Рогатый софизм: Недопустимое название | Мысленные Эксперименты Wiki

07.3. Софизмы

Софизм представляет собой рассуждение, кажущееся правильным, но содержащее скрытую логическую ошибку и служащее для придания видимости истинности ложному заключению.

Софизм является особым приемом интеллектуального мошенниче­ства, попыткой выдать ложь за истину и тем самым ввести в заблуждение. Отсюда «софист» в дурном значении — это человек, готовый с помощью любых, в том числе недозволенных приемов, отстаивать свои убеждения, не считаясь с тем, верны они на самом деле или нет.

Софизмы известны еще с античности, тогда они использовались для обоснования заведомых нелепостей, абсурда или парадоксальных поло­жений, противоречащих общепринятым представлениям.

Софизмы, ставшие знаменитыми еще в древности: «Что ты не терял, то имеешь; рога ты не терял; значит, у тебя есть рога», «Сидящий встал; кто встал, тот стоит; следовательно, сидящий стоит», «Этот пес твой; он отец; значит, он твой отец», «А когда говорят: „камни, бревна, железо», то ведь это — молчащие, а говорят».

Нетрудно заметить, что в софизме «рогатый» обыгрывается двус­мысленность выражения «то, что не терял». Иногда оно означает «то, что имел и не потерял», а иногда просто «то, что не потерял, независимо от того, имел или нет». В посылке «Что ты не терял, то имеешь», оборот «то, что ты не терял» должен означать «то, что ты имел и не потерял», иначе эта посылка окажется ложной. Но во второй посылке это значение уже не проходит: высказывание «рога — это то, что ты имел и не поте­рял» является ложным.

Софизмы, использующие современный материал: «Одна и та же вещь не может иметь какое-то свойство и не иметь его. Собственность предполагает самостоятельность, заинтересованность и ответственность. Заинтересованность — это, очевидно, не ответственность, а ответствен­ность — не самостоятельность. Получается вопреки сказанному вначале, что собственность включает самостоятельность и несамостоятельность, ответственность и безответственность»; «Компания, получившая когда — то кредит от банка, теперь ничего ему уже не должна, так как она стала иной: в ее правлении не осталось никого из тех, кто просил кредит».

Все эти и подобные им софизмы являются логически неправильны­ми рассуждениями, выдаваемыми за правильные. Софизмы используют многозначность слов обычного языка, сокращения, метафоры и т. д. Не­редко софизм основывается на таких логических ошибках, как подмена тезиса доказательства, несоблюдение правил логического вывода, приня­тие ложных посылок за истинные и т. п. Говоря о мнимой убедительности софизмов, древнеримский философ Сенека сравнивал их с искусством фокусников: мы не можем сказать, как совершаются им манипуляции, хотя твердо знаем, что все делается совсем не так, как нам кажется. Ф. Бэкон сравнивал того, кто прибегает к софизмам, с лисой, которая хорошо петляет, а того, кто раскрывает софизмы, — с гончей, умеющей распутывать следы.

Вопрос о софизмах не является, однако, таким простым, каким он представляется с первого взгляда. Обычно софизмы являются интел­лектуальным мошенничеством, заслуживающим осуждения. Бывают вместе с тем случаи, когда софизм оказывается своеобразной формой постановки глубоких, но еще не вполне ясных проблем. В этих ситуаци­ях анализ софизма не может быть завершен раскрытием логической или фактической ошибки, допущенной в нем, так как это самая простая часть дела. Сложнее уяснить проблемы, стоящие за софизмом, и тем самым раскрыть источник недоумения и беспокойства, вызываемого им, и объ­яснить, что придает ему видимость убедительного рассуждения.

Эту сторону дела лучше всего пояснить на примере софизмов, сфор­мулированных еще в древности.

Софизмы существуют и обсуждаются более двух тысячелетий, причем острота их обсуждения не снижается с годами. Если софизмы — всего лишь хитрости и словесные уловки, «разоблаченные» еще Аристотелем, то их долгая история и устойчивый интерес к ним непонятны.

Имеются, конечно, случаи, и, возможно, нередкие, когда ошибки в рассуждении используются с намерением ввести кого-то в заблужде­ние. Но это явно не относится к большинству древних софизмов.

