститутивную форму необходимым условиям репрезентации» [там же, с. 212, 213].

Заметим, что синтетический  проект Анкерсмита  дает сбой там же, где проскальзывает блестящая теоретическая полемика Юргена Хабермаса с Джоном Ролзом. Сталкиваясь с вопросом о соизмеримости и применимости моральных норм и суждений, Хабермас заявляет: «По-видимому, нет такого пути, на котором при объяснении моральной точки зрения можно было бы обойтись без помощи контекстуально-зависимой (по своим притязаниям) процедуры», которая, в свою очередь, оказывается «нейтральной в отношении любой констелляции ценностей, но не в отношении самого практического разума» [Хабермас, 2008, с. 193–194]. Иными словами, инстанцией, которая выносит оценку правилосообразности наших действий, является не теоретический, а практический разум.

Следуя за автором, мы приходим к непреодолимой границе, которая отделяет ценности, пригодные для обобщения ad hoc, от метафизических ценностей sub specie aeternitatis.

Главный аргумент, который мы можем выдвинуть против программы Хабермаса и в некоторой степени Анкерсмита, заключается в том, что моральные доктрины приобретают излишне облегченное звучание, когда дело касается вопросов политической справедливости. На этом витке дискуссии ценностное содержание размывается, сводясь к дискурсивно-политической игре в демократию и полу- чая свое обоснование в правовой сфере. «Ключом для обеспечения равных свобод здесь является публичное употребление разума, прошедшее правовую институализацию в демократическом процессе (курсив мой. — Н. Л.), — заключает исследователь [Хабермас, 2008. с. 196]. Иными словами, описывая то, каким образом люди осуществляют координацию действий, нам приходится выбирать: либо мы сосредотачиваем фокус внимания на этической проблематике, либо говорим о политике.

Эти два языка — свободы и справедливости — оказываются взаимно непереводимыми [Глухов, 2013].

На примере Анкерсмита и Хабермаса мы видим, как политическая наука продолжает упорно изживать интуицию иного, неправового трансцендентного измерения. Платоновский способ мышления о ценностях уступает место практической рациональности, а единственной общепризнанной ценностью, к которой апеллирует политик, совершая то или иное действие, оказывается признание права и демократии как реальности sui generous. Несмотря на все это, можно считать, что Анкерсмит предпринял важную попытку уйти от правовой зашоренности политической философии и переместить фокус мышления теоретиков с политической реальности, которая дана нам как готовое целое, на способы ее производства.

Полагая, что научное знание носит политически нейтральный характер, мы можем осмысливать его через метафору шахматной партии [Вахштайн, 2009, Зенкин, 2013]. Если допустить, что деятельность ученых политически ангажирована, уместнее прибегнуть к метафорике военных действий [Кралечкин, 2013]. Чтобы дискуссия политических философов больше походила на шахматы, нежели на войну, требуется признать суверенитет научного знания и играть по общим правилам, не меняя их на ходу, или впасть в самопротиворечие и „мыслить как Кант, а действовать как Макиавелли“ [Вахштайн, 2013]. Таким образом, чтобы найти ответы на вопросы, поставленные Анкерсмитом, нам потребуется создать общее теоретическое основание, на котором мы могли бы совместить и сопоставить фрагменты «множества реальностей», не изменяя при этом правил теоретической игры и не превращая ее в аналог театра боевых действий.

Автор: Лебедева Наталья Дмитриевна — студентка философско-социологического отделения ФГ У РА Н Х иГС.
Научные интересы: акторно-сетевая теория, социология повседневности, политическая философия.

 

Вопрос 11. Проблема репрезентации в современном искусстве

Репрезентация (образовано от латинского слова: repraesentatio, где re — приставка, обозначающая противоположное действие и praesetare — представлять). Репрезента́ция — это воспроизведение виденного, слышанного, прочувствованного человеком с возможными изменениями представляемой информации вследствие влияния времени, состояния памяти, эмоционального расположения в момент первичного восприятия информации и других психологических и физических факторов, способных исказить поступающую в мозг человека информацию (речь идет о внутренних структурах, формирующихся в процессе жизни человека, в которых представлена сложившаяся у него картина мира, социума и самого себя, оказывающих непосредственное влияние на возможность воспроизведения имеющейся информации). Многозначное понятие, широко употребляется в философии, истории, психологии, культурологии, социологии, социальном познании в целом.

