«Мне было так стыдно за своих родителей…»
РодителямПодросткиПознать себя
Несмешная отцовская шутка или слишком яркое платье матери… Чувство стыда за родителей в отрочестве — почти обязательная часть отношений. Если оно прошло, значит, мы стали взрослыми. Об этом — рассказы наших героев и объяснения экспертов.
«Когда мама сделала новую прическу»
Александра, 30 лет
В шестом классе мы ходили в поход, и все семь дней я ждала возвращения домой. Скучала, хотела скорее встретиться с мамой, все ей рассказать… И вот наконец нас привозят к школе, я ищу в толпе родителей свою маму — а ее нет. И вдруг я вижу, как через школьный стадион идет очень странная женщина: на голове у нее копна волос, зачесанных в бабетту. Конструкция густо залакирована и возвышается сантиметров на двадцать… И тут я понимаю, что это моя мама. До сих пор помню пульс в висках, острое желание выйти из собственного тела, оказаться в любом другом месте… И безумную мысль — хорошо бы моей мамой оказалась любая другая женщина, только не эта.
Дети вокруг хихикали, и это еще больше разжигало мой стыд. Мне не хотелось даже смотреть в ее сторону, не то что подходить или брать за руку… Но, конечно, мне пришлось подойти. Я только попросила ее пойти домой дворами (чтобы встретить по пути как можно меньше знакомых) и взяла ее за руку только тогда, когда мы отошли от школы. Уже дома я сказала, что эта прическа немодная и совсем ей не идет. Она меня поняла и больше так не укладывалась. Наверное, ничего позорного в той истории не было, но забыть ощущение стыда долго не удавалось.
Кто может сказать, что ни разу в жизни не стеснялся своих родителей? Зачастую нужно совсем немного, чтобы подросток — про себя или вслух, в пылу скандала — обрушился на отца или мать с упреками в том, что они его «позорят». Особенно если они «неправильно» поступают прилюдно или, того хуже, на глазах у его друзей. Взросление — это агрессивный процесс, отмечал детский психоаналитик Дональд Винникотт (Donald Winnicott). И агрессия против собственных родителей — всего лишь один из способов отделиться от них*.
Помеха на пути к взрослой жизни
Подросток стремится быть таким, как другие. Однако это касается сверстников, друзей. А вот свое сходство с родителями он, напротив, воспринимает очень болезненно. И болезненно вдвойне, если его родители выделяются из общей массы взрослых своим внешним видом, поведением или образом жизни. Например, переживая из-за недостатков (истинных или мнимых) собственной внешности, ребенок в этом возрасте часто превращает внешность своих родителей в мишень для критики. «Причина проста: он считает их внешний вид слишком броским, тогда как сам предпочел бы пережить трудные времена, став не слишком заметным», — объясняет психоаналитический психотерапевт Светлана Федорова.
В эти переломные годы родители видятся подростку главной помехой на пути к «взрослой жизни». Отчасти это объяснимо: отец и мать продолжают обращаться с ним как с ребенком, которым он быть уже не желает. Все, что напоминает о его совсем недавнем детстве, становится унизительным: родительская опека, «сюсюкающие» ласковые прозвища или умилительные воспоминания: «В 10 лет она так любила играть в куклы!» или «Ресницы у него были длинные, пушистые — на зависть любой девочке!»
«Напоминания о лишенном сексуальности детском теле подросток тяжело переживает, ведь он отчаянно стремится именно к тому, чтобы утвердить свою сексуальность», — продолжает Светлана Федорова.
И принудительные экскурсы в детство неизбежно осложняют отношения с родителями.
Сын упрекает мать в том, что она слишком бурно проявляет свою нежность, а дочь обижается на отца, который позволяет себе шутить по поводу ее друзей или романтических увлечений. И все одинаково ощущают неловкость, когда родители в их присутствии демонстрируют «неуместную» чувственность: носят слишком откровенную одежду или сплетаются в долгом медленном танце.
Разумеется, это не повод для родителей стыдиться своей чувственности.
«Любая телесность в браке, тем более секс, — это важнейшая вещь для взаимопонимания супругов, — напоминает семейный психотерапевт Инна Хамитова. — Важно, чтобы ребенок понимал, что в их жизни есть такие отношения и что ему они желают когда-нибудь тоже узнать эту радость в собственной паре». Но надо подчеркнуть, что эта сторона жизни родителей для него закрыта. Тогда ему, взрослея, будет легче создавать собственное интимное пространство.
«Когда мама решила помочь бродяге»
Наталия, 40 лет
Мне было почти пятнадцать.
Мы с мамой отправились в гости, где должен был быть некий юноша, который мне очень нравился. А так как увидеться с ним я могла только в этих гостях, я была при параде и страшно волновалась. Мы почти вошли в метро, и тут к нам привязалась молодая женщина, бродяга — тогда, кажется, еще не говорили «бомж». Она цеплялась за мамины ноги и что-то выла, вид ее был ужасен, запах тоже. Мама стала задавать ей вопросы, а я негодовала — ну какого черта, это не наше дело, мы же ехали… И тут слышу: «Ну не плачь, пойдем к нам, я позвоню знакомому врачу, мы что-нибудь придумаем…» Я чуть не заорала в голос — какое «мы»?! Я не хочу, мне наплевать, при чем тут я! «Давай вызовем ей скорую, пусть приедут, заберут!» — «Ее выкинули из больницы два часа назад, пошли, ей совсем плохо». И мы вместе потащили эту женщину к нам домой. По дороге нам попадались соседи — они оглядывались, смеялись, мне было стыдно, что они видят нас — мокрых от дождя, с потекшей косметикой, волочащих вонючую бездомную тетку. Меня трясло от омерзения и обиды, хотелось стать невидимой.
..
Прошло много лет, мамы давно нет на свете, но эта история что-то во мне перевернула. Испытывая неловкость за свой тогдашний стыд, я позже пошла работать в храм в группу милосердия, которая занималась помощью бездомным, потом по мере сил помогала фонду «Справедливая помощь» Лизы Глинки, и меня знают все бомжи нашего района, потому что я раздаю им бумажки с адресами, где бесплатно кормят и лечат, и всегда пускаю их в свой подъезд погреться.
