Вера, дарившая надежду — МК
Общество 15610
ПоделитьсяНе проходит дня, чтобы кто-нибудь не сказал мне: ты же понимаешь, один человек ничего изменить не может. Жизнь создателя первого московского хосписа Веры Васильевны Миллионщиковой отменила эту формулу. Она была одним человеком, и она изменила то, что казалось вечным.
Жить надо сегодня
Мы несколько раз разговаривали по телефону, но виделись всего трижды. Мы договорились о встрече для большого интервью, но она ее все время переносила. Я не роптала, потому что важней ее забот не было ничего на свете. А надо было роптать — недаром ведь она говорила: «Не откладывай на завтра ничего. Жить надо сегодня. Не у всех есть завтра».
Когда мы встретились с ее дочерью, Нютой Федермессер, я сказала: кажется, Миллионщиковы — старинный купеческий род, вот откуда ваша мама… Нюта улыбнулась. Оказалось, что Вера Васильевна трижды была замужем. О первом муже, Вахтанге Кекелия, она рассказывала своим дочерям с такой любовью, что Нюте до сих пор хочется с ним познакомиться. Вторым мужем был Виктор Миллионщиков. Третий муж, Константин Матвеевич Федермессер, стал главным человеком ее жизни. Но менять фамилию она уже не стала: пришлось бы менять и все документы, а терять время на пустяки всегда было жалко.
Родилась Вера Васильевна 6 октября 1942 года в городе Ртищево Саратовской области.
Отец — железнодорожный служащий, а мать была родственницей казачьего атамана Краснова: он был родным братом Вериной бабушки со стороны матери. Вот откуда в характере хорошенькой девочки, а позже — самой модной студентки медицинского факультета Вильнюсского университета, которая полвека назад на зависть всем серым мышкам красила ногти в зеленый цвет, — вот откуда в характере этой женщины было несокрушимое упрямство.
Дед Веры попал в советскую тюрьму. Его дочь Лиза отказалась от него. Узнав об этом, он перестал есть и умер. Вспоминая об этом, Вера Васильевна говорила, что тетя Лиза была добрейшим человеком, просто у нее не было выбора.
А отец Веры, Василий Семенович, был на железной дороге в Вильнюсе начальником. Переехали они туда сразу после освобождения города. И Василий Семенович имел право брать пленных немцев для какой-нибудь тяжелой работы. В 1947 году немцы ремонтировали здание вокзала. И ее мама их кормила, варила им домашнюю лапшу. А они целовали ей руки. И четырехлетнему ребенку, который никогда ничего подобного не видел, стало ясно, что мама очень-очень хорошая.
В 1966 году она окончила медицинский факультет Вильнюсского университета и переехала в Москву. До 1982 года работала в Московском институте акушерства и гинекологии, сначала акушером, позже анестезиологом. В 1983 году перешла в Московский рентгенорадиологический институт и сменила специальность: стала онкорадиологом. Ни научного, ни какого-либо другого интереса в такой перемене не было. Просто ей хотелось выйти на пенсию вместе с мужем, который был на 12 лет старше. А онкологам «за вредность» можно было уйти на пенсию раньше других. Вот она и думала, что «выйдет на свободу» в 1991 году, в 49 лет.
Пять лет назад я заболела и только тогда поняла, что болезнь близкого делает с его родственниками
Люди, которые сталкиваются с этой страшной болезнью, рано или поздно оказываются перед выбором: или не принимать «работу» близко к сердцу и после окончания рабочего дня жить своей жизнью, или принять удар на себя и постараться что-то изменить.
А что можно изменить? Изобрести лекарство? Так весь мир бьется над этой задачей с тех пор, как открыли рак. Видимо, именно так и думали медицинские чиновники, когда установили в советских, а позже в российских больницах порядок: безнадежных онкологических больных выписывать «для лечения на дому». А про лечение на дому все мы хорошо знаем: это значит — ждать смерти.
Когда Миллионщикова поняла — а чего тут было не понять? — что государство выбрасывает этих больных на улицу и больше о них не вспоминает, она стала навещать выписанных пациентов. Зачем? Приносила лекарства, которые нельзя было купить. Рассказывала родственникам, как нужно ухаживать за больным, как облегчить его страдания и избавить от унижения мучительной смерти, когда человек осознает, что стал в тягость себе и другим. У каждого из нас есть знакомые или родственники, которые не справились с этим испытанием. Одному это почти всегда не под силу. Люди, прошедшие через это, уже никогда не станут прежними. У них гаснут глаза, они не могут избавиться от страшных воспоминаний.