Рассматривая историю развития значения слова «репрезентация», Х.-Г. Гадамер в своём произведении «Истина и метод» напоминает о его сакрально-правовом смысле. Как самостоятельное понятие оно использовалось ещё в Древнем Риме, в частности в смысле представительности как платёжеспособности.

Репрезентация – один из центральных моментов теории визуальных искусств. Самым общим образом, понятие репрезентации обозначает отношение между содержанием, выраженное произведением и его темой или способом, с помощью которого она представляет и обозначает реальность, внешнюю по отношению к изображению. То есть это отношение между формальными качествами и тем состоянием вещей, к которым она отсылает. Репрезентация относится к функциональной составляющей представления, она заботится о том, чтобы перевести в область чувственного опыта некое содержание, и для этого ей требуется посредник.

Нельсон Гудмен американский философ аналитической традиции, логик. В своей работе «Языков искусства» откликается на актуальные вопросы в обсуждении проблем современного искусства.

Основной вопрос, интересующий Гудмена: каким образом процесс познания определяет возможность репрезентировать? Выступая против разделения репрезентируемого на данное и конвенциональное, философ определяет любую репрезентацию как символ, разработав «Всеобщую теорию символов».

Символ в теории Гудмена понимается как обобщённый и нейтральный термин, который принимается по соглашению, то есть является конвенциональным. Референция, в том значении, как этот термин понимается Гудменом, относится ко всем видам символизации, поскольку символ здесь выступает как некий объект, stands for – в рамках выбранной системы координат, frame of reference…

Вопрос репрезентации можно понять и так: как и что мы представляем. Как соотносится материальный объект референции со своей репрезентацией? С самого начала обсуждения этой проблемы возникает проблема имитации: с помощью художественных средств, которые изменяются от эпохи к эпохе, от страны к стране, решается задача передачи изображения.

Согласно концепции Гудмена, различие видов выражения с помощью вербальной или изобразительной системы связано с применением разных видов референции. Но, все-таки, как уже отмечалось выше, проблема референции всегда связана с переводом некоего объекта, идеи или ситуации в материал, который выставлен тем или иным образом для публики, в широком смысле понимания взаимоотношения художника и зрителя.

Отсюда следует проблема репрезентации

объектов, чьи качества трудно (или невозможно) как-то идентифицировать в нашем окружении.

Классическую философию называют «философией репрезентации». Данная характеристика ярко проявляет себя и в теории искусства. Ее высшим воплощением стала знаменитая формула Ф. В. Й. Шеллинга (1775–1854): произведение искусства – это универсум в миниатюре.( универсум в философии — совокупность объектов и явлений в целом, рассматриваемая в качестве единой системы, то есть объективная реальность во времени и пространстве. В общем смысле тождествен термину «Вселенная». ))))

Г. В. Ф. Гегель (1770–1831) считал, что подлинное, свободное от внешних целей искусство вступает в один круг с религией и философией и является одним из способов осознания и «выражения истин духа». С точки зрения немецкой классической философии, искусство освобождает истинное содержание явлений от обманчивой видимости мира и сообщает ему высшую, порожденную духом действительность. Произведение искусства, согласно Гегелю, достойно называться таковым лишь в той степени, в какой оно порождено человеческим духом. Потребность в искусстве проистекает из стремления человека духовно осознать внутренний и внешний мир, представив его как предмет, в котором человек узнает собственное «я».

Как преодоление чуждого, искусство делает чувственную реальность продолжением внутреннего мира, т. е. человек лишает внешний мир его «неподатливой чуждости». Таким образом, искусство репрезентирует как внутренний, так и внешний мир, являясь, с одной стороны – формой опредмечивания внутреннего мира, а с другой – формой духовного освоения внешнего мира.

