МУДРОСТЬ | это… Что такое МУДРОСТЬ?
(греч. — sophia, лат. — sapientia, инд. — prajna, др.-перс. — mazda, кит. — чже, евр. — hokma) — понятие, обозначающее высшее, целостное, духовно-практическое знание, ориентированное на постижение абсолютного смысла бытия и достигаемое через духовно-жизненный поиск истины субъектом знания. Большинство определений М., встречающихся в классической этико-философской традиции, подчеркивают в ней именно момент высшего знания в его ценностном выражении. Напр., по Г.В.Лейбницу, М. есть «знание высшего блага»; по И. Канту, М. — это «свойство воли согласовываться с высшим благом как конечной целью всех вещей»; Л.Н. Толстой определяет М. как «знание вечных истин, приложимых к жизни», и т.д.
Смысл мудрости, обозначающий состояние высшей сверхличностной духовности, соотносится с различными сверхнормальными проявлениями ментальности: провидением и ясновидением, глубоким умом, широким знанием, богатым жизненным опытом, житейской находчивостью и хитростью и т.
В этико-философском контексте значение рус. слова «М.» теснее всего переплелось с греч. понятием «софия». Слово «софия», хотя и переводится традиционно на рус. язык как «М.» или «премудрость», означает не только субъективное состояние души или ума, но и объективное положение вещей: их совершенство, красоту, гармонию.
Кроме того, в нем содержится вполне четкое указание на творчество. Из тех значений, которые были намечены в «Словаре русского языка 11—17 вв.», понятию «софия» больше всего соответствует смысл «мастерства» и «совершенства» — совершенномудрия. П.А. Флоренский замечает, что слово «софия» правильнее было бы переводить на современный рус. язык как «мастерица», «художница» (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990). У Гомера, Гесиода и др. греч. авторов слово «софия», как и производные от него слова, употребляется в значении художественно-технического умения, знания, мастерства, совершенства, т.е. способности воплощать определенный замысел в действительности. Данное значение понятия «софия» наложило заметный отпечаток и на его этико-философское осмысление начиная с Сократа и Платона и кончая рус. философами-софиологами (B.C. Соловьев, П.А. Флоренский, С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой, Л.П. Карсавин и др.). Основой этико-философского смысла софии-мудрости стало понимание ее как творческого воплощения идеи в бытии, истины в жизни, что определяет состояние идеально преображенной действительности и жизненно воплощенной идеальности.
Целостность М. выступает в единстве трех сторон: познавательной, коммуникативной и нравственной. Познавательная сторона определяет связь мудреца с трансцендентальным миром, с источником абсолютного знания, высшим выражением которого является мистическое единение с Абсолютом — unio mystica (см. МИСТИКА ). Коммуникативная сторона определяет связь мудреца с социальным миром, с др. людьми, общение с которыми, в силу необходимости претворения трансцендентного в мирское, выливается в символико-игровые и иронико-плутовские формы поведения. Наконец, нравственная сторона определяет отношение мудреца к своему духовному миру, что выражается в аскетическом очищении духа, самоотречении и стремлении к нравственному совершенству ( см. АСКЕТИЗМ ). В своем классическом виде это триединство М. воплощается в лице Сократа, у которого познавательно-мистическое начало выступает в форме «даймониона», коммуникативно-поведенческое преломляется в иронии, а нравственное — в совершенствовании души и стремлении к добродетели.
Все многообразие форм М. и типов мудреца обусловлено в целом соотношением этих трех начал и преобладанием одного из них. Так, познавательно-мистическое начало преобладает у мудрецов-магов, пророков, духовидцев, теософов. Плутовское начало доминирует в образах фольклорных плутов и хитрецов — трикстеров, шутов. Нравственное начало становится преобладающим у филос. мудрецов, учителей жизни: Конфуция, Пифагора и др. Тождество мистики и добродетели определяет тип религиозного мудреца: святого, старца; тождество плутовства и добродетели — тип юродивого, «скомороха Божьего» (Франциск Ассизский), а также тип кинизирующего или иронизирующего философа и софиста в духе Диогена, Сократа и т.д.
можно выделить следующие. М. не сводится к обширным знаниям о мире, человеке и обществе. Проницательность в отношении природы позволяет наукам о природе глубоко судить о ее объектах, но такие суждения никогда не называются мудрыми. Как говорил еще Гераклит, впервые употребивший слово «philosophos» для обозначения исследователя природы вещей, многознание не научает М., которая заключается в постижении оснований и причин. Вместе с тем знание представляет собой одну из необходимых предпосылок М. Касающаяся прежде всего человека и его непосредственного окружения, М. может быть скорее обнаружена в науках о культуре, чем в науках о природе, хотя и в первых она является довольно редкой и ее трудно выделить из общей массы эмпирического, субъективного и поверхностного. М. связана прежде всего с деятельностью человека и, значит, с теми ценностями, которыми он руководствуется в своей жизни и в своих действиях. М. опирается на здравый смысл, но идет гораздо дальше его и встречается значительно реже.
М. требует опыта жизни и известного отдаления от тех событий, о которых приходится судить. Как говорил Г.В.Ф. Гегель, «сова Минервы вылетает в сумерки». 
Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.
Жизненная философия Людвига Витгенштейна
***
Людвиг Витгенштейн
Шезлонг в атмосфере Кембриджа
Оксфордский профессор Джон Мэббот, никогда до того не видевший Витгенштейна, столкнулся с ним в ходе одной философской конференции. Витгенштейн выглядел по своему обыкновению. Положенных профессору философии шляпы и галстука он в жизни не носил. Решив, что незнакомец в шортах и с рюкзаком ошибся дверью, Мэббот ему заметил:
— Боюсь, здесь собираются философы.
— Я боюсь того же самого, — ответил Витгенштейн.
Мысль о философии как профессии была Витгенштейну отвратительна. По его словам, лучше читать детективы, нежели кембриджский философский журнал Mind. Сам он, разумеется, так и поступал.
Однажды друг Витгенштейна Морис О’Кон Друри рассказал ему о своем приятеле, который отказался защищать диссертацию, поскольку понял, что не сделает в философии ничего оригинального. Витгенштейн объявил, что за это приятелю Друри и следовало присудить степень доктора философии. В другой раз Витгенштейн написал так: «Начало подлинной оригинальности в том и состоит, чтобы не желать быть тем, чем вы не являетесь». Его приводил в несказанный восторг библейский стих: «Какая польза человеку, если он завоюет весь мир и при этом потеряет свою душу?»
Своим ученикам он советовал найти себе лучшее применение. Чем плохо выучиться какому-нибудь дельному ремеслу? На тот счет, что кто-то из них способен воспринять его философию, Витгенштейн не строил иллюзий: «Мои размышления напоминают плакат над кассами английского вокзала «А вам действительно необходимо ехать?» [Дело было сразу после Второй мировой войны]. Как будто, прочитав его, кто-то скажет самому себе: «Если хорошенько подумать, то нет».
При том влиянии, которое Витгенштейн имел на молодых людей, самые внимательные и тонкие, впрочем, перенимали от него не одни интонации и жесты. Тихий английский юноша Фрэнсис Скиннер, подружившись с Витгенштейном, к несказанному ужасу родителей подался в слесарные мастерские и умер молодым. Тот же Друри, бросив философию и Кембридж, отправился помогать безработным Ньюкасла. Друри не умер («ирландец», — поясняли в университете), но стал психиатром.
Морис О’Кон Друри
Атмосферу Кембриджа Витгенштейн находил удушающей. По его утверждению, лично его спасало то, что он умеет «вырабатывать собственный кислород». Имя Витгенштейна было окружено множеством смелых предположений. Про него рассказывали, что наиболее существенным предметом домашней обстановки ему служит шезлонг. Что он читает свои лекционные курсы, растянувшись на полу и задумчиво разглядывая потолок. Оставить «бессмысленную работу преподавателя» («это как смерть заживо!», — писал он в сердцах, возможно, сгущая краски) Витгенштейну долгое время препятствовала тривиальная нужда зарабатывать на жизнь.
Когда, наконец, Витгенштейн подал в отставку и перебрался в Ирландию, в Кембридже поговаривали, будто он уехал пасти овец в Турцию.
Университетские лекции Витгенштейна, совершавшиеся у него на квартире, отличались своеобразием, хотя, надо сознаться, — не до такой степени. Во-первых, знаменитых шезлонгов было два. Они поочередно и служили лектору наместо кафедры. По полу профессор не катался. Помимо того, имелись ломберный столик, заменявший Витгенштейну письменный, стул, несгораемый сейф для рукописей и большая печь, которая на время лекций играла роль эпитета для туго соображающих слушателей. («С тем же успехом я мог бы распинаться перед этой печью!») В углу были свалены кипы детективных журналов. В соседней комнате, служившей профессору спальней, стояла раскладушка. Студентам полагалось являться со своими стульями либо устраиваться на полу.
То, что у Витгенштейна называлось словом «лекция», не проистекало ни из каких учебных планов. «Лекция» состояла в том, что Витгенштейн принимался философствовать прилюдно и вслух, разбирая ту проблему, которая в данный момент владела его умом.
Он просто пускал посторонних в свой бешено работающий мозг. «Это было одним из проявлений его абсолютной, беспредельной честности», — вспоминает его студент, впоследствии выдающийся философ Норман Малкольм. Разумеется, в такой «лекции» не оказывалось ни грана отстраненного профессорского артистизма, бывшего, в глазах Витгенштейна, всего лишь морочившим студентов кривлянием. По свидетельству очевидцев, ход его рассуждения время от времени перерывался сообщениями «Я дурак» и выражениями сомнения в том, что на этот раз он сумеет продолжить.
На деле занятия никогда не заканчивались раньше вечера, оставляя Витгенштейна в полном изнеможении. Едва его слушатели со своими грохочущими стульями направлялись к двери, он умоляюще обращался к кому-нибудь из них: «Пойдем в кино?» По пути в кинотеатр он обыкновенно покупал булочку с изюмом или пирог с мясом, чтобы съесть во время сеанса. Подобно детективам, кинематограф был для него насильственным способом выключить измученный мозг.