Быть рядом, но не слишком близко
Вообще, все, что символически стирает разницу между поколениями, воспринимается подростками в штыки. Многие родители, стремясь стать ближе к детям, одеваются на их манер, используют молодежный сленг, пытаются подружиться с ними в социальных сетях. Но эта путаница в кодексах поведения скорее выбивает из-под ног у подростков почву, лишая их ориентиров и нисколько не способствуя укреплению отношений с родителями. Впрочем, свидетельствует она и о том, что и сами родители не знают, как завоевать авторитет в глазах детей.
И это может быть тем более тяжело, если взрослые и сами испытывают стыд за то, чего стыдится в них ребенок. Ведь никто не застрахован, например, от потери работы, алкоголизма или депрессии.
Когда подросток бросает родителям в лицо, что они — ничтожества, это не оскорбление, а в первую очередь крик о помощи. Он умоляет их доказать обратное и не сдавать позиции.
«И в такой ситуации именно родители должны начать разговор. Подросток зачастую испытывает еще и чувство вины за свой стыд и просто не может первым заговорить на эту тему, — продолжает Инна Хамитова. — Ведь направлять ребенка к зрелости — это еще и помогать ему принять своих родителей такими, какие они есть, со всеми их слабостями».
«Когда родители провожали меня на футбол»
Иван, 19 лет
Я серьезно занимался футболом, и каждый раз, когда шел на тренировку и возвращался домой, меня сопровождали родители — или мама, или папа. Хорошо помню, как мне было стыдно перед ребятами, — я понимал, что встречают только маленьких, а мне в десять лет так хотелось быть большим! Я очень стеснялся, что они идут рядом.
И старался держаться от них подальше, чтобы казалось, что я иду один, а они — сами по себе. Чтобы справиться с чувством неловкости, я мысленно успокаивал себя тем, что все равно я уже взрослый, а еще старался очень ответственно вести себя на тренировках, показывал, что сам могу принимать решения и не цепляться за других. Но я мечтал возвращаться домой с друзьями!
Не думаю, что родители чувствовали мое настроение, а если и понимали, то не обращали на него внимания. Помню, что пару раз я пытался завести разговор на эту тему, но безрезультатно: они не хотели отпускать меня одного. И теперь я очень хорошо понимаю почему: тренировки заканчивались поздно, на улице было уже темно… А потом мне исполнилось одиннадцать, мы переехали в другой район, и самостоятельности у меня стало гораздо больше. Не помню, были ли еще какие-то неловкости в наших отношениях, скорее нет: мне кажется, мы хорошо понимали друг друга.
Оставаться самими собой
Как реагировать на обвинения сына или дочери? Не стоит жестко пресекать напор их негативных эмоций: они могут перейти в самоагрессию или в депрессию, неконструктивную самокритику.
«Старайтесь быть терпимее к обидным репликам ребенка, — советует Инна Хамитова. — Сохраняйте с ним необходимую дистанцию, просите его объяснить, чем именно он недоволен, сформулировать аргументы и в любом случае требуйте, чтобы подросток не выходил за рамки дозволенного».
В этом случае подростку придется учиться выражать свое мнение в приемлемой для всех форме, а родители, возможно, смогут узнать что-то важное и о себе самих.
«Родители могут признавать собственное некорректное поведение в тех или иных ситуациях, но ни в коем случае не должны взваливать на себя груз несуществующей вины перед ребенком», — настаивает Светлана Федорова. Важно постараться понять, что именно заставляет ребенка страдать.
«Но родителям также следует помнить о своей роли в семье, — уверена психотерапевт. — Они ни в коем случае не должны стыдиться своей профессии или своих религиозных убеждений, выбора одежды или выбора партнера. Словом, родители должны оставаться родителями».
Узнать больше
Книга «Болезнь отрочества.
Клиническая работа с подростками и их родителями» психоаналитика Мишеля Венсана основана на огромном опыте работы с проблемами семейных отношений. Она интересна специалистам и полезна всем родителям, чьи дети переживают подростковый кризис (Когито-Центр, 2012).
* Д. Винникотт «Маленькие дети и их матери» (Класс», 2007).
Текст:Юрий ЗубцовИсточник фотографий:Getty Images, Тимур Артамонов
Новое на сайте
«Боюсь потерять подругу из-за безответного чувства к ней»
«Желала смерти запойному мужу — теперь, когда его не стало, жалею об этом»
Почему так трудно найти любовь в Тиндере: 3 причины — выводы ученых
Виртуальный роман: бегство от близости или инструмент саморазвития — разбор с психологами
«Не понижать градус», «держать удар», «уважать людей»: чему вас научил отец? — ответы россиян
«Родить от донора и не зависеть от мужчины»: за и против. Размышления читательницы и психолога
Отеки, покраснение лица и деформация ногтей: 7 особенностей внешности, которые выдают проблемы с сердцем
«Как избавиться от ощущения, будто я в любом деле отстаю от окружающих?»
«Ты вообще понимаешь, что мы фашисты?»
К июлю, спустя четыре месяца после вторжения России в Украину, стало понятно, что российские военные массово отказываются от продолжения участия в войне.
Издание «Верстка» подсчитало, что за это время почти 1800 российских военных отказались воевать. Но если в начале войны на таких солдат давили морально, называли предателями и угрожали уголовными делами, то через несколько месяцев их стали свозить в так называемые «лагеря отказников» на территории «ЛНР» сначала в Брянке, затем в Перевальске. Там российские военнослужащие оказались в плену у своих же: их избивали, угрожали убить, вербовали в ЧВК «Вагнера» и вывозили против воли обратно на передовую.
«Важные истории» рассказывают, почему российские военнослужащие не хотят воевать в Украине, как их заставляют вернуться в строй и почему многие из них боятся рассказывать о пережитом в «лагерях отказников».
Мы изменили имена героев и не раскрываем подробности об их возрасте, местах жительства, подразделениях в целях безопасности.