Когда были сформулированы первые софизмы, о правилах логики ни­чего не было известно. Говорить в этой ситуации об умышленном наруше­нии законов и правил логики можно только с натяжкой. Ведь несерьезно предполагать, что с помощью софизма «рогатый» можно убедить челове­ка, что он рогат. Сомнительно также, что с помощью софизма «лысый» кто-то надеялся убедить окружающих, что лысых людей нет. Невероятно, что софистическое рассуждение способно заставить кого-то поверить, что его отец — пес. Речь здесь, очевидно, идет не о «рогатых», «лысых», а о чем-то совершенно ином и более значительном. Поэтому, чтобы подчер­кнуть это обстоятельство, софизм формулируется так, что его заключение является заведомо ложным, прямо и резко противоречащим фактам.

Возникновение софизмов обычно связывается с философией софис­тов (Древняя Греция, V—IV вв. до н. э.), которая их обосновывала и оп­равдывала. Однако софизмы существовали задолго до философов-софис — тов, а наиболее известные и интересные были сформулированы позднее в сложившихся под влиянием Сократа философских школах. Термин «софизм» впервые ввел Аристотель, охарактеризовавший софистику как мнимую, а не действительную мудрость. К софизмам им были отнесены и апории Зенона, направленные против движения и множественности вещей, и рассуждения собственно софистов, и все те софизмы, которые открывались в других философских школах. Это говорит о том, что со­физмы не были изобретением одних софистов, а являлись скорее чем-то обычным для многих школ античной философии.

Характерно, что для широкой публики софистами были также Сок­рат, Платон и сам Аристотель. Не случайно Аристофан в комедии «Об­лака» представил Сократа типичным софистом. В ряде диалогов Платона человеком, старающимся запутать своего противника тонкими вопроса­ми, софистом выглядит иногда в большей мере Сократ, чем Протагор.

Широкую распространенность софизмов в Древней Греции можно понять, только предположив, что они как-то выражали дух своего време­ни и являлись одной из особенностей античного стиля мышления.

Очень многие софизмы выглядят как лишенная смысла и цели игра с языком; игра, опирающаяся на многозначность языковых выражений, их неполноту, недосказанность, зависимость их значений от контекста. Эти софизмы кажутся особенно наивными и несерьезными.

Взять, к примеру, доказательство того, что глаза не нужны для зре­ния, поскольку, закрыв любой из них, мы продолжаем видеть.

Или такое рассуждение: «Тот, кто лжет, говорит о деле, о котором идет речь, или не говорит о нем; если он говорит о деле, он не лжет; если он не говорит о деле, говорит о чем-то несуществующем, а о нем невоз­можно ни мыслить, ни говорить».

Эту игру понятиями Платон представлял просто как смешное зло­употребление языком и сам, придумывая софизмы, показывал софистам, насколько легко подражать их искусству играть словами. Но нет ли здесь и второго, более глубокого и серьезного плана? Не вытекает ли отсюда интересная для логики мораль?

И, как это ни кажется поначалу странным, такой план здесь опреде­ленно есть и такую мораль, несомненно, можно извлечь. Нужно только помнить, что эти и подобные им рассуждения велись очень давно. Так давно, что не было даже намеков на существование особой науки о дока­зательстве и опровержении, не были открыты ни законы логики, ни сама идея таких законов.

Софистические игры и шутки, несерьезность и увертливость в споре, склонность отстаивать самое нелепое положение и с одинаковой легко­стью говорить «за» и «против» любого тезиса, словесная эквилибри­стика, являющаяся вызовом как обычному употреблению языка, так и здравому смыслу, — все это только поверхность, за которой скрыва­ется глубокое и серьезное содержание. Оно не осознавалось ни самими софистами, ни их противниками, включая Платона и Аристотеля, но оно очевидно сейчас.

В софистике угас интерес к вопросу, как устроен мир, но осталась та же мощь абстрагирующей деятельности, какая была у предшествующих

Философов. И одним из объектов этой деятельности стал язык. В со­фистических рассуждениях он подвергается всестороннему испытанию, осматривается, ощупывается, переворачивается с ног на голову и т. д. Это испытание языка действительно напоминает игру, нередко комич­ную и нелепую для стороннего наблюдателя, но в основе своей подобную играм подрастающих хищников, отрабатывающих в них приемы будущей охоты.

В словесных упражнениях, какими были софистические рассуж­дения, неосознанно отрабатывались первые, конечно, еще неловкие при­емы логического анализа языка и мышления.