Потому его предпочтения распространялись на непритязательное американское кино. В английских фильмах он находил тяжесть вымученного интеллектуализма — возможно, по причине предубеждения против английской культуры вообще. Живя в Англии, Витгенштейн не был англофилом.
Витгенштейн (второй справа), лето 1920
Сын миллионера
Витгенштейн избегал быть в центре внимания и уклонялся от любых контактов, которые считал для себя нежелательными. Больше всего на свете он ненавидел тех, кто интересовался его частной жизнью. Когда издатель однажды попросил его дать о себе биографические сведения, Витгенштейн был взбешен: «Пишите, что вам угодно, только я не могу понять, зачем рецензенту нужно знать мой возраст. Возможно, он верит в астрологию, тогда я могу сообщить дату и час своего рождения, чтобы он смог составить мой гороскоп».
Людвиг Витгенштейн родился 26 апреля 1889 года в Вене и умер 29 апреля 1951 года от рака простаты в Кембридже.
После его кончины многие уважаемые издания, в частности лондонская The Times, сообщали, что Витгенштейн происходил из известного княжеского рода. (Мы по справедливости вспомним хотя бы графа Петра Христиановича Витгенштейна, чей корпус в войну 1812 года прикрывал от Наполеона Санкт-Петербург). Путаницы добавили некоторые из самих «аристократических» Витгенштейнов, которые соглашались подтвердить их родство. История семьи Витгенштейна темна и запутана, но, скорее всего, потому, что в ноябре 1938 года эсэсовцы сожгли синагогу в Корбахе, а с ней погиб ее архив.
Отец Людвига Карл Витгенштейн был крупнейший промышленник, король сталелитейной индустрии Дунайской монархии. Про него говорили: «австро-венгерский Крупп». К этому факту своей биографии Витгенштейн примерялся так: «Мой отец был бизнесмен. И я тоже бизнесмен. Я хочу, чтобы моя философия походила на бизнес. Чтобы она что-то улаживала, приводила в порядок».
Кончина отца в 1913 году сделала его одним из богатейших людей Европы.
Накануне Мировой войны крупные денежные переводы от неизвестного им лица получили выдающиеся австрийские поэты Георг Тракль и Райнер Мария Рильке, впоследствии знаменитый художник-экспрессионист Оскар Кокошка, модный венский архитектор Адольф Лоос. Людвиг Витгенштейн объяснил свой жест семейной традицией. И это были не пустые слова. Не кто иной, как Карл Витгенштейн финансировал строительство прославленного венского Сецессиона — выставочного зала одноименного художественного объединения, возглавляемого Густавом Климтом.
Карл Витгенштейн и его жена Леопольдина
Легенда о девяти концертных роялях, стоявших по комнатам дворца Витгенштейнов, дает понятие о преимущественном направлении художественных интересов семьи. Главным увлечением всех была музыка. Домой к Витгенштейнам по-дружески захаживал Брамс. Из четырех братьев Людвига трое покончили с собой. Четвертому брату, Паулю, все прочили великое пианистическое будущее. Он начал с успехом концертировать еще до Первой мировой войны.
На русском фронте виртуозу оторвало правую руку. Артистическую карьеру, прервать которую Пауль не захотел, ему пришлось продолжать одной левой. Специально для него фортепьянную музыку для левой руки писали Рихард Штраус и Морис Равель. Знаменитый ре-минорный концерт Равеля, к слову сказать, и был написан для левой руки Пауля Витгенштейна.
Людвигу вся эта затея была порядком не по душе. Он убеждал своего несчастного брата, что публика ходит на его концерты с целью поглазеть на однорукого пианиста. Впрочем, пианистические интерпретации Пауля ему никогда не нравились. С явным удовольствием Людвиг Витгенштейн вспоминал такой случай. Однажды в юности он занимался у себя в комнате, когда к нему ворвался Пауль с криком: «Я не могу играть, когда ты дома. Я ощущаю твой скептицизм, проникающий даже сквозь стены».
Людвига отличало какое-то необыкновенное переживание музыки. Подлинная история из его кембриджских времен в изложении Малкольма гласит: «У одного студента, который жил во дворике Уэвелла этажом или двумя ниже Витгенштейна, было пианино, на котором этот студент часто играл.
Звуки доходили до комнат Витгенштейна и приводили его буквально в состояние бешенства, особенно когда музыка была ему знакома. Он не мог думать, когда слышал пианино. Витгенштейн решил эту проблему характерным для него способом. Он приобрел большой подержанный вентилятор, который издавал при работе ровный гул, громкость которого была достаточна, чтобы заглушить пианино. Я приходил к нему несколько раз на философские беседы, когда работал вентилятор, но этот рев никак не давал мне сосредоточиться, в то время как Витгенштейна он нимало не беспокоил».
Он отлично играл на кларнете, одно время даже подумывал сделаться дирижером симфонического оркестра, в мастерской венского скульптора Дробиля вылепил бюст своей подруги, красавицы-шведки; построил роскошный особняк для другой красавицы, своей сестры Гретль, дружившей с Фрейдом, после чего с большим удовольствием так и подписывался: «архитектор Витгенштейн». Наконец, Нобелевскую премию по литературе он не получил скорее по недосмотру Нобелевского комитета.