«Так стыдно мне не было никогда в моей жизни»
«С самого начала войны я добивался, чтобы туда поехать. За аллею ангелов (памятник в Донецке с именами погибших с 2014 года в Донбассе детей.
— Прим. ред.). В июне мне это удалось, — рассказывает контрактник Сергей. — Я ехал реально увидеть нацистов. Но как приехал, транслировать [что на самом деле происходит] мне начали мои глаза: разрушенные населенные пункты, мирные жители, пытающиеся остановить колонну. Они лишены продуктов. Одна бабушка просила покушать. От увиденного я сразу понял — мы тут вообще зря.
Мирные жители сначала боятся [говорить правду], перед ними же вооруженные люди. Соответственно, они будут говорить то, что ты хочешь услышать. Первые разговоры были: „Наконец-то Россия пришла! Не будет больше этих «айдаров» и других нациков“ (образованные в 2014 году добровольческие батальон «Айдар» и полк «Азов» российская пропаганда называет «нацистами». Позже «Айдар» и «Азов» вошли в состав Вооруженных сил Украины. — Прим. ред.). Но если общаешься с людьми две недели, по два-три часа иногда, то они понимают, кто ты: они поняли, что я не „рашист“, так скажем. Люди расслабляются, начинают правду рассказывать, о своей жизни говорить.
А не то, что мы хотели услышать: „Вы молодцы. Мы вас долго ждали“. И вот так я понял, что они этих „нацистов“ в глаза-то никогда не видели. Спрашиваешь: „И зачем мы вас тогда тут якобы освобождаем?“ Некоторые [мирные жители] сразу не боялись, что вооруженные люди могут расстрелять. Кричали: „Уходите, это наша земля!“ Так стыдно, так глубоко стыдно мне не было никогда в моей жизни. Можно было сквозь землю провалиться от стыда.
А потом я еще и на своей шкуре все почувствовал. Через три часа, как попал на передовую, я решил отказаться [от участия в войне]. Я понял по количеству потерь, что командир у нас не очень умный: увиденные мною за три часа 5–6 потерь надо умножать на 10–12. Но написать рапорт получилось только через три дня. Реальные причины этим людям объяснять было бессмысленно. На вопросы отвечал, что не хочу и все. Но мне сказали: чтобы отказаться от участия в спецоперации, нужно вескую причину. Я спрашивал, какие причины считаются вескими. Ребят не отпускали к женам, которые только родили или выкидыш случился, например.
Ответ: еще таких не было. Поставили мне задачи, связанные с силовым обеспечением: что-то где-то перетаскивать, где-то что-то охранять, на блокпосту пойти постоять. Месяц я этими делами занимался и все время просил отпустить меня, но командиры отвечали: „Ты же ничем не рискуешь, денег подзаработаешь зато“. Но я не за деньгами же ехал. В итоге пробыл я [в Украине] достаточно долго, около двух месяцев, и все это время я пытался отказаться и уехать в Россию.
Пока я месяц был в тылу, помогал мирным жителям — с едой, например. Спрашиваешь: „В этом доме сейчас живет кто-то?“ — „Нет“. Беру из погреба закрутки и развожу по местным. Они же сами не берут даже из пустующих домов. Пускай они не берут, это я буду мародером. Я уже фашист. Куда ниже? Одну семью под опеку, так сказать, взяли. У них дочка-подросток. А когда в деревню зашло много русских военных, то они ж как на отдых пришли: обливались вином и самогоном. Могла бы случиться беда, если бы какой-то пьяный солдат к ним в дом зашел. Иногда мы даже сидели у их дома, дежурили.
У меня был товарищ, который стремился [на войну] так же, как и я. Мы на тот момент мыслили одинаково. И осознание, [когда приехали в Украину], пришло у обоих в одно время, плюс минус час. Я ему сразу сказал: „Ты вообще понимаешь, что мы фашисты?“. Он говорит: „А я боялся тебе то же самое сказать, думал, ты меня пристрелишь. Да, мы фашисты, я это осознаю. Мне стыдно за то, что я был слеп на протяжении всего этого времени. И что для того, чтобы это понять, мне нужно было это самому увидеть“. Он тоже написал отказ от участия и сейчас в России.
Многие отказывались не потому, что они что-то осознали, некоторые просто устали. Я знаю людей, которые три месяца провели в боях, голоде, жажде, физической нагрузке. И они пошли в отказ только потому, что им не дают отдохнуть, даже просто выехать помыться элементарно куда-то в тыл, дня три отоспаться нормально, без тревоги и бомбежек. Поэтому люди просто выгорают физически и морально.
Они, когда просятся, говорят: „Да, я вернусь“. Но никто не вернулся бы ни при каких раскладах. Это надо так говорить там, чтобы убедить тебя отпустить. Я многих знаю, кто именно так добились отпуска и сейчас в России. Когда я с ними созвонился, все говорили: „Нет, конечно, не поеду обратно, ты прикалываешься? Я вырвался из ада!“
Те, кто поняли, что действительно происходит, были в меньшинстве. Осознавших, что эта спецоперация не нужна никому, кроме одного человека, может быть, примерно треть. Просто никто же этим не делится там откровенно. Пока ты там находишься, не стоит разубеждать кого-то и говорить: „Ты пойми, друг, что мы фашисты. Ты глаза открой!“ Могут еще и свои лоб зеленкой намазать (расстрелять. — Прим. ред.). Многие просто безграмотные и неспособны анализировать. Как говорится, чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. Но почти из каждого рта там летит, что командиры — условно нехорошие люди. Потому что все жалеют о потерях, многие потеряли пацанов близких.
Один такой наш командир, например, он просто ненавидит людей. Он гнал нас как на убой, может, за наградами или еще за чем. Это надо какую-то цель иметь, чтобы похоронить столько пацанов».
Немногие военнослужащие отказались от участия в войне по идейным соображениям, рассказали «Важным историям» правозащитники и адвокаты, которые помогают сейчас отказникам. «Если первые отказники отказывались, потому что они вообще не были готовы к участию в войне: они реально думали, что они там на учениях были, то сейчас многие отказники — это те, кто поехал воевать, потому что имел другое представление о том, что там [в Украине происходит], из телевизора. Им обещали красивые победоносные бои, а реальность оказалась не такой, как в сообщениях Игоря Конашенкова (представитель Минобороны России, который ведет ежедневные брифинги о войне с Украиной. — Прим. ред.)», — говорит директор правозащитной организации «Школа призывника» Алексей Табалов.