Один человек в муках уходит, а его родные в муках остаются. И Миллионщикова, как настоящий врач, хорошо это понимала. И она стала искать ответ на вопрос, как помочь. Судьба послала ей ответ: встречу с Виктором Зорзой. Этот человек родился в Польше. Сначала была советская оккупация, потом немецкая. Вся семья Зорзы стала жертвой холокоста. Виктору удалось бежать, он попал в Россию и оказался сибирским ссыльным. Из спецпоселения ему тоже удалось бежать. В 1942 году он разыскал Илью Эренбурга, автора любимого им романа «Хулио Хуренито». Эренбург помог Зорзе устроиться в польскую эскадрилью, которая очень скоро оказалась в Англии. Выполняя волю умершей от рака дочери, Виктор Зорза посвятил свою жизнь организации хосписов. Так Вера Миллионщикова начала борьбу за создание первого в Москве хосписа. На это ушло несколько лет. Кто знает, сколько бы судьба испытывала Миллионщикову на прочность, если бы Виктору Зорзе не удалось заручиться письмом Маргарет Тэтчер на имя Юрия Лужкова. Хоспис был создан в 1994 году.
С ума сойти: восемь лет этот островок тепла был единственным в Москве. Помощь оказывали бесплатно, поскольку хоспис был создан на деньги московского правительства.
Несколько лет сотрудники хосписа помогали бороться с болезнью Ирине Николаевне Толмачевой.По каким законам жить — не важно. Главное — жить любя
Эта заповедь Веры Васильевны в первый миг пребывания в хосписе кажется абсолютно невыполнимой. Когда я впервые вошла в ее кабинет, в одной руке она держала телефон, а в другой — курагу. И это оранжевое пятнышко меня страшно обожгло, так эта солнечная субстанция не вязалась с ощущением, наполнившим меня в хосписе.
Ну как можно работать в таком месте, где все говорит о скорой смерти? Везде цветы, ковры, светло, уютно, пахнет чем-то хорошим — то ли плюшками, то ли летним садом.
И в конце концов получилось, что на работу в свой дом Миллионщикова пригласила уникальных людей. Когда-то Константин Наумченко ушел с 5-го курса мединститута, потому что понял, что хочет работать не врачом, а медбратом. И всю жизнь он так и работает. Сейчас ему седьмой десяток. Садовник Людмила Ермолаева в прежней жизни занималась совсем другим делом. Однажды, проходя мимо хосписа, она заметила, что в саду неправильно подобраны растения. А у нее, как говорится, зеленые пальцы, растения ее любят, как и она их. Вот она и подошла к Вере Васильевне, а та пригласила ее на работу.
Душой хосписа все считают Милу Баранову, сестру-хозяйку стационара.
Кто в этом разбирается, повторяет: персонал в хосписе Миллионщиковой феноменальный.
Говорить необязательно, можно просто тихо сопеть…
Как было сказано в замечательном документальном фильме Екатерины Гордеевой, хоспис — это место, где берегут жизнь. Как это понимать? Прямо так и понимать: буквально. Все умрут, но все до последней минуты хотят жить. Вера Васильевна говорила, что, проработав с неизлечимыми больными долгие годы, она «не слышала ни от одного из тех, кому мы помогли избавиться от мучительных страданий, чтобы он пожалел, что остался жить». В год через этот хоспис проходит около двух с половиной тысяч больных.
В советских больницах не знали, как обращаться с умирающими. О смерти говорить было не принято, вот и пробавлялись казенным оптимизмом. Из современных российских больниц или выбрасывают на улицу, или люди бегут оттуда сами, чтобы умереть на воле. Даже перед лицом последнего человеческого испытания невозможно выдержать, что персонал пытается слупить сотню-другую за утку, без которой человек не может обойтись, или за укол, который уменьшит мучения. А Вера Миллионщикова была настоящим врачом, поэтому она знала то, чего не хотели знать ненастоящие: «Не надо активно вмешиваться в процесс умирания — ты уже ничего не исправишь. Но надо быть рядом, взять за руку. Думать о том, что нужно приготовить щи, ты точно не будешь. Вокруг разлита важность момента — человек уходит, а ты сопровождаешь его. Говорить необязательно, можно просто тихо сопеть. Главное, чтобы человек чувствовал, что он не один. Потому что одному, говорят, очень страшно. Но наверняка я не могу сказать — не умирала».