Автора «Логико-философского трактата» давно числят среди признанных классиков немецкой литературы. Напомним себе, что за свои философские труды нобелевскими лауреатами в области литературы становились Анри Бергсон в 1927 году и Бертран Рассел в 1950-м.
При всех своих художественных наклонностях Витгенштейн не видел в себе настоящего художественного дарования. «В моих художнических акциях нет ничего, кроме хороших манер, — писал он. — Мой дом для Гретль — плод бесспорного музыкального слуха, хороших манер, выражение большого понимания (некоей культуры и т. д.). Но в нем нет первобытной жизни, дикий жизни, стремящейся вырваться наружу». Тогда как, по его здравому размышлению, во всяком стоящем искусстве должен жить дикий зверь.
Дом который построил Витгенштейн. Вена, Австрия
Дилемма с пропеллером
Преддверием своего пути в философию Витгенштейн называл одно воспоминание детства. Восьми — или девятилетним мальчиком он стоял на пороге дома и мучительно размышлял: «Зачем люди говорят правду, когда врать гораздо выгоднее?»
Правду сказать, юный Людвиг не имел наклонности ни к чему, кроме техники.
В шесть лет он сконструировал швейную машинку. Страсть ко всевозможным механизмам, техническим приспособлениям и ремеслам осталась в нем на всю жизнь. «В Тринити-колледж Витгенштейн как-то брал меня с собой, чтобы взглянуть на один хорошо работающий туалет и изучить его конструкцию», — вспоминает Норман Малькольм. «Даже в последние годы своей жизни, — пишет финский логик Георг фон Вригт, — он мог провести целый день среди своих любимых паровых машин в музее Южного Кенсингтона». Ученые дамы были предметом его особенного безразличия. «Моя подруга, с которой он обошелся таким оскорбительным образом, сочла это дерзкой шуткой, — трагическим тоном сообщает одна. — Но он был очарован, увидев миссис Летти Рэмси за каким-то сложным шитьем, захотел понаблюдать за ней и узнать, как это делается».
Философия стала для Витгенштейна последствием чересчур пристального внимания к техническим вопросам. По окончании школы в 1906 году он собирался учиться у знаменитого физика Людвига Больцмана.
Но Больцман как раз покончил с собой, и Витгенштейн всерьез увлекся воздухоплаванием. Учась на инженера в Манчестере, он сосредоточился на расчете пропеллера. Это оказалось сложной математической задачей, в конце концов заставившей его заинтересоваться логическими основаниями математики. Так в 1911 году Витгенштейн попадает в Кембридж к Бертрану Расселу. Со слов последнего, по прошествии месяца их разговоры стали касаться другого вопроса:
— Скажите, пожалуйста, как, по-вашему, круглый ли я идиот или нет?
— Друг мой, я не знаю. А почему вы спрашиваете?
— Потому что, если я круглый идиот, я стану воздухоплавателем. А если нет — философом.
Сомнения обоих собеседников в совершенной гениальности Витгенштейна отпали к следующему лету. «Снежная лавина его интеллекта заставляет меня казаться себе маленьким снежком, — записывает Рассел. — Он говорит, что каждое утро начинает работу с надеждой и оканчивает ее каждый вечер в полном отчаянии».
Рассел волнуется, как бы Витгенштейн не покончил собой. Но Витгенштейна терзает мысль о смерти совсем в другом смысле. Его мучит нестерпимый страх, что внезапная смерть помешает ему закончить что-нибудь великое. Первый ученый доклад Витгенштейна в Клубе Моральных наук в Кембридже раскрывал тему «Что такое философия?» и отличался царственной краткостью. Он продолжался четыре минуты.
Грянувшая в 1914 году мировая война переменила жизнь друзей по-разному. За несвоевременный пацифизм Бертран Рассел сел в тюрьму. Подданный Австро-венгерской монархии, освобожденный от военной службы по состоянию здоровья, пошел на фронт добровольцем. Там же в Галиции он приобрел «Краткое изложение Евангелия» графа Льва Толстого. Этическое учение позднего Толстого, развивавшее идеи противодействия злу как заблуждению, непротивления ему насилием и бескорыстного служения людям, произвело на Витгенштейна огромное впечатление. Много лет спустя он говорил о Толстом: «Вот настоящий человек.
У него есть право писать». Выдающийся немецкий логик Фреге писал Витгенштейну на фронт беспокойные письма, волнуясь о том, хватает ли у него времени для занятий логикой. В начале лета 1916 года, кажется, Витгенштейн угодил в самое пекло Брусиловского прорыва русских, стоившего Австро-Венгрии полтора миллиона ее солдат. Об этом можно догадываться по перерыву в его дневниковых записях. Они начинаются вновь с жалобы на то, что он потерял нить своего математического рассуждения.
Австро-венгерские солдаты сдаются в плен русским войскам на румынской границе
Витгенштейн закончил войну на горе Монтекассино в окрестностях Неаполя. Досуг итальянского плена позволил ему дописать книгу, названную им «Логико-философский трактат». По старой дружбе Рассел попытался было написать предисловие. Такая рекомендация из уст маститого философа открывала дорогу сочинению никому не известного автора. Витгенштейн объявил предисловие Рассела поверхностным и неверным, искажающим его мысль и отказался публиковать свою книгу с таким предисловием.