«Люди отказываются не из пацифистских соображений, а просто потому, что они там уже несколько месяцев мордой в землю лежат, а по ним гасят ракетами.
Они уже выжаты чисто от участия в военных действиях, от постоянного напряжения психологического и физического», — объясняет координатор «Движения сознательных отказчиков от военной службы» Елена Попова.
При этом «военнослужащий может воспользоваться статьей Конституции 59, пункт 3, и заявить о появлении у него антивоенных убеждений вне зависимости от того, по каким основаниям: совесть проснулась и просто не хочет быть пушечным мясом», — отмечает Сергей Кривенко, директор правозащитной группы «Гражданин. Армия. Право». Тогда военный имеет право на замену службы на альтернативную гражданскую. Оказавшись в России, он уже может подать заявление в свою войсковую часть об увольнении.
«Я никогда в жизни не думал, что моя страна может меня так кинуть»
«Я был против, [чтобы сын ехал на войну]. Всячески его агитировал, пытался до него достучаться. Но он не слышал, он свято верил в могущество второй армии мира, — говорит Дмитрий, отец российского офицера. — У него куча родственников на Украине по материнской линии.
Я ему говорил: „Ну как ты это представляешь себе?“ Он отвечал: „Надо, приказ. Я не могу бросить своих пацанов, подчиненных“. Я ему бросаю, например, какой-нибудь ролик. Он говорит: „Этого не может быть, это даже не русский солдат“. — „Ну разве такое не может быть?“ — „Нет, такого не может быть“. — „Почему? Обоснуй, скажи, почему так?“ Он мне начинает прямо по пунктам рассказывать, как прописано: первое, второе, третье. Я ему пишу: „Ты мне серьезно сейчас это задвигаешь?“ — „Да, серьезно“. — „Значит, все плохо“. — „Почему?“ Я ему пишу с буквой z: „Потому что Zомби“. Я даже сказал как-то его маме, что если он туда поедет, значит, для меня его больше нет. Но потом, когда узнал, что он все-таки уехал, мы, конечно, все равно общались. Сначала он говорил, что всё хорошо, всё хорошо. А потом настроение у него стало меняться.
К июню он устал уже морально и физически. Позвонил мне и спросил, что будет, если отказаться. Это было после того, как они зашли в Краснополье [Донецкой области], а там была такая оборона, что они не могли ничего прорвать.
Он рассказывал мне, что их без всякой подготовки туда послали. Он один тащил раненных 700 метров. Сам чудом жив остался. И как мне потом говорили другие пацаны, он один со взвода остался — примерно 500 человек остались там лежать в поле. Никакой эвакуации раненых не было. „Я не хочу больше ни служить, ничего. Я никогда в жизни не думал, что моя страна может меня так кинуть“, — сказал он мне тогда. Потом он еще узнал, что его родственники из Украины воюют. Написал рапорт об отказе из-за того, что родственники воюют на стороне Украины. А ему говорят типа с юмором: „Увидишь брата, можешь не стрелять в него. Разрешаем“».
Подпишитесь на рассылку «Важных историй»
Вы узнаете правду о войне в Украине первыми
Сына Дмитрия, как и Сергея, отправили в «лагерь для отказников», располагавшийся на территории бывшей школы в городе Брянке «ЛНР». По словам Сергея, с ним было еще 40 отказников из его подразделения. Правозащитники отмечают, что к ним за помощью также обращались довольно большими группами: от 15 до 200 человек из одного подразделения.
Ни Сергей, ни сын Дмитрия сначала не поверили, что их привезли в этот лагерь, чтобы насильно там удерживать, а тем более избивать.
«Привезли нас в Брянку, построили и сказали: „Отдыхайте, мойтесь, стирайтесь, кушать во столько-то, завтра с вами начнут работать психологи“. То есть условия-то были нормальные, но выходить оттуда нельзя было», — вспоминает Сергей.
«В Брянке им сначала сказали, что посты расставлены, потому что их охраняют от всяких там ДРГ [диверсионно-разведывательная группа]. А потом они увидели, что все посты были развернуты внутрь лагеря. Грубо говоря, зона обстрела была вовнутрь. И он мне тогда написал, что что-то ему это не нравится», — говорит о сыне Дмитрий. Некоторые отказники сообщали журналистам, что охраняют территорию в Брянке боевики ЧВК «Вагнера». По словам Сергея, на постах охраны стояли военные полицейские из Южного военного округа. Однако один из них намекнул Сергею в разговоре, что они из «Вагнера».
«Когда меня только привезли в Брянку, я был в полной уверенности, что это просто еще один этап психологического воздействия на военнослужащих, чтобы вернуть их в строй.
Стал расспрашивать тех, кто там уже неделю был. Они рассказывают, что уводят, бьют в подвалах. Потом на рабочке (работы, которые военнослужащие выполняют на службе. — Прим. ред.) сам увидел избитых парней, с некоторыми тоже удалось поговорить. Я им говорю: „Да вы гоните, парни, такого не бывает. Мы же русские солдаты, нас охраняют тоже русские“. Были отказники, которых вывезли, и больше о них вестей не было. То есть с утра забирали на рабочку человек 20, днем приезжали из подразделений представители, забирали некоторых обратно [на передовую], а часов в 5–6 вечера увозят в неизвестном направлении самых жестких отказников. Это те, кто сразу говорил: „Я обратно ни за что не вернусь, я хочу только домой“. Вот если ты так там скажешь — неделю ты там не пробудешь», — говорит Сергей.
«Приезжают, вероятно, чевэкашники (бойцы ЧВК „Вагнера“. — Прим. ред.), забирают в неизвестном направлении. Один из первой пятерки, которую забрали при сыне, шел в самый жесткий отказ.