Вот тут она слукавила.
Умирала она не однажды, но всякий раз удавалось вернуться к жизни. С детства она много болела. То туберкулез, то менингит, постоянные санатории, вечно лысая, бритая. У нее была аллергия на пчел — укусила пчела, еле успели спасти. Однажды ей на голову упал здоровенный лом. Когда за год до смерти она пошла оперировать вены, врач извлек 11-сантиметровый тромб, который держался на какой-то нитке. Ей поставили диагноз: рак, которого, как выяснилось, не было. После неудачной химиотерапии она оказалась в реанимации. Ее выходили сестры хосписа, которые были рядом круглые сутки, — тогда она тоже выжила чудом. Летом 2010 года она находилась в хосписе, потом ее увезли на дачу, а в сентябре она вышла на работу. На самом деле у нее было редчайшее неизлечимое заболевание — нейросаркоидоз. Она с трудом передвигалась, а подъем по лестнице был просто катастрофой. И все равно она упрямо приезжала на работу — видимо, судьба продлила ей жизнь в обмен на хоспис. Как она могла не приехать?
20 декабря 2010 года дочь везла ее на работу, и они застряли в пробке.
И Вера Васильевна позвонила в хоспис, сказала, чтобы конференцию проводили без нее: «Я написала текст. Но его нельзя комкать. В следующий раз прочту». То, что она написала, оказалось духовным завещанием, потому что утром следующего дня она умерла.
Она всегда говорила: как человек живет, так он и умирает. В то последнее утро она собиралась делать маникюр, потому что на другой день предстояло важное совещание. И вдруг Нюте позвонил отец: срочно приходи, мама умирает. Когда Нюта пришла, Вера Васильевна сказала: «Я почувствовала, как у меня оторвался тромб, я умираю…»
И до последней минуты она осталась собой. Сказала Нюте: «Валокордин папе накапай». Услышала, что дочь открыла холодильник: «Не там…»
Нюта спросила: тебе больно? Страшно? Холодно? И она ответила: не больно, не страшно, не холодно. Смерть оказалась милостива: Вера Васильевна Миллионщикова до последнего вздоха была с любимыми людьми.
Вера Васильевна была профессором грибных наук.★★★
Может, она была святая? Она сама ответила на этот вопрос: «Я не святая, просто делаю то, что мне нравится.
А так, я очень плохой человек: злая и достаточно циничная. И я не кокетничаю. А святые тоже делали то, что им нравилось. Иначе невозможно».
Имелось в виду, что то, чем она занималась, иначе как по собственной воле делать нельзя — испепелит.
Какая она была?
Во-первых, женщина до мозга костей, с безупречным вкусом и всегда прекрасно выглядела, чего бы ей это ни стоило. Страшно любила ходить по ресторанам и обожала угощать дома. Очень много курила. Первую сигарету выкурила на другой день после окончания школы. Любила благородные напитки. Воровала в ресторанах и гостиницах пепельницы и ложки — на память, потом ими пользовалась. Любила крепкое слово и умела смачно его произнести.
Во-вторых, Вера Васильевна была человеком рациональным: ее хватало на безумную работу и сотрудников со всеми их проблемами, а после работы эмоционально остывала. Очень много успевала: работала с умирающими людьми и при этом была очень светской: ходила в театры, музеи, в кино. Считала себя очень поверхностной и при этом досконально знала всего Пушкина.
У нее было прекрасное чувство юмора. Один дед у нее был ассенизатором, и она говорила: я внучка говновоза… Была по-женски непоследовательна: сама пропадала на работе, а Нюте говорила — работай поменьше, лучше побудь с детьми.
Она любила свой дом — добрый деревянный дом в деревне Никитино-Троицкое. До хосписа там было образцовое хозяйство и сказочные розы, а потом она приезжала туда «на травку». У нее был нюх на грибы. Много читала, в последнее время — мемуары. Обожала детективные сериалы, потому что не нужно было думать, и американские боевики — там никого было не жалко, потому что убивали картинно. А настоящее страдание на экране видеть не могла, сразу переключала.