«Горд, как Люцифер», — бурчал Рассел. Собственное предисловие Витгенштейна оканчивалось словами: «Истинность изложенных здесь мыслей кажется мне неопровержимой и окончательной». Все основные философские вопросы, решить которые представлялось возможным, были решены. Так что заниматься философией гений больше не намеревался.
Бармалей
Из истории философии известно, что Фалесу, Гераклиту и Демокриту деньги чем-то помешали философствовать. Но тут нам остается довериться Диогену Лаэртскому, писавшему складные биографии величайших философов древности много веков спустя. Толстой в общем высказывался в том же духе. Но из Ясной Поляны так никуда и не ушел. На этот счет есть замечательный исторический анекдот. Якобы как-то раз граф Лев Николаевич косил сено, и какой-то толстовец ему говорит: «Ах, граф Лев Николаевич, а как хорошо бы было уйти теперь из Ясной Поляны куда глаза глядят!» Толстой молча пошел на него с косой. Потом бросил косу, упал на землю и в голос зарыдал.
После войны Витгенштейн перевел все свои капиталы на имена родственников. По его расчетам, родственники были достаточно богаты, чтобы его миллионы не смогли развратить их еще больше. Впоследствии он отказывался принимать от них даже рождественские подарки, поскольку сам на подарки им не зарабатывал. Он служил гостиничным портье, садовником, подумывал, не уйти ли ему в монастырь. Кончилось тем, что Людвиг Витгенштейн окончил полугодичные курсы учителей начальных классов и решил посвятить себя воспитанию подрастающего поколения в австрийской глубинке. Первое предложенное ему место учитель Витгенштейн отверг, поскольку на центральной площади небольшой железнодорожной станции он нашел фонтан и ухоженные дорожки, расходившиеся с его понятиями о подлинном деревенском быте.
Две деревни в Австрийских Альпах, где Витгенштейн учительствовал с 1921 по 1926 год, оказались действительно мрачным захолустьем и явили ему такие человеческие типы, что вскоре посеяли чувство некоторого разочарования.
В деревне Витгенштейн встретил ту же «пошлость и низость», что и в Кембридже, и людей еще «никчемнее и безответственнее, чем где бы то ни было». В юные годы сын миллионера поражал своих друзей по Кембриджу искренним неумением ездить иначе, как в первом классе, и останавливаться не в самых роскошных гостиницах. Теперь скромностью своего быта Витгенштейн приводил в замешательство бедных австрийских крестьян. О том, что он ест, лучшие ученики, допущенные к нему на обед, рассказывали родителям леденящие истории. Дети ходили за ним хвостом. Родители ненавидели, рассуждая по-своему: учитель хочет отвадить их от крестьянского труда и переманить в город. Учительская карьера Людвига Витгенштейна окончилась скандальным судебным процессом по обвинению в истязании маленьких детей.
Опубликованная им несколькими годами раньше книга по философии — тот самый «Логико-философский трактат» — стала к тому времени библией венских позитивистов. Их поклонение себе автор принимал сдержанно.
Глава «Венского кружка», профессор Венского университета Морис Шлик тщательно согласовывал с Витгенштейном как список допущенных к философской беседе избранных лиц, так и круг вопросов, задавать которые в таких чрезвычайных обстоятельствах было позволено. Впрочем, вместо того, чтобы отвечать на вопросы, Витгенштейн предпочитал развлекать себя тем, что читал собравшимся стихи Робиндраната Тагора или высвистывал какую-нибудь сложную музыкальную пьесу. В числе его дарований были феноменальные способности к художественному свисту. Он безупречно мог исполнить целый концерт. Следствием было то, что среди австрийских философов в существование Витгенштейна мало кто верил. Его считали мистификацией Шлика.
Немецко-австрийский философ Мориц Шлик
Кампания по заманиванию Витгенштейна в Кембридж велась уже много лет кряду. Он не поехал бы туда и в 1929 году, если бы не знал, что ему надо написать новую книгу, где бы опять объяснялась вся философия. Этой другой книгой станут «Философские исследования».
Как вылечиться от философии
«Люди, которые то и дело спрашивают «почему?», похожи на туристов, стоящих перед зданием и читающих в своем путеводителе об истории его создания. Это мешает им видеть само здание». По Витгенштейну, от философии надо лечиться, как от болезни ума: «Философские проблемы должны совершенно исчезнуть. Подлинное открытие заключается в том, что, когда захочешь, обретаешь способность перестать философствовать».
Со времен Платона европейская философия постигала истины мира, становясь его обобщением. К примеру, в платоновском диалоге «Гиппий Большой» его герой Сократ, разыгрывая простака, выспрашивает у ученого софиста Гиппия о том, что есть прекрасное, и получает в ответ: прекрасный горшок, прекрасная девушка, прекрасный конь. По мнению Сократа, эти ответы — образчик умственной беспомощности, неумения увидеть общее — «идею» прекрасного, от которой зависит существование всех прекрасных вещей в сиюминутной земной частности.
Открытие подобных принципиальных «идей» мироздания якобы и есть подлинная философская мудрость и призвание философии. Все несложно: мудрость в том, чтобы уяснять себе принципы.