Обычно Аристотеля, создавшего первую последовательную этиче­скую теорию, рисуют как прямого и недвусмысленного противника со­фистов во всех аспектах. В общем это верно. Однако в отношении логи­ческого анализа языка он был прямым продолжателем начатого ими дела. И можно сказать, что, если бы не было Сократа и софистов, не создалось бы почвы для научного подвига создания логики.

Софисты придавали исключительное значение человеческому слову и первыми не только подчеркнули, но и показали на деле его силу. Язык, являвшийся до софистов только незаметным стеклом, через которое рассматривается мир, со времени софистов впервые стал непрозрачным. Чтобы сделать его таким, а тем самым превратить его в объект иссле­дования, необходимо было дерзко и грубо обращаться с устоявшимися и инстинктивными правилами его употребления.

Превращение языка в серьезный предмет особого анализа, в объект систематического иссле­дования было первым шагом в направлении создания науки логики.

В обстановке, когда нет еще связной и принятой большинством ис­следователей теории, твердой в своем ядре и развитой в деталях, пробле­мы ставятся во многом в расчете на будущую теорию. И они являются столь же расплывчатыми и неопределенными, как и те теоретические построения и сведения, в рамках которых они возникают.

Эту особую форму выдвижения проблем можно назвать парадоксаль­ной, или софистической. Она подобна в своем существе тому способу, каким в античности поднимались первые проблемы, касающиеся языка и логики.

Отличительной особенностью софизма является его двойственность, наличие, помимо внешнего, еще и определенного внутреннего содержа­ния. В этом он подобен символу и притче.

Подобно притче, внешне софизм говорит о хорошо известных вещах. При этом рассказ обычно строится так, чтобы поверхность не привлека­ла самостоятельного внимания и тем или иным способом — чаще всего путем противоречия здравому смыслу — намекала на иное, лежащее в глубине содержание. Последнее, как правило, неясно и многозначно. Оно содержит в неразвернутом виде, как бы в зародыше, проблему, кото­рая чувствуется, но не может быть сколько-нибудь ясно сформулирована до тех пор, пока софизм не помещен в достаточно широкий и глубокий контекст. Только в нем она обнаруживается в сравнительно отчетливой форме. С изменением контекста и рассмотрением софизма под углом зре­ния иного теоретического построения обычно оказывается, что в том же софизме скрыта совершенно иная проблема.

В русских сказках встречается мотив очень неопределенного задания: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Как это ни уди­вительно, но герой, отправляясь «неизвестно куда», находит именно то, что нужно. Задача, которую ставит софизм, подобна этому заданию, хотя и намного более определенна.

В притче «Перед параболами» Ф. Кафка пишет: «Слова мудрецов подобны параболам. Когда мудрец говорит: „Иди туда“, то он не име­ет в виду, что ты должен перейти на другую сторону. Нет, он имеет в виду некое легендарное „Там“, нечто, чего мы не знаем, что и он сам не мог бы точнее обозначить». Это точная характеристика софизма как разновидности притчи. Нельзя только согласиться с Кафкой, что «все эти параболы означают только одно — непостижимое непостижимо». Содер­жание софизмов разностороннее и глубже, и оно, как показывает опыт их исследования, вполне постижимо.

В заключение обсуждения проблем, связанных с софизмами, необхо­димо подчеркнуть, что не может быть и речи о реабилитации или каком-то оправдании тех рассуждений, которые преследуют цель выдать ложь за истину, используя для этого логические или семантические ошибки.

Речь идет только о том, что слово «софизм» имеет, кроме этого сов­ременного и хорошо устоявшегося смысла, еще и иной смысл. В этом другом смысле софизм представляет собой неизбежную на определенном этапе развития теоретического мышления форму постановки проблем. Сходным образом и само слово «софист» означает не только «интеллек­туального мошенника», но и философа, впервые задумавшегося над проб­лемами языка и логики.

Все в истории повторяется, появляясь в первый раз как трагедия, а во второй — как фарс. Перефразируя этот афоризм, можно сказать, что софизм, впервые выдвигающий некоторую проблему, является, в сущности, трагедией недостаточно зрелого и недостаточно знающего ума, пытающегося как-то понять то, что он пока не способен выразить даже в форме вопроса. Софизм, вуалирующий известную и, возможно, уже решенную проблему, повторяющий тем самым то, что уже пройдено, является, конечно, фарсом.