А еще она всегда была на стороне тех, кто проигрывает — и в спорте, и в жизни. Ни разу не прошла мимо лежавшего пьяного — поднимала. Помогала, не дожидаясь просьбы о помощи.
И у нее было правило: не ждать благодарности от того, кому удалось помочь. Она говорила: «Мое глубокое убеждение состоит в том, что добро должно идти куда-то, а приходить отовсюду».
Она хотела, чтобы на ее похоронах была музыка Дюка Эллингтона и Эллы Фицджеральд — как при жизни. Родные исполнили ее просьбу. А еще она хотела — так говорится в ее духовном завещании, — «чтобы в хоспис никогда не входили незваные гости — ложь, цинизм и лицемерие». И чтобы помогали в хосписе бесплатно. Всегда. Как было при ней.
В том-то и дело, что она была не святая. Земной человек, который все знал про земную боль и нашел лекарство от этой боли. Лекарством оказалась любовь. Как просто и — почти невыполнимо. А у нее получилось.
Подписаться
Авторы:- Ольга Богуславская
Что еще почитать
Что почитать:Ещё материалы
В регионах
Туристка рассказала о пробке перед Крымским мостом: досматривают даже детей
33917
Крымфото: МК в Крыму
Британские фантазеры: ВСУ зайдут в Крым через месяц
10792
Крымcrimea.
mk.ru
фото: МК в КрымуКрымские Мальдивы: как проходит курортный сезон на самых крутых пляжах
Фото 10319
КрымВалерия Рудник, фото автора
7 июля – день Ивана Купалы, что можно, а что строго запрещено делать в большой праздник
Фото 8819
ПсковЧто стало причиной самого страшного в Карелии железнодорожного ДТП
Фото 8359
КарелияАлександр Трубин
В Новосибирске девушка отказалась от ребёнка после измены мужа
3908
НовосибирскДарья Мелехова
mk.ru
фото: МК в КрымуВ регионах:Ещё материалы
Правила жизни Веры Миллионщиковой
Главный врач Первого московского хосписа, умерла 21 декабря 2010 года в возрасте 69 лет
Теги:правила жизни
женщины
№61
Что такое хоспис: работа нянечки.
В моей биографии есть красивая вещь: я начинала с акушерства, а закончила хосписом. И мне это нравится. Я сама, когда этот факт осознала, подумала: «Ни хрена себе!»
Беременная женщина — это Венера Милосская. И этот остренький животик, и пятна на лице, и глаза телячьи — мне так они нравятся. У наших больных тоже красивые лица — одухотворенные.
Жизнь — это путь к смерти.
Смерть — это всегда страшно. Я до смерти боюсь смерти. Смерть — это таинство, которое осознают все — с самого рождения. Даже ребенок, заходя туда, где лежит покойник, сначала может закричать: «Мама! Мама!», но как увидит мертвого — замолкает. И дело не в том, что он вдруг увидел лица взрослых. Дело в том, что он понимает: таинство должно происходить в тишине.
Не надо активно вмешиваться в процесс умирания — ты уже ничего не исправишь. Но надо быть рядом, взять за руку, соприкоснуться, посочувствовать.
Думать о том, что тебе нужно приготовить щи, ты точно не будешь. Вокруг разлита важность момента — кто-то уходит, а ты сопровождаешь его. Говорить необязательно, можно просто тихо сопеть. Главное, чтобы человек чувствовал, что он не один. Потому что одному, говорят, очень страшно. Но наверняка я не могу сказать — не умирала.
Жить надо сегодня. Не у всех есть завтра.
Как человек жил, так он и умирает. Когда я только начинала, нас вызвали на Комсомольский проспект, в роскошный генеральский дом. Сказали, что в одной из квартир умирает женщина. «Вот только дочь у нее алкоголичка». Приходим. Роскошная квартира, большая прихожая, ванная. А прямо напротив двери — комната, и в ней сидит женщина тридцати двух лет. Дверь соседней комнаты закрыта и приперта сумкой. А в сумке — килограммов десять картошки. Мы слышим: «Пришли? Там она!» Отодвигаем картошку, открываем дверь, а там, поперек кровати,лежит абсолютно голая окоченевшая старуха со спущенными на пол ногами — на клеенке, без простыни.