И вот он, якобы, как родственникам потом сказали, по дороге на передовую во время обстрела погиб. Чевэкашники им там говорили: „Будете работать, будете боеприпасы подносить, а будете плохо работать — захочу, застрелю, захочу, колено прострелю. Мне все равно за это ничего не будет“», — рассказывает Дмитрий.
«Приходили психологи в погонах, молодые парни. Они понимали, что они сейчас будут толкать мне эту патриотическую блевоту, она не сработает. Спрашивают: „Есть ли моменты, о которых вы не сможете забыть?“ — „Если я начну перечислять, то мы до ночи тут просидим“.— „А что там такое?“ — „А вы там были, товарищ капитан?“ — „Я только 5 дней назад приехал“. — „Значит, вы ничего еще не видели“, — говорит Сергей. — Психологи эти беседы передают замполиту Нечипоренко (Олег Нечипоренко — замначальника 51-й дивизии ПВО по военно-политической работе. — Прим. ред.). И потом ты должен сходить к нему на беседу. Но я знал парней, которые недели две избегали этой беседы: то на рабочку уедут, то еще чего, в общем, как в армии говорят, „гасятся“.
Потому что после беседы с Нечипоренко твоя судьба решается. Я, когда это понял, решил хитрить. Когда оказался у него, говорил, что я не отказник, я просто прошу отпустить передохнуть. Он говорит: „Давай к «Вагнеру»“. Я спрашиваю: „А вы что, с «Вагнера»?“ Он говорит: „Нет, я просто уполномочен. Там, понимаешь, экипировка, на самолетах генералы летают, там у них всё. У них всего потерь почти 8 % за всю операцию“. Но я отказался, говорю: „У меня ж парни свои в подразделении, я к ним вернусь“. Он должен был вызвать представителя нашего подразделения. Но он долго не мог приехать, а я в это время уже планировал план побега. И вот если ты не выбираешь ни „Вагнера“, ни другие подразделения, ни к своим вернуться, а настаиваешь — только в Россию и все, в журнале напротив твоей фамилии пишут — „СИЗО“.
И когда таких увозят в неизвестном направлении — дальше с ними работают уже вагнеровцы, насколько мне рассказывали. Парней там реально в подвалах забивают дубинками. Параллельно тебя еще вывозят на рабочку, и ты по 12–14 часов ящики с боеприпасами таскаешь, а ночью телом резинку отбиваешь (избивают резиновыми дубинками.
— Прим. ред.). Говорят: „Мы тебя убьем, нам ничего за это не будет. Никто не знает, что ты здесь“. Их же привозят с завязанными глазами и связанными руками. Парень рассказывал мне, что они по приезде пролежали сначала сутки в подвале связанные: четыре человека в помещении метр на метр. А потом вопрос задали: „Ну, ты готов?“ Если нет, начинают по-другому обрабатывать. Дубинки перенес, тогда заряжают пистолет: „Мы тебя сейчас здесь пристрелим и все“. Выбраться оттуда можно только либо двухсотым, либо трехсотым (либо мертвым, либо раненым. — Прим. ред.)».
Фото переданные изданию «Верстка» родителями российских военнослужащих, удерживаемых в городе Брянке
Фото: «Верстка»
Фото: «Верстка»
«Ложись на землю, чтобы мозги не разлетелись, и считай до десяти»
«Перед Брянкой у нас забрали телефоны и документы, но гражданские покупали нам сим-карты, телефоны, продукты какие-то, носки, трусы. Мы связались с адвокатами, правозащитниками, стали поднимать шумиху в СМИ.
Когда СМИ написали про Брянку, нас стали собирать, мотивируя тем, что украинцы теперь знают место, где отказники, и туда может прилететь, — говорит Сергей. — В конце нас перевезли на территорию недействующей колонии в Перевальске (город в «ЛНР». — Прим. ред.). Надзиратели радовались, что там забор, проще охранять. Но поселили нас не в подвалах, на которых даже подписано было, что это бомбоубежища, а на втором этаже. И в эту ночь туда прилетели HIMARS: если бы ВСУ взяли метров на 100 подальше, нас бы там похоронили всех (официальных сообщений сторон об этом обстреле не было. Сообщалось только об ударе по Перевальску несколькими днями позже. — Прим. ред.).
Кормили там уже один раз в день. На рабочку тоже вывозили, либо внутри какие-то работы давали. Мы установили сами себе телевизор и смотрели российские новости (смеется). Смешно, конечно. Все, кто был на передке (на передовой. — Прим. ред.), все плевались в экран.
Вот, например, этот ежедневный брифинг [Минобороны] — волосы просто вставали дыбом. Якобы мы взяли уже какие-то населенные пункты, а мы к ним даже не приблизились еще».
В Перевальск из Брянки перевели и сына Дмитрия. Он рассказал отцу, что отказников избивали там в «яме». «Говорил, что видел ребят после ямы „синих, как изолента“. Когда мы с другими родителями [отказников] приехали узнавать, что с ними, и писать заявления об их удержании в Луганск, они очень обрадовались. Сын говорил другим ребятам: „Всё, отец подключился, он нас вытащит“. Пока мы с родителями были там, пацанов перестали в яму отводить избивать».
«У меня было несколько путей отхода: от самых мирных — уговаривать, что надо съездить в отпуск, что дома проблемы, до более жестких — отбирать документы и сбегать, — продолжает Сергей. — Самый радикальный — валить охрану и уходить. Приготовили обрезки труб, я нашел большой столовый нож. Но это не пригодилось, потому что шумиха в интернете началась.
Перестали вывозить людей в неизвестном направлении. Так мы узнали, что это место называется „Центр психологической поддержки военнослужащих“, а в реальности это была просто вербовка в „Вагнера“. В конце июля отпустили меня в отпуск еще с другими счастливчиками. Построили, спросили: „Вы же не будете там бегать уголовки себе зарабатывать, вы же вернетесь?“ — „Конечно, вернемся, а как же иначе!“ (смеется)».