< Предыдущая		Следующая >

Польза софистики

Ничего не проси, сами придут и все дадут. Если будешь правильно себя вести, конечно. Обойдемся без применения шантажа, пыток, приворотной магии. Тебе не придется осваивать искусство гейши или тайную активацию пятой точки по системе хатимон. Тебе понадобится – только-то и всего! – научиться грамотно использовать софизмы, как этому научилась я.

Ошибка истории

В книгах написано, что софизмы изобрели – ни за что не догадаешься! – софисты. Это понятие появилось в V веке до н.э. в Древней Греции и означало «мудрый, искусный человек». Но времена изменились, нравы испортились, а софисты пошли в бизнес. Эти суровые бородатые мужчины стали обучать всех желающих (и платежеспособных) граждан искусству красноречия, а тогда это было прибыльно! Профессии адвоката не было, и каждый сам защищал свои интересы в суде. Кроме того, политические речи решали судьбу города и влияли на принятие законов. От остроумия и убедительности оратора часто зависел исход дела, поэтому софисты нашли своего покупателя. Одним из самых известных представителей этого течения был Протагор, который и сформулировал задачу софиста: «Ради успеха в споре путем хитроумных уловок представить наихудший аргумент как наилучший». За свое искусство Протагору пришлось поплатиться: однажды его ученик превзошел учителя и при помощи софизмов облапошил того на крупную сумму денег. В конце жизни несчастного изгнали из Афин за политические интриги, а течение обвинили в расшатывании устоев общества. Хотя чего стоит, например, софизм «Рогатый»: «То, что ты не терял, ты имеешь. Рога ты не терял, следовательно, они у тебя есть». Намек и оскорбление в одном флаконе.

Вернули в строй

По сути софизм – это заключение, которое кажется правильным, но в каком-то месте рассуждений была намеренно допущена логическая ошибка. Не заметив ее, слушатель приходит к неверному выводу, а оратор добивается цели. Самыми постоянными приверженцами софистики стали женщины. Мужчины окрестили это явление женской логикой, но что они понимают в философии! Итак, два самых популярных женских софизма это: «Я толстая» и «Ты меня не любишь!» Ситуации могут быть разными, но концовка всегда одна. Это ли не признак гениальности? Иногда особо талантливые софистки умудряются сочетать два в одном: «Дорогой, какое платье надеть – красное или алое?» – «Алое». – «А почему не красное?» – «Алое лучше на тебе сидит». – «Ты намекаешь, что в красном я толстая?» И контрольный в голову: «Ты меня не любишь!» Слушатель улавливает логическое несоответствие между цветом платья и фигурой оратора, но не успевает его оспорить, как его добивают вторым: причина, по которой любовь зависит от выбора одежды, останется непонятой. Но результат достигнут: слушатель бросается утешать оратора и готов купить новое синее платье, лишь бы того успокоить.

Шкурный интерес

По правде, приведенные выше софизмы чаще всего таковыми и не являются. Бедные девушки по наивности и незнанию используют свое оружие против себя и с помощью нелогичных выводов не только не приходят к успеху, но и портят себе настроение. Да и у мужчин со временем возникает иммунитет к таким высказываниям. Поэтому предлагаем тебе создать длинную цепочку здравых рассуждений, которым твой оппонент поразится, а в итоге согласится со сделанным выводом. Например, почти анекдотическая ситуация: ты хочешь шубу. Включай фантазию и своего «внутреннего» софиста. Даже если ты мечтаешь о розовом кролике или ноже для резки бумаги, шуба никому в хозяйстве не мешала.
Софистика для экологов: «Убивать зверей плохо, шуба – это убитый зверек! Значит, шуба – это плохо, а плохого должно быть меньше. Поэтому давай ее купим и избавим планету от зла. Ничего если я ее немного поношу перед избавлением?»
Софистика для романтиков: «Я всегда буду вспоминать нашу первую встречу, первый поцелуй, первую ночь, первую шубу… Ой, а шубы-то и не было! Неужели мне не о чем будет рассказать детям?»
Софистика для практиков: «Чтобы уговорить тебя купить мне шубу, я трачу 30 минут в день. В неделю это 210 минут, то есть 3,5 часа. Все это время ты мог бы смотреть футбол, пить пиво с друзьями или играть на компьютере, но ты слушаешь мои злобные нападки и позволяешь мне тебя пилить. Я делаю это уже месяц и не собираюсь останавливаться. И кто из нас окажется в большем выигрыше, если мы все-таки купим шубу?»