Ироничный Сократ поднимает на смех самоуверенного Гиппия. Если бы у Витгенштейна была возможность поучаствовать в их философском споре, он бы посмеялся над Сократом: «Если я говорю, что у А прекрасные глаза, то меня могут спросить: что же ты в них находишь прекрасного? А я, например, отвечу: миндалевидную форму, длинные ресницы, нежные веки. Но что общего у этих глаз с готическим собором, который тоже мне кажется прекрасным? Разве я бы сказал, что они — глаза и собор — производят на меня одинаковое впечатление?» Мы употребляем одни и те же слова по разным поводам и под влиянием разных чувств. Одно слово годится на разные случаи жизни. Воображение философов пририсовывает контуры великих философских вопросов к тому, что на поверку оказывается разными случаями употребления слов. Пряча от нас несходства жизненных ситуаций, слова «отправляют нас в погоню за химерами».
Из чего получается язык? Открыв наугад любой словарь, мы найдем в нем «слова» и «значения». «Вот слово, а вот его значение. Деньги и корова, которую можно на них купить», — язвил по этому поводу Витгенштейн. В действительности, в таком отрешенном виде языка вообще не существует. Он есть в общении людей. Без контекста и цели слов никто не говорит. Речь всегда предстает как практика общения в конкретной жизненной ситуации. По отношению к этой речевой и жизненной практике «значение» выступает не тем, что дано заранее, а тем, что получается в итоге. По чеканной формуле Витгенштейна, «значение слова есть его употребление». Как слово употребляют, то оно и значит. Слова обладают устойчивыми значениями постольку, поскольку бывают использованы в повторяющихся речевых ситуациях. Витгенштейн называет их «языковыми играми». Все это звучит скорее немного непривычно, чем сложно для понимания. В конце концов, мы сами, изучая иностранный язык, приобщаемся к его «языковым играм» и знаем, что «учить слова» мало.
Иллюстрация «утиного кролика», обсуждаемая в «Философских исследованиях» Людвиг Витгенштейн
Философу не пристало воображать себя коровой, дающей молоко. Подлинная философия должна стать деятельностью по прояснению языка. «Я пытаюсь показать, как в действительности мы пользуемся словами, — резюмирует Витгенштейн смысл собственной философии. — То или иное выражение следует иногда извлекать из языка, и, очистив, его можно снова вводить в обращение». Такая философия разрушительна. Но от нее «разрушаются лишь воздушные замки, и расчищается почва языка, на которой они стоят».
За рабство и войну
Всякое умствование, не укорененное в настоящей жизненной потребности, было ему глубоко антипатично: «Наших детей учат в школе, что вода состоит из газов водорода и кислорода, а сахар — из углерода, водорода и кислорода. Кто этого не понимает, тот глуп. Самые важные вопросы замалчиваются».
Философия Витгенштейна с виду замыкается в круге отвлеченных логических и лингвистических вопросов.
Но это только первая, «написанная половина» его философии, как выражался автор еще «Логико-философского трактата». В знаменитом письме к Людвигу фон Фикеру он в свое время давал такие пояснения: «Моя работа состоит из двух частей. Первая часть представлена здесь. А вторая — все то, чего я не написал. Самое важное — именно эта вторая часть. Моя книга как бы ограничивает сферу этического изнутри». Такие специальные вопросы существовали для Витгенштейна как путь уяснения предела того, что человеку вообще доступно подумать и сказать. Его окончательное суждение звучит как приговор. Наши слова — всего лишь «бренные сосуды», не способные удержать настоящие темы, которые должны волновать человека. Наш язык не подходит для того, чтобы говорить об этике: «Этика не поддается высказыванию». Все слова о добре и зле останутся ложью. «Побег сквозь стены нашей темницы [от беспомощности собственного языка] совершенно, абсолютно безнадежен». Побег исключен.
Худшее, что в таком безнадежном положении можно придумать, — это продолжать говорить о добром и нравственном как ни в чем не бывало.
Еще точнее: «Людей нельзя вести к добру. Их можно вести только куда-то. Добро лежит вне пространства фактов». Когда в 1920-е годы Бертран Рассел собирался примкнуть к «Международной организации за мир и свободу», Витгенштейн не скрывал своей досады и возмущения. Разобиженный Рассел на это ему заметил, что он сам, пожалуй, примкнул бы к «Международной организации за войну и рабство». Витгенштейн с этим предположением немедленно согласился. Он делился своей идеей издавать книги Рассела в двух цветах. Его сочинения по математической логике пусть будут красные, и все студенты-философы должны их читать. Книги Рассела по этике и политике надо издавать синими, и пусть никому не разрешается их читать ни под каким видом.
Жене кембриджского профессора Мура, Дороти, беседы Витгенштейна с ее серьезно больным мужем представлялись чересчур бурными. Витгенштейн был взбешен. По его понятиям, если философ умрет во время философского диспута, то для него это будет подобающая смерть.
Весной 1945 года, когда русские самоходки прямой наводкой били по Рейхстагу и англичане плакали от радости, Витгенштейн адресовался к ним с вопросом: «Представьте, в каком ужасном положении должен находиться сейчас такой человек, как Гитлер». Что касается Советского Союза, то туда Витгенштейн вообще чуть было не переехал.