Однако Гегель вполне осознавал утопический характер этой «всеобъемлющей репрезентации». Он подчеркивал, что лишь определенная степень истины может найти воплощение в форме художественного произведения. Область «классического» единства чувственного и идеального Гегель ограничивает искусством Древней Греции, в котором истина стала синонимом облеченной в чувственную форму, «телесной» и в той же степени «духовной» красоты. Уделяя большое внимание неклассическим способам формообразования в символическом и романтическом искусстве, Гегель заложил основы неклассической философии искусства.

В классической теории за искусством всегда скрывается человек, оно репрезентирует его чувства, идеи, особенности мировоззрения, которые в дальнейшем приходится расшифровывать искусствоведу. В классической традиции стиль рассматривается как определенный способ мышления, говорящий о личности или об эпохе больше, чем «содержание» этого мышления. Стиль, таким образом, определяется как форма самосознания культуры.

Это было подмечено еще в XVIII в. в ходе известного спора немецких просветителей вокруг скульптурной группы «Лаокоон». Почему гибнущий в змеиных кольцах вместе с сыновьями Лаокоон издает не безумный крик, а приглушенный стон?

По мнению И. И. Винкельмана (1717–1768), причина этого кроется в национальном характере древних греков, их стоическом спокойствии. Г. Э. Лессинг (1729–1781), возражая Винкельману, писал, что дело не в характере народа, а в особенностях изобразительного искусства. Художник передает в своем произведении не всю полноту жизни, а лишь некий «плодотворный момент», настраивающий человека определенным образом. Плодотворно то, что остается свободное поле для воображения; чем больше работает наша мысль, тем свободнее воображение. То, что Лессинг отметил относительно скульптуры, оказалось характерным для искусства вообще. Недоговоренность, нарочитая неполнота образа – специфические приемы современного искусства.

Г. Вельфлин (1864–1945) понимал стиль как выражение сильного чувства телесного бытия определенного рода, поэтому в «формальных» признаках стиля он искал формы телесного бытия человека той или иной эпохи, определенную манеру держаться и двигаться.

Э. Панофский (1892–1968) видел задачу искусствоведа в выявлении бессознательно угаданной художником и воплощенной в искусстве «единой точки зрения нации, эпохи, класса», для реконструкции которой необходима «синтетическая интуиция, обусловленная личной психологией». Отказ от категории стиля в современном искусствознании, замена этой категории только на первый

взгляд близкими понятиями кода, коннотации, идеологии и т. д. свидетельствуют о кризисе классической репрезентации, недоверии к любым «целостным картинам мира».

Чрезвычайно важной для проблемы репрезентации, демонстрирующей сам процесс перехода от ее классического понимания, является работа М. Хайдеггера (1889–1976) «Исток художественного творения». В одном из эпизодов он описывает крестьянские башмаки, какими они изображены на картине В. Ван Гога (1853–1890). Эта работа Ван Гога символизирует целый мир тяжелого крестьянского труда, в «истоптанном нутре» этих башмаков видится вся жизнь крестьянки со всеми невзгодами и надеждами. Репрезентация истины в художественном творении, по Хайдеггеру, превосходит любую чувственную реальность, поскольку «сущее вступает в несокрытость своего бытия». В творении речь не идет о воспроизведении отдельной черты предмета, а о воспроизведении «всеобщей сущности вещей».

Хайдеггер подкрепляет свою мысль примером из архитектуры. Древнегреческий храм, согласно его мнению, «ничего не отображает», и в то же время он «слагает и собирает вокруг себя единство путей и связей», «владычественный простор» которых есть «мир народа в его историческом совершении». Этот храм можно сравнить с направленным в темноту мощным прожектором, впервые делающим окружающий мир «реальным» и зримым. Стоя на своем месте, храм впервые придает вещам их вид, а людям впервые дарует взгляд на самих себя. Выходит, что произведение искусства не столько репрезентирует окружающий мир, как бы «конденсируя» его существенные свойства (как полагала классическая философия искусства), сколько делает реальным этот мир