Где логика?

Примеры удачных софизмов

• Чем больше учишься, тем больше знаешь. Чем больше знаешь, тем больше забываешь. Чем больше забываешь, тем меньше знаешь. Так для чего учиться? 
• Чем больше я пью, тем сильнее у меня дрожат руки. Чем сильнее у меня дрожат руки, тем больше я проливаю. Чем больше я проливаю, тем меньше я пью. Таким образом чем больше я пью, тем меньше я пью.
• Вор не желает приобрести ничего дурного. Приобретение хорошего есть дело хорошее. Следовательно, вор желает хорошего.
• Лекарство, принимаемое больным, есть добро. Чем больше делать добра, тем лучше. Значит, лекарств нужно принимать как можно больше.
• 10% всех автомобильных воров левши. 100% белых медведей левши. Вывод: когда у вас в следующий раз украдут машину, можете быть на 10% уверены, что это сделал белый медведь.
• 20% англичан лысые. 20% англичан говорят по-французски. Вывод: знание французского ведет к облысению.

Всех запутала Анна Ступенькова

Что такое софизм?

Page Contents

Софизм в современном определении — благовидный аргумент, используемый для обмана кого-либо. В Древней Греции софистов были категорией учителей, которые специализировались на использовании инструментов философии и риторики с целью обучения arete — превосходству или добродетели — преимущественно молодых государственных деятелей и знати. Практика взимания денег за образование и предоставления мудрости только тем, кто мог платить, привела к осуждению со стороны Сократа , через Платона в его Диалогах , а также Меморабилии Ксенофонта . В таких произведениях софистов изображали «мнимыми» или «обманчивыми», отсюда и современное значение этого термина.

Термин произошел от греческого sophisma  от sophizo «Я мудрый»; даровать sophistēs , что означает «мудрец, тот, кто делает мудрость, тот, кто делает бизнес из мудрости», а sophós означает «мудрый человек».

Греческое письмо

Древнегреческие софисты

Греческое слово sophos или sophia имело значение «мудрый» или «мудрость» со времен поэта Гомера и первоначально использовалось для описания любой, кто обладает опытом в определенной области знаний или ремесла. Например, возничего, скульптора или воина можно назвать софой по роду занятий. Однако постепенно это слово стало также обозначать общую мудрость и особенно мудрость в отношении человеческих дел (например, в политике, этике или ведении домашнего хозяйства). Это значение приписывалось семи греческим мудрецам 7-го и 6-го веков до нашей эры (таким как Солон и Фалес), и это значение появилось в историях Геродота. Ричард Мартин называет семерых мудрецов «исполнителями политической поэзии».

Во второй половине V века до н.э., особенно в Афинах, «софисты» стали обозначать класс в основном странствующих интеллектуалов, которые преподавали курсы по различным предметам, размышляли о природе языка и культуры и использовали риторику для достижения своих целей. , как правило, чтобы убедить или убедить других: «У софистов, однако, была одна важная общая черта: независимо от того, что они знали или не утверждали, они прекрасно понимали, какие слова могут развлечь, произвести впечатление или убедить аудиторию. ” Некоторые софисты утверждали, что могут найти ответы на все вопросы. Большинство из этих софистов сегодня известны в первую очередь благодаря трудам своих оппонентов (в частности, Платона и Аристотеля), что затрудняет составление непредвзятого взгляда на их практику и убеждения.

Многие из них обучали своим навыкам за плату. Из-за важности таких навыков в судебной общественной жизни Афин практикующие часто требовали очень высоких гонораров. Практика софистов подвергать сомнению существование и роль традиционных божеств и исследовать природу неба и земли вызвала народную реакцию против них. Нападки некоторых из их последователей на Сократа вызвали резкое осуждение со стороны его последователей, включая Платона и Ксенофонта, поскольку было популярно мнение о Сократе как о софисте. Их отношение в сочетании с богатством, накопленным многими софистами, в конечном итоге привело к народному недовольству практикующими софистами, а также идеями и сочинениями, связанными с софизмом.

Протагор считается первым из софистов. Другие включают Горгия, Продика, Гиппия, Фрасимаха, Ликофрона, Калликла, Антифона и Кратила.