Насчет сталинского режима без смущения и оговорок Витгенштейн высказывался в том смысле, что «тирания его не возмущает». Его отзыв о Ленине звучит почти благосклонно: ленинские сочинения по философии — конечно, полный вздор, «но он, по крайней мере, хотел что-то сделать». Щусевский Мавзолей на Красной площади Витгенштейну понравился. «Ты знаешь, я не слишком хорошего мнения о современной архитектуре, — говорил Витгенштейн Друри. — Но эта могила в Кремле довольно хорошо построена». По поводу собора Василия Блаженного («одного из прекраснейших сооружений, которое он когда-либо видел») Витгенштейн с увлечением пересказывал легенду о том, как царь велел ослепить строителей храма, дабы те не смогли второй раз построить что-нибудь подобное.
Витгенштейн прибавлял, что не знает, правдив ли этот рассказ, «но надеется, что да». «Я был потрясен, — вспоминает Друри, — что Витгенштейн надеялся, что эта ужасная история была правдой».
Мавзолей Владимира Ильича Ленина в Москве
«Произносящих речи против изобретения атомной бомбы» он ругал «отбросами интеллигенции». За гибель человечества в атомной войне Витгенштейн, разумеется, не ратовал, а ненавидел все конвенциональное, гуманистические идеалы как ритуал обладания высокими душевными наклонностями и гуманистическими идеалами. Он всем сердцем презирал интеллектуальную несамостоятельность, готовность повторять чужие слова и мысли, готовность принимать их за свои. «Никто не может подумать мысль за меня, как никто не может за меня надеть шляпу», — резонно полагал он.
Чувство юмора он считал для философа обязательным. Витгенштейн умел шутить и дурачиться. «Однажды, когда мы гуляли с ним поздно вечером, — вспоминает Малкольм, — он, показывая на созвездие Кассиопеи, заметил, что оно имеет форму буквы W, под которой разумеется его фамилия.
Я же сказал, что, по моему мнению, это перевернутая буква M, что означает «Малкольм». С самой серьезной миной он убеждал меня в том, как я ошибаюсь. Но такие моменты были сравнительно редки. Чаще всего он бывал мрачен. По своей натуре Витгенштейн являлся глубоким пессимистом в отношении перспектив, как своих собственных, так и всего человечества в целом». «Я без симпатии взираю на поток европейской цивилизации, не понимая ее цели, если таковая имеется», — писал он. Как-то раз, гуляя по Кембриджу, Витгенштейн увидел в витрине магазина портреты трех великих людей XIX столетия, а именно Бетховена, Шуберта и Шопена, а потом три портрета своих великих современников — Рассела, Фрейда и Эйнштейна. В лицах трех последних он отметил следы явного вырождения.
Что такое любовь к мудрости в философии?
Слово «философия» пришло к нам из древнегреческого языка и означает «любовь к мудрости». Таким образом, тот, кто занимается философией, должен был быть тем, кто стремился достичь мудрости.
Но что такое мудрость и что значит любить мудрость?
Обычно, как репетитор по философии, я отвечаю на вопросы, относящиеся к конкретным философским текстам или проблемам. Я нечасто размышляю со студентами над приведенными выше вопросами или спрашиваю их, считают ли они, что образование в области философии приблизило их к обретению мудрости. Я хотел бы найти время, чтобы сделать некоторые из них в этом посте.
Он у меня когда-то точно был. Согласно образу, мудрый человек — это тот, кто достиг состояния глубокого проникновения в жизнь, природу реальности, существования. Это состояние достигается путем глубокого размышления в течение продолжительных периодов времени. Мудрый человек — это тот, кто достиг состояния невозмутимости и мира со своим окружением. Самое главное (вот где действительно вступает в действие часть «гуру»), у мудрого человека есть ответы. Если бы вы знали только одну, вы могли бы решить все жизненные затруднения.
В образе гуру есть элементы правды.
В качестве идеала сложно придраться. Кому не нужны ответы? Но я полагаю, что зачатки мудрости происходят от способности увидеть, насколько сложен и, возможно, невозможен этот идеал. И правильный вид невозмутимости или мира, который можно достичь, — это тот, который приходит от примирения с его недосягаемостью — с отсутствием ответов. В конце концов Сократ принял заявление оракула о своей несравненной мудрости только тогда, когда решил, что его отличает осознание степени своего невежества.
Но разве принятие своего состояния невежества не обречено на провал? Разве мы не занимаемся философией, чтобы ответить на действительно глубокие, тревожные вопросы? И как можно любить сознание собственного невежества? Это хорошие вопросы, и я ни в коем случае не предлагаю самодовольства перед лицом невежества. Обратите внимание, что я также сказал «начала мудрости…». Философия часто является расширенным упражнением в обучении тому, чтобы не быть настолько уверенным в распространенности полученных ответов в обществе, как это было социализировано.
Это не означает, что мы не пытаемся найти ответы, занимаясь философией. Это просто означает, что мы делаем это с постоянным пониманием того, насколько сложным является предприятие в целом. И если кто-то действительно добился такой оценки, его подозрения автоматически вызываются новыми заявлениями об уверенности.