В начале августа появилась информация, что лагеря для отказников в «ЛНР» закрыли. Но отпустили в Россию не всех, кто отказался продолжать воевать. Один из тех, кого продолжали удерживать, был сын Дмитрия. По словам отца, его увозили в неизвестном направлении, где избивали и угрожали убить. «Сына уводили на расстрел. Сказали: „Ложись на землю, чтобы мозги не разлетелись, и считай до десяти“. Он считать не стал и ответил: „Надо — стреляйте. Но туда обратно не пойду“. В итоге его ударили рукояткой пистолета по затылку, кровь все лицо залила. И спустя какое-то время увели на рабочку», — говорит Дмитрий.
Он считает, что офицера принципиально не хотели отпускать, чтобы не создавать прецедент. «Лагеря отказников хоть и расформировали, но многих просто принудили вернуться на передовую. Родители сообщают, что некоторые из них уже погибли. То есть они [военные командиры] просто отчитались после появившейся шумихи, что закрыли эти центры психологической помощи. Но это, к сожалению, оказалось просто иллюзией победы», — говорит собеседник «Важных историй» из сообщества солдатских матерей (мы не раскрываем имя в целях безопасности. — Прим. ред.).
«На войну ехать не страшно было, а жаловаться потом страшно»
Сыну Дмитрия удалось выбраться в Россию только спустя несколько недель после Сергея. Сейчас оба подают заявления в Главное военное следственное управление Следственного комитета России о незаконном лишении свободы. По словам адвоката Максима Гребенюка, который ведет проект «Военный омбудсмен», всего на данный момент у него 15 заявителей: семь от военных и восемь от родителей или жен.
При этом пострадавших отказников только по публично доступным данным не меньше нескольких сотен. Правозащитники отмечают, что большинство военных после того, как оказываются в России, отказываются заявлять о нарушении своих прав, не выходят на связь или отвечают, что продолжат служить, но в России. «Поймите, что там сидят люди. В отношении них совершается преступление. Это будет продолжаться до тех пор, пока вы молчите, — рассказывает, как пыталась достучаться до военнослужащих и их родственников, Елена Попова. — Ведь даже с патриотической точки зрения: как это российского военнослужащего удерживали и угрожали им какие-то чевэкашники? Должно же быть какое-то чувство оскорбленного достоинства. Но они говорят, что „боятся идти против Министерства обороны, идти против государства“. Ехать на войну они не боялись, а жаловаться боятся. Кто-то даже боится ехать в воинскую часть увольняться, после того как их отпустили домой: боятся, что их опять отправят на передовую. Конечно, у многих посттравматический синдром, который еще будет во всей красе себя проявлять».
На вопрос, страшно ли сейчас Сергею, он отвечает: «Друзья мне уже передали, что в моей части уничтожают документы по отправке [солдат части на войну]. Но я всё, что можно, отбоялся там. Я такого страха и ужаса никогда в жизни не испытывал, а я не из пугливых. Я боюсь сейчас не за себя, а что будут мстить моей семье».
Сейчас Сергей и Дмитрий помогают выбираться отказникам, которые до сих пор находятся на территории Украины. «Я знаю за судьбу 80 % тех, кто выбрался. Пока с ними на связи дистанционно, они говорят, что готовы потом пойти со мной заявлять. Как оказываются в России — пропадают, не берут трубки. Либо говорят: „Все, я никуда не пойду. Я никуда не буду заявлять, ты, братан, не понимаешь, что это такое. Это Путин. Я уеду в деревню, спрячусь“. В глазах паника. Я говорю: „А как же остальные пацаны? Надо их доставать“. Я же мог также уехать домой, а не помогать им выбраться. Я думаю, многие из них планируют дальше служить, но в России. Но я то понимаю, что буквально через полгода уже никого не будут спрашивать, готов ты участвовать в войне или нет».
Сергей отмечает, что у многих военных, кто прошел через Брянку, поменялось отношение к происходящему в стране. «Человек, например, три месяца безвылазно там [в Украине] был, а его еще и посадили. А они были патриотами, воевали за идею. Когда созванивались потом [в России], я спрашивал: „Что планируешь делать?“ — „Наверное, из страны уезжать надо“. Один мне прямо сказал: „Мне стыдно находиться в этой стране“». По словам Дмитрия, ситуация, что их держали, как военнопленных, его сына тоже полностью деморализовала.
«Моя жена разделяла мои мысли о войне до того, как я там оказался, — продолжает Сергей. — А потом я ей рассказал по телефону, что там происходит, и сказал: „Ты морально себя готовь к переезду из страны“. Она тогда свое мнение [о войне] тоже поменяла. И заодно мама ее, Путин у нее был властелин мира, теперь говорит: „Путин — козел“. А вот мой отец меня не понял, когда я вышел на Россию и ему позвонил. Он не понял всего трагизма, так скажем.
— Так вы же военные, а что ты хотел?
— Я хотел детей растить, твоих внуков, до своих дожить.
— А ты что, хотел, чтобы вас просто отпустили?
— Да! Ну, объяснять тебе, что я там видел, наверное, не буду, ты не поймешь.
— А что?
— Ну, что мы фашисты, ты поверишь?
— Ты чего гонишь, ты бухой?
— Номер тогда мой удаляй, можешь больше мне не звонить. Ты же мне не поверил?
— Нет.
— А телевизору поверил?
— Да.
— Ну все тогда, давай».
Если вы или ваш близкий хочет отказаться от участия в войне, вы можете почитать необходимую информацию тут и попросить помощи в чат-боте @agsnowarbot в «Телеграме»
Если вы хотите поделиться какой-либо информацией по этой теме, пишите автору этого материала в «Телеграме» @iradolinina_istories или на почту [email protected]
Удивительная причина, по которой вам так стыдно за себя
Вы, наверное, уже знаете, что стыд — это эмоция, которая заставляет вас чувствовать себя ужасно. Однако вы, возможно, не знаете, что ваш опыт разделяют почти все, кого вы когда-либо встречали, включая тех редких людей, которые, как вы убеждены, полностью вместе и полны уверенности 24 часа в сутки 7 дней в неделю.
Психологи определяют стыд как внутреннее переживание (читай: чувство или убеждение) того, что вы в каком-то смысле неадекватны — и, следовательно, недостойны того, чтобы вас принимал другой человек или принадлежали к определенной группе.