Сократ

Для сравнения, Сократ не брал гонорара, а вместо этого исповедовал скромную позу, примером которой он служил сократовское вопрошание (т. метод). Его отношение к софистам отнюдь не было оппозиционным; в одном диалоге Сократ даже заявил, что софисты были лучшими педагогами, чем он, что он подтвердил, отправив одного из своих учеников учиться у софиста. К. К. Гатри ассоциировал Сократа с софистами в своем История греческой философии .

Платон, самый известный ученик Сократа, изображает Сократа как опровергающего некоторых софистов в нескольких Диалогах . Эти тексты изображают софистов в нелестном свете, и неясно, насколько точным или справедливым может быть их изображение Платоном; однако Протагор и Продик изображаются в основном в положительном свете в «Протагоре» (диалог). Другой современник, драматург-комик Аристофан, критикует софистов как педантичных мастеров слова и делает Сократа их представителем.

Платон во многом отвечает за современный взгляд на «софиста» как на жадного наставника, который использует риторическую ловкость рук и двусмысленность языка, чтобы обманывать или поддерживать ошибочные рассуждения. С этой точки зрения софист не заботится об истине и справедливости, а вместо этого ищет власти. Сократ, Платон и Аристотель бросили вызов философским основам софизма.

Некоторые ученые, такие как Уго Зилиоли, утверждают, что софисты придерживались релятивистского взгляда на познание и знание. Однако это может включать греческое слово «докса», которое означает «культурно разделяемое убеждение», а не «индивидуальное мнение». Их философия содержит критику религии, права и этики. Хотя многие софисты были столь же религиозны, как и их современники, некоторые придерживались атеистических или агностических взглядов (например, Протагор и Диагор из Мелоса).

В некоторых случаях, таких как Горгий, есть оригинальные риторические произведения, которые, к счастью, сохранились, что позволяет судить об авторе на его собственных условиях. Однако в большинстве случаев знание софистской мысли происходит из фрагментарных цитат, лишенных контекста. Многие из этих цитат исходят от Аристотеля, который, кажется, относился к софистам с пренебрежением.

Во многом благодаря влиянию Платона и Аристотеля философия стала рассматриваться как отдельная от софистики, причем последняя считалась благовидной и риторической, практической дисциплиной. Таким образом, ко времени Римской империи софист был просто учителем риторики и популярным оратором. Например, Либаний, Гимерий, Элий Аристид и Фронтон были в этом смысле софистами.

Софисты и демократия

Риторические приемы софистов были чрезвычайно полезны для любого молодого дворянина, стремящегося к государственной должности. Социальные роли, которые исполняли софисты, имели важные последствия для афинской политической системы в целом. Исторический контекст свидетельствует об их значительном влиянии, поскольку Афины становились все более и более демократичными в период, когда софисты были наиболее активны.

Конечно, софисты не несли прямой ответственности за афинскую демократию, но их культурный и психологический вклад сыграл важную роль в ее росте. Частично они внесли свой вклад в новую демократию, поддерживая опыт публичных обсуждений, поскольку это было основой принятия решений, что позволяло и, возможно, требовало терпимости к убеждениям других. Это либеральное отношение, естественно, вылилось в афинское собрание, поскольку софисты приобретали все более влиятельных клиентов. Непрерывное риторическое обучение дало гражданам Афин «способность создавать отчеты о возможностях сообщества с помощью убедительной речи». Это было крайне важно для демократии, так как давало возможность разрозненным и порой внешне непривлекательным взглядам быть услышанными в афинском собрании.

Кроме того, софисты оказали большое влияние на раннее развитие права, так как софисты были первыми юристами в мире. Их статус юристов был результатом их чрезвычайно развитых навыков аргументации.

Софисты и образование

Софисты были печально известны своими заявлениями об обучении добродетели/совершенству и приемом платы за обучение. Влияние этой позиции на образование в целом и медицинское образование в частности было описано Симусом Мак Суибне.

Современное употребл 0006 используются уничижительно.

софизм воспринимается как благовидный аргумент, используемый для обмана. Он может быть создан так, чтобы казаться логичным, но на самом деле представлять собой ложь, или он может использовать непонятные слова и сложные конструкции предложений, чтобы запугать оппонента и заставить его согласиться из-за боязни показаться глупым. Другие методы включают манипулирование предубеждениями и эмоциями противника, чтобы преодолеть его логические способности.