Хайдеггер приводит слова А. Дюрера (1471–1528) о том, что искусство таится в природе, и кто сумеет вырвать его оттуда, тот и будет им обладать. Но искусство становится очевидным и явным в природе лишь благодаря творению. Искусство есть творение и совершение истины. «Истина как просветление и затворение сущего совершается, будучи слагаема поэтически. Все искусство – дающее пребывать истине сущего как такового – в своем существе есть поэзия. Сущность искусства, внутри которой покоится художественное творение и покоится художник, есть творящая истина, полагающаяся вовнутрь творения. Поэтическая сущность такова, что искусство раскидывает посреди сущего открытое место, и в этой открытости все является совсем иным, необычным» [18, с. 102].

Искусство – удивительный феномен, произведения искусства подобны скрепам, организующим и соединяющим жизнь. Все, описанное в «Илиаде» и «Одиссее», в античное время считалось реальными событиями, многое в жизни греков понималось и освещалось в связи с ними. Такое же влияние оказывает и современное искусство: мы, даже не осознавая этого, придаем своей жизни целостность, подстраивая ее под искусство, делая ее произведением. Может быть, искусство является целью жизни, но не как совокупность произведений, а как некая незримая организующая целостность, как первотворчество.

М. Пруст (1871–1927) писал: «Только с помощью искусства мы можем покинуть самих себя, узнать, как другой видит вселенную; она – совсем иная и не схожа с нашей, пейзажи этой вселенной будут нам столь же неведомы, что и ландшафты Луны. Благодаря искусству мы вместо того, чтобы видеть только один-единственный, наш собственный мир, видим мир множественный. Сколько существует самобытных художников, столько и миров открыто нашему взору» [9, с. 67].

Тексты Хайдеггера оставляют большой простор для различных интерпретаций. Для нас важно подчеркнуть, что постмодернисты, опираясь на работы немецкого философа, попытались разорвать цепочку его рассуждений (искусство – субъект – окружающий мир) и отказаться от репрезентации. Отказ от репрезентации означает признание принципиальной «одномерности» человека, невозможности творческого взаимодействия множества составляющих его систем.

Отметим, что в теории постмодернизма термин «репрезентация» употребляется в двух значениях – не только в «отрицательном», но и в «положительном». Ведь если выход к реальности, согласно постмодернистскому учению, невозможен, то тогда все есть репрезентация. Ж. Деррида (1930–2004) считает, что значение неразрывно связано с выражением. Философ исходит из тотального господства языковых структур, определяющих наше мировосприятие, превращающих

мир в его копию или симулякр – репрезентацию. Это «положительное» значение термина «репрезентация» в том смысле, что оно соответствует магистральной линии постмодернизма.

Р. Краусс (р. 1941) исследует значение этого термина на примере кубистических коллажей [см.: 14], называя коллажи П. Пикассо (1881–1973) Коллаж, СКРИПКА первыми систематическим исследованиями знаковой репрезентации в изобразительном искусстве. Знак – это «заместитель, подмена предмета», он существует и действует в отрыве от предмета, к которому отсылает. Вся область репрезентации основана на отсутствии, отсутствие есть главнейшее условие репрезентативной функции знака. Именно это и является основной темой работ синтетического кубизма Пикассо. На первый взгляд, в коллажах мы имеем дело с настоящим культом плоскости, поверхности картины, ее фона. На самом деле именно фон в коллаже скрыт и расщеплен. Из предмета восприятия он превращается в предмет описания, репрезентации. Коллажный элемент скрывает от глаз одно поле, чтобы предъявить изображение, представляющее другое, новое поле, но предъявить его как «изображение – поверхность, являющуюся образом уничтоженной поверхности». Коллаж противостоит классическому стремлению к полноте восприятия и непосредственному присутствию. Поскольку значение знака никогда не бывает абсолютным, один и тот же коллажный элемент может обозначать различные вещи: например, клочок бумаги – прозрачность и непрозрачность, открытость и закрытость и т. д. в зависимости от контекста.