Окоченение — минимум сутки. Первое желание было — задушить эту девку, дочь ее. Мы хлопнули дверью, шли и пинали по дороге все урны, хотели даже разбить окно. А потом я сказала: «Ребята, а что мы знаем о ее жизни? Почему она пьет? Может, мать у нее чудовищем была?» Ведь как ты живешь, так ты и умираешь.
Трудно, когда умирают дети. Но привыкаешь и к этому, потому что профессия постоянно напоминает тебе: умирают все.
Живи каждый день, как последний: со всей красотой, полнотой и горем. Даже если хочется поспать, а у тебя много дел, не откладывай на завтра ничего — пусть даже это покупка сумочки или звонок соседке. Надо делать то, от чего покой выльется на твою душу.
Отслеживаю судьбы детей НКВДшников, с которыми училась. Боже, какие страшные судьбы! Кто-то спился, кто-то умер, а кто-то — родил лилипута. Грех родителей просто так не отмолить, без платы — нельзя, и если старшим платить не пришлось, по счетам заплатят потомки.
Я очень рационально трачу свои силы и время. Моя дочь Машка, когда была маленькая, говорила моей подруге: «Марина, не расстраивайся, что мама тебе не звонит. Вот когда будешь умирать, она обязательно к тебе придет».
У меня пожилые друзья, и мы часто говорим о болезнях: как пописал, как покакал. С этого начинается разговор. С возрастом говорить о смерти и болезнях становится нормой. Но с молодыми я не говорю на эту тему и ненавижу, когда во время застолья говорят о хосписе. У людей и так много негатива, хватит с них.
Классический джаз —это очень много для меня. Я даже сказала своим: «Когда умру, пусть на похоронах звучат Дюк Эллингтон и Элла Фицджеральд». А никаких других музык и речей мне не надо.
У меня нет завещания — зачем? Если я умру первая, мой муж все получит. Если он умрет первым, я все получу — и вот тогда уже напишу завещание. Кто первый умрет, того и тапки.
Пять лет назад я заболела саркоидозом и только тогда поняла, что болезнь близкого делает с его родственниками.
Рак — интересная болезнь. Без изъянов. Во время этой болезни вы можете сделать многое. Раньше я думала: хорошо бы уйти быстро, без боли. Но посудите сами: допустим, я поссорилась с дочкой, вышла на улицу и — авария. Как будто я должна быть счастлива. Но что будет с моей дочкой? Как она будет жить? Когда есть такая болезнь, как онкология — многолетняя, многомесячная, и все родственники больного об этом знают, — жизнь человека сразу меняется. Появляются возможности: повиниться, попрощаться, доцеловать. В такой болезни есть свое достоинство — время. А в мгновенной смерти времени нет, а значит, и нет возможности что-то исправить.
Я считаю, что нашему поколению повезло: мы, наконец, можем покаяться за грехи своих родителей. Я — родственница генерала Краснова по маминой линии. Мама и ее родные жили очень трудно.
Деда забрали в 1922-м, но не расстреляли. Он умер в Луганской тюрьме, потому что от него отказалась его старшая дочь — Лиза. Когда дед узнал об этом, он объявил голодовку и умер. Мама рассказала мне об этом только в 1976-м году. Всю жизнь она прожила с ужасом в душе. Да, от отца отреклась не она, но разве это не наш семейный грех? А тетя Лиза, кстати, была чудесная женщина, и в то время она просто не могла поступить иначе.
День победы застал нас в Вильнюсе, где мы жили с 1944 года. Но я его совершенно не помню. Зато помню, как мама кормила пленных немцев. Папа мой, Василий Семенович, был начальником на железной дороге и имел право брать пленных немцев в качестве рабочей силы. Я помню, как в 1947 году они ремонтировали у нас на станции потолок. Мама варила им домашнюю лапшу, а они целовали ей руки. Для меня это был явный знак того, что мама — хорошая. А еще немцы сажали на нашей станции деревья — преимущественно ясени. Какие-то из них выросли с кривыми стволами, и до 1966 года, пока я не переехала в Москву, я ходила мимо этих деревьев и думала: «Вот немцы! Не могли ровно деревья посадить!»
Боже, какая я была дура в школе — активная, противная и омерзительная.