Взято из Википедии, свободной энциклопедии

Архивы софизмов — Письма стоиков

В письме 45 Сенека говорит о школе софистов и определяет ее как бесполезное занятие:

«Они потеряли долго спорить о слова и в софистической аргументации; все это бесполезно тренирует остроумие. Мы завязываем узлы и связываем слова в двойном значении, а затем пытаемся их развязать. Достаточно ли у нас для этого досуга? Мы уже знаем, как жить или умереть? (XLV, 5)

Резюмирует, что незнание софизмов не вредит, а овладение ими не приносит пользы, основной посыл — сосредоточиться на важном, пропуская бессмысленное:

«…учите нас, что счастливый человек не он кого толпа считает счастливым, а именно того, в чьи сундуки текут огромные суммы, но того, чье имущество находится в его душе, кто честен и возвышен, кто отвергает непостоянство, кто не видит человека, с которым он хотел бы поменяться местами, кто оценивает людей только по их ценности как людей, кто считает природу своим учителем, подчиняется ее законам и живет так, как она повелевает, кого никакое насилие не может лишить его имущества, кто превращает зло в добро, непогрешим в суждениях, непоколебим, бесстрашен, кто может быть движим силой, но никогда не отвлекаться, кого Фортуна, когда она изо всех сил швыряет в него самую смертоносную стрелу в своем арсенале, может задеть, хотя и редко, но никогда не ранить »(XLV, 9). )

В тексте Сенека использует очень интересное выражение: « Но я не должен выходить за пределы буквы, которая не должна заполнить левую руку читателя . » Это наблюдение справедливо, когда такое письмо пишется на свитках папируса, разворачиваемых правой рукой, в то время как левая рука собирает уже прочитанную часть.

(изображение: Демокрит (в центре)  и Протагор (справа) Картина XVII века Сальватора Розы. Заявление Протагора о том, что « Человек есть мера всех вещей » было истолковано Платоном как означающее, что объективной истины не существует.)

---

1.  Вы жалуетесь, что в вашей части мира мало книг. Но важно качество, а не количество; ограниченный список преимуществ чтения; разнообразный ассортимент служит только для наслаждения. Тот, кто хочет прийти к назначенному концу, должен следовать одной дорогой, а не блуждать многими путями. То, что вы предлагаете, это не путешествие; это просто бродяга.

2.  «Но, — говорите вы, — я предпочитаю, чтобы вы давали мне советы, а не книги». Тем не менее, я готов послать вам все книги, которые у меня есть, перерыть всю кладовую. Если бы это было возможно, я бы сам присоединился к вам; и если бы не надежда, что вы скоро закончите свой срок полномочий, я бы навязал себе путешествие этого старика; ни Сцилла, ни Харибда, ни их легендарные проливы не могли меня отпугнуть. Я не только переплыл бы, но и был бы готов переплыть эти воды, лишь бы я мог приветствовать тебя и судить в твоем присутствии, насколько ты возрос духом.

3.  Однако ваше желание, чтобы я отправил вам свои сочинения, не заставляет меня думать, что я ученый, так же как просьба о моей картине не польстила бы моей красоте. Я знаю, что это происходит из-за твоей благотворительности, а не твоего суждения. И даже если это результат суда, именно милосердие навязало вам суд.

4.  Но каким бы ни было качество моих сочинений, читайте их так, как будто я все еще ищу и не сознаю истину, и ищу ее упрямо. Ибо я никому не продался; Я ношу имя не хозяина. Я очень доверяю суждениям великих людей; но я требую кое-что и для себя. Ведь и эти люди оставили нам не положительные открытия, а проблемы, решение которых еще предстоит искать. Возможно, они открыли бы главное, если бы не искали также и лишнего.

5.  Они потеряли много времени на придирки к словам и на изощренные рассуждения; все это бесполезно тренирует остроумие. Мы завязываем узлы и связываем слова в двойном значении, а затем пытаемся их развязать. Достаточно ли у нас для этого досуга? Мы уже знаем, как жить или умереть? Мы должны скорее стремиться всей душой к тому, где наш долг — остерегаться, чтобы вещи, равно как и слова, не обманывали нас.

6.  Почему, скажите на милость, вы различаете похожие слова, когда они никого никогда не обманывают, кроме как во время обсуждения? Это вещи, которые сбивают нас с пути: именно между вещами вы должны различать. Мы принимаем зло вместо добра; мы молимся о чем-то противоположном тому, о чем мы молились в прошлом. Наши молитвы противоречат нашим молитвам, наши планы противоречат нашим планам.