Для ясности: стыд отличается от чувства вины, которое заключается в том, что вы сделали что-то неправильное. Вина возникает в ответ на действия, которые вы предприняли, или решения, которые вы приняли, тогда как стыд связан с тем, как вы относитесь к себе и своей ценности. (Кто-то может чувствовать себя плохо из-за того, что сказал что-то неприятное любимому человеку, но все же чувствовать себя хорошо, например, из-за того, кто он есть как личность.) бесполезное поведение, начиная от социальной изоляции и заканчивая насилием, а также зависимостью, членовредительством и даже чрезмерным увеличением веса. Неудивительно, что высокий уровень стыда в раннем детстве и подростковом возрасте связан с повышенным риском психопатологии и эмоциональных проблем во взрослой жизни.
С учетом десятилетий исследований многочисленных итераций стыда, названных «остракизмом», «отвержением», «стигмой» и другими синонимами в психологической литературе, можно подумать, что современное общество гораздо лучше знает, как избавиться от себя. об изнурительных последствиях стыда. Но, как может подтвердить большинство терапевтов, большинство людей до сих пор не знают, как справляться со стыдом.
Томас Шефф, доктор философии, почетный профессор Калифорнийского университета в Санта-Барбаре и автор недавнего исследования, посвященного влиянию молчания, связанного со стыдом, рассказал Cosmopolitan.com, что этому есть множество причин.
Начнем с того, что перспектива чужого осуждения пугает: большинство людей боятся открыться о своей неуверенности, потому что не хотят получить подтверждение того, что они так же непривлекательны, как они предполагали.
Но Шефф говорит, что, помалкивая, вы лишаете себя возможности обрести уверенность в том, что то, за что вы так стыдитесь, может вовсе не быть проблемой — или что вы, по крайней мере, не единственный борется с конкретная мысль, убеждение или чувство о себе.
Избегание стыда также может помешать вам справиться с неприятными эмоциями, с которыми связано это состояние ума, добавляет Шефф. Грусть. Беспокойство. Страх. Вы называете это. Только позволив себе на самом деле почувствовать эти ощущения, вы сможете освободиться от них, говорит он.
Чтобы начать этот катарсический опыт, Шефф рекомендует найти человека, которому вы доверяете, и начать разговор. (Хотя, если это пока слишком сложно, подумайте о том, чтобы обратиться к специалисту в области психического здоровья за помощью в обучении тому, как открыться, или в группу поддержки.)
Напрягите свои творческие мускулы, так как искусство предлагает множество возможностей для самовыражения и общения с другими людьми. В первую очередь, говорит Шефф, потому что такие средства, как рисование, рисование, письмо, театр, музыка и танец, помогают втиснуть некую эстетическую дистанцию между тем, что вы чувствуете, и тем, насколько это управляет вами.
(Вы не только овладеваете властью над определенной эмоцией, направляя ее в картину, роль персонажа или художественное произведение, но и получаете подтверждение ощущения, что ее слышат, как только вы выражаете ее там — на сцене, на бумаге. , или через комплект динамиков.)
На самом деле, комедия может быть одним из самых эффективных способов избавиться от стыда за его способность изнурять вас, при условии, что вы готовы соблюдать сложный баланс раздвигая границы, не раздражая слишком много людей. (Опять же, легче сказать, чем сделать. Так что, возможно, начните с того, что некоторое время посмотрит материал , прежде чем прыгать в открытый микрофон!) В качестве доказательства рассмотрим исследование, показывающее способность юмора повышать шансы на выздоровление от посттравматического стрессового расстройства.
Конечно, есть подходящие и неподходящие места, чтобы позволить себе быть уязвимым.
Например, на утренней встрече на работе проветривать глубоко засевшие детские раны? Не рекомендуется. Неважно, насколько вы бездельничаете из-за своей работы.
Но поскольку так много людей ошибаются из-за нежелания делиться, вы, вероятно, не рискуете слишком много выболтать в неподходящий момент.
Сделайте себе одолжение, попробовав свои силы в выражении неуверенности близкому другу или С.О. в следующий раз, когда это всплывет, советует Шефф. А если они не справятся? Вместо того, чтобы воспринимать их неспособность позволить вам быть открытыми как знак, вы должны оставаться в эмоциональном укрытии, ищите другого человека, который, возможно, был бы немного более готов слушать. Чем больше вы протянете руку помощи, тем больше у вас будет доказательств того, что вы гораздо менее одиноки, чем вы себе представляете.
Подписывайтесь на Кэтрин в Твиттере.
Чувство стыда: Путеводитель по вашим эмоциям
ОПУБЛИКОВАНО 23 декабря 2020 г.
И ОБНОВЛЕНО 6 февраля 2023 г.Вам стыдно? Да, это отстой. Даже слово ШАААМЕ ощущается как большое серое облако над вашей головой, которое следует за вами повсюду, куда бы вы ни пошли. Это давит на вас, напоминая обо всех ваших убеждениях, что вы не заслуживаете любви или счастья. Иногда это может заставить вас чувствовать, что вы просто хотите быть невидимым. Ты не хочешь смотреть в лицо своей семье, друзьям и любимым, потому что в твоей голове стыд, который ты чувствуешь, написан на твоем лице. Если вы спрячетесь, вам не придется делать вид, что все в порядке. И лучше быть невидимым, чем позволять другим людям видеть, каким униженным, недостойным и одиноким ты себя чувствуешь внутри…
Пауза. Поверьте, мы все были там и имели дело с этими сверхтоксичными мыслями. И мы знаем, как хреново нести стыд. Однако вместо того, чтобы похоронить это чувство и позволить ему высосать радость из нашей жизни, мы должны заняться этим. Вы, наверное, думаете: ммм, легче сказать, чем сделать… особенно, когда ваш разум говорит вам бежать и прятаться вместо того, чтобы смотреть этому чувству в его противное лицо.