Второе, «отрицательное» значение термина репрезентации связано с верой постмодернистов во всесилие языка. Любая репрезентация определяется ее способами. Означающее определяет означаемое, которое само, в конечном счете, оказывается означающим другого означаемого. Следовательно, можно говорить о кризисе репрезентации современного искусства, когда само понятие репрезентации оказывается принадлежностью классической картины мира. Отсюда недоверие современной критики к «универсальной» проблематике, самой возможности перекидывать мостики между искусством и другими областями человеческой деятельности.

Искусство в этом контексте воспринимается либо как «продолжение реальности», ломающее все семантические связи (означаемое и означающее), либо как порождение некоей внеприродной «системы» (например, «письмо» Ж. Деррида), порождающей и искусство, и самого субъекта. В обоих случаях мы имеем дело с однолинейной системой, не нуждающейся в субъекте и ничем ему не обязанной. Кризис репрезентации, в конечном счете, оказывается кризисом субъекта. Проблема репрезентации тесно связана с категориями «пространство» и «время». С позиций философии искусства они понимаются как измерения объективной реальности, которые выявляются в тесном единстве с мировоззренческим характеристиками эпохи, ее художественным сознанием, границами и возможностями художественного воображения, формами распространения искусства.

Представительство, философские вопросы о — PubMed

. 2010 Январь; 1(1):32-39.

doi: 10.1002/wcs.31. Epub 2009 23 декабря.

Мартин Рот ¹

принадлежность

• ¹ Факультет философии, Университет Дрейка, Де-Мойн, ИА 50311, США.

• PMID: 26272836
• DOI: 10.1002/wcs.31

Мартин А Рот. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2010 Январь

. 2010 Январь; 1(1):32-39.

doi: 10.1002/wcs.31. Электронная книга 2009 г.23 декабря.

Автор

Мартин Рот ¹

принадлежность

• ¹ Факультет философии, Университет Дрейка, Де-Мойн, ИА 50311, США.

• PMID: 26272836
• DOI: 10. 1002/wcs.31

Абстрактный

Концепция репрезентации играет центральную роль в философских и научных теориях разума, и, согласно репрезентативной теории разума (РТМ), широкий спектр когнитивных и перцептивных способностей лучше всего объясняется с точки зрения возникновения и обработки ментальных репрезентаций. . Однако концепция репрезентации остается неуловимой, и среди философов или ученых-когнитивистов нет единого мнения относительно того, что означает репрезентация одной вещи другой. Одна из причин отсутствия консенсуса заключается в том, что философы и ученые используют эту концепцию по-разному для самых разных целей. Другая причина отсутствия консенсуса заключается в том, что, хотя общепризнано, что научно полезное понятие репрезентации должно основываться и ограничиваться тем, что мы знаем о мозге, существуют разногласия по поводу того, что современная нейронаука делает или не предлагает относительно природы мозга. представление. В этой статье обсуждаются некоторые из ключевых вопросов, связанных с разработкой общей теории ментальной репрезентации, в свете этих расходящихся целей и противоречивых взглядов. Авторское право © 2009John Wiley & Sons, Ltd. Для получения дополнительных ресурсов, связанных с этой статьей, посетите веб-сайт WIREs.

Авторское право © 2009 John Wiley & Sons, Ltd.

Похожие статьи

• Уровни анализа: философские вопросы.

  Хунг А.Ю. Хунг А.И. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2012 май; 3(3):315-325. doi: 10.1002/wcs.1179. Epub 2012 28 марта. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2012. PMID: 26301464

• Желание: философские вопросы.

  Шредер Т. Шредер Т. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2010 май; 1(3):363-370. doi: 10.1002/wcs.3. Epub 2010 2 апр. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2010. PMID: 26271376

• Теория моделирования.

  Шантон К., Голдман А. Шантон К. и др. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2010 июль; 1 (4): 527-538. doi: 10.1002/wcs.33. Epub 2010 5 февраля. Wiley Interdiscip Rev Cogn Sci. 2010. PMID: 26271500

• Через лес моторных представлений.

  Ферретти Г. Ферретти Г. Сознательное Познание. 2016 июль;43:177-96. doi: 10.1016/j.concog.2016.05.013. Epub 2016 14 июня. Сознательное Познание. 2016. PMID: 27310110 Обзор.