7.   Как лесть похожа на дружбу! Не только обезьянья дружба, но и превосходит ее, опережая ее в гонке; широко открытыми и снисходительными ушами она приветствуется и проникает в глубины сердца, и она приятна именно там, где причиняет вред. Покажи мне, как я могу видеть сквозь это сходство! Враг приходит ко мне полный комплиментов, под видом друга. Пороки вкрадываются в наши сердца под именем добродетелей, опрометчивость таится под именем храбрости, умеренность называется медлительностью, а трус считается благоразумным; существует большая опасность, если мы заблуждаемся в этих вопросах. Поэтому проштампуйте их специальными этикетками.

8.  Тогда и человек, которого спрашивают, есть ли у него рога на голове ^[1]  не такой дурак, чтобы нащупать их на лбу, и опять же не такой глупый или тупой, что можно убедить его с помощью аргументации, какой бы тонкой она ни была, что он не знает фактов. Подобные придирки так же безобидны и обманчивы, как жонглерские кубок и игральные кости, в которых мне нравится та самая хитрость. Но покажи мне, как делается фокус, и я потерял к нему интерес. И я придерживаюсь того же мнения об этих хитрых играх слов; ибо каким другим именем можно назвать такие софизмы? Незнание их не вредит, а овладение ими не приносит пользы.

9.  Во всяком случае, если вы хотите отсеять сомнительные значения такого рода, научите нас, что счастлив не тот, кого толпа считает счастливым, а именно тот, в чью казну текли огромные суммы, а тот, чей все имущество находится в его душе, кто честен и возвышен, кто отвергает непостоянство, кто не видит человека, с которым он хотел бы поменяться местами, кто оценивает людей только по их достоинству как людей, кто принимает природу за своего учителя, сообразуясь с ее законами и живущий так, как она повелевает, кого никакое насилие не может лишить его имущества, кто обращает зло в добро, кто безошибочен в суждениях, непоколебим, бесстрашен, кто может быть движим силой, но никогда не сбивается с толку, кого Фортуна, когда она швыряет в него с вся ее мощь, самая смертоносная стрела в ее арсенале, может задеть, хотя и редко, но никогда не ранить. Ибо другие снаряды Фортуны, которыми она побеждает человечество вообще, отскакивают от такого, как град, который стучит по крыше, не причиняя вреда обитателю ее, а потом тает.

10.  Зачем утомляете меня тем, что сами называете заблуждением «лжеца», ^[2]  , о котором написано столько книг? Ну, предположим, что вся моя жизнь — ложь; докажите, что это неправильно, и, если вы достаточно сообразительны, верните это к истине. В настоящее время он считает существенными вещи, большая часть которых избыточна. И даже то, что не является лишним, не имеет никакого значения по своей способности делать человека счастливым и блаженным. Ибо если вещь необходима, из этого не следует, что она благо. В противном случае мы принижаем значение слова «добро», если применяем это название к хлебу, ячменной каше и другим товарам, без которых мы не можем жить.

11.  Добро всегда должно быть необходимым; но то, что необходимо, не всегда является благом, так как некоторые очень ничтожные вещи действительно необходимы. Никто не настолько не знает благородного значения слова «хороший», чтобы низводить его до уровня этих будничных полезностей.

12.  Что же тогда? Не лучше ли вам направить свои усилия на то, чтобы разъяснить всем людям, что поиски лишнего означают большую затрату времени и что многие прожили жизнь, лишь накапливая орудия жизни? Рассмотрите отдельных людей, опросите мужчин в целом; нет никого, чья жизнь не смотрела бы в будущее.

13.  «Что в этом плохого», спросите вы? Бесконечный вред; ибо такие люди не живут, а готовятся жить. Они все откладывают. Даже если бы мы были внимательны, жизнь скоро опередила бы нас; но таковы, каковы мы теперь, жизнь находит нас медлительными и проходит мимо нас, как если бы она принадлежала другому, и хотя она заканчивается в последний день, она погибает каждый день. Но я не должен выходить за рамки письма, которое не должно занимать левую руку читателя. ^[3]  Поэтому я отложу на другой день наше дело против трепачей, этих чересчур тонких парней, которые ставят аргументацию на первое место, а не на второстепенное.

No related posts.