Но это ваше напоминание о том, что вы НЕ одиноки, и мы здесь, чтобы помочь. Итак, давайте углубимся в то, что значит чувствовать стыд и как вы можете справиться с этим болезненным, чудовищным чувством. «Потому что независимо от того, насколько маленьким ты себя чувствуешь сейчас, мы все равно думаем, что ты классный. И вам не нужно чувствовать себя так вечно!
Вот краткое определение слова «стыд» для вас: «огорчен или смущен чувством вины, глупости или позора».
«Тебе должно быть стыдно!» Да, большинство из нас, вероятно, слышали это несколько раз от наших родителей в детстве. Как правило, это выражение используется, чтобы заставить нас чувствовать себя плохо из-за того, что мы сделали что-то неправильное, например, солгали о ночевке в доме вашего друга, когда вы на самом деле были на той большой вечеринке, на которую ваши родители запретили вам идти (звучит знакомо?) . Психологи уже некоторое время разделяют чувство вины и чувство стыда, потому что, хотя чувства похожи, их коренные причины на самом деле немного разные.
Вина
Ладно, давайте разберемся. Когда вы чувствуете вину, это обычно связано с чувством обиды за то, что вы сделали или сказали, что причинило вред кому-то другому. Например, когда вы солгали своим родителям о том, что пойдете на ту вечеринку, вы, вероятно, чувствовали себя виноватой из-за этого. Вы не только действовали за их спинами, вы в конечном итоге подорвали их доверие и заставили их почувствовать себя неуважаемыми. Кроме того, есть большая вероятность, что они тоже беспокоились о вашей безопасности. И когда вас посадили на землю, часть вас, скорее всего, почувствовала массу вины за то, что вы сделали. Потому что ты просто хотел повеселиться! Не причинять вреда людям, которые тебе дороги.
Стыд
Так что же значит стыдиться, спросите вы? Чувство стыда больше связано с беспокойством о том, как другие воспримут вас или оценят ваши действия. Вы можете чувствовать вину за то, что обидели своих родителей, солгав им и причинив им боль. Но вы испытываете СТЫД, думая, что они считают вас лжецом, неблагодарным или полным куском дерьма без морали.
Ты видишь разницу сейчас? Чувство вины = плохое отношение к своему поведению. Стыд = плохое самочувствие.
Давайте подумаем о других случаях в вашей жизни, когда вам может быть стыдно. Возможно, вы имели дело с прыщами. Вы не хотите быть на фотографиях со своими друзьями, и когда вы делаете фотографии, вы должны использовать эффект размытия или фильтр, чтобы скрыть пятна. Может быть, вы не хотите выходить из дома без макияжа, потому что… что, если люди заметят и будут смотреть?! Вы беспокоитесь, что они подумают, что вам все равно, как вы выглядите или заботитесь о себе, что вы ленивы или грязны. Вместо того, чтобы хорошо проводить время с друзьями, вы хотите немедленно вернуться домой и остаться в постели, где никто не сможет вас осудить. Чувствуете себя ужасно и имеете супер негативные мысли о себе? Беспокоитесь о том, что подумают люди? Ага, стыдно за тебя.
Есть так много случаев, когда нам может быть стыдно, большое или маленькое. Тот факт, что один пример не покажется одному человеку чем-то большим, например, наличие прыщей, не означает, что он не станет огромным источником стыда и боли для кого-то другого.
Как мы уже говорили, чувство стыда приводит к множеству ядовитых мыслей о себе.
Я недостаточно хорош.
Я недостоин быть здесь, все остальные должны думать, что я такой неудачник.
Почему они вообще наняли меня? Я не создан для этой работы.
Я не заслуживаю своего партнера, они не в моей лиге.
Я ненавижу себя.
Когда чувство стыда нарастает и с ним не справляются должным образом, это может привести к проблемам с психическим здоровьем, включая депрессию, тревогу и даже посттравматическое стрессовое расстройство. Людям, которым стыдно, обычно трудно обратиться к другим за помощью. Вместо этого они будут носить его внутри и дистанцироваться от других людей.
Как чувство стыда проявляется физически Знаете ли вы, что чувство стыда также может проявляться физически? Отлично. Согласно PyschCentral: «Сильное чувство стыда стимулирует симпатическую нервную систему, вызывая реакцию борьбы/бегства/замирания.
Мы чувствуем себя незащищенными и хотим спрятаться или отреагировать гневом, в то же время чувствуя себя глубоко отчужденными от других и хороших частей себя».
В худшем случае чувство стыда может привести к другим проблемам, влияющим на ваше здоровье, включая расстройства пищевого поведения, зависимость и агрессивное поведение. Эти симптомы возникают из-за низкой самооценки, беспокойства и депрессии, которые может вызвать стыд.
5 способов справиться с чувством стыдаО-о-о, мы лучше понимаем, почему нам стыдно и что это на самом деле означает… что теперь? Пришло время для лучшей части (по нашему скромному мнению): погрузиться в нее. Вот способы справиться с этим чувством, предложенные вам замечательным специалистом в области психического здоровья в нашей команде!
1. Дневник Чувство стыда может быть трудно преодолеть самостоятельно. Попробуйте точно записать, что вы чувствуете и что заставило вас так себя чувствовать.
Если вы потратите время на то, чтобы записать свои мысли, это даст нам ясность, необходимую для движения вперед!
Ваши друзья и семья здесь не просто так! Когда вам нужно рассказать о своих чувствах, опирайтесь на людей, которым вы доверяете. Иногда просто наличие кого-то, кто выслушает нас и подтвердит, как мы себя чувствуем, имеет значение.
3. Займитесь чем-нибудь успокаивающим и успокаивающимПроводите время со своим питомцем, обнимайте его или берите с собой на прогулку. Прикоснитесь к чему-нибудь утешительному, например, к любимому уютному одеялу. Заварите чай или любимый напиток. Делайте то, что заставляет вас чувствовать себя спокойно и безопасно!
4. Подбодрите себя или используйте полезное высказывание Говорите себе вслух позитивные вещи: «Я справлюсь с этим. Я сильный.» Может быть, записать эти мысли в журнал. Даже если это кажется глупым, нет ничего постыдного в том, чтобы утешать себя.