Со стыдом вспоминаю, как хотела выгнать из комсомола двух девок — самых красивых. Рая Должникова и Людка Гражданская были рано созревшие девочки, подкрашивались, ходили на танцы, носили челки. А мне челку носить не разрешали. Помню, я устроила собрание, требуя исключить Раю и Люду из комсомола. Меня тогда никто не понял. Со мной случилась истерика, и я потеряла сознание. Но я не завидовала им. Просто я была — эталон, а они, как мне казалось, нет. Райка Должникова вообще форму с вырезом носила: чуть-чуть наклонится вперед — и сиськи видны.
По каким заповедям жить — коммунистическим, евангелическим или каким хотите еще — не важно. Главное — жить любя.
Однажды врач из женской колонии приехал к нам за вещами и лекарствами. А потом звонит мне с благодарностью: «Вера Васильевна, приезжайте к нам! У нас тут так хорошо!» — «Нет, — отвечаю, — лучше вы к нам, у нас тоже неплохо». Потрясающий, если вдуматься, разговор — главного врача хосписа и главного врача женской колонии.
Я не люблю обходы. Мне не нравится, когда больные благодарят нас за нашу работу — за то, что у них чистая постель, есть еда и лекарства. До какого унижения должен дойти человек, чтобы благодарить за то, что его помыли и перестелили кровать!
Никогда не ищите благодарности от того, кому что-то дали. Благодарность придет с другой стороны. Мое глубокое убеждение состоит в том, что добро должно идти куда-то, а приходить — отовсюду.
Я не святая. Просто делаю то, что мне нравится. А так, я очень плохой человек: злая и достаточно циничная. И я не кокетничаю. А святые тоже делали то, что им нравилось. Иначе невозможно.
У меня было три собаки, и все — дворняги. Мы — плохие хозяева: наши собаки были очень умными, но, старея, попадали под машины. Все три собаки так и погибли. Они были очень свободолюбивыми: с поводком ходить не хотели, а мы никогда не настаивали.
Я люблю собирать грибы и знаю, где гриб растет.
У меня на них нюх, как у свиньи. Когда я иду за грибами, то точно знаю, что соберу 15-16 белых и пару подосиновиков. Другие грибы меня не интересуют. Я мужу своему говорю: «Видишь березку? Иди, и без шести белых не приходи». Он приходит с пятью, и тогда я возвращаюсь туда и нахожу еще один.
Я все время руковожу. Я очень люблю властвовать и очень авторитарна. Девчонки говорят: «Маме помогать — хуже нет». Я сижу в комнате и командую: «Так, это — в шкаф, это — в мойку». Иногда мне, конечно, хочется прикусить язык, но дочки говорят, что
Если я замолчу, то буду драться.
С чужими всегда проще быть доброй.
Меня на всех не хватает.
Информация для желающих помочь Первому московскому хоспису: http://www.hospicefund.ru/?/nid=9
Христианская писательница Рэйчел Хелд Эванс умерла в возрасте 37 лет : NPR
Христианская писательница Рэйчел Хелд Эванс умерла в возрасте 37 лет Эванс была помещена в медикаментозную кому после тяжелой аллергической реакции на антибиотики.
Она была известна своими прогрессивными произведениями о христианстве и своим собственным религиозным путешествием.
Некрологи
Рэйчел Хелд Эванс, христианская писательница, ставившая под сомнение евангельские убеждения, умерла в возрасте 37–9 лет0015
Рэйчел Хелд Эванс накопила преданных последователей за более чем десятилетнее размышление о проблемах веры. Член епископальной церкви, она была популярной, а иногда и вызывающей разногласия фигурой среди евангелистов. Она умерла в субботу. Дэниел Эванс через Chaffee Management скрыть заголовок
переключить заголовок Дэниел Эванс через Chaffee Management Рэйчел Хелд Эванс накопила преданных последователей за более чем десять лет размышлений о проблемах веры.
Член епископальной церкви, она была популярной, а иногда и вызывающей разногласия фигурой среди евангелистов. Она умерла в субботу.
Рэйчел Хелд Эванс, прогрессивный христианский писатель, чьи произведения бросали вызов традиционным евангельским взглядам на политику и роль женщин и членов ЛГБТ-сообщества, скончалась в субботу. Ей было 37.
Эванс была госпитализирована в середине апреля из-за того, что она описала в твиттере как «комбо гриппа + ИМП и тяжелую аллергическую реакцию на антибиотики, которые мне дали». Она была помещена в медикаментозную кому после того, как ее мозг начал страдать от постоянных судорог, согласно обновлениям, размещенным в Интернете ее мужем Дэниелом Эвансом.