• Понятие о репрезентации и психических симптомах. Случай теории разума.

  Рехон Альтабле С., Видаль Кастро С., Лопес Сантин Х.М. Rejón Altable C и др. Психопатология. 2009;42(4):219-28. дои: 10.1159/000218519. Epub 2009 16 мая. Психопатология. 2009. PMID: 19451754 Обзор.

Посмотреть все похожие статьи

представительство

представление

В Оксфордском словаре английского языка (OED) представлены восемь определений для термина представление, демонстрирующее, что понятие представления воплощает в себе диапазон значений и обычаев, погружающихся в математические, научные, политические, и юридические дискурсы. В этой статье я сосредоточусь на определениях Я считаю наиболее важным для нашего обсуждения средств массовой информации, имея в виду, что вне этого конкретного обсуждения существует гораздо больше смысловых слоев.

«Ан изображение, подобие или воспроизведение каким-либо образом вещи» первое из двух определений OED, связанных с нашим обсуждением средств массовой информации. (Онлайн-представительство OED). Этот Первое определение утверждает, что представление функционирует благодаря своей способности походить на что-то другое, придающее репрезентации предмет: «образ, подобие или воспроизведение…» (онлайн-представление OED). Что это означает? понимание добавить к нашему обсуждению средств массовой информации? Напомним определение средства массовой информации: «газеты, радио, телевидение, и т. д., вместе взятые, как средства массовой коммуникации» (OED Интернет-СМИ). Думая о представлениях как об объектах, мы можем думайте об отдельных радиопередачах и телевизионных программах как о репрезентациях работая через определенные среды, создавая наши более крупные медиа-сети.

Способность репрезентации стать формой или инструментом для медиа относится к его воспроизводимому характеру. Простой пример поможет уточнить этот последний пункт, но имейте в виду, что следующая картина нарисованное представление — это то, что мы проблематизируем. В то время как не каждый имеет доступ к картине Мона Лиза, у большинства людей есть некоторое представление о том, как выглядит эта картина. Этот нужно сказать, что большинство людей познакомились с Моной Лизой через представления (т. е. репродукции или копии) оригинальной картины Моны Лизы. В В этом смысле мы можем понимать репрезентацию как медиум в том смысле, в каком она между «реальным» и зрителем. Из-за своей способности быть скопированным или воспроизведенным, представление становится более доступным для передачи на массовом уровне.

Этот пример переносит нас к нашему следующее определение OED: «факт вместо какой-либо другой вещи или лица…» (онлайн-представительство OED). Если мы пытаемся понять это определение в свете нашего примера Моны Лизы, тогда мы понимаем, что изображения Моны Лизы означают оригинал картины Моны Лизы. В то время как наш пример с Моной Лизой помогли нам понять представление на его самом базовом, объектном уровне, она также познакомила нас с рядом политических проблем и вопросов какие представления приносят на стол, такие как «привилегия оригинальное или аутентичное представление по сравнению с опосредованным представлением или воспроизведение. Это всего лишь небольшой фрагмент, с которого начинается наша большая обсуждение политики в представительстве и вокруг него.

Колумбийский словарь Современной литературной и культурной критики продолжает нашу дискуссию о медиа и репрезентация путем описания некоторых ключевых способов использования репрезентации в западной мысли, восходящей к Платону. (260). Согласно этому источнику, репрезентация была термином, пробуждающим Подозрение Платона, когда он поразил Аристотеля как естественное для человека (260). Из наших предыдущих обсуждений в классе «Аллегория пещеры», мы почерпнули, что недоверие Платона к репрезентациям средств массовой информации проистекает из его вера в то, что представления создают миры иллюзий, уводящие человека из «реальных вещей» (конспект лекций: 14 января 2002 г. ). С Платоном, мы сталкиваемся с репрезентацией в качестве СМИ, поскольку они вмешиваются между ученик и «настоящее» создают иллюзии, уводящие от «настоящие вещи». Аристотель, с другой стороны, рассматривал представления совершенно по-другому, утверждая, что представления необходимы поскольку мимесис естественен для человека. Для Аристотеля представление становится способ существования человека в мире и его метод обучения (конспект лекций: 14 января 2002 г.). В отличие от Платона, Аристотель, кажется, рассматривал репрезентацию как средство или канал, через который человек достигает «реального». [см. моделирование/симулякр, (2)]