Важность получения ответов, в конечном счете, меньше, чем важность того, как их получить. Если бы мудрость заключалась только в ответах, тогда, если бы существовали гуру, описанные выше, они могли бы просто сделать всех остальных мудрыми, раздавая ответы.
Но мудрость, я полагаю, заключается скорее в способности задавать и понимать вопросы, эффективно искать ответы и компетентно судить для себя, какие потенциальные ответы проходят проверку. Если это звучит знакомо, то это потому, что для этого требуется идеал автономии, о котором я писал в прошлый раз. Я считаю, что стремление к мудрости в значительной степени является стремлением к автономной рациональности.
Его следует искать не столько в самих ответах, сколько в том, как человек ищет ответы. Вот почему мы можем утверждать, что такие люди, как Платон и Аристотель, были чрезвычайно мудры, даже когда мы больше не принимаем так много ответов, к которым они пришли. Их мудрость заключалась в том, как они подходили к вопросам, беспрецедентным образом используя свои собственные способности к рассуждениям.
Такой подход к мудрости также дает нам представление о том, что значит любить ее. Что такое любовь, становится самостоятельным философским вопросом. Но с точки зрения мудрости, отстаиваемой здесь, любовь к мудрости во многом похожа на любовь к определенному образу жизни, а не просто на любовь к определенным ответам или даже на осознание отсутствия ответов. Это образ жизни, который культивирует и использует в полной мере собственные способности рассуждать, размышлять, оценивать и принимать решения. Это любовь к собственной деятельной природе, а не к собственности, в создании которой человек не участвует.
И это, безусловно, любовь, заслуживающая внимания.
Семь законов мудрости
Древние философы, появившиеся во время классической античности, были одними из лучших, которых когда-либо знал мир.
От Аристотеля до Зенона интеллект, излучавшийся в этот период, настолько опередил свое время, что их идеи и принципы сохраняют огромную ценность и по сей день.
Если вы хотите повысить уровень своего мышления, обратите внимание на 7 правил мудрости: 👇
1. Расширьте свои горизонты
Вселенная намного больше офисной кабинки.
Изменение вашего окружения может изменить ваше мышление.
Как сказал Сенека: «Посмотрите на звезды, освещающие небо: ни одна из них не остается на месте».
Если вы действительно стремитесь к расширению мудрости и личностному росту, вы должны выйти за свои местные границы, будь то переезд или путешествие.
Чем дальше вы пойдете, тем больше вы получите.
2. Золото дураков | 7 законов мудрости
Самые глупые из нас ценят свое богатство, а не ценность.
Мудрость за деньги не купишь, а необузданная жадность со временем погубит любого человека.
Эпикур так просто выразился. «Если тебе мало, значит, ничего».
Сосредоточьтесь на развитии своего интеллекта и добродетели. Поймите, что деньги — это всего лишь инструмент, а не ваш счет в жизни.
Люди, которые сосредоточены только на деньгах, позволяют своим другим способностям рушиться, и любой фундамент, построенный на песке, скоро увидит море.
3. Знай, что ты контролируешь
Марк Аврелий когда-то был самым могущественным человеком на земле, несмотря на отмеченный им статус;
«У вас есть власть над своим разумом, а не над внешними событиями.
Осознайте это, и вы обретете силу».
В современном мире тревога и стресс стали тихими убийцами.
Если вы позволите себе быть подавленным вещами, над которыми вы не можете контролировать, ваша жизнь закончится задолго до вашей смерти.
Примите то, что вы не можете контролировать, и сосредоточьте свою силу на том, что вы можете изменить, если хотите добиться реального прогресса.
4. Доброта имеет значение | 7 законов мудрости
Только самые сильные и умные люди способны на доброту.
Катон Младший резюмировал: «Я начинаю говорить только тогда, когда уверен, что то, что я скажу, не лучше оставить недосказанным».
Требуется глубокий уровень понимания, чтобы быть добрым к другим, и еще больше требуется, чтобы быть добрым к тем, кто этого не заслуживает.
Разозлиться на кого-то легко, но сдерживать гнев — это все равно, что пить яд и ожидать, что другой человек умрет, это только навредит вам в долгосрочной перспективе.
Доброта не только лучше для человечества, но и гораздо мудрее подходит к войне и жизни в целом, поэтому всегда помните, что доброта имеет значение.
5. Цените настоящую дружбу
Дружба — одна из самых прекрасных вещей, потому что вы можете испытать ее, только если поставите себя на карту, откроетесь и поделитесь смущающими частями своей истории.
Цицерон объяснил это эмоциональное уравнение, сказав; «Дружба увеличивает счастье и уменьшает страдания, удваивая наши радости и разделяя наше горе».
Определение дружбы — это состояние взаимного доверия.
Так что избавьтесь от фальшивых друзей и сосредоточьтесь на людях, которым вы можете доверять, если хотите прожить свою лучшую жизнь.
6. В здравом уме
Если вы живете в любом современном городе, алкоголь и наркотики всегда рядом.
Самое страшное в алкоголе и наркотиках то, что они на самом деле работают, они действительно помогают избежать боли, но избегание боли никогда никого не делало сильнее или мудрее.