В субботу он написал, что после того, как ее вывели из комы, у нее случился обширный отек мозга.
«Весь этот опыт сюрреалистичен», — написал он. «Я продолжаю надеяться, что это кошмар, от которого я проснусь.
Мне кажется, что я рассказываю чью-то чужую историю».
Он поблагодарил всех, кто помолился, поддержал семью и пожертвовал деньги. «Присутствие Рэйчел в этом мире было подарком для всех нас, и ее работа надолго переживет ее».
Эванс накопил преданных последователей за более чем десять лет размышлений о проблемах веры. Член епископальной церкви, она стала популярной, а иногда и вызывающей разногласия фигурой среди евангелистов. По состоянию на субботу у нее было около 163 000 подписчиков в Twitter.
Если вы из тех, кто молится — я в больнице с комбо грипп + ИМП и тяжелой аллергической реакцией на антибиотики, которые мне дали. (Я точно буду скучать по GOT! 😢)
— Рэйчел Хелд Эванс (1981–2019) (@rachelheldevans) 14 апреля 2019 г.
Эванс родилась в Алабаме в 1981 году и переехала в Дейтон, штат Теннесси, в подростковом возрасте, согласно Slate. После окончания в 2003 году Брайан-колледжа, небольшого христианского колледжа в Теннесси, она работала журналистом и обозревателем юмора.
В конце 2007 года она завела свой собственный блог, назвав его «форумом путешественников» для путешествий веры. Ее сочинения раздвинули богословские границы и вызвали споры, поскольку она бросила вызов традиционным евангельским толкованиям Библии, в том числе о роли ЛГБТ-людей в церкви, за которых она активно выступала.
Ее первая книга, первоначально называвшаяся Развитие в городе обезьян , а затем переизданная как Разрушенная вера, , описывает эволюцию ее веры и ее борьбу с вопросами, связанными с христианством.
«Я думала, что меня призвали бросить вызов атеистам, но в итоге атеисты бросили мне вызов», — написала она в посте 2016 года, в котором подробно описывалось ее окончание колледжа несколькими годами ранее. «Я думал, что Бог хотел использовать меня, чтобы показать геям, как быть гетеросексуалами. Вместо этого Бог использовал геев, чтобы показать мне, как быть христианином».
В 2012 году она опубликовала вторую книгу, Год библейской женственности, , о своем опыте попыток следовать библейским стандартам для женщин, в том числе подчиняться авторитету своего мужа.
«Это был вызов, потому что у нас с мужем очень эгалитарные отношения, — сказал Эванс Гаю Разу из NPR перед выпуском книги, — поэтому было довольно странно пытаться навязать эти отношения иерархией».
В 2016 году она родила первого из двух своих детей и написала о том, что стала новым родителем. «Мы планируем воспитать его христианином, несмотря на наши собственные постоянные сомнения в Боге и борьбу с церковью», — написала она.
Позднее в том же году она написала статью для Vox, в которой оправдывала свое решение голосовать за Хиллари Клинтон как против абортов.
«Несмотря на то, что я считаю аборт морально неправильным в большинстве случаев и поддерживаю более юридические ограничения вокруг него, — написала она, — я часто голосую за кандидатов, выступающих за выбор, когда я думаю, что их политика сделает больше всего для решения проблемы здоровья и экономические проблемы, которые в первую очередь заставляют женщин делать аборты».
Пока Эванс была госпитализирована, поклонники и друзья отправились в Твиттер, используя хэштег #prayforRHE, чтобы поделиться тем, что она значила для них.
Семинаристка Бекки Кастл Миллер написала, что видела много женщин, которые говорили, что не стали бы заниматься служением, если бы не Эванс, добавив: «Я одна из них».
Сара Бесси, подруга и соратница Эванса, сказала, что ее письмо имеет большое значение для тех, кто идет тем же путем. «Она защищала голоса и опыт людей, которых часто игнорировали или маргинализировали в церкви», — сказала Бесси NPR.
В своем последнем посте от 6 марта Эванс написала о начале Великого поста, а также о разочаровании и печали, которые могут возникнуть у верующих по поводу своих церквей, сославшись на недавние разногласия в Объединенной методистской церкви по поводу включения ЛГБТК.