The Routledge Encyclopedia of Philosophy более целенаправленно подход к обсуждению представительства, рассматривая только термин на политическом уровне, утверждая, что политическое представительство является фундаментальным особенность демократических государств при постановке вопроса: «Но что означает ли это, что один человек или одна группа людей представляет большая группа?» (766). Этот способ видения репрезентации связан с нашим вторым определением OED, которое говорит о том, как репрезентации «обозначают» что-то или кого-то другого. Но в этом источнике политические представители называются «агентами» «иногда символизируя их [тех, кого они представляют], иногда олицетворяя их отличительные черты. качеств или отношений» (766). Такие агенты функционируют как посредники в что они являются посредниками, иногда замещающими и действующими за тех, кого они представляют.

Через не совсем другой проспект, Стюарт Холл обсуждает отношения между политикой и представительством и системы, представляющие и то, и другое. Зал поднимает политику представительства в своем тексте под названием Представительство: Культурные репрезентации и сигнифицирующие практики приближение репрезентации как средство или канал, через который происходит производство значения. Он предполагает, что предметы, люди и т. д. не имеют устойчивых, истинных значений, а скорее, значения производятся людьми, участниками культура, у которой есть власть заставить вещи означать или означать что-то (19).

Ясно, что для Холла репрезентация предполагает понимание того, как язык и системы производства знаний работают вместе, чтобы производить и циркулируют значения. Представление становится процессом или каналом или средство, посредством которого эти значения одновременно создаются и материализуются. Нравиться Постструктуралистский подход, холловский подход к репрезентации предполагает рассматривая репрезентацию как нечто большее, чем любое отдельное представление. Мы увидеть, как Митчелл применяет этот подход, добавляя к нему более четкий план как изучать представления.

Как репрезентация использовалась в показаниях мы встречались с этим курсом до сих пор, и что дают эти обычаи нас по смыслу? К дата, мы не часто непосредственно сталкивались с этим термином. Однако это пришел к нам через Picture Theory . Во введении из Теория изображения Митчелл устанавливает термин представление как своего рода мастер-термин для «всей области репрезентаций и репрезентативных деятельность» (6). Представление Митчелла о репрезентации меня поразило. тем, как часто при попытке определить или представить этот термин как легко мы возвращаемся к использованию других форм термина, чтобы определить его обычаи. Как будто мы иногда в ловушке внутри термина и не в состоянии говорить об этом извне.

Как и другие тексты уже обсуждалось, для Митчелла представительство не рассматривается как отдельное представление, но как часть более крупного проекта или области. В главе в-шестых, Митчелл расширяет наше определение репрезентации, говоря о он воспринимает представление как работу: «представление (в памяти, в словесных описаниях, в образах) не только «опосредует» наши знание (о рабстве и многом другом), но мешает, фрагментирует, и отрицает это знание» (188). Другими словами, репрезентация не только опосредует знания, которые мы потребляем, но и влияет на знания путем фрагментации, отрицания и т. д.   Таким образом, репрезентативные конструкции знание.

В заключении к Изображение Теория , Митчелл уходит нас с самым провокационным способом просмотра представления. Он спрашивает нам перестать видеть в репрезентациях только определенные виды объектов, но вместо этого думать о представлении «как о отношения, как процесс, как релейный механизм в обмене властью, ценность и известность», отметив, что «ничто в этой модели не гарантирует направленность структуры», вместо этого предполагая диалектическую структуру (420). Что полезно в этой модели, так это приказ Митчелла прекратить думать о репрезентациях с точки зрения просто объектов, представляющих а скорее подходить к представлению с прицелом на отношения и процессы, посредством которых представления производятся, оцениваются, обмениваются и т.