«Сегодня меня поражает, что литургия Пепельной среды учит чему-то, с чем могут согласиться почти все», — написала она. «Помни, что ты прах и в прах вернешься». Смерть — это часть жизни. Я молюсь за вас в этом сезоне, чтобы вы нашли время, чтобы отпраздновать эту реальность и оплакать эту реальность, и чтобы вы знали, что вы не одиноки».
Сообщение спонсора
Стать спонсором NPR
Разговор с любовью и пониманием о самоубийстве
перейти к содержаниюАвтор
Следовать
Отписаться
Теги
- Смерть, Депрессия, Семья, Бог, Потеря, Любовь, Брак
После решения любимой жены отказаться от стыда и принять честность
ПРИМЕЧАНИЕ: Мы с прискорбием сообщаем, что жена Эдварда Гриннана, певица и актриса Джули Круз, скончалась 9 июня..
На следующее утро после смерти моей жены Джули я проснулся после 11 утра. Я проспал два будильника и несколько телефонных звонков. Я почувствовал панику. Я не спал так поздно с первого года обучения в колледже, а так много нужно было сделать. Как я мог? Затем я позволил себе немного улыбнуться.
Джули всегда упрекала меня, что я не высыпаюсь. Я думаю, она имела в виду.
Я заметил, что на моем телефоне уже было несколько новостей о ее смерти от Rolling Stone , New York Post и The Guardian . Все связывали ее смерть с длительной борьбой с волчанкой. Недавно она объявила на своем веб-сайте, что волчанка положит конец ее исполнительской карьере. Также было сообщение от редактора некролога по адресу The New York Times , в котором он просил меня связаться с ним. Я накормил бедную голодную Грейси, потом позвонил, глубоко вздохнул и сказал себе не плакать. Держите его вместе. Джули ненавидела, когда я плакала.
Мы обсудили несколько основных деталей — родной город, дату рождения и т. д. — затем он сказал: «Я так понимаю, она умерла от волчанки».
Я сделал паузу. «Да, у нее была волчанка еще со времен колледжа».
«Вы можете не указывать причину смерти, если не хотите».
«Волчанка очень усложнила ей жизнь, особенно в последнее время».
«Я могу это понять. Это зависит от вас, конечно».
«Джули покончила с собой».
Пауза.
«Тогда причиной смерти было самоубийство. Мне очень жаль.»
«Она боролась с депрессией, как и многие люди. Волчанка усугубила ситуацию. Но я хочу быть честным. Она покончила с собой. Это происходит во многих семьях. Это связано с таким стыдом».
На этом мы остановились. Я тут же усомнился в себе. Разве этого хотела Джули? С болью я решил, что это так. Она всегда убеждала меня честно писать о своей жизни и борьбе, куда бы она меня ни привела. Она хотела бы, чтобы я привнес такую же открытость в ее жизнь. Ее брат покончил жизнь самоубийством почти 11 лет назад, и я помню, как она говорила, как грустно, что люди не говорят об этом, не празднуют его жизнь так, как могли бы, если бы он умер от сердечного приступа. или старости. Так много стыда связано с самоубийством. Это единственная форма смерти, которая является решением. Тем не менее столь многим семьям приходилось иметь дело с этим, часто молча, в гневе, без помощи, чтобы понять это, без закрытия, принятия и надлежащей скорби.
В 2021 году было зарегистрировано более 45 000 самоубийств, что является двенадцатой по значимости причиной смерти в США9.0007
Это было решение Джули, как она хотела умереть, что она не хотела продолжать жить с болью, которую она несла. Я знаю, что она была в мире с Богом. Иначе она бы этого не сделала. То, как она умерла, станет достоянием общественности, и мне было стыдно не говорить об этом честно. Всем тем семьям, которые боролись с самоубийством близкого человека, казалось неуважением скрывать, как закончилась жизнь моей жены. Эти смерти часто оставляют так много вопросов, вопросов, которые нам не всегда разрешено задавать, а иногда и боязно задавать.
Это разбивает мне сердце больше, чем я могу сказать, что ее больше нет. Мы были женаты 38 лет. Я до сих пор ловлю себя на том, что разговариваю с ней. Я, наверное, всегда буду. Но я никогда не скажу ей, что она сделала неправильно. Я никогда не буду подвергать сомнению ее решение. В последнее время она так много говорила о том, что хочет быть со своей семьей на небесах, включая собак, которых она так сильно любила и которые, как она верила, ждали ее.